Презренный

Тереза Пушинская
1.

Лив соскабливала с пола грязь, оставленную в церкви остроносой обувью прихожан. Коченеющими пальцами окунала тряпку в ведро и думала: до чего красива дворянская мода… У Лив никогда не было нарядного платья, даже на службу она приходила в одном и том же коричневом котте, перешедшем к ней от старшей сестры. Но это не мешало ей без зависти заглядываться на дам в затканных золотом сюрко, а также их спутников, облаченных в роскошные котарди с колоколообразными рукавами.

Однако восторги Лив в адрес городской знати не могли сравниться с тайным благоговением, которое внушал ей вид рыцарей. Облачённые в роскошные доспехи всадники заставляли девочку задыхаться от восхищения и ужаса. Только в последнее время турниры в Силбере проводились всё реже, и Лив тосковала под тёмными сводами приходской церкви, где работала прислужницей.

Но недавно в их городке появился странствующий Лоин Марч, рыцарь без знамени. Он снял комнату у Джэральда Уилсона, и вокруг имени пилигрима сразу же закружились слухи: кто он и зачем здесь? Своим излишне скромным, но всё же благородным видом Лоин разбудил фантазии Лив, истомившейся мечтаниями о рыцаре, которому она без остатка доверит своё сердце; конечно, если тот захочет принять любовь бедной,  неприметной девушки.

Лоина самого трудно было назвать красивым, зато его серо-зелёные глаза могли растопить свинец. И бедная Лив расплавилась в их огне. Она пряталась под окнами Лоина, высматривая в бликах свечей широкоплечий силуэт; поджидала в церкви и всю службу не сводила с рыцаря восторженных глаз, забывая о Боге и его посреднике отце Деклане. Неизвестно, сколько бы ещё длилось молчаливое томление Лив, но Лоин распознал в молодом вине её души закваску верности и сделал девушке умопомрачительное предложение: за небольшую плату начистить до блеска рыцарский щит. Радости Лив не было предела, она с трудом сдерживала вырывающихся из груди голубей счастья.

– О да, сэр. Почему нет? Мама будет рада, если я принесу в дом дополнительный заработок. Моя сестра, сэр, почти два года не встает с постели. У нее что-то с ногами. Бедняжка не может сделать и шагу, – Лив семенила за Лоином, который не стал слушать и отправился в конюшню. – Я, сэр, работаю с тринадцати лет, чтобы помочь матери. А Шарлотте уже девятнадцать.

Тут бедняжка поняла, что Марч  занят своим делом, и чужие беды ему безразличны.
 
– Как зовут вашего коня?

– Джерс, – ответил рыцарь, и лицо его преобразилось.

Он вынес во двор щит, а по окончанию работы – деньги. Лив приняла  монеты и зарделась, касаясь пальчиками широкой, квадратной ладони.

– Вы такой… – запнулась она, – такой сильный, сэр.

Девушка хотела сказать «большой», но будучи почти на полголовы выше рыцаря, побоялась, что он примет ее слова за издевку.

– До свидания, сэр!

– Постой, – на лице Лоина играла не то хитрая, не то добрая улыбка. – Могла бы ты отнести письмо одной даме?

В горле Лив образовался комочек. Она кашлянула.

– Я заплачу за услугу, – опередил Лоин возможный отказ.

– Почему бы нет, сэр. Почему бы не отнести.

– Зайдешь вечером, я передам письмо и скажу, где адресат.

Лив выбежала за ворота, усердно молотя ботиночками молодую траву.
И сейчас она скребла в церкви пол и не думала о служении Господу.

– Оливия, дочь моя, на сегодня ты свободна,– прозвучало за её спиной.

–  Я не слышала, как вы вошли, отче.

Деклан мягко улыбнулся:
– Вероятно, крепко задумалась о чем-то…

Лив смутилась:
– Вероятно, отче. Но ведь думать – не самое плохое занятие?

Деклан опустил ладонь на чепчик прислужницы, которая уже стояла перед ним, держа в одной руке ведро, а в другой – тряпку со щеткой.

– Да, Оливия, только пусть глаза твои будут зоркими, а сердце чутким, чтобы не впускать в свои мысли туман лжи.

– Отец Деклан, наверное, у лжи очень приметное лицо.

– Если глаза твои за блеском мишуры способны видеть мрак. Да, и вот еще, – священник достал из котомки рукописи, – я подготовил для тебя задание.

– Опять, отче? К вечеру у меня подкашиваются ноги от усталости.

– Оливия, – нахмурил брови Деклан, изображая недовольство, – ты знаешь, что я теряю зрение и возлагаю на тебя большие надежды.

– Да-да, отче. Я буду читать и писать ваши бумаги, – подхватила девушка заученный назубок постулат.

– Однако ступай, малышка. Я хочу помолиться.

Лив поставила в каморку неприхотливые орудия труда, надела поверх платья грубый, но теплый плащ и отправилась к усадьбе Джэральда Уилсона, где ее поджидали с письмом.

Девушка постучала в окно. Лоин откликнулся не сразу.

– Пришла? – перегнулся он через подоконник. – Вот, возьми. Надеюсь, грамоте ты не обучена.

– Не беспокойтесь, сэр. Куда нести?

– Дом Сэнсонов на площади святого Стефания.

– Хорошо, сэр Лоин. А меня зовут Оливия.

В её ладонь легла монета, и окно закрылось.

Лив захотелось сесть под деревом, уткнуть лицо в сжатые кулаки и выплеснуть обиду неудержимым рёвом. Но преступная, жуткая мысль вдруг овладела ею и помчала домой, в тихую комнатку со свечой. Трясясь, как щенок, на которого вылили ушат ледяной воды, Лив долго не могла справиться с ниткой, но та, наконец, поддалась, и свернутая бумага раскрылась на коленях во всей своей таинственной красоте:

«Вирджиния! Я люблю Вас без всякого страха и оглядок…»

Лив будто провалилась в тёмную яму.

«Мог ли я предугадать, что ещё способен гореть, как вулкан? Мне казалось, я навсегда покрыл пеплом останки собственной веры. Понимание того, что прошлое мое – всего лишь рубленое мясо, брошенное на съедение псам памяти, заставляло меня идти в одиночку. Я решил, что никто больше не прорастет в моем сердце терновником, не зацепится за его стенки. Избрав путь одинокого волка, я обеспечил  сердцу безопасность, хоть она и грозила пожирающей пустотой. Но теперь изголодавшийся по подлинной чистоте зверь рвётся из меня и спешит занять место у Ваших ног. Я не в силах усмирить это мятежное существо. Мне понятен Ваш страх перед странствующим незнакомцем. Позвольте же немного рассказать о себе и попытаться развеять Ваши сомнения. Или, напротив, посеять их. В любом случае я должен открыться Вам.
До того, как прибыть в Силбер, я жил в своем поместье Клейдон. У меня были жена и сын. Я не принадлежу к какому-либо Ордену и никому не подчиняюсь. Хотя строго чту рыцарский Устав и за его нарушение несу ответственность перед собратьями. Свою жизнь я посвятил не войнам, а наукам, ибо в просветлении, а не в борьбе за власть вижу путь к истине. 
Я несказанно счастлив знать, что Вы, Вирджиния, обладаете редкостным умом и много времени посвящаете грамоте. Это означает, что я могу слать Вам лоскуты своей души, исписанные признаниями, и надеяться на ответные послания. Меня разрывает на части, когда я представляю, как Ваши пальцы разворачивают дольки моего сердца и сшивают их иглой острого, проникновенного взора. Не судите меня. Моя жена предпочла мне иного мужчину. Сильнее, отважнее и богаче. Я же ничего не могу дать своей любимой, кроме второго седла на моем коне и моей спины, прикрывающей ее от ветра. После измены, в припадке ревности, я бросился к ногам одной дамы, потом – другой, третьей, рассекая чужие союзы мечом моей мести. Эти короткие романы не утоляли боль. И я оставил дом, пустился в странствия, зарабатывая на турнирах оружием, а когда улыбался случай – уроками грамматики среди вельмож. Поголовная непросвещенность в наш век – темное чудовище, которое следует победить, чтобы открыть, наконец, англичанам путь к свету. Этому я и посвятил поход рыцаря-одиночки. Ибо глаза мои устали натыкаться на людей, норовящих перегрызть друг другу глотки за кусок мяса. Вирджиния, Вы возненавидите меня, узнав, какое дикое презрение я испытываю к людям. Всю свою любовь я мечтаю отдать Вам одной, по возможности избегая соприкосновения с теми, кто возомнил себя великими, при этом являясь лишь вшами, норовящими запрыгнуть на теплую макушку Бога. Я люблю Вас! И когда произношу эти слова, подвал души моей наполняется светом. Целую ноги. Ваш Лоин Марч».

Слезы закапали с носа Оливии на бумагу, расплавляя четкий контур букв. Она вскрикнула, увидев следы своего преступления, но утешилась тем, что прекрасная дама сочтет эти кляксы за доказательство горячих слез поклонника.

А Лоин и в самом деле плакал. Лежал на постели, глядел в черноту потолка, будто в ночное небо, и нежность – неудержимая, пьяная – сочилась из его глаз. Когда рыцарь обещал, что будет думать о Вирджинии долгие часы, он недооценивал силу собственного наваждения и не понимал, что больше кромсает его мозг – дух Вирджинии или красота, сводящая с ума даже за несколько миль от ее тела.


Ревность всю ночь поедала душу Оливии, но улетучилась стаей моли, как только со стороны Лоина подул свежий утренний ветер. Заприметив девушку во дворе церкви, рыцарь задержался около нее и тихо спросил:

– Доставила письмо?
– Конечно, сэр.
– Ты вручила его в руки даме?
– Да.
– Могу я и впредь пользоваться твоими услугами?
– Почему бы нет, сэр… – грустно улыбнулась Оливия.

Марч кивнул и направился к дверям церкви, но Лив потянула его за рукав:
– Сэр Лоин! Не стесняйтесь, если нужна помощь. Я могу и рубахи ваши стирать.
 
Он задумался.
– С рубашками у меня туго. Шить ты умеешь?

– Было бы из чего, сэр.

–Тогда не сходишь ли со мной в лавку? Я не знаю, сколько нужно ткани.

– С радостью, сэр! – чуть не подпрыгнула Оливия.

– Хорошо. После службы отправимся туда.

Стоя в толпе прихожан, девочка грешила мыслями, далекими от Бога. Она стыдливо бросала виноватые взгляды на отца Деклана и пылкие – на Марча. Никогда еще служба не казалась ей такой долгой и скучной. Ее пяточки чесались в башмаках от нестерпимого желания сопровождать Лоина и быть его помощницей в таком увлекательном деле, как пошив одежды. Она, Оливия Рэнсон, стала единственным во всей округе поверенным лицом рыцаря Марча. От таких мыслей ее пальчики растеребили накрахмаленные завязки чепчика до состояния мякишей.


В центре Силбера было несколько высоких зданий в три и даже четыре уровня. На первых этажах располагались торговцы, на верхних – гостиницы и жилые комнаты. Лоин и Лив вошли в первую же попавшуюся лавку с тканями. Они попросили показать лён для легкой рубашки и шерсть – для теплой. Продавец предложил несколько сортов – от самых дорогих до самых дешевых. Лив настаивала не экономить на таком деле, хотя Лоину было все равно – из какой ткани на нем одежда. Продавец приготовил несколько свертков: в один завернул шерсть, более дорогостоящую, в другой – отрезок льна. В последний момент Лоин решил взять ткань лишь на одну рубаху и заплатил за лен, но когда торговец наклонился за выскользнувшей из рук монетой, Лоин взял с прилавка сверток с шерстью и поспешил прочь.

С застрявшим в груди воздухом, почти мыча, Лив выбежала вслед за Марчем. Тот, не останавливаясь, спешил к коню. Запрыгнул, протянул руку Лив:

– Живо!

Повинуясь, девчушка заняла место за спиной Марча. Когда они спешились, Лоин жестко посмотрел в глаза Оливии и сказал:

– Так надо, малышка. Считай, что ты ничего не заметила.

– Но… это же обман. Зачем, сэр?

– Жизнь настолько сурова, что мне приходится экономить на всем. Ты ведь хочешь получить плату за пошив рубахи?

Лив чуть не простонала «не-е-ет», но у нее не повернулся язык. Она продолжала хлопать ресницами, пытаясь разогнать туман между ней и Лоином. Тот протянул сверток:

– Справишься за три дня?

– Д-да, с-сэр.

– А вечером приходи за письмом. Но на этот раз надо дождаться ответа от дамы. И старайся держать язык за зубами, детка. Поверь, мир полон дерьма, и нужно уметь хорошо грести, чтобы выплывать с наименьшими потерями.

Ресницы Лив задрожали еще сильнее. Лоин заметил ее смятение.

– Ты должна мне верить, иначе наши пути разойдутся.

Лив кивнула, то ли соглашаясь, что пути разойдутся, то ли обещая верить рыцарю в его слова о жизни и дерьме.


«Вирджиния! Прекрасная моя! Смею ли молить Вас об ответном послании? Я съедаем желанием впитывать Ваши мысли, внимать Вашим словам. Неужели Вы лишите меня этого наслаждения? Я заразился Вами, как прекрасной болезнью, и не желаю исцеляться, ибо выздоровление от этого «недуга» равносильно смерти. Чудовища и ангелы, которые живут во мне, готовы служить Вам верой и правдой. Сейчас я думаю, что все тридцать лет полз к Вам, как раненый, оставляя за собой кровавый след ошибок. Пощадите меня! Я готов съесть из Ваших рук даже свежезабитую крысу, но сейчас молю о награде. Напишите хотя бы несколько слов, из которых я сумею понять – что Вы испытываете, читая имя Лоин Марч».

Лив аккуратно свернула бумагу и перевязала её нитью.
Когда она стояла под окнами в ожидании ответа, в ее голове кишели не самые добрые мысли. А потом, сцепив зубы и ругаясь на лужи, Лив торопливо зашагала в темноту, еще не зная: минует свой дом или, съедаемая любопытством и ревностью, заглянет туда, чтобы развязать ниточку, переплетенную нежными пальцами Вирджинии…

2.

– Бегом, не зевать, вы тут не для того, чтобы в земле жуков гонять! Быстрее! Еще! Не ронять меч, Вэйд! А ты подтянись, Кендрик, не отставай!

Тренировочная площадка сегодня была полна мальчишками, которые под командованием Лоина упражнялись в военном деле. После бега в своих импровизированных доспехах они цепочкой выстроились напротив деревянного столба со специальной мишенью для удара копьем. Хитрость мишени заключалась во вращающемся рычаге: к одному из его концов был прикреплен щит, ко второму – мешок с песком. Во время удара рычаг совершал оборот вокруг своей оси. Кто не успевал вовремя отскочить, получал чувствительный удар в спину. При точном ударе рычаги не поворачивались и оставались на месте.

– Начинай, Нивек! За ним готовится Орвал! Дальше по очереди!

Нивек оказался проворным и избежал встречи с мешком. Орвал едва увернулся. Фелана успело задеть. Вскрикнув, он с трудом удержался на ногах.

– Кендрик, теперь ты!

Светловолосый мальчик вытер со лба пот, нацелил копье.

– Ну! – нетерпеливо потребовал Лоин.

Кендрик зло сверкнул в него голубыми глазами и побежал. Нанес удар. Рычаг остался неподвижным.

– Молодчина! Главное – верь в себя. Наперекор всему. Даже если останешься без ног, верь, что выползешь.

Мальчику не понравился такой пример, и он отвернулся.

– Следующий!

Лив сидела под деревом, недалеко от тренировочной площадки, и пыталась думать о рыцаре Марче, как о человеке, которому приоткрылись неведомые истины жизни. Дочь обнищавшего дворянского рода мало знала о смысле бытия. Если бы не отец Деклан, который обучил ее грамоте из уважения к родственным связям с Рэнсонами, Лив так и жила бы тёмным созданием. Нельзя сказать, что ей приоткрылась дверь в знания; это была узкая щель, но свет, пробивающийся сквозь неё, разбудил спящую Лив. Теперь она неустанно тренировала ум, как мальчики – ловкость. И когда не успевала осмысливать происходящее, получала чувствительный удар «мешком».

– Строиться в шеренгу! Живо!

Ученики истекали потом под тяжелыми доспехами, но подчинялись Марчу беспрекословно.

– Итак, – окинул он их строгим взором. – Вы уже знаете, что рыцарь должен иметь участок земли, боевого коня, дорогое вооружение, честь и доблесть. Основными дисциплинами обучения будущих рыцарей являются религия, придворный этикет и наука «семи добродетелей» – верховая езда, фехтование, владение копьем, плавание, охота, игра в шашки, сочинение и пение стихов в честь дамы.

В шеренге послышалось хихиканье.

– Что в этом смешного, Алгар? Твое имя носит значение «копье эльфа», почему бы тебе не быть еще и «голосом эльфа»?

Теперь легкий смех пробежал по всей шеренге.

– А ты, Барни – «смелый как медведь»? В обхождении с дамами придется скрывать  свою косолапость.

И смех опять встревожил ровный ряд будущих рыцарей.

– Чего тебе, Кендрик? – Лоин заметил, как белокурый мальчик сделал шаг из шеренги.

– Я хочу сказать, сэр.
– Говори.
– Насмешки над именами – не восьмая ли «рыцарская добродетель», сэр?

Марч едва заметно повел скулами.
– Это вне списка, Кендрик. А вне списка случается много интересных отступлений. Становись на место! Вэйд!

– Да, сэр!

– Повтори, что относится к числу рыцарских достоинств.

– Отвага, презрение к опасности, гордость, внимание к нуждающимся в помощи членам рыцарских фамилий.

– Ты ни о чем не забыл?

Мальчик залился румянцем:
– И благородное отношение к даме.

– Отлично, сэр Вэйд!

Мальчик гордо вытянул шею из металлического панциря.

– Осуждению подлежат жадность и скупость, предательство не прощается. Запомнили?

– Да, сэ-э-эррр! – дружно прогремели мальчишки.

– Тогда – по-о-о дома-а-амммм!

Будущие воины бросились врассыпную. За площадкой их уже поджидали матери  и слуги.
Лоин проводил взглядом Кендрика. Мальчик шел неторопливо, в одной руке держа копье, в другой – деревянный меч. Его ждала женщина в бордовом полукруглом плаще, из-под которого виднелся темно-зеленый, украшенный подол платья. Конусообразный головной убор с вуалью скрывал ее лицо, но Лоин распознал в этой даме ту, которая стала для него второй религией.
Вирджиния наклонилась к сыну и поцеловала его в лоб. Потом выпрямилась и устремила взгляд на лужайку. Мальчик что-то объяснял, указывая рукой на устройство со щитом и рычагами. Лоин, сейчас сам схожий на столб, неподвижно стоял посреди площадки и не сводил глаз с Вирджинии. Боясь показаться слишком дерзким, он отвел взгляд и заметил под деревом Лив, тоже напоминающую вкопанное бревно. Только без щита и рычагов.

Лоин быстро двинулся к девушке, подавая ей знак рукой. Та поспешила навстречу.

– Малышка, видишь даму в бордовом сюрко, рядом с Кендриком?

– Не слепая, сэр. Вижу, – пробубнила под нос Оливия.

– Догони ее и передай вот это, – Марч извлек из чехла на поясе припрятанное письмо. – Вечером дам тебе денег.

Девушка нерешительно смотрела на протянутую ей бумагу.

– Возьми же! – поторопил Лоин.

Подняв на него серые, с большими зрачками глаза, девочка тихо произнесла:
– Сэр, меня зовут Оливия.

– Конечно, Оливия. Беги же!

Девушка взяла письмо и пошла через полянку к людям. Те уже расходились и усаживались в повозки.

– Поспеши! – почти рявкнул Лоин.

Его посыльная остановилась, медленно обернулась и повторила:
– Меня зовут Оливия.

– О, же-е-енщины! – простонал Марч и занял наблюдательную позицию у дерева.


А вечером курьер Оливия набегалась до полуобморока.

«Сэр Лоин! Не скрою, меня пугает Ваш Везувий. Но он перегорит, топя под лавой ложные надежды. В какое будущее Вы зовете меня? В странствия без дома и двора? В неведомые дали, которые требуют выносливости и железного терпения? Молю Вас, не искушайте меня. Вирджиния Сэнсон».

«Прекрасная Моя! Я готов грызть землю, чтобы обрести то, чего у меня не было никогда. Я понял, как раньше недооценивал жизнь. Зло смотрел на людей, не испытывая к ним ничего, кроме брезгливости. Зверь ухмылялся во мне и скалил зубы. Вы же усмиряете это грубое животное и вызываете в нем печаль. Вирджиния, я молю Вас о встрече. Укажите – где и когда я могу встать перед Вами на колени и сказать обо всем, чем переполнено мое сердце. Не отказывайте мне в этом подарке! Ваш Лоин Марч».

«Сэр Лоин, в субботу в Силбере будут выступления театров на передвижных пэджентах. Все горожане соберутся на представлениях. Ровно в полдень Вы сможете увидеть меня в парке, я уединюсь там с сыном. Встать на колени Вам не позволит его присутствие, но я обещаю выслушать Вас. Вирджиния».


Лоин пережил три мучительных дня ожидания. Его ночные монологи дошли до умопомрачения, и он продолжал бредить даже днем, шепча слова, которые готовил для возлюбленной. Раньше, когда Марч жил во мраке своего одиночества, он не боялся ничего. Теперь же, когда счастье робко стучалось в его панцирь, оползни страха смывали с его лица маску безразличия. Лоин четко знал: если Вирджиния скажет «нет», все вокруг для него обесценится, как и до его помешательства на ней.

Вирджиния шла к парку так медленно, что Кендрик, потеряв всякое терпение, отдал ей свой берет и стремглав бросился вперед, куда его манили насыпи, камни, лужи и большие пни, поросшие мхом. Вирджиния рада была погрузиться в молчание и с тайным благоговением прислушивалась к шорохам сердца. На ней был теплый красный упелянд косого кроя с поясом, подчеркивающим высокую линию талии, от центра которой  лучеобразно струились складки. Из-под белого головного убора на плечи ниспадали мягкие каштановые волосы. На поясе мило ютились четки, зеркальце и восковой амулет. Но сейчас женщина меньше думала о своей красоте и больше о мудрости, которую призывала себе на помощь. Вирджиния читала, что быть мудрым – это «отстраняться от мирских битв, не ведать страха, за зло платить добром. Не воплощать желания свои, но забывать о них». На все это она была не способна.

– Вирджиния! – Лоин отделился от дерева, словно тень. – Могу ли я подойти к вам?
Женщина отыскала взглядом сына, тот, вооружившись веткой, был занят изучением муравейника.

– Да, сэр рыцарь.

Лоин ринулся к ней с какой-то мучительной мимикой на лице, едва сдерживая желание припасть губами к подолу её платья.

– Благодарю вас за столь щедрый подарок, прекраснейшая леди, – поклонился он.
Вирджиния нежно улыбнулась.

– Я также рада встречи с вами, сэр Лоин. Вам удалось вырвать меня из склепа, ведь я почти никуда не выхожу.

– Почему, Вирджиния? Разве вам не дозволено?

– Дело не в этом.

Они пошли по тропе вдоль озера. Но молчание дамы заставило Лоина остановиться.

– Вирджиния, не томите меня, прошу вас. У вас есть возлюбленный?
 
– Я вдова, сэр Лоин. Мой супруг умер от лихорадки семь лет назад, когда Кендрику был год.

– Мне это известно, иначе не посмел бы приблизиться к вам. Но… что заставляет вас строить ограждения? Вы не доверяете мне?

– Не знаю…

– Думаю, вы ненавидите свое одиночество, – заглянул в ее карие, грустные глаза Лоин.

Вирджиния отвела взгляд, делая вид, что ищет Кендрика.

– Каждая душа рано или поздно становится на путь любви. Я писал вам, что был готов доживать свой век с окаменевшим сердцем, однако встреча с вами стёрла в пыль этот увесистый камень, бесполезно болтавшийся внутри меня.

Вирджиния улыбнулась:
– Вы остроумны, сэр Лоин. Но ваш жизненный опыт и ваши томления не могут быть тем потоком, который размоет стены моего неверия. Счастье слишком зыбко и всегда проходит сквозь пальцы. Когда я смотрю на песочные часы, то получаю ответы на вопросы о силе времени. Оно медленно, но беспощадно разъедает доспехи, под которыми мы прячем свои ахиллесовы пяты. Да, я хочу любви. Но зная, как шатко все, на чем она зиждется, не могу обречь себя на неминуемое крушение или, в лучшем случае, мнимый покой, под которым маскируются уныние и скука.

– Как для женщины, вы чрезмерно рассудительны, прекрасная Вирджиния. Я готов ждать, пока в вашей душе начнется потепление, и страх отколовшейся льдиной уплывет восвояси. Я верю в нас. И это держит меня в Силбере. Я готов рыть носом землю, прокладывая дорогу к вашему бастиону. Рано или поздно вы не выдержите осады и прогоните меня. Или же откроете передо мной врата своей кельи. Скажите, неужели за эти семь лет вы никого не любили?

– Сэр, – смутилась Вирджиния, – вам хочется знать, как я прожила эти одинокие годы или услышать, что мои рука и сердце пользовались спросом у местных дворян?

– Вирджиния, я не такой глупец, чтобы не понимать, какие чувства вы вызываете в мужчинах.

– Мне делали предложения, сэр Лоин. Но…

Опять ее «но» заставило Марча остановиться.

– …но Кендрик слишком ревностно относился ко всем мужчинам, которые подходили ко мне ближе, чем позволял этикет. С ним творилось что-то невероятное, и я решила не взращивать в нем драконов ревности.

– Тем самым обрекли себя на долгую тоску! Как бы я хотел служить не только вашему сердцу, но и каждой клеточке вашего прекрасного тела, одаривая его безграничной нежностью…

– Сэр Лоин! – возмутилась с улыбкой Вирджиния. На ее щеках проступил легкий румянец. – Вы излишне откровенны! Помню, вы писали, как искушены в любви, –  она опустила голову, и ее высокий головной убор тоже уныло наклонился.

Лоин невольно залюбовался чудесной головкой, в которой витали не только райские птицы, но и дикие лебеди.

– Мама! – раздалось из-за большого срубленного дерева.

Сначала показалась голова Кендрика с влажными на лбу прядями и умными глазами. Потом и весь он предстал перед парой.

– Добрый день, сэр Лоин, – поприветствовал рыцаря мальчик.
 
– Рад тебя видеть, Кендрик. Что ты нашел интересного? Покажи.

Недолго раздумывая, мальчик протянул на ладони трофей. Огромная улитка смело высунула туловище из раковины и шевелила усиками с таким усердием и с такой завораживающей важностью, что все рассмеялись.

– Вот кто поистине мудр, Вирджиния. Она уязвима, как никто другой, но рвется на свет из своего убежища.

Вирджиния сверкнула на рыцаря красноречивым взглядом.

– Можно взять улитку домой, мам?
– Конечно, Кендрик. Если она не против.

Они снова рассмеялись, и мальчик спрятался за бревном, а Вирджиния с Лоином снова оказались наедине.

– Да, верно, я искушен в любви, – Лоин взял Вирджинию за локоть. – Но никакие чувственные дивы не вызывали во мне столько бури, сколько вызвал один ваш случайный взгляд. Вирджиния, я устал быть охотником на дичь, я хочу быть прирученным и, как подобревший волк, покоиться у ваших ног. Я не знал недостатка в женской ласке, порой мне приходилось садиться на коня и бежать от истекающих желанием красавиц, потому что я знал, я верил, что…

– Опомнитесь! – прервала его Вирджиния. Вы о дамах высказываетесь слишком… слишком дерзко. И ваши речи мне…

– … отвратительны?

– Именно. Отвратительны. Добиваясь моего расположения, вы делаете ошибку, открывая такие грани своей натуры.

– Потому что я хочу быть всецело открытым перед вами, Вирджиния. Хочу быть уязвимым настолько, чтобы одним пальцем вы могли нанести мне смертельный удар.


С этого дня Лоин слал Вирджинии письма утром и вечером. Исполняя роль почтового голубя, Лив смогла прикупить новое платье и ожерелье с эмалевыми слёзками. Она больше не читала письма рыцаря, минуя свой дом и следуя точно по адресу.

Взгляд Вирджинии с нежностью провожал прочитанные послания в шкатулку, а рука дрожала от волнения, когда выводила благочестивые слова, пытаясь укротить страсть рыцаря. Тот давно стал тенью своей возлюбленной, но при этом продолжал гордо и зло ненавидеть мир.

«Я снова видел Вас. За Вами тянулся длинный серебристый шлейф, а мне казалось, то душа моя обреченно волочится за Вами, Вирджиния…»

«Лоин, Вы смущаете меня, когда смотрите такими печальными и в то же время ненасытными глазами. Боюсь, ангелам уже заметна связь между нашими душами. И мне следует беречься от Вашего пылкого взгляда, устоять пред которым стоит больших усилий. Я прошу… нет, настаиваю… Нет, я не в праве приказывать Вам! И Господь накажет меня за эту слабость».

«Вирджиния! Вчера Вы уронили платок. О, если бы Вы хоть немного могли представить то счастье, которое я испытал, когда поднес его к своим губам! Я испугался, что сойду с ума, и завтра Ваш сын найдет на тренировочном поле не наставника, а умалишенного».

Так Марч топил своими лучами айсберг, на котором восседала гордость Вирджинии. И на сто пятьдесят шестом послании айсберг раскололся.

…Лежа рядом с любимой, Лоин вылавливал из темноты сверкающие звездочки ее глаз, его руки реками растекались по женственным берегам-изгибам.

3.

– Мамочка, сочини для меня новую песню. Мне нужна песня про меч.

Кендрик с перевязанным горлом грелся в постели. Рядом с ним, тихая и простоволосая, поверх покрывала лежала Вирджиния. Она перебирала белокурые пряди сына и нежно улыбалась, любуясь его лицом – бледными скулами, пронзительными глазами с прямыми ресницами, слегка вздернутым носом, миниатюрной родинкой на переносице… В облике Кендрика жили черты его отца, Аррана Сэнсона.

– Сочиню, милый. Дай-ка соображу… уммм-мммм…– стала мурлыкать под нос Вирджиния.

– Мама, подай мне лютню, – привстал с подушки мальчик, – я сразу буду подбирать мелодию, иначе никогда не научусь играть. Это сложнее, чем метать копье!

– Не торопись, Кендрик. Сначала нужно сочинить балладу.  Давай вместе. У меня уже есть начало.

– Да ну?! – изумился мальчуган.

Вирджиния прищурила глаза, интригуя сына.
– Я попробую на ходу, а ты можешь мне помогать: когда я юным сыном был, я терпеливо ждал, что будет день, и грянет бой, и скажет мне вассал: «Вперед, отважный рыцарь мой! Круши и бей врага! Но береги себя, герой, чтоб лютня нежная твоя не замолчала навсегда. Чтоб ты вернулся, сын, домой, и мне еще…

– …сыграл!
– Так, провожая меня в бой, сказал…
– …вассал!
– Молодец, Кендрик.
– У нас получилось, мама?
– Получилось.
– Но это слишком короткая песня.
– Мы сочиним продолжение, – поцеловала Вирджиния сына в нос.
– Ну ма-ам! Я ведь уже взрослый.
– Конечно, Кендрик. Но взрослых тоже можно целовать.
– В нос?!
– Да всюду, где только хочешь.
– Как всюду? – удивился мальчик. – Даже в ноги?!
Вирджиния засмеялась.
– Можно и в ноги, если они чистые.
– И в живот можно?
– Кендрик! Ты смешишь меня.
– Нет, мам, это ты меня смешишь! Зачем взрослых целовать в живот? Разве они любят щекотку?
Вирджиния приподнялась на локте и снова поцеловала сына.
– Кендрик, я должна ехать. Блэйк ждет во дворе.
– А когда у меня будет свой конь, мам?
–  Когда немного подрастешь. – Вирджиния поднялась, поправила платье. – Вот тебе лютня, дерзай, – и с улыбкой подала сыну инструмент.
– Ладно, мам. Как там первая строка начинается?
– Когда я юным сыном был, я терпеливо ждал…


Лоин остановился. Похоже, за мельницей кто-то развлекался, несмотря на столь ранний час. Рыцарь обкатывал новую «обувку» Джерса и теперь вел его под уздцы домой.

– Давай… ну-у… и куда ты рвешься? Сколько мне там на-адо… 

– Пошел отсюда! Пусти! Не буду…

– Ну дава-ай же… что тебе, жалко, что ли?! Ты это каждый день делаешь! – гремел мужской бас.

– Приходи вечером и с деньгами. Чего это я с утра пораньше буду с тобой возиться! А ну пусти, ублюдок!

– Жадная ты сучка. А ну-у-у иди-и-и сюда-а…

– Ааа! Пусти, выродок! Больно!

– Да ты можешь не раздеваться. Холодно, чего там… Ты так, ротиком меня приласкай.

– Ублюдок… скотина… а ну пошел!

Убедившись, что сцена во дворе мельницы – не утеха, Лоин рванул вперед.

– Эй!

Мужчина, на вид крестьянин-коттарий, цепко держал за локти девушку, а та извивалась змеёй. На возглас рыцаря насильник обернулся, но добычу не выпустил. Лоин окинул взглядом женщину – растрёпанная, с порванным воротником и свисающим с шеи помятым чепцом. Зеленые рукава ее одежды красноречиво объясняли, что у этой красавицы за плату можно купить то, чего проходимец требовал даром.

– Отпусти ее, выродок.
– Он пьяный!
– С раннего утра?
– С позднего вечера, скотина! – со свойственной пьяным отвагой огрызнулся коттарий.

Лоин обернулся на Джерса.
– Что будем делать, старина?

Конь недоуменно моргнул, а рыцарь выхватил из чехла на поясе кинжал.
Глаза пьяницы округлились.

– Ты чего? – и он тут же выпустил девушку. – Я ничего ей не сделал! Вон, побежала живая. Ты чего?! Эй, рыцарь!?

Но Лоин уже метнулся к человеку, схватил за куртку, прислонил к дверям мельницы и одним резким ударом кинжала прибил его кисть к доске. Кость звучно хрустнула, и крестьянин дико заорал, выпячивая глаза и тряся головой. Лоин схватил его за волосы, ударил затылком об дверь, так, что у того пошла кровь из носа и рта. При малейшем движении ладонь пьяницы рвалась о клинок, и он дико вопил. Лоин вырвал из пробитой ладони кинжал, и человек рухнул на землю. Марч начал бить его ногами, будто это был тренировочный мешок с песком. Крестьянин уже не кричал, а только хрипел.

– Какая неслыханная храбрость!!!

Лоин не сразу понял, откуда раздался этот голос. Он замер, потом медленно повернулся и увидел Вирджинию. Она сидела на черной лошади, в ярко-синем плаще с капюшоном.
Ее глаза смотрели на рыцаря сверху вниз как Кара Небесная.

– Вы? – только и смог прошептать он, пряча за спину окровавленные руки.

– В чем провинился этот несчастный? – продолжала сверлить взглядом Вирджиния.

Лоин молчал, подыскивая слова.
– Он пытался насиловать женщину.

– И вы не нашли ничего более подходящего, чем убить его? Проверьте, жив ли он?! – перешла на крик всадница.

Лоин сверкнул на нее глазами болотного цвета:
– Жив. Но как вы здесь оказались, прекрасная леди? – с нотой иронии спросил он.

– Это моя мельница, сэр. Делаю утренний обход хозяйства.

– Вот как… Я не знал. Вы восхитительно смотритесь верхом.

Вирджиния перевела взгляд на коттария:
– Сделайте же с ним что-нибудь!

И, пришпорив коня, скрылась за зданием мельницы.


Лив сбилась с ног, доставляя письма в дом Сэнсонов, но оттуда возвращалась с пустыми руками. Не выдержав таких терзаний, Лоин решил выследить возлюбленную, что при желании не составляло труда  – она никогда не пропускала литургии в соборе святого Стефания.

Кротко перебирая четки и шепча молитвы, Вирджиния светилась той нежной, неброской красотой, которая была подобна прозрачной ткани – ленивый глаз мог ее не заметить, а зоркий – находил и любовался. Она была задумчива и мила, будто ничто не омрачало ее мыслей.

Лоин дождался окончания службы, чтобы на выходе пересечься с возлюбленной, но странное чувство остановило его, и он предпочел остаться незамеченным. Когда Вирджиния отделилась от толпы, Марч укутался в плащ по самый подбородок и пошел за ней. Тысячи иголок пронзали его подошвы и сердце, пока он сопровождал возлюбленную до неизвестного места. Немалым было удивление Лоина, когда, проскользнув за Вирджинией в кованые ворота, он оказался на кладбище.

Вирджиния остановилась у могилы, достала платок и, всхлипнув, рухнула на колени. Она касалась генином земли и сотрясалась в рыданиях. Лоину захотелось броситься к ней, подобрать с могилы, в которую она вцепилась, будто летучая мышь, но он прилип к стволу дерева и слушал, как отмирают его конечности.
Наконец вдова поднялась с колен, поправила головной убор и выбившиеся из-под него каштановые пряди. Лоину не хватило сил сделать и шагу вслед за этой женщиной, вдруг ставшей ему чужой и нежеланной. Будто чья-то чугунная рука в лепешку смяла его сердце и бросила стервятникам.

Несмотря на проливной дождь и капризность Джерса, Марч бился в поединке с мнимым врагом, молчаливо смотрящим на него с деревянного столба. В израненный щит противника он целился копьем, как жалом скорби. Муку свою пытался вырвать из души встречным ветром, вонзая шпоры в бока Джерса и мчась вдоль реки, над которой нависал густой туман. Тщетно тешил себя Лоин песнями, которые кричал буре. Он ждал и не ждал от Вирджинии письма. А та испарилась, будто облако, покрыв мир молчанием. Но даже в гробовую тишину иногда врезается звук.

«Сэр Лоин! Все это время я искала правду в своей душе: почему мне так хочется раз и навсегда сказать Вам «нет». За время нашего знакомства Вы написали двести сорок писем, в каждом из них обнажая себя, как луковицу – слой за слоем, облачая свои откровения в изумительный слог, словно тело – в расшитую золотом одежду. Сэр Лоин! Я нашла ответ на мучимый меня вопрос: Вирджиния Сэнсон проявила слабость. Поддалась мольбам. Зову тела. Жажде души. Да, я хотела напиться любовью! Но отравилась, прочувствовав, сколько в Вас тьмы. Ваша душа зла, словно недокормленная собака, готовая сорваться с цепи и искусать всю округу. Я боюсь Вас. Последнее, что убедило меня в отступлении – случай на мельнице. Вы забили беззащитного, что противоречит рыцарскому кодексу чести.
Я поспешила впустить Вас в свой дом – в этом виновно моё безрассудство. Я готова нести за это наказание, но буду молить Господа о пощаде и утешении. Прощайте же!»


Лоин толкнул дверь харчевни  так, что на ней задрожала вывеска с изображением креста, ключами святого Петра и ягненка с хоругвью.

– Жареного цыпленка с пивом! – не глядя на подбежавшего слугу, потребовал рыцарь.

Он не мог смотреть на этот опостылевший, гнусный мир, желая удовлетворить лишь желудок, напоминавший ему, что Лоин Марч еще жив. Лоин был рад, что харчевня едва освещалась, это делало свирепость на его лице почти невидимой.

Ему поднесли еду, кружку с пивом и круглую буханку. Он запустил зубы в жареную птицу, которая тут же встала в горле комом, ибо сейчас рыцарь  был способен испытывать чувство голода, но не был способен глотать и переваривать пищу. Он оторвал ломоть от буханки, вытер об него пальцы и, взяв кружку, жадно припал к ней, проталкивая цыпленка вареным пивом. Мысли его были далеки от того места, где пребывало тело, которое напрочь утратило ловкость и походило на мешок с костями. Лоин жевал, уставившись в шляпку гвоздя, вбитого в стол. Поток его сумбурных, но от этого ничуть не разнообразных мыслей прервали женские голоса.

– Сэр! Не откажите в любезности предоставить возле себя свободное место трем жизнерадостным дамам, которые празднуют День Восхищения!

Лоин поднял голову. Перед ним стояли девицы сомнительной репутации. Он цыкнул языком об зубы, пытаясь избавиться от застрявшего мяса.

– Другого свободного места здесь нет? – недовольно процедил он.
– К вашему сожалению и к нашему удовольствию – нет!

Женщины дружно расхохотались и, не дождавшись приглашения, плюхнулись на скамейки: две по обе стороны Лоина, третья – напротив. Они были уже слегка навеселе, но еще в том состоянии, когда глаза замечают малейшие детали, губы складываются в кокетливые улыбочки, а ум аккуратно просчитывает ответы.

– Что за день такой – Восхищения? – Лоину ничего не оставалось, как вступить в их игру. В конце концов, отвлечься от кошмарных мыслей показалось ему не таким уж бесполезным занятием.

– Это день, когда мы: Лаура, Элли и я, – указала на себя пальчиком пышненькая блондинка в треугольном чепце, – говорим всем лестные похвалы, а они нас за это угощают вином!

Лоин понимающе кивнул. Так просто отделаться от девиц ему не удастся.
– Эй! – махнул он слуге. – Принеси дамам вина!

Почувствовав, что рыцарь слегка ослабил натянутые вожжи, девушки пустились в пляс по его снисходительности и терпению. Одна игриво подталкивала его локтиком, другая строила глазки, третья двусмысленно водила пальчиком по круглой буханке.

– Вас зовут Лоин? – поинтересовалась хорошенькая блондинка.

– Да, меня так зовут, – буркнул Марч и направил взгляд на смелое, остроугольное декольте, сильно расширенное к плечам. – А вас зовут Мисс Завидная Грудь?

– Ха-ха-ха! – раскатисто засмеялась девушка. – Меня зовут Сабелла – Завидная Грудь!

– Сэр рыцарь, – положила на его локоть ладонь Элли, особа с длинными локонами из-под зеленого убора, украшенного ярким салатовым шлейфом, – вы знаете, что по вам в этом городе сохнет, по крайней мере, одно женское сердце?

Лоин вздрогнул, но ровным голосом ответил:
– Нет, дамочки, об этом мне ничего не известно.

– Ну, так мы можем поведать вам эту тайну за дополнительный кубок красного полусладкого.

– Во как! Решили меня раскрутить на пир, интригуя небылицами?

Лоина сильно огорчило предчувствие лишних растрат. По его экономии сегодня обещали нанести тройной удар.

– Почему же небылицами? – обиделась Элли. – Лишь в честь Дня Восхищения мы готовы открыть вам имя прекрасной дамы, сердце которой томится в ожидании вашего нежного взгляда, – девушка прикрыла ладошкой губы, чтобы казаться серьезнее своих подруг.
– Итак, сэр, вы готовы услышать имя?


– Валяйте, – брякнул Лоин, стараясь казаться безразличным.
– О-о-о… сэээррр, – загадочно затянула Элли. – Да это же не кто иная, как…

– Оливия Рэнсон! – подхватили ее подруги.

Лоин фыркнул:
– Этот хомячок?

Глаза девиц округлились.

– Почему хомячок? – спросила за всех Лаура.
– Потому что почти все женщины – хомячки.
– И даже мы? – возмутилась наигранно Сабелла.

Лоин окинул их оценивающим взглядом.

– Вы нет, ибо ваша непринужденность и простота делают вас почти невинными. Сдается мне, что под вашими одеждами таятся не только сладкие прелести, но и чистоплотные души, какими не могут гордиться особы знатного рода.

– О-о-о! – в один голос воскликнули девушки и еще ближе подвинулись к красноречивому рыцарю.

– Гениальный острослов! Но чем же Оливия вам не по вкусу? Она девушка не из глупых.

Лоин хмыкнул:
– Оливия-дурилия? Глупее еще никого не встречал.

– Охо-хо, какой вы занятный! А что скажете о… леди Паркинсон, супруге главного судьи?

Девушки вошли в азарт и старались продлить игру.

– Эта старая гусыня, у которой муж способен лишь переносить с места на место свое мужское хозяйство, бережно укладывая его в пестрые чулки?

– Аха-ха-ха! А как вам миссис Лэнс, супруга архитектора?

– Нууу…  это весьма типичная представительница свинофермы.

– Почему же?! Ведь миссис Лэнс совсем не толстая!

– Зато как дурно пахнет!

Лоин уже не мог остановиться, потому что пустил с горы огромные гири, удерживающие его до сих пор.

– Но никто из выше перечисленных не может оспорить первенство в своей искусственности, недалекости и моральном убожестве с некой… – Марч запнулся, – …Вирджинией Сэнсон, что живет на площади святого Стефания.

– Ах, а чем же эта дама вам не угодила? – манерно воскликнула Сабелла.

– А разве вам не известно, какое отребье скрывается под личиной этой ангельской кротости? – Завидев слугу, Марч махнул рукой: – Вина, человек! Принеси нам вина! Много!

И снова обернулся к своим веселым собеседницам:
– Когда эта дама шествует по улице, с нее сыплется гниль, которой она нашпигована, будто овощ.

– Ууу… – протянула Элли. – Сэр рыцарь, да вы пьяны!

– Вовсе нет! – огрызнулся Лоин.

Девушки жались к нему, как голубки, а Сабелла начала поглаживать его бедро нежной, шаловливой ручкой.

– Расскажите еще про эту Вирджинию. Позабавьте анекдотами, а то в нашем мрачном городе живется слишком скучно, – притворно зевнула Сабелла.

Лоин не выпускал из рук кружку, пока ладошка  блондинки не оказалась на самом чувствительном месте его натуры. Он прищелкнул языком:

– Прелестница поражает меня своим мастерством изысканно вести столь незамысловатую игру! – он манерно развел руки и оглядел всех щедрым, веселым взглядом. – Вы делаете все для того, чтобы мое взбудораженное мужское достоинство, вспотевшее от ваших ласк,  побуждало меня нахваливать вас и разбрызгивать по столу свое восхищение вами!

Лаура и Элли переглянулись. Для них шалости Сабеллы оставались невидимыми.

– Должен признать, прекрасные, несравненные дамы, что я с легкостью справился бы с вами тремя сразу, но боюсь, на это сегодня у меня уже не осталось средств.

– Ничего, сэр рыцарь, мы пока не собираемся умирать, – заманчиво улыбнулась Сабелла.

Лоин попросил слугу рассчитать его, осушил кубок, стряхнул с себя руки девиц и встал со скамьи.

– Позвольте оставить вас наедине, прелестные искусительницы. Сегодня на небесах мне запишут лестную похвалу – я устоял перед вашими чарами. Да здравствует День Восхищения!

Девушки дружно помахали ему ручками.

– Устоял… Денег не хватило у благоверного, – хихикнула Элли.
– Да уж, – улыбнулась задумчиво Сабелла.

Всю оставшуюся ночь Лоин проплакал под одеялом, под которым совсем недавно бредил именем Вирджинии. Его мозг теперь работал в обратном направлении, разделывая бывшую возлюбленную, как тушу забитой косули: рвал, рубил, кромсал ее образ, силясь превратить в кашу, чтобы исторгнуть из своего нутра, как отравленную пищу.
Рассветное солнце встретило страдальца красным оскалом. Лоин встал, оделся, жадно напился воды. Рыцарь без знамени готовился к схватке с самим собой, к поединку подгнивающей души с божьей искрой разума. Он не стал брать оружие. Перевязал поясом плащ, прикрыл за собой дверь и бесшумно двинулся по направлению площади святого Стефания.


4.

– Отец Фредерик, вы обдумали мое предложение по поводу обедов для нищих?

– О да, миссис Сэнсон, мог ли я оставить без внимания такое дело? Врата собора всегда к вашим услугам, а также два монаха. Они могут раздавать приготовленную пищу. Только я считаю, что одной вам будет нелегко справиться. Не понадобится ли вам компаньонка?

– Миссис Бьюкенен согласилась помогать мне, отче.

– Тогда я могу быть спокоен, леди Вирджиния, – сменил официальный тон на более дружеский священник. – Должен сказать, что вы становитесь на путь благородный, но непосильный для одной хрупкой женщины.

Вирджиния мягко улыбнулась:
– Начнем с декабря, отец Фредерик. Я успею заказать посуду и сделать запас продуктов. Сколько человек мы сможем принимать в пристройке?

– Не более сорока.

– Всё же лучше, чем ничего. Благодарю вас, отче! – она взяла руку священника и прикоснулась к ней губами.

– Благословит вас Бог, леди Вирджиния!

Шурша тяжелым шлейфом, фонтанирующим из острого генина, вдова вышла из церкви.
Глазурь солнечного света заливала площадь, словно гигантский пирог. Горожане толпились, обступив импровизированную сцену, на которой актеры расставляли декорации и при этом успевали отвечать любознательным зевакам.

– Что за спектакль вы хотите нам устроить, парни?
– А вы запаситесь терпением и скоро узнаете сами!
– Откуда вы прибыли к нам?
– Из сел, деревень, где у всех колпаки набекрень!
– Ну хоть название спектакля скажите, что ли!
– Ищите соль не в названии, а в содержании!

Услышав ловкое жонглирование репликами, Вирджиния засмеялась. Она любила Силбер с его каменной мрачностью и редкой солнечной праздностью. Кто-то потянул её за рукав. Обернувшись, Вирджиния увидела подругу – худощавую женщину с рыжими волосами и такими же рыжими, торчащими ресницами. В глазах Аделаиды Бьюкенен блестели слезы.

– Что случилось, милая?

Они отошли подальше от шумной компании, разрастающейся в объеме, как огромная роза.

– Вирджиния, моя меньшая Салли захворала. Боюсь, как бы…

– Что с ней?

– Ох… – лицо с золотыми веснушками стало серым, – доктор пускал ей кровь, и теперь у Салли сильный жар, головка болит, а ночью она бредила…

– Плохо, – Вирджиния сильнее сдавила ладонь подруги.

– Что?! – всхлипнула та. – Что с ней может быть?!

Вирджиния кусала губы, обдумывая ответ.
– Рана на вене в каком состоянии? Подгнивает?

– Да-а… – еле вымолвила женщина.
– Этого я и боялась. Нужно поспешить.
– Тогда поспешим! – надрывно крикнула Аделаида.

Не отпуская рук, они двинулись к дому Вирджинии, у которой для таких случаев всегда были припасены травы. Подруги прорывались сквозь толпу, и два шлейфа скользили за ними, как юркие змейки.

Кто-то дотронулся до локтя Вирджинии. Та не обратила внимания, и движение повторилось с большей настойчивостью. Женщина обернулась и с трудом подавила крик.
Лоин смотрел на нее в упор, силясь усмирить подрагивающие уголки губ.

– Что такое? – возмутилась Бьюкенен. – Вирджиния, кто он?

Рыцарь опередил с ответом:
– Я Лоин Марч. Но вам это ни о чем не говорит, леди, – рыцарь с трудом разжимал челюсти.

– Лоин… – предупредительно произнесла Вирджиния и попыталась выдернуть руку.

– Простите, леди, мне придется говорить при вас, – бросил он Аделаиде и слегка ослабил капкан пальцев, удерживающих Вирджинию.

– Лоин! – громче и злее повторила она.

– Вирджиния, – голос его мгновенно сел. – Вирджиния, я… не могу поверить, что вы забудете меня. Лучше сожгите!

Аделаида недоуменно переводила взгляд с одного на другого и готова была расплакаться, понимая, что теряет драгоценное время.

– Сэр, дело в том, что мы очень спешим…

– Одну минуту, леди! – резко оборвал ее Лоин. – Прошу дать мне всего минуту. Я этого ждал целых тридцать часов!

– Лоин… – Вирджинии удалось вырвать руку из его тисков.

– Не обрекайте меня на пожизненное одиночество. Виновен ли я в том, что полюбил вас?

Недоумение и обреченность пролились с лица женщины на губы:
– Нет и моей вины в том, что я не полюбила вас.

Она услышала, как заскрипели зубы Лоина.

– Почему же не полюбили? Ваши объятия были весьма убедительны. Или вы разыгрывали спектакль?

– Вы забываетесь! – повысила тон Вирджиния.

– Тогда просветите меня, что это за театральное представление было в вашей спальне?

– Прекратите же, Лоин!!!

Аделаида, сверкая на проходимца гневным взглядом, взяла подругу за плечи и попыталась отвести в сторону, но та утратила способность двигаться и глядела в лицо Марча, как в пустую могилу, от которой веяло сыростью и холодом.

– Вы хотите знать, почему я не смогла полюбить? Да потому что не нашла в вас ничего мужского, – бросила Вирджиния в могилу горсть слов. – Я вам писала об этом.

– В письме? – по лицу, как ехидный зверек, пробежала улыбка. – Мне показалось, это не письмо, а горстка конского навоза, в который кто-то вылил флакон духов.

– Это уже слишком!!! – округлила серые глазища Бьюкенен. – Вирджиния, пойдем же!!! Нечего слушать этого сумасшедшего!

– Самое страшное, Аделаида, что Лоин Марч в своем уме. Однако ему явно не хватает других достоинств.

Силы вернулись к Вирджинии. Она резко развернулась к Лоину спиной и, схватив Аделаиду, зашагала прочь.

– Вирджиния!

Подруги прорывались сквозь стену прохожих, люди расступались при виде двух ошеломлённых дам. Лоин следовал за ними.

– Вирджиния!

Не выдержав, та повернулась к преследователю:
– Как низко вы пали.

– А может, вы, Вирджиния? Оказывается, тщеславие самки уложило вас под меня, а не истинная страсть. Да вы до конца жизни не замолите сей грех перед покойным мужем! Даже мне перед ним стыдно. А также перед Богом – впервые в моих объятиях было столь мелкое, бездушное существо.

Аделаида почти рвала рукав Вирджинии. Прохожие оборачивались, кто-то даже остановился поглазеть на неожиданное представление.

– Лоин Марч, вам остается только раздеться догола и станцевать на потеху публике.
 
Среди прохожих послышался смех. Аделаида, не спрашивая подругу, почти подняла ее и поволокла от Лоина. Она не знала, кого теперь спасать –  метавшуюся в жару дочь или оледеневшую Вирджинию.

В полдень третьего дня во врата дома Джэральда Уилсона грозно постучали и потребовали постояльца.

– Лоин Марч, следуйте за нами. Вас вызывает суд рыцарей Ордена Бата.

– Почему именно данный Орден делает мне столь «лестное» пригла-шение? – надел маску иронии Лоин.

– К этому Ордену принадлежал Арран Сэнсон, покойный рыцарь и супруг леди Вирджинии.

– Достопочтенная леди успела сделать донос?

Оруженосец смерил Марча уничтожающим взглядом:
– Жалобу подала миссис Аделаида Бьюкенен. Лоин Марч, возьмите свои доспехи, оружие,  коня и следуйте за нами.

Тихий, но глубокий страх связывал дух Лоина, переплетая его замысловатыми узлами. Он ехал в окружении стражников, как каменный всадник, и размышлял о том, что жизнь всегда загоняла его в угол именно тогда, когда он пытался поживиться крошечной мыслью о свободе. Проклятая жизнь требовала святости и тут же заставляла продаваться за копейки.

В замке Вилфорда Уитакера обвиняемого ждали двадцать рыцарей и герольд. Они приказали Марчу положить оружие на стол. Тот встал перед строем воинов, стараясь не смотреть ни на кого из них, не встречаться ни с кем взглядом и даже не моргать. Ему почему-то думалось, что моргание рыцари могут счесть за испуг.

Герольд вышел на средину зала и грудным, мощным голосом зачитал:

– Лоин Марч, вы обвиняетесь в публичном оскорблении женщины, горожанки Силбера, вдове рыцаря Аррана Сэнсона, леди Вирджинии, – он сделал небольшую паузу, окидывая взором собравшихся, – а также…

Лоин удивленно вскинул брови, о чем тут же пожалел, ибо движение бровей он также считал предательским в данной церемонии.

– …а также, – продолжил герольд, – в жестоком избиении безоружного коттария Кодея Колберта и нанесении ему увечий.

Лоин закрыл глаза.

– Признаете ли вы себя виновным в перечисленных нарушениях Устава Рыцарей? Нам известно, что вы не принадлежите ни к одному из Орденов. Но это не лишает вас ответственности перед обществом и не избавляет от долга чтить рыцарские законы.

Лоин кивнул.

– Вы должны сказать, Лоин Марч.

– Да. Я виновен.

– Совет рыцарей Ордена Бата, – прогремел басом герольд, – вынес приговор.

По лицу обвиняемого прошла судорога.

– Лоин Марч!

Тот поднял глаза. Никто из присутствующих не знал, что он делает. Невидимо для всех Лоин кусал язык, стараясь не двигать челюстями, чтобы никто не заподозрил его в жуткой панике, потоком хлынувшей в сердце.

– Суд рыцарей Ордена приговаривает вас к изгнанию! Церемония состоится завтра после полудня. До этого часа вы останетесь под стражей.

К счастью Марча, помосты для привидения приговора построили не на площади святого Стефания, а на тренировочном поле, где рыцарь без знамени проводил занятия с учениками.
На одном помосте заседали рыцари, на другой взвели Лоина, одетого в скромные доспехи и при оружии. Его поставили лицом к судьям, на тренировочный столб на сей раз повесили не мнимый щит врага, а опрокинутый щит Лоина. Справа и слева от обвиняемого сели священники, среди которых тот узнал и отца Деклана. Лоин осмелился поднять глаза на толпу, грешившую чрезмерной оживленностью и  любопытством: такая печальная церемония, как наказание рыцаря, случалась гораздо реже театральных пьес.

Рыцарь попытался отыскать взглядом знакомые лица. Он был уверен, что Лив не откажет себе в драматичном зрелище, а уж тем более Вирджиния и ее верная Бьюкенен. Пока герольд читал приговор, Лоин исподлобья наблюдал за народом. Его и угнетали, и развлекали лица, по которым плавала одинокая ладья его взгляда.
Священники начали петь. После каждого псалма наступало молчание, к Лоину подходил оруженосец и снимал с него доспех за доспехом.

– Это шлем недостойного рыцаря!
– Это меч недостойного рыцаря!
– Это кинжал недостойного рыцаря!

И каждый раз в сердце Лоина раздавался громкий удар. А потом оно сжималось, заставляя дыхание останавливаться на полпути.
Когда со щита осужденного стали стирать герб, он закрыл глаза, прислушиваясь к трению камня о металл. А подняв веки, неожиданно столкнулся с карими глазами Вирджинии.
Она стояла совсем близко от помоста. Лоин, как колючка, зацепился взглядом за бархат её зрачков. Его и без того короткая шея полностью ушла в плечи, а губы побелели. Но когда Марч смог отвести глаза от карего бархата, то заметил голову Лив, с ее извечно капризными, а теперь опущенными вниз уголками рта. Лоин не расслышал, как ему приказали подняться с колен.

Оруженосец дотронулся рукой до его плеча:
– Завтра на рассвете ты должен покинуть Силбер.

Лоин кивнул. Ему второй день не нужны были слова.


С первыми лучами солнца он собрал свою нехитрую котомку, оставил на столе плату за жилье, вышел во двор и окинул взглядом светлеющее небо. День обещал быть ясным, но холодным.
Марч запряг Джерса и повел его под уздцы. Он не хотел покидать Силбер, как вор; не хотел, чтобы ветер подгонял его в спину. Лоин шел и каждым шагом прощался с заиндевевшей землей, с голыми, угрюмыми деревьями, со спящими домами вельмож и уже просыпающимися хижинами бедняков. Он нес в груди камень тоски, и все его нутро сжималось под тяжестью этого камня. Одиночество, как узкая щель, засасывало его мрачную душу, и Лоин захлебывался пустотой, нависшей над ним вместе с серым небом.

Он остановился, когда в придорожных кустах послышался плач. Лоин раздвинул ветки и увидел щенка. Без того дрожащий и перепуганный, тот затрясся при виде великана так, будто его окунули в ледяную прорубь. Черные пуговички глазенок пришились к лицу путника стежками ужаса. 

Лоин протянул руку:
– Ну что ты перепугался? Кто это тебя так? – заметил он передавленную лапу. – Телегой, что ли…

При первом же ласковом прикосновении человека щенок распрощался со страхом и заскулил еще громче, как бы жалуясь на несчастный случай. Лоин погладил ушки, свисающие, как намокшие генины. Согреваясь в ладонях путника, зверек принялся вылизывать рану.

– Что же мне с тобой делать? И одному сейчас трудно, а тут еще ты.

Собака подняла голову и моргнула черными блестящими ресничками.

– Полезай сюда, глупый, – засунул щенка за ворот плаща Лоин.

Изгнанник вышел на развилку. По его правую руку роща вонзала в небо оголенные ветки, как огромный деревянный гребень, с левого – золотое поле лежало под одеялом тумана.
Лоин оглянулся на Силбер.

– Эй! – раздалось где-то поблизости.

Он осмотрелся. Кроме сарая с бревнами ничего особенного не приметил. Но вот показалась фигура, и Лоин узнал Оливию. Она шла, держа в руке какой-то сверток.

– Ты?
– Я.

Лоин переступил с ноги на ногу.
– Попрощаться пришла?

– Угу. И передать вот это, – девушка протянула сверток.

Лоин не решался взять, но Оливия насильно впихнула ему гостинец в руки.
Мужчина отвернул уголок ткани и увидел хлеб.

– Что ж, спасибо тебе, – кивнул он, не глядя в глаза девушки.

– Это леди Вирджиния испекла.

От ее слов Лоин чуть не выронил буханку.
– Вирджиния?

– Да, она попросила передать.

Марч закусил губу, чтобы придушить наворачивающиеся слезы.
– Спасибо ей скажи. Или не говори. Не знаю.

– Скажу.

Смущение и чувство вины загрызали Марча.
– А я покончил со своим одиночеством, – вымолвил он.

Оливия заглянула за его плечо, выискивая еще кого-то кроме Джерса.

– Вот, – отвернул Лоин ворот плаща.

На лице девушки заиграла нежная улыбка.
– Маленький какой…

Она беспокойно оглянулась на город:
– Мне пора, – и нерешительно переступила с ноги на ногу, не зная, какие слова сказать напоследок.

– Прощай, Лив, – Лоин взялся за уздцы.

– … Прощайте, сэр…

Девушка отвернулась и быстро зашагала через поле. Лоин провел ее взглядом, потом отломал краюху хлеба, сунул ломоть за пазуху, где поскуливал щенок. Похлопал по морде Джерса.

– Ну что, поехали, парни? Нам с вами теперь только вперед, в Страшное Неизвестное, где поменьше гордых людишек и побольше разных тварей! С ними мне всегда было проще. В лес, Джерси! – вонзил он шпоры в блестящие бока. – В ле-е-ес!