Зимняя дача
Не стоит ездить на дачу зимой, тем более, не к себе, а к человеку неуравновешенному, к тому же, решившему именно в этот день уйти от жены и троих детей, и которому нужен некий буфер между ним самим и его неожиданно возникшим одиночеством, каковое он хочет преодолеть обществом собеседника, используя его как громоотвод для скопившегося в нем раздражения и других негативных чувств, и которого он желает видеть теперь заменителем покинутой им семьи. В идеале ему хочется, чтобы вы тоже ушли из семьи и поселились бы с ним на даче, в уединении и тишине, на лоне зимней природы, чтобы вы могли его утешать и скрашивать одиночество, залечивая его открытые душевные раны.
Мой приятель Антон позвонил мне неожиданно, когда я расслабленно сидел в KFC и пил пиво. Он застал меня врасплох, предложив ехать немедленно с ним на зимнюю дачу, и я имел слабость согласиться. При этом про свои душевные метания, заставившие его ехать на дачу именно сегодня и немедленно, мой приятель не обмолвился со мной ни словом. Уже встретившись с ним на Белорусском вокзале, я смог оценить, что мне предстоит этой ночью, когда он показал мне свои вещи, которые собрал дома, и поведал о том, что сегодня ушел из семьи. При этом говорил он о своем уходе, как о деле решенном, бесповоротном и окончательном. Также он сообщил, что, дожидаясь меня, успел навернуться с лестницы и расшибить себе коленку, что ознаменовало начало трудностей, которые ждали нас в пути на дачу.
Антон, как я уже сказал, был сильно раздражен, и потому все свои суждения высказывал в крайне агрессивном и безапелляционном, не терпящим возражений тоне. Началась наша дискуссия в электричке со спора о русской истории. Антон начитался скандально известного историка Фоменко, который, как известно, отрицает официальную русскую историю. Короче, Антон, преподносил его весьма спорные (если не сказать, бредовые) открытия, как последние глубокие достижения исторической мысли, как некие великие истины, к которым должно немедленно присоединиться все мыслящее человечество, а тот, кто в них сомневается, тот неуч, олух и вообще лапотник и профан, с которым просвещенному человеку и говорить-то не о чем.
Вкратце, содержание его откровений состояло в том, что никакого хана Батыя не было, что хан Батый, основавший столицу Золотой Орды Сарай – Бату на левом берегу Ахтубы – это на самом деле русский князь Иван Калита. И никакого Мамая не было, а вместо него был Дмитрий Донской, т.е. получалось, что Дмитрий Донской бился на Куликовом поле сам с собой. И никакого Татаро-монгольского Ига не было, и Куликовской битвы не было, и, вообще, Золотой Орды не было. Ничего не было. А был только Фоменко и горячо пропагандирующий его идеи Антон, как провозвестник новой русской истории. Я уж не стал спрашивать его про Петра I и Ивана Грозного, а то вдруг и они не существовали! Это грозило бы мне на весь предстоящий вечер, очевидной потерей рассудка. Все эти наши споры о российской истории напомнили мне одно произведение Даниила Хармса:
«Жил один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей.
У него не было и волос, так что рыжим его называли условно.
Говорить он не мог, так как у него не было рта.
Носа тоже у него не было.
У него не было даже рук и ног.
И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта
у него не было, и никаких внутренностей у него не было.
Ничего не было!
Так что непонятно, о ком идёт речь.
Уж лучше мы о нём не будем больше говорить».
Когда Антон раздраженно излагал мне свои гипотезы (надо сказать, абсолютно бездоказательные), он вдруг очень напомнил мне меня самого. Было такое ощущение, что я смотрю на себя со стороны. Я ведь тоже очень быстро прихожу в негодование, если кто-то в чем-то бывает не согласен со мной. Очевидно одно и то же место работы наложило на нас обоих некий одинаковый отпечаток.
В общем, Антон вошел в такой раж, доказывая мне почерпнутые им в интернете новые истины («всего 2 клика мышью и ты в русле истинных знаний, зачем оставаться в неведении, позволяя продолжать оболванивать себя официальной пропаганде?»), оказался так увлечен своей лекцией, что мы пропустили нашу остановку, проехав 2 лишние. Очутившись на перроне нам пришлось пойти в кассу, чтоб купить билеты на выход, каждый билет стоил 240 рублей, что вызвало неистовое негодование Антона. Платить 480 рублей, чтоб вернуться на 2 остановки назад! Дороже, чем оба наших билета в один конец! Ну, нет, это было выше его сил! Он обозвал всех железнодорожников козлами, а кассирше намекнул, что раз она с ними якшается, значит, недалеко и сама ушла от них. На противоположной платформе контролерша посоветовала нем перелезть по путям на противоположную платформу, т.к. все местные так делают. Антон последовал ее совету, но я решил все-таки купить билет на выход, чтобы не лазить по обледенелым плитам, которые были, кстати, в метрах 2-х от земли. Выйдя через официальный выход, я вынужден был под непрекращающимся перекрестным огнем антоновых звонков отправиться в противоположную кассу и купить третий билет на 2 остановки до нужной станции. Антон матерился, что из-за моих хождений мы пропустили встречную электричку и следующая будет только через 40 минут! Когда я спустился к нему неожиданно подъехала электричка, которая в расписании не значилась.
- Поехали, - сказал Антон.
Я возразил:
- А если она не остановится на нашей станции, и нам придется снова перелазить на обратный путь?
- Тогда я дерну стоп-кран!!! – завопил Антон.
Как бы то ни было, электричка все же остановилась на нужной нам станции.
Надо сказать, что перед тем, как сесть в обратную электричку, я в злости выкинул старый билет, с которым доехал от Белорусской, к счастью, это оказался не он, а только что купленный билет на выход. Почему, к счастью? Потому что Антон пока занимался акробатикой, перелезая с платформы на платформу, выронил свой билет, оказавшись вовсе безбилетником. При выходе уже на нужной нам станции ему пригодился мой 2-й билет, иначе ему бы пришлось покупать уже себе еще 1 билет на выход, чего он бы не перенес.
Антон пожаловался мне, что пока перелазил на встречную платформу, ударил себе вторую коленку (первую, как помнит читатель, он расшиб еще на вокзале), сделав вывод, что поездка зимой на дачу – очень опасное приключение. От электрички далее мы ехали на маршрутке. Выйдя из нее и пройдя по девственному зимнику, мы оказались около шоссе, идущего в противоположную сторону, через которое нам предстояло перейти. Движение там было, как на Садовом кольце в часы пик, перехода никакого не было, т.е. нам предстояло перебежать перед несущимися машинами, доверившись судьбе. Фортуна оказалась милостивой и мы перебрались на другую сторону перед носом у летящих машин, не свернув себе шеи. Забегая вперед, скажу что на следующий день утром мы шли совершенно другой дорогой, где через шоссе не нужно было переходить вовсе. Как объяснил Антон, накануне мы пошли просто более коротким маршрутом, т.к. он хотел вечером сократить время в пути.
Перейдя шоссе, мы шли далее по темной лесной чаще, не освещенной ни одним фонарем. К счастью вскоре показались дачные заборы и мы оказались на территории садоводства. Подойдя к своему участку, Антон долго гремел ключами, но никакого эффекта это не дало. Позвенев железом минут 10, Антон сообщил, что замок замерз (а температура была градусов 20) и что нам придется лезть (опять куда-то лезть!) через бетонный забор, окружавший его участок. Я сказал, что не через какой забор не полезу, что лучше я переночую в лесу, чем буду ноги ломать на выстроенной им полосе препятствий.
Антон сказал:
- Ладно, пролезу в свой дом через соседский участок. Вставай к забору, нагнись, и я встану тебе на плечи! (Это при его-то ста кг!)
Наш акробатический этюд длился сравнительно недолго – каких-нибудь 5-10 минут. За то время, пока он с меня несколько раз соскальзывал, я столько же раз спросил Антона, на кой черт я согласился с ним ехать на его замечательную дачу? Наконец, Антон кое-как перевалился на чужой участок, а оттуда, я уж не знаю, каким чудесным образом перебрался уже на свой. Войдя к себе в дом, он за каких-то 5 минут вскипятил чайник, после чего уже обварил замерзший замок, который, о, чудо! наконец-то открылся, Кстати, на следующее утро Антон признался, что замок можно было с самого начала открыть и снаружи, но он вчера не смог этого сделать по причине «легкого опьянения».
Войдя в дом, Антон продолжил свой яростный монолог. Теперь его негодование было направлено на полеты американцев на луну. Дело в том, что я имел неосторожность высказать сомнения, были ли действительно американцы на луне? Тут Антон пришел в неистовство, и обозвал меня жертвой путинской пропаганды. Я не мог понять, причем тут его пропаганда, если американцы летали на луну еще в 60-е годы, и в кремле тогда заседал совсем другой правитель, по фамилии Брежнев. Но всего этого мне выяснить не удалось, ибо Антон без всякого перехода перешел с американцев на Немцова.
- Погибнуть на Кремлевской набережной, в виду башен Кремля, какая красивая смерть! – говорил он. – Как бы я тоже хотел погибнуть так, не в своей кровати от старости, а в бою!
При этом глаза его грозно сверкали, он размахивал руками, и становилось как-то неуютно, учитывая, что поблизости не было ни милиции, ни соседей, ни психлечебницы.
После моих долгих уговоров, все-таки, вернуться к жене (он ведь, напомню, от нее ушел именно в этот день), Антон заявил, что это совершенно невозможно. Что его долг по отношению к детям он уже исполнил (двоим младшим исполнилось по 10). Что он теперь будет жить всю оставшуюся жизнь один на этой даче, что с сегодняшнего дня он будет обживать ее, упиваясь собственным одиночеством, и т.д. Я не очень-то слушал его, т.к. знал, что самая беззаветная решимость что-то совершить, у него нередко сменяется прямо противоположными действиями.
В час ночи я сказал, что пора заканчивать диспуты, и я ложусь спать, что и сделал. Но приключения не закончились и ночью. Постелив мне на 1-м этаже, сам Антон отправился на 2-й. Но там ему показалось спать скучно и он спустился вниз, улегшись рядом на другую кровать. Но и там ему показалось неуютно, и он перебрался в конце концов под одеяло ко мне, чем не доставил мне, естественно, большой радости. В результате, мы вскочили в полседьмого и должны были продолжить возлияния. Ночные путешествия Антона по собственной даче напомнили мне еще одну миниатюру Даниила Хармса:
Одному французу подарили диван, четыре стула и кресло.
Сел француз на стул у окна, а самому хочется на диване полежать.
Лег француз на диван, а ему уже на кресле посидеть хочется.
Встал француз с дивана и сел на кресло, как король, а у самого мысли в голове уже такие, что на кресле-то больно пышно. Лучше попроще, на стуле.
Пересел француз на стул у окна, да только не сидится французу на этом стуле, потому что в окно как-то дует.
Француз пересел на стул возле печки и почувствовал, что он устал.
Тогда француз решил лечь на диван и отдохнуть, но, не дойдя до дивана, свернул в сторону и сел на кресло.
- Вот где хорошо! - сказал француз, но сейчас же прибавил: - А на диване-то, пожалуй, лучше.
Как только я вернулся в Москву, Антон позвонил мне и пригласил в тот же день обратно к себе. Я подумал, что ему хочется, наверно, чтобы вместе с ним и я тоже ушел из семьи, чтоб скрашивать ему первые дни одиночества. Но я был совершенно не готов к этому, о чем и решил сказать в следующий раз, когда он снова пригласит меня. Но к счастью, он больше не звонил.
В результате, как я и предполагал, все угрозы Антона бросить семью и жить в гордом одиночестве, не кончились ни чем. Через месяц, примерно, уже после Нового года, он поздравил меня с праздником, и сообщил, что все-таки, вернулся к жене и детям, как он выразился, «на шпагах».
05.01.2017