Кузнец оборудовал себе место работы с левой, ближней к нам, стороны пустующей конюшни. Эта длинная, красного дореволюционного кирпича, конюшня располагалась посреди постоялого двора, ближе к заборчику латышской школы, но поскольку стойла в ней стоили дороже, чем место у коновязи на улице, сельский люд коней там размещал редко.
Старые бабки-крестьянки и даже молодая уборщица румяная Надя сюда носили править ножницы и ножи, но в кузницу старались не заходить, между собой поговаривая, что там кажется и манит нечистый. Уже на подходе к кузне даже самые нечуткие, но суеверные ноздри в смешанном запахе горящих углей и окалины слышали зловония ада. Искры точильного станка, который кузнец ежедневно выносил и выставлял у входа, усугубляли впечатление. А на деле в кузнице, если и хозяйничал нечистый, то это был сам чумазый от пыли и копоти невысокий и коренастый кузнец. Ему в работе помогал длинный и жилистый немой подмастерье.
Моё же любопытство было сильнее страха перед нечистым, огонь и искры манили меня, и поэтому я с порога наблюдал за тем, что происходит в кузнице.
Поначалу меня не замечали, но никто и не гонял, когда я, словно завороженный, наблюдал за ладной работой мастеровых. А потом мне удалось медленно и ненавязчиво втереться в доверие, пробраться в кузницу и даже быть полезным в некоторых мелочах работы.
Свет в кузницу проникал только через двери. Но если приучить глаза, то в постоянном полумраке становилось заметным её убранство. Центр занимал внушительных размеров кряжистый дубовый чурбан, закопанный в землю. К чурбану костылями намертво была прибита наковальня рогом к правой стене и влево от кузнеца, который обычно стоял лицом к входу. Если присмотреться внимательнее, то уже с порога обращали внимание на себя и орудия труда, притулившиеся к чурбану: разные по весу боевые молоты и клещи.
В левом верхнем углу тихо искрилась невысокая горка антрацита, рядом к стене жалась угольная лопата. На земляном полу у правой стены поблёскивали содержимым две лохани. В чёрной лохани переливалось радужными плёнками масло, ржавая лохань была заполнена обычной водой. Со временем я понял для чего они. В лоханях кузнец закалял свои поделки: подковы, топоры, ножи, дверные петли. Мастер знал, в какую лохань сунуть, как долго и сколько раз в ней купать сварливо шипящие железяки.
За спиной кузнеца у задней стены располагалось сакральное место. Там присел и раскорячился таинственный деревянный сруб, плотно набитый горелой землёй, глиной и колотыми мелко каменьями, высотой по пояс человеку. Вскоре я узнал название этого колдовского сооружения. Место называлось горн. Уголь в него обычно подмахивал подмастерье. Непосвящённые городские жители частенько путают горн и горнило. Горнило – это углубление в середине горна, к которому мехами подаётся воздух. Старинное миндалевидное устройство кузнечных мехов достойно отдельного описания, но утомлять далёкого от прошлой жизни читателя деталями не стану.
В горниле полыхали малиновые язычки пламени, поджидая холодные заготовки. Вскоре без лишних вопросов я понял, зачем нужны кузнечные клещи, отличал молот от кувалды, пробойник от прошивки и охотно подавал труженикам нужный инструмент.
Самым обычным делом в кузне было ковать подковы. Было интересно смотреть, как кузнец взглянув у дверей на копыто лошади мелом на наковальне делал набросок подковы нужного размера. В моих глазах это простое умение было сродни мастерству именитых художников, о существовании которых я тогда и не подозревал. Затем мастер гибкой стальной линейкой производил замер и решительно обрубал от металлического бруса заготовку нужной длины. Потом обрубок, словно душа грешника, предавался огню.
Открытием для меня стало постепенное изменение цвета металла в огне. Поначалу чёрные болванки проходили сквозь стадию вишнёвых оттенков, накалялись до ярко красного и, благополучно пройдя через оттенки жёлтого, становились белыми.
Колдовство продолжалось и далее, и было не менее интересно. Раскалив добела заготовку, мастер ловко выхватывал её клещами из горнила, загибал края пяточных шипов, ударом намечал середину на обрубке, и ударами молотка-ручника показывал подмастерью куда бить, а тот уже наносил тяжёлые удары кувалдой. Вместе они скоренько выгибали подкову, ровно пробивали канавки, а затем точно рубили в них дырки для гвоздей.
Коней ковали прямо у дверей кузницы. В большинстве своём лошадки не боялись кузнеца, не лягались и спокойно относились к этой процедуре как современная женщина к маникюру. Но в целях предосторожности поверх штанов кузнец повязывал на поясе и под коленями кожаные чапсы , чтобы уберечь от нечаянных ударов собственные ноги. Затем «оседлав» ногу лошади, он зажимал копыто между колен, чистил его крючком, клещами снимал старую подкову и снова чистил и острым косым ножом подрезал копыта. После подгонки подковы по размеру прибивал новую.
Вскоре и здесь для меня нашлась работа: мне доверили обламывать торчащие из копыт концы специальных конских гвоздей.
Пока коваль возился с копытом, он находил время между делом байками смущать случайных баб, терпеливо ожидающих у дверей момент, чтобы вклиниться с просьбой о заточке ножей и ножниц, а пуще других любопытную Надю:
- Заходи почаще, красавица! Хочешь, я тебе колечко на счастье выкую, а не хочешь подарка, так обниму и прижму крепко? Меня не хочешь, могу замуж отдать за своего ученика? – и кузнец молотком показывал в сторону немого, – Знай, красавица, только три человека Богом на Земле назначены венчать: батюшка в церкви, капитан корабля в море и кузнец в деревне.
Наивной Наде замуж хотелось, и она поначалу зачастила в кузню, да и подмастерью она нравилась, но тот стеснялся, а говорить и вовсе не мог. Вскоре Наде показалось, что он к ней равнодушен, и через какое-то время Надя перестала захаживать в кузню:
- Ой, там так страшно, кузнец, что чёрт, в кожаном фартуке, а сам бесстыдный, по пояс голый, красное пламя по морде гуляет, а и подмастерье не лучше, грязный, да всё молчит, - сетовала Надя моей бабушке, фамилия которой по мужу была Кузнецова, а значит и мои предки до получения этой фамилии были не последними людьми в русской деревне.
- Чего, дурочка, кочевряжисься: у кузнецов золотые руки, если не бьют. А что с того, что он немой? Немые, они добрые, может, присмотришься? – увещевала Надю бабушка Варя.
- Не, я найду себя мужика получше, - словно бес её под ребро пальцем ткнул, гордо задрала свой носик Наденька.
Поиски мужика у Нади затянулись: их было мало после войны, мужиков-то её возраста. Мужики были в цене любые. Однако моей бабушке так и не удалось сосватать Надю замуж за немого: зимой мастер исчез, а за ним пропал и подмастерье, и кузница закрылась. Таким образом, моей мечте выучиться на кузнеца не суждено было сбыться. Поговаривали, что кузнец под Рождество отправился с подарками к родне в деревню, там запился, и на обратном пути замёрз в сугробе.
Далее "Колхозный рынок":
http://proza.ru/2018/01/20/510
Начало:
http://proza.ru/2020/05/19/427