Теория без практики – это рюкзак
с учебниками по плаванию за спиной тонущего.
Мефодий Буслаев
Горьковское речное училище направляло нас, курсантов штурманского отделения, на третью плавательскую практику на пассажирские суда. Позади три курса теоретического освоения профессии судоводителя, предстоящая практика поднимет нас на самую верхнюю ступеньку капитанского трапа. Но последние шаги на капитанский мостик нам предстоит сделать на госэкзамене после четвёртого курса.
Мы вчетвером попали на старый колёсный грузопассажирский пароход «Одесса». Этот пароход вместе с четырьмя своими "ровесниками" ходил на линии Ярославль – Астрахань. Сейчас он в Астрахани стоял без пассажиров у дальних причалов на профилактике котлов. Товарищей наших - Славу Филимонова и Женю Чиркина - штурман занял подготовкой месячного отчёта по судовым документам. Мы с Юрой Марковым, чувствуя себя не занятыми, упражнялись в гребле на судовой шлюпке вблизи парохода.
– Смотри, Римма опять появилась, – заметил Юра.
Римма, дочь капитана Аркадия Григорьевича, приходила на «Одессу» каждый раз во время стоянки в Астрахани. Успела привязаться к нам, мы были одного возраста, гуляла с нами по городу, запросто заходила к нам в каюту.
Сейчас она шла по террасе второй палубы. Высокая стройная, тёмные волосы забраны назад в большой узел, загорелые длинные ноги мелькали под развевающимся распахнутым халатиком. Остановилась, помахала нам рукой. Сбросив халатик, взобралась на планширь* ограждения террасы, распрямилась, вся тонкая в зелёном купальнике, как русалка, пружинисто присела, взмахнула руками, оттолкнулась и, пролетев ласточкой, тонкой стрелкой вонзилась в Волгу. У неё это получалось красиво, она это знала, и при случае во время стоянок демонстративно совершала свои полёты перед пассажирами. Мы остановили шлюпку у сияния** гребного колеса, я держался за привальный брус. Римма подплыла к нам, попросила:
– Помогите забраться в шлюпку.
– Что вы тут делаете? – спросила, отжимая воду из длинных волос и разбрасывая их по плечам для просушки.
– Вот, смотрим, думаем, хорошо ли изучили гребное колесо, - шутя ответил Юра.
– А чего его изучать? Это плица, она деревянная, это и я знаю. Она загребает воду и толкает пароход, даёт ему ход.
– У тебя отличные знания по устройству кораблей.
– А то! Не первый год катаюсь с папой на пароходе.
– Я получила вызов на вступительные экзамены в ГИИВТ (Горьковский институт инженеров водного транспорта), – объявила она. – Мне на работе дали отпуск для сдачи экзаменов, поплыву с вами до Горького.
– Мы тоже только до Горького. Практика заканчивается, разъедемся на каникулы до сентября.
– И кем ты будешь, когда закончишь институт?
– Дипломированной старой девой, мне же будет двадцать три года с хвостиком. А работать буду, наверное, как мама – она здесь в Астрахани диспетчер пассажирского флота. Но до этого очень далеко, – закончила она с игривой грустью.
Пароход на ходу, мерно подрагивая от работы машины и вращения гребных колёс, вспенивающих волжскую воду, уносил нас от изнуряющей астраханской жары вверх по Волге. Раздался стук в дверь нашей каюты, в приоткрытую щель Римма спросила:
– К вам можно?
– Заходи, – хором ответили мы.
Она с нами была раскованной. Я сидел на стуле читал книгу. Взглянув на книгу, сказала:
– Опять Чехов? А когда же отчёты по практике будете писать?
– Отчёты у нас готовы, Аркадий Григорьевич уже просмотрел. А Чехов? Куда ж без него. Народный писатель. Особенно «полюбился» мне после двойки на экзамене за «Дом с мезонином».
– Федя!!! Ты – двойку? На экзамене? – удивилась Римма.
– Да. Я учился на всю пятибалльную, – ответил я и продолжил – Этот «Дом» и другие произведения по программе потом наизусть выучил для переэкзаменовки. Здесь в судовой библиотеке взял этот том, чтобы вспомнить преподавательницу. Её зовут Анна Сергеевна Павельева. Она у нас хорошая, хоть и старенькая. Говорили, выпускница института благородных девиц. Очень культурная, много занималась с нами, учила правильной речи, спектакли ставила, в театры водила – в драматический, в оперный, в ТЮЗ.
– Надо же! У нас в школе таких учителей не было.
– Ну, ещё бы! Из нас офицерОв готовят!
– Хвастун! Ну-ка дай посмотреть твоего Чехова, – выхватив книгу, села ко мне на колени. – «Из Сибири»! Что, Чехов был в ссылке?
– Римма, неприлично же, – стал сталкивать её с колен.
– Ой, застеснялся мальчик, – цепляясь за мою шею, удерживалась она. Её длинные душистые волосы рассыпались по моему лицу, мешали дышать. Наконец я оттолкнул её от себя.
– Грубиян! – бросила она мне, поправляя свои волосы, и переключилась на Славу Филимонова. Он безучастно сидел, сгорбившись на своей койке, увлечённый книгами по астрономии, которые покупал во всех городах, где долго стояла «Одесса».
Заглядывая в книжку Славы, спросила:
– Слава, что там, в чёрном космосе? Открыли новую планету или звезду?
– Слава, ау! ты где? – тормошила его.
– Параллакс, – пробормотал Слава, с трудом включаясь в разговор.
– Хорошее слово. А что это?
– Ну, ты это знаешь. У тебя же в школе была астрономия, – упрекнул её Слава.
– Проходила. Но ничегошеньки не помню.
– Напрасно. А параллаксом ты пользуешься каждую секунду. Вот, например, закрой один глаз и попробуй вставить нитку в ушко иголки – замучишься. А с параллаксом, когда оба глаза открыты, получится запросто, потому что параллакс позволяет определять расстояние и в быту, и в геодезии, и в космосе.
– Ой, какой ты умный, даже скучно.
Вошёл Юра, чтобы пригласить меня на вахту – я должен сменить его в рулевой рубке через полчаса.
– Юра, а когда ты проявишь плёнку, где меня снимал? – спросила она у Маркова. У него был фотоаппарат «ФЭД», он первым в нашем взводе начал заниматься фотографией, раздавая фотокарточки друзьям.
– Вот из астраханской жары уйдём подальше, где-нибудь выше Казани буду проявлять.
– А что так? Чем астраханская погода не нравится?
– При жаре сползает эмульсия, у меня были случаи, уже портил плёнки.
– Я не хочу, чтобы сползла моя эмульсия. Ты плёнку, где я, уж, пожалуйста, сбереги. А когда фотокарточки будут?
– Печатать буду в училище. Здесь нет принадлежностей для этого.
– Юра, ты передашь мне фотки в Горьком? – плаксивым голосом спросила, прижимаясь к его плечу.
– Да. Я говорил тебе это, – ответил он и ушёл.
– Римма, как идёт подготовка к экзаменам? – подал голос Женя Чиркин, перестав листать журнал «Огонёк».
– Ну, хоть одному человеку интересна моя жизнь! – воскликнула Римма, потянулась рукой к его голове, ероша его рыжие волосы.
– А, что экзамены? У меня сохранились прошлогодние ответы на билеты. Билеты на этот год мне прислала подруга, она в ГИИВТе работает в методкабинете. По ним подправляю ответы, где есть разница.
– Надо же, на каком высоком уровне у тебя подготовка. А что же в прошлом году провалилась? – не отставал Женя.
– На дополнительных вопросах зашилась. Преподаватель заподозрил, что я списывала, ну и завалил.
– А теперь, конспирация у тебя лучше?
– Да отстань ты со своими злыми вопросами. Лучше скажи, когда концерт? Ты говорил, пел в хоре училища, артист?
– Концерт скоро, с Аркадием Григорьевичем уже договорились. А хор у нас в училище большой. Федя тоже хорист. Мы исполняли «Ноченьку» из оперы «Демон», вальс «Амурские волны». Это произведения для хоров высокого класса. Руководил хором музыкант из Горьковской консерватории.
– Ой, как сложно! А простые песни вы пели?
– Пели разные песни, например, «Курсантский вальс», он про нас, курсантов речного училища. Мы выступали на разных сценах – и в училище, и в разных домах культуры в Горьком.
Пароход «Одесса» уходил из Сталинграда в конце дня. На всех палубах зазвучал марш «Прощание славянки». В те времена была традиция сопровождать расставание этим маршем, почему-то считалось хорошо – усиливать горечь прощания этой музыкой.
В Сталинграде удалось прогуляться по ещё новенькой величественной лестнице с колоннами и такой же торжественной Аллее Героев до самого вокзала. Этот маршрут в Сталинграде можно назвать парадным – с него началось восстановление города. Прошло одиннадцать лет после окончания войны. Но справа и слева от Аллеи ещё были унылые остовы разрушенных зданий, дворы, поросшие бурьяном, над бурьяном торчали остатки печных труб – немые свидетельства страшной битвы
Пароход шёл вверх по Волге, пассажиры сгрудились вдоль левого борта, тихо наблюдали панораму руин Сталинграда. Проплыли стенку Родимцева, крупные чёрные буквы были видны с парохода: ЗДЕСЬ СТОЯЛИ НАСМЕРТЬ ГВАРДЕЙЦЫ РОДИМЦЕВА. ВЫСТОЯВ, МЫ ПОБЕДИЛИ СМЕРТЬ. За стенкой среди руин выделялся вблизи берега закопчённый остов разрушенной паровой мельницы из красного кирпича и сохранившаяся труба. Она устояла на всю высоту вся в щербинах от пуль и осколков, несмотря на огромную дыру от снаряда на середине высоты…
Уже в сумерках начался концерт. Сергей, радист на «Одессе», играл на аккордеоне, аккомпанировал всем исполнителям. Ему первому пришлось начинать концерт и он, сам себе аккомпанируя, запел о войне:
Эх, путь дорожка фронтовая!
Не страшна нам бомбёжка любая.
А помирать нам рановато,
Есть у нас ещё дома дела…
Получилось, что о войне напоминала и песня, и руины Сталинграда. Наследие войны в те годы виделось всюду. Жертвы войны, калеки без рук, без ног, слепые встречались везде, но чаще на вокзалах, в поездах, на пароходах, они добывали пропитание у сердобольных людей исполнением грустных песен, баллад, нехитрых фокусов...
Концерт продолжался. Заслышав аплодисменты, подходили и пассажиры, и члены команды. Выступили с частушками и плясками девушки, работницы судового ресторана. Многие ждали выступление Михаила, рулевого. Большой, в светлом костюме и галстуке, как настоящий артист, он вышел под аплодисменты зрителей и порадовал их хорошим сильным тенором:
Родины просторы, горы и долины,
В серебро одетый зимний лес грустит.
Едут новоселы по земле целинной,
Песня молодая далеко летит…
Песня была в духе времени. Освоение целинных земель было в самом разгаре, – газеты и журналы пестрели заголовками и фотографиями, привлекающими молодёжь на целину.
Настала очередь Жени Чиркина, он вышел, улыбающийся, на середину и начал петь про кузнеца, где есть такой припев:
Ой, цветы-луга,
Птица иволга,
Ты гори во мне, любовь моя.
Он почему-то произнёс – цвЭты, на репетициях он исправлялся, но тут волновался и во всех припевах произнёс так, как с детства говорил в своей родной деревне.
Выступали чтецы, звучали песни. Под конец ещё раз выступил Михаил, исполнил романс "Скажите девушки подружке вашей". У него это получилось здорово, заслужил бурные аплодисменты. Рядом кто-то произнёс - "Это наш Лемешев".
После концерта начались танцы под радиолу. Репертуар мелодий задавал радист Сергей, он ставил пластинки по своему усмотрению. Над Волгой опустилась ночь, речной простор оглашала громкая музыка и весёлые голоса отдыхающих. Здесь я впервые публично танцевал вальс с девушкой. Основу вальсовых движений я освоил ещё в училище с друзьями. Пригласил Римму. Движения мои были угловаты, это её не смутило, она взялась тренировать меня. За три вечера что-то получалось: и плавность моих движений, и её эффектный наклон головы. Но только с Риммой, с другими девушками не очень.
Вот и Горький. Все вместе погуляли по городу, Юра фотографировал нас. Расставаясь, мы пожелали Римме успехов на вступительных экзаменах и договорились приходить вчетвером весь сентябрь каждое воскресенье вечером на Волжский Откос*** к скульптуре «Девушка с веслом», чтобы встретиться и не потерять друг друга.
У нас началась началась учёба на четвёртом - выпускном - курсе. Мы помнили об обещании Римме. Наступило одно из назначенных воскресений. Отутюжена форма, начищены до блеска ботинки, увольнительная в кармане. И тут друзья отказались идти на встречу, говоря, ростом не вышли. Они, действительно, почти на голову были ниже Риммы. Женя добавил:
– Ты с ней одинакового роста. Иди, может, что получится. Она строгая, у меня до сих пор в ухе звенит от её оплеухи – не туда руку сунул.
Я пошёл один. Римма пришла раньше, одиноко сидела на парковой скамейке под осенними липами. Она сразу попросила проводить её домой на Чёрный пруд****, там отец снял для неё комнату в коммуналке. Римма была всё время тихой, не похожей на ту девушку, какой она была на «Одессе». Угостила чаем. Рассказала, что в институт опять не прошла, теперь по баллам.
– Папу это очень разозлило, мама из Астрахани по телефону отчитала. Папа устроил меня на работу в пароходство. Нашёл преподавателей, которые будут со мной заниматься для поступления в ГИИВТ. Теперь для меня наступило рабство.
– Ну, что ты! Это взрослая жизнь.
– Унылая жизнь у взрослых. Извини, мне сейчас надо готовиться к завтрашнему дню. Я тебя не пойду провожать. Заходи, будет время, теперь ты знаешь, где я живу.
– Конечно, зайду. У нас вечера отдыха устраивают интересные, приду с приглашением.
Я оставил ей свой адрес и номер телефона, по которому меня могут позвать для разговора.
Ни писем, ни звонков от Риммы не было. С пригласительным билетом на вечер отдыха я пошёл к ней домой. Хозяйка квартиры сказала, что отец перевёз её на другую квартиру, ближе к работе. Адрес не оставили. Римма потерялась…
Вот такая история вспомнилась, след её остался в моей далёкой юности. Юра так и не передал Римме фотокарточки. Интересно, поступила ли она в институт?
______________________
*Планширь - верхний брус ограждения террасы.
**Сияние – кожух, ограждение гребного колеса, часто с внешней стороны украшалось конструкцией в виде расходящихся сияющих лучей, над которыми полукругом изображалось название парохода.
***Волжский Откос – Верхне-Волжская набережная в Горьком, любимое место прогулок и отдыха горожан и гостей.
**** Чёрный пруд – квартал в центре Горького.