Дружба важнее свободы, но мы не были стаей. Не шли на прогулку, как спешат на войну. Мы и сейчас убеждены, что сумеем сделать этот мир лучше, а тогда это убеждение и было нашей борьбой, ведь нам хотелось узнать ответы на всё. Так был создан заколдованный круг.
А мы так сплоченно дружны, что те, кто нас помнят - до сих пор называют командой. И мы были из самого что ни на есть центра нашего города - команда из центра. Мы заряжались друг другом, оживляя гармонию, и зная, что снаружи сильные мира сего сговорились устроить "мирную" круговую войну.
В том возрасте четко определяешь, кто друг, а кто – враг. Это потом я услышал что-то подобное в фильме Балабанова: «главное в жизни – найти своих и успокоиться».
Конечно же, мы не собирались успокаиваться. И не были врозь. Проблемы любого отдельно взятого из нас растворялись в свежем сиянии открытого юного, где каждый старался вызвать огонь на себя. Откровенность – которая не опускает глаз – была главным условием взаимного единства.
Как и условие одностороннего сосредоточенного движения: не стать конвоирами себя самих.
Мы пытались объяснить, окружающей войне, что кресты и отчуждение – в головах, что сама война рождена пустотой. Объятьями страха и преувеличенной лжи. И нам самим казалось тогда, что своей пылающей борьбой мы очаровали Бога, что Он многозначительно улыбался, касаясь наших спаянных орбит. Чего мы хотели сильнее всего? Что бы весь мир заполнялся надеждами нашего круга! Или что бы все подобные круги слились в Единую Сферу, как ручьи сливаются, оживляя моря. Коснувшись всех, мы воссоздадим улыбку Творца.
И так было до тех пор, пока души не начала пожирать политика. Не ждите от политики ничего хорошего, любую личность она разорит до пошлого сочетания тюрьмы с помойкой. Мы и не подозревали, что сами способны стать такими же.
Любое современное искусство напоминало нам успокоительное для неизлечимо-больных. Оно вызывало поразительное несоответствие между прекрасным описанием великих идей и сегодняшней загнанной бешеной жизнью, в которую читателю (зрителю) никогда не воплотить идеи своей души. Идеи — мираж, чеховский чёрный монах, передаваемый бумагой из одного слоя времени в другой, из другого в третий...
И никто из нас не принимал снаружи ничего лишнего , где все стены одинаковых домов сходятся в одну сплошную, где цвета сжимаются в звенящую темноту, где взгляд обречён стать серьёзным. Где надо иметь немалую смелость и огромное желание иметь детей, чтобы заводить семью, не имея дома. Ведь все сегодня понимают, что обречены жить бездомными, и потому, возможно, бездетными.
Но отравленная пыль сияла всё таинственнее. Падение похоже на полёт.
Геша был растерян в тот вечер, порывист и неуклюж.
-Представляете, сегодня школа снилась! – сказал он немного удивлённо. – Будто бы меня к доске вызывает наша Раиса Геннадиевна.
-Всё-таки напился вчера, отличник ты наш? – сочувственно сострил Егор.
И Геша растерялся ещё больше:
-В том и дело, что ни грамма!
Возможно вы догадались, что пить в нашей компании не принято. Но Геннадий оказался единственным, кто принял на выпускном, и с тех пор за любой прокол Гешу любя называем «отличником».
–Ну вот, значит, выхожу я к доске и начинаю понимать что формулы и законы физики расплываются. Напрочь не помню! Пытаюсь вспомнить и тут доходит – я ведь университет уже закончил. И как только произношу это вслух – просыпаюсь! С каким-то непонятным чувством пронзительной тревоги, и ведь до сих пор эта тревожность не проходит.
-Как забавно все перемешано в подсознании. - Я пытался успокоить его. Егор сразу же пошутил:
-Может тебе тесно стало среди нас?
Егор был самым умным в нашем кругу. По крайней зарабатывал он больше нас с Гешой вместе взятых. Иногда подкидывал нам халтуры, а сегодня денежный доход - это и есть главный признак ума.
Наверное, поэтому заданный Егором вопрос оказался что называется "в точку"...
-Друзья, я в донецкое ополчение записываюсь. Добровольцем.
Мы с Егором раззявили рты, и это не было жестом восторга. Мысли словно выныривали из расплывчатого тумана, с внезапностью серийных убийц.
ДНР... УкрОпы... Поршенко... Тимошенко...
Несколько минут мы молчали. В эти отчетливые минуты каждый молча спрашивал себя: сам я - боюсь туда или не хочу? Сейчас могу ответить только за себя: я - не хотел!
И боялся...
-Зачем, Геша?
-А ты ещё спрашиваешь зачем!? Прежде всего за себя!
-Да понятно что не ради денег, идейный ты наш...
-Очень смешно! - обиженный, Геша допил кофе одним долгим глотком.
Мне вдруг всё это показалось неестественным подчинением чего-то, а Геша шоуменом, который, едва выйдя на сцену, растерялся от той нелепости, что сам произнёс. Я решительно высказал ему:
-Геша, опомнись! Поверить не могу, что это правда! Новую игру себе нашел? Ты ж теоретик по жизни! И про своего фантаста Солженицына забудь: "русские не способны согласовывать движение больших народных масс!"
-Вот мы и согласуем.
-На кладбище?!
-Да почему сразу на кладбище?
-Да потому! Тебя в первом же бою пристрелят, вот почему! Сам, дурак, под пулю подставишься, патриотам у нас гроб за счет заведения. Добровольно стать пушечным мясом - прогрессивная мечта двадцать первого века?
Между нами появилась первая трещина, которую память уже не позволит склеить... Орбиты обрели новый тревожный виток, мы все это почувствовали. Геша даже вскочил:
-Ты враг! Враг! Иди, продайся своему Обаме!
-Братан, давай возьмём ещё по пиву - и вместе поедем Киев брать! - кричали нам с соседних столиков. Но Геша уже испугался собственных слов. Так и сел он обратно в беззащитном недоумении.
-Спорить о политике, то же, что пытаться найти что-то своё, копаясь в чужой грязи.
Иногда Егор кажется мне всего лишь наглым пошляком с высокими способностями и хорошим вкусом. Та самая форма свободолюбивого характера, которая строго держит все это в одном человеке и создаёт из него оригинальную личность.
Я ясно видел – Геша растерян не от того, что там его могут убить – скорее всего убьют – он испугался, что мы не понимаем великий смысл его жертвы, цинично путая святую кровь с омерзительной грязью. То ли ему стыдно стало от того, что сам выходит из круга! То ли...
То ли он заранее хотел что бы его отговорили. Для этого и начал разговор? Так начни разбираться в чужой душе - Достоевский отдыхает...
-Чертова бессонница. Я не могу спать, ребята, когда мусульман мы называем «младшими братьями», а славян – отдаём убивать!
-Ты ещё скажи, что во всём евреи виноваты!
Геша отвернулся, Егор замахал на меня руками и жестко добавил отвернувшемуся:
-И поэтому ты решил красиво умереть! Ты так чувствуешь! Мало мы природные ресурсы отдаем, так теперь и людей отдавать?!
Егор понял, что может перешибить Гешу - мягкотелость всегда поддаётся, только надо сразу, резко, всей своей тяжестью.
-Представь: пока ты там стараешься - в самой России началась война! Тогда вернёшься? Или окончательно решил, что там ты больше нужен? А у нас из заброшенных церквей делают водонапорные башни... Церковь без креста, как в новой Ладоге - лучшая декорация к "Ностальгии" Тарковского... Пока мы - русские люди - имеем вот такое полу-вражеское отношение к истории и культуре собственной страны, мы ни-ког-да хорошо жить не станем!
Замолчав, мы (со стороны уж точно) стали похожи на пациентов одной большой палаты для псих-больных, где любая случайная и бессмысленная мелочь, (как много важного в распущенной жизни играет случайность), возникает внезапно, как хищник из пещеры, и впивается в горло.
Мы всегда привыкли обдумывать - что должен делать патриот. В нашей стране так любят не делать, а подчиняться. Видимо, поэтому, когда появляется шанс, эти же люди дико обожают подчинять. Мы же - никогда не любили ни подчинять, ни подчиняться.
Только сейчас исключительный случай!
-Геша-Геша... Мы все заблудились на поверхности исторических обломков. Боюсь, когда-нибудь они тяжело рухнут на наши буйные головы. Надо строить, а не разрушать! И не подставлять себя под пули!
-Что же ты конкретно предлагаешь? Деревни восстанавливать? Поехали.
-Предлагаю тебе заняться тем, что у тебя прекрасно получалось. Почему ты перестал развивать программирование?! А ты ведь делал успехи, буйный наш! Вот никак не могу понять, зачем ты пошел в монтажники?
-А вы помните нашего преподавателя? Когда он шел в кабинет по коридору, он всегда касался стены пальцами опущенной к полу руки.
Мы с Егором переглянулись. Да-да, мы тоже это помнили, но никогда не придавали особенного значения этому странному жесту, забыли.
-И зачем же он так делал?
-Что бы идти на одинаковом расстоянии от стен. Не знаю, как это объяснить, но программисты живут по алгоритму. Осознание пришло, когда сам серьёзно занялся программированием. И я понял - через какое-то время я стану таким же. Необходима конкретная перезагрузка. Поэтому я должен ехать. И вас с собою не приглашаю. Если решено, что вокруг ложь, правду обязательно нужно увидеть своими глазами! Особенно если современная жизнь превращает меня в офисный планктон! А знать и бездействовать - это почти тоже, что стать сообщником.
Он не стал упоминать о самом главном – синдром замедленного развития. В пятнадцать я был таким, до которых сейчас едва дотягивают двадцатилетние. Видимо слишком много ярких взрывов впитывается с детства. Боюсь, новому поколению уже никогда не повзрослеть. Непрекращающаяся гиперактивность безвыходного детства…
Общество стало напоминать огромную копию самоусложняющей схемы, мигающую напряжением цивилизаций. И по однобитной команде схема мгновенно заставит всех нас боятся, молится, провоцировать друг друга, испытывать оргазм и дружно напиваться.
Как и все мы, Геша чувствовал, что должен перерезать несколько проводов этой схемы – победить невыносимо-бессмысленный силикон, не повредив при этом вечную чистоту Создателя. Провести эксперимент над Экспериментом.
-Поймите, друзья! - Не унимался Геша. - Пока мы рассуждаем о будущем - это будущее создает кто-то другой. Нельзя бездействовать, я - не хочу! Не-хо-чу!!..
-Прежде чем ты начнёшь свои действия против других, кто-то третий уже написал сценарий. Который тебе придётся реализовывать. Оранжевые революции - это оттачивание мастерства переворотов, Эксперимент над обществом, который когда-нибудь начнёт срабатывать моментально. Старый тюремно-лагерный закон: кто кого может, тот того и гложет. Твоё право - не поддаться.
А снаружи круга все было не так. Цена нефти рушилась, и все рушилось. Проигрывали все. В этой войне каждый оставит крылья. После неё не будет ни победителей, ни побеждённых...
Рубль-доллар-евро… Это похоже на змеиный клубок, запутавшийся в сумеречном пожаре, где каждый, обжигая собственный рот, всё же пытается сожрать чьи-то хвосты хвосты.
Ощущение правоты важнее жизни, а значит – важнее всего?
Всё неслось по течению неудач. Демократия обязательно должна быть буржуазной? И кому, в чью сторону кричать главный вопрос: чего мы все ждём - Дня Великих Погромов?
Кричать надо всем, а значит - никому... Только как полусон всплывает прочитанная фраза: русские не способны согласовывать движение больших народных масс!
На многие вопросы никто не ответит, поэтому их принято умалчивать. Всё грубо запутано. Особенно в поиске любви. В этом запоздалом сползании по скалистым изломам взаимности.
Как и положено лирическому герою моя любовь не была взаимной. Да и бывает ли она – взаимной?
И как только она звала, я бежал к ней так быстро, что тень не успевала за мной. Оглядываясь, я видел как та бесшумно проваливалась в ямы, края цеплялись за углы, словно крылья распластанной птицы.
Но чем дольше я тянулся к ней, тем глубже тонул в какой-то бесконечной трясине. В безысходной глубине трясина сцеплялась в цемент, а по мягкой, нежно обволакивающей поверхности плавали цветущие бутоны орхидей, роз и лилий. Они пахли её кожей, трепетными лепестками заманчивых губ, осенним запахом её длинных спокойных волос, этой темницей, медленно плывущей куда-то… И позволяли не помнить про каменное дно.
Бесшумное течение совпало с потоком моей любви, но как потом выяснилось – это совпало не только с моим потоком.
-Ни-ка-кой любви, Толян, нет! Ты вроде бы взрослый уже, а всё в сказки веришь… – объяснял отец. – Это всего лишь только химия. Переливание жидкости из одного тела в другое. Если в борьбе за женщину ты пытаешься понять её правила игры – значит, ты уже проиграл.
Но я и не верил в любовь, я её чувствовал.
-Сны – тоже химия? Они даже у меня бывают пророческие.
Снов чаще всего просто не было, или не помнил. Видимо от того, что мой мир замкнулся в остывающее расстояние от глаз до монитора. Как на работе, так и дома, между ними стремительно грохочет метро.
Как разобраться во всем? Во что все это выльется? Старшее поколение не подскажет, ритм событий слишком быстр для них…
И всё же я отправился к деду, душевный покой и устойчивость поколений поможет мне сосредоточиться.
-С чем ты пришел ко мне сегодня, внук мой? - это было традиционным приветствием деда. Согласно правилам игры, я должен ответить правду.
-С глобальной депрессией, - важно выдохнул я, снимая кеды.
-Опять борешься со всем миром и сразу?
Ничего не отвечая, я прошел в гостиную, сел в кресло, откинувшись на спинку, и закрыл глаза. Сразу услышал ход часов на кухне, размеренный и суровый. Дед тем временем принёс никелированный поднос с чашками и чайником. Через несколько твердых, точных секунд поднос оказался на столе, и я сказал:
-Страшно мне, дед... Непонятно почему, но страшно!
-Не знаю! Для меня самое страшное - начать жевать сопли, усевшись перед телевизором. Если пенсионеру не найти себе занятие, можно смело ему заказывать гроб. Особенно в Питере. Здесь солнечных дней - два месяца в году, а мужику солнце необходимо. Наш город - город без солнца, по совместительству культурная и бандитская столица. Всё это давит на впечатлительных, вот ты и закрылся. И не можешь расслабиться, ты перестал чувствовать исток, породившей тебя природы. - Он поставил чашку с чаем на стол и без предложения передвинул ко мне. - Слишком далеко уплыл. Научись отдыхать, иначе ты имеешь все шансы остаться на всю жизнь одиноким.
Дед принес стул и поставил его посреди гостиной:
-Сядь сюда - сейчас я сниму с тебя ненужные мысли.
Я повиновался. Обойдя сзади, он положил ладони мне на голову мягким обручем, средние пальцы коснулись моих век, два больших легонько надавили на самую верхнюю кость позвонка и медленно поехали вверх к основанию затылка. Я почувствовал как тысячи крошечных взбесившихся пчёл, которые метались в туманном улье головы, прекращают сверлить всякую мою мысль и послушно исчезают. Гулкий стук кухонных часов теперь слышался мягким, жужжащим мерцанием.
-Сейча-ас мы твою нервную систему успокоим. Откинься мне на руки, как в кресле, и забудь обо всём, ты у мамы в ладошках! Сейчас начнем твоих "тараканов" давить! Когда ко мне Евгений Иванович приходит, первым делом просит голову помять. Он фантастический музыкант, ты сам знаешь. Когда умирала твоя бабушка, он ей исполнял "Лунную сонату". Прямо здесь, вот на этой "Элегии". Она умерла на Рождество. Я в это время в тюрьме сидел, в крестах. Они вот эту квартиру пытались из меня выбить! Вообще, внук мой, если я тебе расскажу что там творится - ты жить не захочешь!.. Вызывает, значит, охранник, говорит: мне телефонный звонок. Это звонила твоя бабушка: «врач сказал, мне осталось жить три дня»… Я, отвечаю, уйду вместе с тобой тогда, там встретимся. А она: «нет, ты должен останься! сына надо вытянуть!»… Это она о твоём отце. Тогда я попросил, её дожить до Рождества. И, представь, прожила ещё пять месяцев, она умерла точно на Рождество. Когда меня уже оправдали.
Пока он это рассказывал, всё становилось светлее. Я почувствовал земную ось у себя в груди, и всё, что было во мне стало опираться на этот стержень. Я стал тем камнем, от которого колдовством отсекали лишнее. Лишних "тараканов"... А дед спокойно, без суеты, с отрезвляющей уверенностью сосредоточенного врача, проводившего удачную операцию, делал мне внушение:
-У тебя их больше, чем я думал, особенно бесполезных. Они оглушают тебя, потому ты боишься, что как только потерпишь поражение, мышление неудачника сразу возьмёт над тобой верх. А это всего лишь ничтожный туман противоречий, которые, тянут из тебя соки, словно опухоль.
Наконец ладони сошли и мы стали пить чай. Сейчас у него испортиться настроение. Он отдал мне часть своих сил, и усталость вот-вот накроет его раздражающим облаком.
Так бывает всегда. Молчание бывает разное, сейчас оно запуталось, и я видел, что дед молчит растерянно.
А я чувствовал, что абсолютно спокоен, как ребёнок после дневного сна. Приятное расслабленное освобождение. Кровь, словно щекочущий ток, мягко играет вдоль тела, от чего мир становится ясным. Он словно нарочно вдруг решил выставить себя напоказ, как танцовщица на сцене.
Но вот дед начал ворчать:
-Вы – ваше потерянное поколение - сейчас получаете информацию снаружи, а мы её через душу пропускали, и это называлось "жизнь". А ваша "продвинутая" жизнь - любовь, идеи - увы, информация. Поколение гугл и соц-сетей бесполезно и беспомощно. Вашими руками, ребята, будет разрушен весь наш опыт без разбора и преимуществ. Одно преимущество в вашу пользу - только одно! - иллюзия того, что вам все дозволено. И это не от того, что раньше всё было под запретом, а потому что о Боге никто не помнит, и не мечтает о царстве Его. Рай можно купить! Поэтому главное, о чем вы будете мечтать - это деньги. Всю свою жизнь вы посвятите именно им. Но вам просто не дадут разбогатеть, потому что любая мысль нищего о деньгах – это преступление.
Значит, балласт и пушечное мясо? Как же, посмотрим! Геша, который решил стать личностью - вот кто пушечное мясо! Я встал и, доставая записную книжку на смартфоне, тихо произнес:
-Это дело надо записать!
Дед обернулся:
-Что это ты задумал?
-Решил сохранить твои умные мысли неблагодарным потомкам. А то ведь я забуду, а ты - тем более.
-Это разве мысли? Ты вот что возьми.
Он достал из серванта книгу. Всякий раз, когда гляжу на этот пыльный сервант с рядами лохматых обложек, я понимаю, что мне не хватит жизни на то, что бы все их прочесть. Взятая дедом книгой была "Братья Карамазовы" Достоевского. Он раскрыл обложку и стал подписывать. Закончив, он не спеша перевернул книгу, что бы мне стало удобнее смотреть. И я перечитал написанное несколько раз:
Писать – это все равно что пытаться поймать чистоту на поверхности, сознательно удерживая самого себя на самом дне. И помни главное - гениальное должно быть как можно проще!
Всё ясно, дед решил, что я могу стать писателем. И я не стал его разочаровывать:
-Спасибо, дедушка!
-Я тебе умной гадости наговорил. А вот как с этим разобраться, и как потом всё собрать в единое целое - сказать не могу. Но если ты хочешь понять - прочти эту книгу! Там много хорошего. Действительно хорошего. Потому что Фёдор Михайлович верил, верил в лучшее. Хоть сильно сомневался. А тараканов мы выгоним!
Светлое высотное добро ясно горело в его глазах. Этот свет не только думал, он будто чувствовал собственные мысли.
Я мог бы описать сравнение глупой и равнодушно-безответственной ничтожностью молодёжи в с дедовским опытом жизни. Но это отдельная книга.
К тому же той ночью почему-то тоже мне приснилась наша Раиса Геннадьевна. И всё по тем же бессмысленным правилам сновидений мы с Гешей взрослые сидим на её уроке.
Она ругала нас по той же схеме, как и дед:
-Сказать что вы потерянное поколение – ни-че-го не сказать. Вы – балласт! Немое и бессмысленное пушечное мясо, которое олигархи пускают в денежный оборот. Среди вас не будет личностей. И быть не может, это противоречит правилам маркетинга. Верхи будут распалять ваши страсти, что бы вы перестал думать, и опираться на ваше невежество.
Не помню почему мы хихикали. Она, конечно, это заметила.
-Смирнов, ты что-нибудь понял?
-Я забыл первое слово.
Я произнёс эти слова не недостаточно тихо, Раиса расслышала их и её взбесило услышанное. Она закричала, словно требовала возврата долга:
-Не понял первое?! Так учи второе, Смирнов! Никто из вас не станет богат, каждый из вас останется нищим! Вам просто не дадут разбогатеть, потому что любая мысль нищего о деньгах – это преступление. Такова команда из центра. Кстати, о птичках: главное о чём вы только способны будете мечтать – это деньги. Всю свою жизнь вы посвятите именно им.
-Раиса Геннадьевна, а вы знаете сколько стоит двухкомнатная квартира? Моим родителям ещё десять лет выплачивать. Если не заболеют.
Раиса Геннадьевна замолчала. Она не знала как говорить, что бы продолжить урок.
Я проснулся с ощущением бесконечной тоски. Будто отравленная вода размывала всё и сливала в единый ужас, погружая меня туда, где нет ничего твёрдого.
Его глухой голос звучал торжественно для нас, тех, кто останется на сером перроне. Сам он выглядел отдохнувшим, по крайней мере от вчерашне-задумчивой неуверенности не осталось и следа.
-Отчаянный ты парень, Геннадий!
-Друзья, я наконец чувствую мир в душе. Открытый мир - ни тревоги, ни сомнений.
-Эмоции всегда брали над тобой верх, а должно быть наоборот. Иначе ты там погибнешь.
-Егор, зачем ты хоронишь его? - спросил я Егора, понизив тон. И понял, что он завидует Геше.
-Вспомни врачей, их отношение к больному - безразличный цинизм. Больному нельзя сочувствовать.
-Значит, это плохие врачи, - в ответ улыбнулся Геша. - Жизнь народа - это стихия, огромный поток, который пытаются заморозить. Но он сольётся гораздо раньше. Знаешь как весной растёт полынья вдоль по замерзшей реке? Мы, городской дети, почти лишены этого ощущения, когда под тобой лёд трескается. Вот тогда ты потрясающе чувствуешь, что всё в нашей жизни весьма и весьма непрочно. И неразумно. Потому что смерть - всегда отчетлива. А жизнь - всегда течет, и каждый раз с размахом прорезается новое.
Он договорил и вдруг всё затихло. А через минуту проводница позвала его в вагон. Потом мы видели его уже через вагонное стекло. Он махнул рукой.
- Руссский человек - человек поиска? - крикнул я Егору сквозь нарастающий грохот железнодорожной воды. - Он типичный герой, которому вожжа под хвост попала? Я не верю в это!
-Хватит. - Ответил он, неуютно засовывая руки в карманы. - Тоска смертная! Думаешь, мне должно быть стыдно, что мы с тобой не настолько круты, чтобы пойти и сдохнуть как собаки в первом же бою непонятно за что!? Вот зачем Обломову вставать с дивана!? Лучший из нас идет искать себя в смерти - вот в чем ужас. Именно поэтому я его "хоронил". Была иллюзия, что в последний момент он всё же одумается. Прости меня, Геша! И, Господи, прости нас всех!..
А потом налетело скрутило смяло
Треснул круг разбросав прямо в лица стекло
Я пытался прикрыть своим телом его
Но друг был прекрасной мишенью
Я был вязок и сложен — ажурный металл —
Я еще сохранялся — искрил но стоял —
Я хотел уцелеть потому что я знал —
Это может окончиться чем-то
И когда все утихло угасло как день
Я увидел его распростертую тень
И какое-то чувство: скорбь или лень
Или то и другое вместе
И я встал на колени но плакать не смог
Я смеялся шепча: да простит тебя бог
И в пыли отыскал тот амбарный замок
Которым наш круг замыкался...
...Я снял боевую кольчугу юнца
И кольцо волшебством отделил от кольца
И рассеял по ветру остатки свинца
И поставил часы на сегодня
Илья Кормильцев