Он ждал уже давно. Так давно, что едва не забыл, кто он. Но, все же, не забыл. Целых семь циклов. Семь долгих, неотвратимых, тянущихся, как смола араккового дерева, и таких же ядовитых. Его разум и память не смогла затуманить та газовая смесь, что еженощно пускали в его тесную каморку. Несмотря на все их усилия, он продолжал помнить, кто он.
Он шептал свое имя во сне, он твердил его наяву, выводя ложкой на клейкой питательной массе в емкости, что совали в узкую щель его узилища. Он выцарапывал его на стене, на дне койки, вытравливал на подоле своей арестантской робы капельками крови из надкусанного пальца. Самоочищающиеся стены за ночь принимали прежний гладкий вид, раздражая своей сияющей голубизной. Саморастворяющаяся роба заменялась на новую ежедневно. А он продолжал с прежним упорством помечать их своим именем.
Забыть свое имя, свой Род – высочайшее из проклятий и кар. Даже предстоящее изгнание в Край Безродных – ничто в сравнении с забвением, с беспамятством, с потерей имени, в котором сосредоточена суть его души, его силы. Забудешь себя – потеряешь силу. Так говорил отец. Если бы он знал…. Если бы он только знал, как низко падет его сын.
Узник задумался, прислонившись спиной к мягкой теплой стене. Съехал по ней на пол, уронив голову на руки, не желая взирать на то, что его ждало. По поверхности противоположной стены, сменяя одна другую, пробегали картинки из его будущего – пейзажи того мира, в который ему предстояло быть изгнанным. Эта демонстрация должна была способствовать его адаптации, сформировать привычку к новому месту, приучить глаза к этому ядреному голубому небу, к тошнотворной зеленой растительности и режущему глаза светилу.
Гадкое, невероятное в своей мерзости место, отвратительное в своем разнообразии опасностей и ужасов, подстерегающих изгнанников. Край Безродных, Вселенская тюрьма, в которой нет ни надзирателей, ни охраны, ни корректоров. Только узники. Целая планета отбросов, не помнящих ни имен своих, ни Родов, ни Отечеств, утерявших связь с ветвями семей своих, лишенных телесной силы, мощи духа и поддержки пращуров. Дабы не смели преступники осквернять потоки силы, питающие Вселенную, перед ссылкой у них отнимают саму душу – память предков. Но он не отдаст то, что принадлежит ему по праву рождения. Он заберет имя Рода своего туда, где страдают безродные, слабые телом и духом. Туда, где отнимают жизнь, не спрашивая имен, и не отдавая дань последнего уважения ему. В том Краю нет Родовитых,
«Отче, аз есмь семя Рода твоего. Аз есмь суть память твоя. Аз есмь сила и слава твоя. Аз есмь чадо твое, нареченное...»
Стена посерела, пейзажи пропали. Зажужжали замки, и дверная створка уползла в боковой паз. Узник вскинул голову, вскочил, глядя на входящих стражей. Вместе с ними в камеру вступил корректор.
- Как твое имя? Какого ты Рода?
Опустив глаза, узник молчал. Корректор окинул пытливым взглядом камеру.
- Я знаю, ты долго упорствовал и сопротивлялся. Мне нужно убедиться. Кто ты?
Его руки коснулись взлохмаченных белых волос арестанта, обхватили лоб. Заломило виски, холодок пополз внутрь, проникая в центр головы, разветвляясь на сотни ниточек, шарящих в поисках воспоминаний. «Я не помню. Не помню. Не помню». Корректор улыбнулся почти ласково, отнял руки от головы узника, кивнул стражам.
- Коррекция прошла успешно. Адаптация закончена. Время пришло.
Семь циклов он не переступал порог своей камеры. И теперь его ноги с трудом смогли сделать эти несколько шагов. Кто-то из стражей подтолкнул к нему парящую невысоко над полом передвижную доску. Он хотел уже поставить на неё ногу, но корректор отодвинул её.
- Нет. Там, куда ты отправишься, придется пользоваться исключительно своими ногами. Привыкай.
Он шел меж стражами, сопровождающими его на плавно движущихся досках, и безостановочно твердил в уме свое имя. Там, куда его привели, было суетно. В широкие иллюминаторы он успел рассмотреть громадный транспорт, который доставит сотни таких же изгоев, как он, на их новое место обитания. Узкое серебристое тело корабля казалось остро отточенным лезвием, предназначенным, чтобы перерезать нить их жизни.
Именно так – перерезать. Ибо немногие из ныне отбывающих выживут там, куда привела их злосчастная частица темной силы, крупица агрессии, живущая в их умах и душах. Великий Союз Миров давно искоренил само понятие жестокости и агрессивности. Но старинное проклятие то и дело дает о себе знать, проявляясь то в одном, то в другом потомке. И для них нет места в мире всеобщего благоденствия и умиротворенности.
Да, он убил. Убил тех, кто покусился на реликвию их Рода. Тех, кто нанес вред его семье, кто обрубил одну из её ветвей. Он, страж, применил оружие против сородича. И теперь он обречен на Безродный Край. Но это еще не конец.
- Надевай это.
В руки узника сунули стопку одежды. Безликая одежда, без единого знака, без символа. Одеяние как раз для таких, как он. На его Родине даже младенца в первые минуты после рождения кутают в пелены с символом Рода. А он облачен в пустую, ничего не значащую робу. Ну, хотя бы не саморастворимая. На ноги – непривычно теплые сапоги.
- А это зачем?
Он развернул длинный балахон с наголовным чехлом из того же материала, что и обувка.
Страж- ведианин ухмыльнулся.
- Ты думаешь, что в Ирий отправляешься? У каждого мира в Безродном Крае свой удел. Черноголовых со звезды Арры – в самые жаркие земли. У безбородых с планет Красного Солнца - тоже своя весь. А для вас, белоголовых, местечко такое припасено, что не приведи Род там оказаться. Ну, пошел.
Тесно, плечом к плечу, двигались к кораблю вереницы узников. Цветные тела – белые, черные, красные, желтые - облаченные в одинаковые безликие одежды. Крупицы вселенского зла, сосредоточенные на крохотном шарике планеты. Что ждет тот несчастный мир, который они периодически наполняют своей агрессией, своим гневом, своей бесконтрольной яростью? Погаснет ли эта частица в потомках тех, кто сейчас, переступая пороги шлюзов, разбредается по сонным капсулам?
Он слышал, как щелкнул снаружи замок его капсулы. Почувствовал, как защипала легкие сонная смесь. Последним воспоминанием перед тем, как погрузиться в долговременный сон, стало воспоминание об отце.
А первой мыслью в воспрявшем от сна сознании, пробывшем в забытьи многие циклы полета, стала мысль об имени.
«Отче, аз есмь семя Рода твоего. Аз есмь суть память твоя».
Он повел затекшими плечами, скосил глаза вниз. Борода ощутимо отросла. Тело ослабло, и он это остро чувствовал.
«Аз есмь сила и слава твоя».
Призывая имя Рода, он направил потоки энергии извне в члены своего тела, укрепляя их, восстанавливая их подвижность и силы.
Мелкая дрожь корабля усилилась до чувствительной вибрации, давая понять, что транспорт вошел в атмосферу. Некоторые капсулы открылись, и из них стали выбираться ослабевшие узники – обитатели мира Красного Солнца. Большинство, не в силах устоять, вываливались через бортики на пол. Он свел брови, глядя на их усилия подняться на ноги. Помни они свои имена, помни они имя своих Родов, могли бы поступить так же, как он – использовать потоки силы, пронизывающей пространство. Но теперь им это недоступно. Вдруг его взгляд приковал к себе один из поселенцев. Безбородый, с кожей цвета своего солнца, с гордой осанкой и носом, напоминающим клюв птицы, он твердо переступил порог своей капсулы. Почувствовав взгляд, обернулся. В его глазах светилась сила и память. Величественно шагая среди ползущих и тянущихся к шлюзу сородичей, он скрылся из глаз.
Но вот пришел черед остальных. Капсула распахнулась, и беловолосый узник поставил ногу за её борт. Десятки удивленных, недоуменных глаз сопровождали его путь.
- До высадки двадцать четыре части. Всем пройти во внешний шлюз.
«Отче, аз есмь семя Рода твоего. Аз есмь суть память твоя».
Широкие иллюминаторы давали возможность рассмотреть теперь уже не искусственный, а настоящий пейзаж – зеленое пространство колышущейся травы, слепящее синее, а вовсе не голубое небо, и ярчайшую желтую звезду, заливающую светом их новый мир. Вечную тюрьму.
- Высадка!
Ползущих узников вышвыривали в магнитный столб, и они со стонами и плачем плавно опускались на поверхность планеты. Он шагнул туда сам. Не оглядываясь, не произнося ни звука. Лишь имя своё, словно боясь забыть его в ослепляющем свете чужого солнца, твердил он, пока его ступни не коснулись поверхности новой Родины. Как только был высажен последний поселенец, корабль поднялся и скрылся с глаз. Поселенцы, стеная, воя и проклиная свою судьбу, ползали, пытаясь подняться на ноги под непривычным гнетом притяжения чуждой планеты.
Он нагнулся, поднимая один из сброшенных для них мешков, и тут только заметил поодаль твердо стоящего на ногах мужчину. Тот, в свою очередь, с любопытством и удивлением рассматривал его. Потом приблизился, окинул пристальным испытующим взглядом.
- Отче, аз есмь семя Рода твоего. Аз есмь суть память твоя. Аз есмь сила и слава твоя. Ты помнишь, кто ты?
В ответ последовал уверенный кивок.
- Скажи мне свое имя. А я открою свое.
Беловолосый улыбнулся.
- Аз есмь чадо Его, нареченный Сварга.
- Аз есмь чадо Его, нареченный Перун.
Сидящие на земле обессиленные безродные с почтением смотрели на крепкие объятия Родовитых. Они, памятью пращуров, силой и славой Родов своих сохранят в этом мире то, что погибнет вскоре в иных мирах.