Иосиф Бродский. Рождество как точка отсчёта

Инна Ермилова
                Ничто в двадцатом веке не   предвещало
                появление    такого поэта, как Бродский.               
               
                Чеслав Милаш

Об Иосифе Бродском я, к своему стыду, знала лишь понаслышке. Как обычно, первым делом обратилась к различным источникам, в том числе всемирной паутине: Иосиф Александрович Бродский (24 мая 1940года, Ленинград, СССР- 28 января 1996 года, Нью-Йорк, США)- русский и американский поэт, эссеист, драматург, переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1987 года.

Иосиф Бродский написал двадцать три стихотворения, посвященных Рождеству и Новому году. Их обычно объединяют в один Рождественский цикл, но по времени он все-таки разделен на два периода. Первый - ранний, советский (1961-1973 гг), в котором значительно меньше стихотворений, всего семь; второй – поздний, американский (1987-1995 гг). Рождественский цикл вырастал постепенно в течение всей жизни поэта: каждый год по одному стихотворению за исключением десятилетнего перерыва между жизнью в Советском Союзе и жизнью в эмиграции. И все - на одну тему.
Ценность первого - раннего цикла, на мой взгляд, в том, что в нём отражена реакция творческого, думающего человека на действительность, которая происходила в стране СССР - истории и культуре её.

После первого знакомства со стихами Рождественского цикла естественным желанием моим стало - узнать о самом авторе, его судьбе, а также разобраться в приверженности Бродского какой-либо религии. Рассудив, что основы любого мировоззрения закладываются в детстве и юности, определяются семейными ценностями, я обратилась к биографам автора и узнала, что «Иосиф Бродский, воспитанный в атеистическом обществе и в религиозно индифферентной семье, жадно заинтересовался метафизическими вопросами в юности. Юный Бродский, не принадлежал ни к какой религии и не имея даже начатков религиозного воспитания, оперирует понятиями «душа» и «Бог», принимая религиозное мировоззрение, так сказать, «от противного», поскольку атеизм для него неотделим от советского политического режима. Библию впервые прочитал, когда ему было двадцать три года».
«Тогда почему поэт обратился именно к библейским сюжетам в этом цикле стихотворений и ряде других произведений»? – задумалась я и принялась вновь штудировать глубины интернета, ответ нашёлся не сразу, но нашёлся.

Существует несколько версий, объясняющих приверженность поэта к библейским сюжетам, но в стенограмме беседы  Петра Вайля с поэтом он сам даёт ответ на вопрос, волнующий многих, в том числе и меня.
«Прежде всего это праздник хронологический, связанный с определенной реальностью, с движением времени. В конце концов, что есть Рождество? День рождения Богочеловека. И человеку не менее естественно его справлять, чем свой собственный». - говорит Иосиф Бродский.

Начинается цикл со стихотворения «Рождественского романс»:

Плывет в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой…
В каждой строке сквозит тоска «необъяснимая» и печаль: певец печальный, дворник печальный, иностранец делает печальный снимок. И великий праздник Рождество только усиливает печаль и тоску.

 В тоже время в последних строках можно увидеть призрачный луч надежды на перемены к лучшему. Во что так свято верит любой, а тем более молодой человек в канун Рождества и Нового года.

…как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.

28 декабря 1961

Бродскому не было и двадцати двух лет, когда он 2 января 1962 года встретил художницу  Марину Басманову, которая стала его «музой». Стихи, посвящённые «М.Б.» занимают центральное место в лирике Бродского.

Поэтому, мне кажется, в стихах его отступили на время мрачные настроения и печаль. Напротив, в них появились свет и надежда. Примером тому такие строки:

«Спаситель родился
в лютую стужу.
В пустыне пылали пастушьи костры.
Буран бушевал и выматывал душу
из бедных царей, доставлявших дары.
Верблюды вздымали лохматые ноги.
Выл ветер.
Звезда, пламенея в ночи,
смотрела, как трех караванов дороги
сходились в пещеру Христа, как лучи»..

1963
                ***

Ещё одно стихотворение цикла, как следует из беседы с Петром Вайлем, поэт написал на даче академика Берга в Комарово.  Бродский вырезал из польского журнала репродукцию картины «Поклонение волхвов», подолгу смотрел вечерами на картинку, так родились стихи с библейским сюжетом. Во время беседы Бродский рассуждает о том, что Природа, а не городской пейзаж является его визуальным образом Рождества, «прежде всего потому, что речь идет о явлении органичном, именно природном…». Поэт отмечает, что при этом «само явление становится более, что ли, вечным…., вневременным».

Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Звезда светила ярко с небосвода.
Холодный ветер снег в сугроб сгребал.
Шуршал песок. Костер трещал у входа.
Дым шел свечой. Огонь вился крючком.
И тени становились то короче,
то вдруг длинней. Никто не знал кругом,
что жизни счет начнется с этой ночи.
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Крутые своды ясли окружали.
Кружился снег. Клубился белый пар.
Лежал младенец, и дары лежали.

В течение осени 1963 года в Ленинграде усиливалась официальная травля Бродского, и в конце года, опасаясь ареста, он уехал в Москву. Новый год он встретил в московской психиатрической больнице, а в то же время в Ленинграде завязался роман между М. Басмановой и Д. Бобышевым, которого Бродский считал близким другом Двойная измена так потрясла Бродского, что в январе 1964 года он пытался покончить с собой, вскрыв вены. Бродский с ужасом вспоминал о «как его накачивали транквилизаторами, потом ночью будили, опускали в ванну с ледяной водой, окутывали мокрыми простынями и заталкивали между двумя батареями».

Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что Младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла…


Стихотворение - это монолог пациента, который пытается убежать от реальности в сон, спрятать голову и себя от ужаса реальности. Но есть здесь и другой смысл. Поэт, который не угоден власти, и есть тот самый рождественский гусь - жертва и Спаситель одновременно.

…Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков — от глазниц,
насекомых — от птиц.

январь 1964

                ***

На суде в 1964 году Бродского обвиняли в том, что он нигде не оставался подолгу, часто менял работы (за восемь лет, с 1956 по 1963 год, он переменил тринадцать мест работы, где в общей сложности числился 2 года 8 месяцев). Это обвинение было не юридическое, а идеологическое. Следуя букве советского закона, ничего преступного в частой смене мест работы не было.

Два заседания суда были законспектированы Фридой Вигдоровой, и получили широкое распространение в самиздате
Судья: А вообще какая ваша специальность?
Бродский: Поэт, поэт-переводчик.
Судья: Кто причислил вас к поэтам? вы учились этому?
Бродский: Я не думал, что это даётся образованием.
Судья: А чем же?
Бродский: Я думаю, это…(растерянно) от Бога

Попытаемся разобраться, почему для расправы с Бродским было выбрано обвинение в тунеядстве?

Историк В. Козлов объясняет: «В середине 60-х годов, до и после снятия Хрущева, идет поиск наиболее эффективных мер воздействия на инакомыслящих, соблюдая при этом правила игры в социалистическую законность. <...> Дело Бродского – это один из экспериментов местных властей, которым не нравится некая личность с ее взглядами, убеждениями и представлениями, но которую по законам советской власти нельзя судить за эти убеждения и представления, ибо он [их] не распространяет... Значит, <...> эксперимент – судить Бродского за тунеядство».
 
В марте 1964 года Иосиф Бродский был приговорён к максимально возможному по указу о «тунеядстве» наказанию – пяти годам принудительного труда в отдалённой местности. Он был сослан (этапирован вместе с уголовными заключёнными) в Коношенский район Архангельской области.


Много лет позже в беседе с Соломоном Волковым Бродский отмечал, что это был «… один из лучших периодов… в его жизни. Бывали и не хуже, но лучше, — пожалуй, не было». Однако, в стихотворении, написанном   1 января 1965 года, звучат нотки грусти. Я думаю, что они вызваны мучительными отношениями с любимой женщиной, Бродский страдал, но ничего не мог изменить: свою любовь, как родину или родителей, не выбирают.

 Волхвы забудут адрес твой.
Не будет звёзд над головой.
И только ветра сиплый вой
расслышишь ты, как встарь.
Ты сбросишь тень с усталых плеч,
задув свечу пред тем, как лечь,
поскольку больше дней, чем свеч
сулит нам календарь.
Что это? Грусть? Возможно, грусть.
Напев знакомый наизусть.
Он повторяется. И пусть.
Пусть повторится впредь.
Пусть он звучит и в смертный час,
как благодарность уст и глаз
тому, что заставляет нас
порою вдаль смотреть…

Что это? Грусть? Возможно, грусть.
Напев знакомый наизусть.

И молча глядя в потолок,
поскольку явно пуст чулок,
поймёшь, что скупость - лишь залог
того, что слишком стар.
Что поздно верить чудесам
и, взгляд подняв свой к небесам,
ты вдруг почувствуешь, что сам -
чистосердечный дар.

1965


Заканчивая стихотворение, поэт, вновь обращается к теме спасения, коим для него является чудесный дар. Спасатель – сам поэт.
 
                ***

Басманова так и не приняла руку и сердце Бродского. Близкие отношения Бродского и Басмановой, осложненные уходами и возвращениями, продолжались шесть лет и окончательно прекратились в 1968 году, вскоре после рождения сына.


Я    пришел к Рождеству с пустым карманом.
Издатель тянет с моим романом.
Календарь Москвы заражен Кораном.
Не могу я встать и поехать в гости
ни к приятелю, у которого плачут детки,
ни в семейный дом, ни к знакомой девке.
Всюду необходимы деньги.
Я сижу на стуле, трясусь от злости…

Зная мой статус, моя невеста
пятый год за меня ни с места;
и где она нынче, мне неизвестно:
правды сам черт из нее не выбьет.
Она говорит: "Не горюй напрасно.
Главное -- чувства! Единогласно?"…

…Я вижу в стекле себя холостого.
Я факта в толк не возьму простого,
как дожил до от Рождества Христова
Тысяча Девятьсот Шестьдесят Седьмого.
Двадцать шесть лет непрерывной тряски,
рытья по карманам, судейской таски,
ученья строить Закону глазки,
изображать немого…

14 января 1967


                ***

Последнее стихотворение раннего цикла по-настоящему даёт надежду на спасение, потому что в конце звучит настоящее ощущение в себе Младенца и Святого Духа, а в небе горит настоящая Звезда.

В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
Производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.
Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.
И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою — нимб золотой.
Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства -
основной механизм Рождества.
То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.
Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет — никому непонятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.
Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь — звезда.


24 декабря 1971



10 мая 1972 года, неугодный властям, Иосиф Бродский был поставлен перед выбором: немедленная эмиграция либо «горячие денёчки», что означало тюрьмы допросы, психиатрические больницы.
4 июня 1972 года поэт был вынужден покинуть Родину, несмотря на то, что здесь оставались его родители и маленький сын.
Ко второму Рождественскому циклу Иосиф Бродский приступит только лишь через 10 лет, но об этом в следующий раз…


                ***
Открывая для себя мир Иосифа Бродского, убеждена, что для того, чтобы понять смысл произведений поэта, который зашифрован таинственным кодом, нужно рассмотреть вехи  становления его личности, тогда становятся понятными его настроения, мысли и все таинственные символы, за которыми скрывается Судьба поистине гениального человека.