Однажды (это было ещё в Союзе) к нам приехал в совхоз корреспондент писать обо мне зарисовку. А зарисовки, надо сказать, в то время писали только о хороших людях: по рекомендации директора или секретаря партийной организации. Работал я скотником, профессия простая, нужная, раньше такие профессии были в очень большом почёте: вроде как сельский пролетарий, то есть представитель самого передового класса.
Ну, обсказал я всё корреспонденту и о себе, и о жене-доярке, и о детях-пионерах, и о постоянном повышении своего идейно-политического уровня. Он записал в блокнотик, остался очень доволен, а напоследок спрашивает:
- Иван Кузьмич, а какая самая заветная мечта вашей жизни?
Не знаю, может, он меня проверял, думал, что не сумею правильно ответить, но я не растерялся:
- Очень хочу, - говорю, - вот этими руками достроить вместе со всем советским народом светлое здание коммунизма. Того же хочет моя жена Маня и дети-пионеры. Потому и не пропустил в текущем году ни одного занятия политучёбы. Хотите – конспект покажу.
Корреспондент очень растрогался и сказал, что на таких, как я, земля держится. Даже конспект не стал смотреть.
И говорит он мне:
- Иван Кузьмич, нам в газете очень нужны такие люди. Предлагаю вам стать нашим сотрудником.
Очень я удивился и даже растерялся.
- Я, - говорю, - конечно, готов отправиться на любой трудный участок, но у меня же Маня и ребятишки. Да и на ферме в настоящий момент заменить меня некому – напарник Пронька совсем спился, даже политкружок не посещает.
- А никуда ехать и не надо, - говорит корреспондент. – Вы будете нашим внештатным работником. Случилось что на ферме или в селе – черкните пару слов, так, мол, и так. Вот и всё.
Тут я снова вспомнил Проньку и порядочно струхнул. Пронька-то раньше был Прокофием Петровичем и работал зоотехником, пока не написал статью в газету, в которой вздумал учить хозяйствовать своего директора…
- Я бы, - говорю, - с удовольствием, но у меня классов маловато.
- Это не главное, - сказал корреспондент. – Я думаю, вы согласитесь.
Я-то про себя решил не соглашаться, но на второй день меня вызвал секретарь парторганизации Корней Ильич и говорит:
- Иван Кузьмич, как же так?
- А что такое?
- Тебе предлагают быть, так сказать, прожектором нашего хозяйства, освещать его жизнь, а ты отказываешься. Так нельзя. Считай это своим партийным поручением.
И я стал этим самым прожектором. Почти в каждом номере были мои заметки, под которыми рядом с фамилией стояло: «наш селькор». Сначала писал только о хорошем, а когда умер Пронька, которого я очень уважал, то решил: «Мне-то чего бояться? Ниже скотника не сошлют». Газета награждала меня каждый год почетной грамотой, а Корней Ильич – выговором «за клевету».
Потом началась перестройка, рынок, а совхоз стал акционерным обществом. Корней Ильич перестроился быстрее всех: купил по дешевке трактора, другой сельхозинвентарь. Затем всё это продал и, говорят, стал в городе крупным бизнесменом по бензину.
Я же как был скотником, так и остался. Но в газету писать перестал. Не потому, что кончилось партийное поручение, а просто не знаю, о чём писать. Всё стало странным и нелогичным. Раньше на ферме скота было много, а мяса в магазине не найдёшь. А теперь всё наоборот. Почему так – непонятно, и объяснить некому, потому что политинформации отменили.
И вообще всё как-то враз изменилось: и жизнь, и люди. Если бы сегодня корреспондент приехал писать обо мне зарисовку, а напоследок спросил: «Какая твоя, Иван Кузьмич, самая заветная мечта?», я бы ответил: «Знаешь, сынок, платили бы вовремя хоть эту нищенскую зарплату – и ничего больше не надо. Всё равно ведь обманут...»