Начало: http://www.proza.ru/2017/01/09/1323
4. АННА АРХИПОВНА
Владелица дома Анна Архиповна была спокойной, приятной дамой родом из богатой купеческой семьи, разлетевшейся после революции в разных направлениях. Она одна из всей родни задержалась в этом городе, не опасаясь преследований: никаких семейных капиталов ей в наследство не досталось.
Анна Архиповна справедливо полагала, что люди, зарабатывающие на жизнь честным трудом, не должны считаться эксплуататорами и угнетателями только лишь потому, что у их родителей имелись наёмные работники. Впрочем, она могла думать что угодно, но при этом всю жизнь молчала и скрывала своё неправильное происхождение, а может, ей просто повезло, что в их провинциальном городе никому не было дела до незаметной женщины.
Её покойный муж всю жизнь проработал учителем, а сама она до недавнего времени заведовала детской библиотекой. Жили они тихо и небогато, связей с эмигрировавшими родственниками не поддерживали, недовольства советской властью вслух не высказывали.
Отец и два брата Анны Архиповны сразу же после грозных революционных событий уехали куда-то на юг, прихватив с собой всё самое ценное; одна сестра была в Москве замужем за купцом, сыном здешнего богатея; Анна жила со своей семьёй, и в двухэтажном доме остались только больная, грузная мать с младшей дочерью, не решившиеся ехать в неизвестность.
Надо сказать, отец особо не настаивал на их отъезде: он уже тяготился ролью отца большого семейства, и сейчас, когда все дети выросли, не стал раздумывать над тем, как сохранить семью – самому бы уцелеть. Сыновей как продолжателей рода и купеческого дела он, однако, любил, к тому же в предстоящих странствиях ему могли понадобиться их помощь и защита.
А жена, как все стареющие жёны богатых людей, часто отлучавшихся по своим делам из дома и находивших женщин на стороне, уже не вызывала в нём никаких чувств, кроме долга и скуки, поэтому тащить её с собой за границу он даже не собирался. Это всё равно что ехать в Тулу со своим самоваром. Если уж всё рухнуло, то ни к чему собирать осколки.
Жене остался дом и две лавки с остатками товаров – пускай живёт, да и за имуществом заодно присмотрит. А младшей дочери, напуганной и нерешительной, он, конечно, пообещал, что либо вернётся, когда всё успокоится, либо вывезет их с матерью туда, где можно будет жить, не опасаясь большевиков.
Как только на городском митинге была объявлена «свобода», всё добро из купеческих лавок – рулоны тканей, башмаки, всевозможную галантерею – сразу же подчистую разобрали революционно настроенные граждане. Бывший дворник зашёл спросить у хозяйки, можно ли ему временно занять одно пустующее помещение. Купчиха махнула рукой:
– Делай, что хочешь, Михалыч, всё равно ведь разорят, да ещё и окна повыбьют, а так хоть не страшно будет мимо ходить.
В их большой дом, казавшийся пустым и мрачным без крепкого, авторитетного хозяина и шумных молодых сыновей, в начале восемнадцатого года заселили несколько семей, а матери с дочерью оставили две комнаты на втором этаже. Кухарка, у которой не было своего жилья, в голодную деревню возвращаться не захотела. Она по-прежнему жила в небольшой комнатке внизу, ходила на базар и готовила барыням обед на общей кухне.
Когда обесценились деньги и закончились все запасы съестного, мать начала продавать вещи, а дочь окончила курсы и устроились работать в контору машинисткой. Они, разумеется, понимали, что прошлое уже не вернётся, и старались не жалеть о нём, но не жалеть не получалось, поскольку обе хорошо помнили благополучную жизнь до революции, когда их большой семьёй управлял властный, но заботливый отец. Где он теперь и почему не забрал их отсюда, когда им было так страшно среди голодных озлобленных людей?
Через несколько лет мать умерла, отец с братьями и средняя сестра со своей семьёй, по слухам, осели где-то за границей, а младшая сестра вышла замуж за красного командира и уехала с ним на Дальний Восток.
Так от большой купеческой семьи остались одни воспоминания. Дальние родственники, если не сбежали за границу и ещё были живы, не давали о себе знать – впрочем, это и к лучшему.
Анна давно жила отдельно от родителей – ещё в 1903 году она вышла замуж за учителя математики, вдовца, воспитывавшего десятилетнего сына.
Она была старшей дочерью в семье, ей тогда исполнилось двадцать четыре года, и родители беспокоились, что у неё до сих пор нет жениха.
Как-то за ужином отец сказал Анне:
– У меня для тебя новость, дочка, и думаю, что приятная. Хочет с тобой познакомиться один порядочный мужчина, мой хороший знакомый.
– Кто ж такой? – спросила мать.
– Пока не скажу, кто, сами увидите. Да вы его наверняка встречали в городе – мир тесен, а мы здесь по одним улицам ходим.
Дочь удивилась этой новости, но промолчала: она не имела привычки возражать строгому родителю.
Гость пришёл на следующий день – с цветами и конфетами в большой, необычайно красивой жестяной коробке с золотыми виньетками, с надписью «Жоржъ Борманъ». Отец, довольно улыбаясь, подвёл его к оробевшей дочери со словами:
– Прошу любить и жаловать: Стефан Алексеевич Каверин, служит в мужской гимназии, умнейший человек – математику преподаёт нашим недорослям.
Учитель скромно промолчал – математику он и впрямь знал лучше купцов. Он был среднего роста, подтянутый, тёмно-русый, с аккуратной бородкой, как было принято у учителей. Голубые глаза приветливо смотрели на Анну, ради которой он здесь и появился. Спохватившись, он протянул ей коробку, а цветы учтиво вручил матери. Та смутилась: ей давно уже не дарили цветы мужчины. Но по её лицу было видно, что она рада такому вниманию.
Анна держала в руках драгоценную коробку, похожую на сказочный ларец, и улыбалась. «Как легко можно расположить к себе не избалованную вниманием девушку! – подумал гость. – А ведь она достойна лучшей участи, чем жена вдовца с ребёнком на руках…»
Здесь такие конфеты не продавались, и мать по-простому спросила:
– Где же вы такую прелесть раздобыли, Стефан Алексеевич? Небось, дорогие?
– Об этом не беспокойтесь – стоят не дороже денег, а привезли мне их из Москвы. Коллега мой ездил туда на днях по своим делам, вот я и попросил его об одолжении. В гости идти с пустыми руками неудобно, а здесь ничего особенного не найдёшь, провинция всё-таки, хотя и сыты, слава богу. Но детей и девушек надо баловать, не так ли, Архип Афанасьевич?
– Так-то оно так, но всё хорошо в меру, а впрочем, вам, молодым, виднее, – многозначительно ответил отец.
Вечером Архип Афанасьевич, близко знавший родителей жениха и его самого, сказал дочери:
– Анюта, я свою волю тебе навязывать не буду, но мой отеческий совет выслушай, будь добра. Стефан Алексеевич – мужчина солидный, и люди его уважают. А уж как он к жене покойной относился, хоть она и не пара ему была, об этом тебе любой его сосед скажет. Мужчина-то себе жену всегда найдёт, ему ведь проще – посватается к какой-нибудь другой девушке. А у тебя пока никаких женихов на горизонте нет, хоть и приданое приготовлено, и возраст, прямо скажем, подходящий. Думай, дочка, да особо-то не тяни.
И мать, опасавшаяся, что дочь упустит своё счастье, тоже потихоньку уговаривала её:
– Аня, ведь правда – человек он добрый, солидный, непьющий, и за сыном смотрит как положено, в церковь его водит по воскресеньям. Пусть он к нам заглядывает почаще. Будь с ним приветливей, присмотрись получше. Может, это судьба твоя.
Анне жених вроде понравился, только она боялась, что ей будет с ним скучно, ведь он старше на четырнадцать лет, да и сын у него уже большой – то ли привыкнет к молодой мачехе, то ли нет…
И всё-таки через два месяца она решилась на этот шаг – уж очень не хотелось на шее у родителей сидеть да упрёки слушать. Ей было двадцать четыре года – чего ещё ждать? Не такая она красавица, чтобы женихи за ней в очередь становились. Город небольшой, и если до сих пор никто ей не встретился, то на какое чудо надеяться? Это в сказках неожиданно появляются принцы и рыцари, а здесь – только обычные купцы и всякие служащие, да и те семейные. Невесты есть, а подходящих женихов мало. «Голь перекатная», как говорит отец. Он ведь за кого-нибудь бедного, безродного её не отдаст.
И правда, кто знает, а вдруг не возьмут замуж, пока молодая, а потом и за старика будешь рада пойти. А Стефан Алексеевич всё-таки ещё не старый – ему тридцать восемь лет, – и внешность у него приятная, и ухаживает он за ней как полагается: цветы каждый раз приносит, а на день рождения подарил дорогой альбом в кожаном переплёте.
Выйдя замуж, Анна поначалу скучала по родительскому дому и не знала, чем себя занять, когда оставалась одна.
– Тогда ведь радио ещё не было, в доме утром тихо-тихо, только кухарка посудой стучит, а я книгу читаю и думаю: «Как мне дома-то хорошо жилось: с мамой поговоришь, с маленькой сестрёнкой поиграешь, к подругам сходишь – всегда чем-то занята, и люди живые рядом», – рассказывала хозяйка Тоне о своих тогдашних трудностях. – Стефан заметил, что я скучаю, и говорит: «А ты, Анюта, почему родителей так редко навещаешь? Они были бы рады видеть тебя почаще. Мы ведь с Илюшей в гимназии полдня проводим, так ты тоже с утра можешь куда-нибудь сходить, пока нас нет. А уж к обеду, пожалуйста, возвращайся, чтобы о нас позаботиться». Я обрадовалась, что он меня сам отпускает. А то ведь знаешь, как могло быть: вдруг он спросил бы у прислуги, что я делаю без него, часто ли отлучаюсь из дома, да и запретил бы выходить одной без его ведома. Тогда женщин в строгости держали, не то что сейчас.
Интеллигентная, сдержанная Анна Архиповна не могла делиться с квартиранткой всеми подробностями своей семейной жизни, но она ещё помнила, как нежен, как деликатен был с ней Стефан Алексеевич. Она сначала так его и называла, робея перед его возрастом и опытом. А он, понимая, что ему в жены досталась чистая, романтическая девушка, старался не разочаровать её, не отпугнуть своей страстью, вполне естественной для зрелого мужчины, вот уже два года жившего без женщины.
И всё-таки ей очень повезло, что у мужа был опыт в супружеских отношениях. Он знал, что мужчина должен быть заботливым и терпеливым, и нужно время, чтобы появилась та степень доверия между супругами, когда они чувствуют и понимают друг друга без слов. И довольно скоро скромница Анна перестала стесняться и краснеть, раздеваясь в спальне, – до того ли ей было, когда её ожидали нежные ласки мужа и головокружительный восторг любви.
Со временем Анна не только привыкла к Стефану, но и полюбила его, да так, что даже ревновала к покойной жене. Он не разрешил убрать с комода её фотографию и на кладбище часто ходил – весной сажал цветы и всё лето ухаживал за ними.
«Ну что ж, так и должно быть, чтобы муж помнил свою жену, ведь он любил её, и, наверное, больше, чем меня, – думала Анна. – В молодости чувства сильнее, ярче, так и во всех романах пишут, да ведь и я, когда прежде влюблялась в кого-нибудь, думала, что сильнее любить уже невозможно. Ах, как это было наивно! Настоящая любовь – это когда человек тебе дорог не потому, что он красив или хорошо поёт, а когда ты его любишь уже за то, что он есть, когда он как часть тебя самой, и ты без него не представляешь своей жизни…»
Сына Стефана Илью Анна тоже полюбила, как родного, и он скоро стал называть её мамой, делился с ней своими детскими переживаниями, читал вслух книжки, когда она занималась рукоделием. А когда через три года у неё родился долгожданный сын Андрей, их семья стала ещё крепче. Жили они, как и все – в трудах и заботах, а после революции – в страхе и нужде.
Отец и два брата Анны Архиповны сразу же после грозных октябрьских событий уехали куда-то на юг, прихватив с собой всё самое ценное; одна сестра была в Москве замужем за купцом, сыном здешнего богатея; Анна жила со своей семьёй, и в двухэтажном доме остались только больная, грузная мать с младшей дочерью, не решившиеся ехать в неизвестность.
Надо сказать, отец особенно не настаивал на их отъезде: он уже тяготился ролью отца большого семейства, и сейчас, когда все дети выросли, не стал раздумывать над тем, как сохранить семью – самому бы уцелеть. Сыновей как продолжателей рода и купеческого дела он, однако, любил, к тому же в предстоящих странствиях ему могли понадобиться их помощь и защита.
А жена, как все стареющие жёны богатых людей, часто отлучавшихся по своим делам из дома и находивших женщин на стороне, уже не вызывала в нём никаких чувств, кроме долга и скуки, поэтому тащить её с собой за границу он даже не собирался. Это всё равно что ехать в Тулу со своим самоваром. Если уж всё рухнуло, то ни к чему собирать осколки.
Жене остался дом и две лавки с остатками товаров – пускай живёт, да и за имуществом заодно присмотрит. А младшей дочери, напуганной и нерешительной, он, конечно, пообещал, что либо вернётся, когда всё успокоится, либо вывезет их с матерью туда, где можно будет жить, не опасаясь большевиков.
Как только на городском митинге была объявлена «свобода», всё добро из купеческих лавок – рулоны тканей, башмаки, всевозможную галантерею – сразу же подчистую разобрали революционно настроенные граждане. Бывший дворник зашёл спросить у хозяйки, можно ли ему временно занять одно пустующее помещение. Купчиха махнула рукой:
– Делай, что хочешь, Михалыч, всё равно ведь разорят, да ещё и окна повыбьют, а так хоть не страшно будет мимо ходить.
В их большой дом, казавшийся пустым и мрачным без крепкого, авторитетного хозяина и шумных молодых сыновей, в начале восемнадцатого года заселились несколько семей, а матери с дочерью оставили две комнаты на втором этаже. Кухарка, у которой не было своего жилья, в голодную деревню возвращаться не захотела. Она по-прежнему жила в небольшой комнатке внизу, ходила на базар и готовила барыням обед на общей кухне.
Когда обесценились деньги и закончились все запасы съестного, мать начала продавать вещи, а потом дочь окончила курсы и устроились работать в контору машинисткой. Они, разумеется, понимали, что прошлое уже не вернётся, и старались не жалеть о нём, но не жалеть не получалось, поскольку обе хорошо помнили благополучную жизнь до революции, когда их большой семьёй управлял властный, но заботливый отец. Где он теперь и почему не забрал их отсюда, когда им было так страшно среди голодных озлобленных людей?
Через несколько лет мать умерла, отец с братьями и средняя сестра со своей семьёй, по слухам, осели где-то за границей, а младшая сестра вышла замуж за красного командира и уехала с ним на Дальний Восток.
Так от большой купеческой семьи остались одни воспоминания. Дальние родственники, если не сбежали за границу и ещё были живы, не давали о себе знать, впрочем, это и к лучшему.
Дом, где жили Анна и её муж, был деревянный, на высоком каменном фундаменте, просторный, крепкий, обставленный прочной старинной мебелью. Вдобавок Анна после отъезда младшей сестры перевезла из отцовского дома лучшее из того, что осталось в двух комнатах: платяные шкафы, резной буфет, деревянные кровати с фигурными спинками. Казалось, отец совсем недавно заказывал эту дорогую модную мебель, и Анна даже спустя годы помнила чудесный запах свежего дерева и лака. Кто мог предположить, что всего лишь через несколько лет в богатом купеческом доме всё будет по-другому…
Впрочем, она считала, что здесь, где она жила со Стефаном, тоже неплохо – почти как раньше в родительском доме. По крайней мере, их никто не трогал, не уплотнял, ни в чём не подозревал. Муж преподавал в школе математику, ничего лишнего на уроках не говорил, да и в семье на пустые разговоры времени не тратил – неразговорчивый был. Правда, человек он оказался очень хороший, а о детях заботился лучше многих отцов.
Поначалу у них была прислуга, но после революции это стало им не по карману и всю домашнюю работу приходилось делать Анне, которая к тому же устроилась на службу в городскую библиотеку. Стефан старался помогать ей по хозяйству, а на огороде всегда возился сам – и вскопает, и посадит, и польёт. Свою жену он жалел и часто говорил ей:
– Анюта, ты отдохни, дорогая, а я посижу рядом, почитаю. Мне так нравится, когда ты дремлешь: ты такая красивая во сне – как спящая красавица!
Старушка любила рассказывать Тоне о собственном прошлом, которое было, в общем-то, вполне спокойным, если учесть её купеческое происхождение и трагические события сложного века. Детство и молодость она помнила довольно хорошо, и выходило так, что она почти всегда вспоминала о благополучной, радостной жизни с прогулками в городском саду под оркестр, с модными платьями и кружевными зонтиками, с вечерними чаепитиями на террасе родительского дома.
В большом кожаном альбоме хранилось много семейных фотографий, и Анна Архиповна показывала Тоне своих родителей, братьев и сестёр. На снимках все были нарядно одеты и безмятежно улыбались, не подозревая о том, что их ждёт.
Иногда Анна Архиповна доставала из комода какие-то старые мелкие вещички – серебряные серьги, стеклянные бусы, потускневшие брошки, одинокие запонки, письма, открытки – и перебирала их, рассматривая в лупу. Эти нехитрые реликвии напоминали ей большую семью, заботливых родителей, безмятежную юность, удачное замужество, счастливое материнство – то, что было когда-то давно, до революции. А остальная жизнь протекала обычно, как у всех, ничего интересного, и её старушка помнила хуже. По правде сказать, она была уже не вполне адекватной, но благодаря Тониной помощи особых трудностей не возникало.
То время, в котором хозяйка жила сейчас, она, будучи глубоко верующим человеком, считала испытанием, которое Бог дал людям, чтобы проверить их смирение и подготовить к лучшей жизни в ином мире, поэтому все невзгоды и болезни переносила безропотно и терпеливо. Она читала Евангелие, Молитвослов, знала наизусть главные молитвы и ходила в церковь вместе с приятельницей, такой же старинной интеллигентной дамой, жившей на их улице.
Сыновья Анны Архиповны давным-давно обосновались в Москве, у них были взрослые дети, внуки, важные дела и домашние заботы, и непритязательная женщина не хотела никого собой обременять. Чувствуя свою вину перед матерью, которая жила одна и не имела поблизости никакой родни, сыновья каждый месяц присылали ей денежные переводы, чтобы она ни в чём не нуждалась.
Старушка радовалась их редким письмам и посылкам с гостинцами к праздникам, а когда кто-то из детей приезжал к ней в гости, она вспоминала об этом счастливом событии чуть ли не каждый день до следующего визита. В общем, жила, как и все другие одинокие матери.
Жизнь её почти прошла. Это была жестокая и непредсказуемая эпоха, но Анна благополучно дожила до старости, несмотря на все опасности и трудности, которые сопутствовали их семье. В этом небольшом городе время, казалось, замедлило ход: старики, старинные дома, осыпающиеся церкви, столетние деревья – всё, что происходило из прошлого века, продолжало если не жить, то хотя бы существовать, пока не заканчивался отведённый им срок на земле.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/01/13/1076
_______________________________
Фото из интернета