из цикла "Это было недавно"
Дача моя старенькая, своими руками по нищему вдохновению еще в прежние времена построена от фундамента до крыши. Про деревянную часть я не говорю - тут я специалист. Не то что в прозе.
Однако сижу я у окна на втором этажике и пишу рассказ. За окном дождь ночной, июльский, свежесть принёс наконец. Тюль задёрнут, он от меня на расстоянии вытянутой руки, в его рисунке-вышивке дырочки предусмотрены. Когда в комнате появляются первые две бабочки, я этому значение не придаю, когда ещё две - мне это не нравится.
Тут я смотрю на чёрно-белый рисунок занавески, за которой, напоминаю, чернющая ночь и дождь, и у меня мурашки по спине бегать начинают: снизу вверх по занавеске, снаружи конечно, ползут десятки ночных бабочек, целый рой. Как это возможно при дожде - не знаю. Но ползут, ползут и немедленно находят эти окаянные, спасительные для себя дырочки в тюле - и на свет, в комнату!
В этом присутствует какая-то мистика. Я ночную бабочку не боюсь, понятно, но она мне неприятна. Дневная приятна, а ночная - нет. А тут их десятки на махонькую комнатку.
Скоренько выключаю свет и закрываю за собой дверь поплотнее.
До завтра, мой рассказ!
А рассказ вот про что.
Настоящий я верующий или нет - я не знаю и вот почему.
Банкира на литургии в монастыре можно было вычислить легко. За ним стояло тело в красно-малиновом пиджаке - ноги на ширине плеч или чуть шире. Банкир молился спокойно и старательно. Сопровождающее же его тело не молилось, только бритая сизая голова вращалась вокруг позвоночной оси, как у попугая, неласково оглядывая прихожан.
Банкир был благодетель. Без его помощи не восстановить бы полностью разрушенные храмы обители. Но хозяйство большое, и денег на топливо для старенькой монастырской котельной под зиму всё равно не хватало. Да и монастырские стены-времянки из двухярусных шиферных листов, вызывали душевную боль. Но матушка, живительной молитвой и невиданным трудолюбием поднявшая монастырь из развалин за пять лет, была тверда в вере, что Господь поможет и всё устроит.
А тут банкир, как раз зимой, попал в жестокую аварию.
Врачи без колебания констатировали травмы, не совместимые с жизнью, сообщили об этом родным и близким, но, под давлением распальцованных сослуживцев банкира, всё-таки прооперировали несчастного, подключили к аппаратуре, наставили множество различных катетеров, датчиков и прочее, потому что сами хотели спокойно жить и, как тогда говорили, не иметь проблем. Времена были крутые, как в опричнину. Оставалось ждать естественного конца.
В монастыре толком не знали об этом происшествии.
Каким-то немыслимым образом - не то что говорить и писать, даже шевельнуться банкир не мог, он всё-таки, не иначе как по Божьему промыслу, умудрился вразумить сиделку, что хочет собороваться.
Матушку и священника отца Д., как полагается, тут же с сопровождением, сиреной и мигалками доставили в больницу. Отец Д. причастил и соборовал почти безжизненное тело, после чего они вернулись в обитель.
Дня через три банкир смог приподнять голову с подушки и прохрипел: венчаться!
Всё было выполнено по желанию умирающего, заодно освятили его особняк, коттедж, машины.
Спустя пару месяцев, опираясь на костыли, банкир отстоял обедню в монастыре, а три охранника ждали его у дверей храма снаружи. Ещё через месяц ему пришлось делать дополнительную необязательную операцию: устранять последствия небрежной установки врачами аппаратуры, катетеров и прочее.
Вот таким чудесным образом банкир был спасён и возвращен на свет Божий.
Когда матушка за чаем осторожно, со сдержанной радостью рассказывала мне эту историю, то обмолвилась:
- Вот теперь он стал настоящим верующим и его семья тоже.
- Как же так, - удивился я,- ведь я его на службе видел ещё до катастрофы.
- Ну нет, это не то, - не пояснив, мягко отрезала матушка, - вот теперь он верующий, настоящий!
Случилось так, что лет семь я не был в монастыре и не имел о нём известий, но выпал случай, и Успенским постом мне довелось попасть туда с группой паломников.
Мы сгрудились у ворот, пока охрана - молодая послушница с выученной собакой-алабаем, по мобильной связи получала "добро" на заход приезжих в монастырь. Минут через десять к нам неслышно подошла монахиня-гид, белокожая и невозмутимая, как небесное существо.
Порядок вокруг был идеальный, по всему чувствовалась строгая рука настоятельницы. В храме несколько монахинь за послушание, беззвучно шевеля губами, вычитывали Псалтырь, другие - молились с бесконечными земными поклонами по чёткам перед святыми образами.
Редкие поутру прихожане потихоньку хвалили нам сестёр за чудесное песнопение, за иконопись и вышивку. Я порадовался, но не удивился - матушка-то была настоящая подвижница и необыкновенная труженица.
Видно было, что монастырское безденежье осталось в прошлом. Монастырь отгородился кольцом мощных кирпичных выбеленных стен, храмы, башни, строения - все отреставрированы заново. Работала богатая церковная лавка, библиотека, а рядом, у стен монастыря - приходская школа. Новая котельная выдавала себя трубой из нержавеющей стали, у ворот рядом с трактором паслись четыре могучие иномарки. Где-то в дальнем углу за парниками тяжёлым басом подлаивала четвероногая охрана.
А уж пруды, зелёные посадки, куртины - лепота.
Вот только с матушкой поговорить не пришлось - рядом с бордюрами дорожек на ухоженных газонах при подходах к двухэтажному зданию, где были покои настоятельницы и управление обители, появились небольшие охранные таблички "прошу не беспокоить" - матушка паломников не очень-то жаловала. К тому же, похоже было, что в гости к матушке некстати пожаловали благородные попечители - их-то, видно, иномарки и паслись привычно невдалеке от монастырских ворот.
* * *