Беспечным ребёнком я была недолго, лет этак до пяти. Излишняя склонность к задумчивости не способствовала тесному общению с одногодками. Бесполезные и шумные детские забавы я не любила. И дома отличалась серьёзным нравом, и на прогулках придумывала дела важные, нужные, неотложные. То крепость песочную лепила, то тротуар веником из полыни мела, то путешествовала, отправляясь куда глаза глядят, то какую-нибудь спасательную операцию проворачивала.
Ребята из соседних домов часто подхватывали мои идеи, и мы, позабыв наставления мамочек, безрассудно покидали тихий двор. Уходили довольно далеко и тщательно обследовали окрестные подвалы, чердаки, сараи, заброшенные стройки и мусорные свалки. Там, оказывается, столько интересного! Из подручного материала - досок, коробок и ящиков - для брошенных кошек и собак я строила вполне сносные убежища, которые не пустовали и дня.
Мои младшие помощники не успевали осваиваться в новых местах. Длительные отлучки с игровых площадок вызывали обоснованный гнев их родителей. Накричавшись вдоволь, взрослые накладывали строгий запрет на беспокойную дружбу со мной. Я от него вовсе не страдала и считала истинными друзьями только верных бездомных псов. В этом окружении было комфортно, но не всегда весело. Познав страхи, обиды и боль четвероногих, я кормила, пригревала и защищала всех, кого могла. А злые люди запросто вышвыривали надоевших питомцев, пинали приблудившихся к общему дому дворняг, вызывали садистов-собачатников.
Я не однажды видела ужасную гибель своих любимцев и страдала от никчемной осведомлённости. В страшные дни перепуганные животные забегали в мой подъезд и устремлялись за спасением вверх по лестнице. Третий этаж был тупиковым, то есть безвыходным. Там, зажатым в угол, им на шеи накидывали резиновые петли, потом на верёвках тащили до специальной машины. Ещё живые тела корчились в судорогах и стучали по ступеням как деревяшки. Распахнутые пасти извергали кровавую пену, глаза безумно выкатывались. Казалось, это меня душат. Я ненавидела живодёров и даже вставала у них на пути. Они молча проходили мимо или безразлично советовали: "Отойди подальше, девочка, не мешай".
Другим методом борьбы за чистоту улиц был самый настоящий расстрел. За лето странные громкие хлопки взрывали предрассветную тишину несколько раз. Протяжный надрывный вой сразу разливался по округе, а после звенел у меня в ушах несколько дней и ночей. Сны превращались в многосерийные кошмары. Похоже, жильцов из соседних домов они не беспокоили - жестоким расправам никто не противился, бездомные собаки гибли снова и снова. Только я лила по ним слёзы. Выжившим то водички выносила, то колбаски, то кашки с котлетами из маминых кастрюль.
Все животные любили молочко, и я с ними честно делилась. Булочек тоже не жалела. Только шерстистым попрошайкам нравились те, что с маслом, а мне - с сахарной пудрой и повидлом. Или с изюмом. О вкусах не спорят. Доверчивые голуби вообще любой крошке радовались. Но я их не приручала: если несколько раз хорошо покормить, они теряли опасения и подходили слишком близко к настоящим и лживым благодетелям. Ворковали от удовольствия, на ладони садились, по вытянутым рукам расхаживали. Мальчишки приманивали глупеньких птичек, ловили, потом ломали крылышки или туго связывали тонкие лапки жёсткими нитками и таскали "добычу" за собой. Отпускали редко, чаще истязали до смерти или забивали камешками, выпущенными из рогаток.
Если несчастным удавалось упорхнуть, снять путы было невозможно. Мучились бедняги долго, в зимние холода погибали. Иногда травмированные лапки отваливались, голубь становился хромым, передвигался медленно и неловко, опираясь на крохотную воспалённую культю. Я нутром понимала, каково ему. И надеялась, что в полёте нет боли – в небесах ведь ни лапки, ни ноги не нужны.
Не меньше птиц страдали черепахи, которых из-за дешевизны и скромных размеров шаловливым отпрыскам на каникулах покупали родители. Неповоротливое безмолвное существо больших хлопот не приносило. Как и когда заканчивалась копеечная жизнь, взрослые не интересовались. А зря. Их непоседам малоподвижные питомцы надоедали быстро. Какой резон наблюдать однообразное пережёвывание одуванчиков? Пацанам требовались захватывающие зрелища! Вот и летели никчемные "игрушки" с балконов высотных зданий... Крепость панциря проверялась на спор. Он всегда разбивался. Кто-то выигрывал пари, кто-то проигрывал - тех и других я ненавидела одинаково и немного боялась. Но как только эти воплощения зла скрывались из вида, подбирала окровавленное животное и прятала в кустах или густой траве, куда уже спешила смерть.
Черепахи тихонько пищали, не умея кричать даже от жуткой боли. Слёзы из крохотных глазок капали совсем как у людей. Я оплакивала маленькие трупики горько и так же беззвучно. Потом на кривых могилках сажала клевер или ромашки. А поодаль "герои дня" собирали зевак и, тыча пальцами в лужицы крови, громко рассказывали о своих "подвигах". Я умоляюще ждала сильного дождя, чтобы бурые пятна исчезли с асфальта и страшная картина забылась.
Кошек тоже изуверски проверяли на живучесть. Их, изрядно покалеченных и перепуганных, приходилось укрывать в подвалах и сараях вместе со щенками, неведомо откуда оказавшимися во дворе. Слегка откормленных и отмытых малышей я без смущения раздавала прохожим. Выходила на людную улицу и назойливо приставала к тётенькам и дяденькам с участливыми взглядами: "Возьмите, пожалуйста, щеночка (или котёночка)! Он красивенький, умненький!". Многие улыбались, шутили, однако отмахивались. А некоторые брали. Даже копеечки взамен давали. Для блага я привирала, будто животные домашние. Ничего страшного! Мама говорила, что у меня рука лёгкая.
Детям мои проблемы были чужды. Послушные ребята во дворе не слонялись. Они читали дома умные книжки, прилежно учились, ходили в разные студии или в спортивные секции. Наш род интеллигентских корней не имел, никаких талантов и творческих склонностей я не проявляла. Рукоделие, кулинарию, рисование не любила, игры в шахматы и шашки считала чересчур нудными, музыкой и пением не увлекалась. Но мама желала развивать дочку всесторонне и для начала решила обучить игре на фортепиано.
На предварительном прослушивании педагоги-пианисты сразу определили, что утончённого слуха и соответствующих способностей у меня нет, надо искать другое занятие. Однако мама советы не приняла и, умножив долги, купила по случаю подержанный инструмент. Огромный, строгий, благородно-чёрный, он проник в наш скромный дом будто бы из другого мира. Периодически я натирала этого красавца мягкой тряпочкой, смоченной в вонючей маслянистой жидкости, но прикасаться к клавишам не торопилась. Они смахивали на гигантские зубы хищника – не дай бог в пасть угодить!
В закрытом виде блестящее чудовище выглядело безопасно и даже симпатично. В угоду маме несколько раз в неделю я всё-таки поднимала его крышку. Два года разучивала гаммы, короткие марши и какие-то несложные произведения. Одни "трояки" получала. На итоговый концерт не пошла, чтобы прилюдно не позориться. В зал филармонии устремились даровитые детки, их гордые родители и сведущие в искусстве гости. Среди талантливых чад я себя никак не представляла! Потому нисколечко не удивилась, когда меня отчислили из музыкальной школы без согласия мамы. Она сильно расстроилась. Расчёт на моё блистательное творческое будущее не оправдался, немалая плата за обучение улетела на ветер. Я ответила на заботу чёрной неблагодарностью, но тяжести стыда не познала.
После вывоза громоздкого инструмента наша комнатка посветлела, повеселела. Мне нравилось долго делать уроки, не отвлекаясь на нотную тетрадь, смотреть телепередачи про путешественников или спортсменов, слушать любимые грампластинки, приглашать в гости подруг. Воскресные дни изредка разнообразились походами в кино и парки. На регулярные культурные развлечения у мамы не хватало сил, времени, денег и настроения.
Не избалованная вниманием, я много читала, удобно устроившись на диване с кулёчком конфет или пакетом фруктов. Лет в десять забыла про сказки и увлеклась правдивыми произведениями, волнующими разум и душу. Альберт Лиханов и Анатолий Алексин реально влияли на мои желания и поступки, предлагали думать, чувствовать, сомневаться и принимать решения. Рядом с их бесценными книгами на широкой полке выстроились "Два капитана", "Как закалялась сталь", "Белый Бим Чёрное ухо", "Молодая гвардия", "Угрюм-река". Я удивлялась, восхищалась и плакала, сострадая героям. Под стать им хотелось быть доброй, честной, бесстрашной.
Фото из архива автора. Мне семь лет.
Продолжение - http://www.proza.ru/2018/03/03/400