Предисловие
После смерти матушки я пережил три инсульта за три года. Семьи у меня не было, я остался один. Матушка для меня была всем, ее любовь согревала вселенную. И вот эта вселенная опустела, стала тёмной и холодной, лишённой смысла. И моя жизнь почти лишилась смысла, поддерживала только вера. На втором инсульте я собрался уходить вслед за матушкой.Но человек предполагает, а Бог располагает. Не пришло время покидать этот ''лучший из миров'' Отлежав в больнице после приступов давления 236 на 148, я должен был возвращаться в скуку одиночества и тупую безысходность. Накануне второго инсульта, Ангел невидимо присутствующий рядом, предупредил, чтобы я готовился к скорби, которая скоро постигнет меня, она и постигла.
Через год был третий инсульт. Я не мог поднять раннее парализованную руку, чтобы поднести ложку ко рту. Казалось, в этом мире мне делать уже нечего. Приходили известия о смерти знакомых, друзей, родственников. Я почти завидовал им - ''Отмучились!"
В это время я жил в усадьбе, в Крюково, у многолетних друзей. Особенно мы были дружны со Старушкой, у которой было восемь своих кошек. А в усадьбе их было тринадцать. К несчастью Старушка сломала руку и ногу, и нужно было разделять ее одиночества. Голова пухла от непрерывно работающего телевизора, я искушался кошками, писающими на свою хозяйку, поскольку Старушка не выпускала их на улицу, боясь, что их с'едят собаки. То, что кошки писали на нее Старушка об'ясняла особым выражением любви, знаком доверия, и не возбраняла им отмечать себя такой наградой, к ужасу домработницы, которой приходилось два раза в день менять белье, и юбки Старушки. Старушка укоряла меня в жестокосердии, что я не умиляюсь кошкам. Читать книги было невозможно, от непрерывно повторямых по телевизору политических новостей, а Старушка смотрела только политические новости, ''Давай поженимся'' и ''Поле чудес'' Якубовича, я почувствовал, что превращаюсь в дебила. Решил, что надо покупать планшет и уходить от политики в свой виртуальный мир.
Купил, и ... вышел на стихи Олеси Николаевой, совершенно не зная, кто это.
Первое время я воспринимал ее, как певчую церковного хора. Потом ум начал останавливаться на удачных строчках Девушки с клироса. Потом оказалось, что это матушка. Это казалось очень странным. ''Матушка и хорошие стихи - две вещи не совместные '' - думал я, при всем уважении к матушкам, к их подвигу.
Мои оценки ''Девушки с клироса'' становились менее категоричны, похвалы не столь снисходительны. Удивляла проза ''Девушки'', ее киношный, профессионално-режиссеркий взгляд.
''Кому же я уже два месяца пишу критики?" - думал я. В это время Крюковский поэт Гейне принес книгу стихов Олеси Николаевой. Я открыл первую страницу, и меня ослепило золото и бриллианттовый блеск регалий и наград Поэтессы мирового значения, императратрицы поэтов нашего времени. Тихое оцепенение охватило меня, я почуствовал себя слегка одеревенешим, и не мог написать очередной ''похвальный'' отзыв.
Когда, принес извинения за учительский тон, и незнание ее как поэтессы, из-за ''монашеского устроения'' жизни, то Олеся Александровна ответила, что я был не так уж и неправ, воспринимая ее как Девушку с клироса, она действительно пела и читала в храмах, как и я, и очень странно, что мы не пересеклись раньше, потому что подвизались в одних и тех же храмах, знали одних и тех же батюшек и монахов. У нас оказался один круг общих знакомых. Олеся даже слегка укорила меня, почему я не замечал ее, да и она окруженная друзьми и поклонниками, не слишком обращала внимания на незнакомых людей в храме.
У нас началась переписка. А вскоре я по уши влюбился в Олесю Александровну. Мы делились воспомиминаниями о работе в храмах, забавными и трагическими историями из духовной жизни, мнениями о современной ситации в Церкви. ''Запойные'' разговоры продолжались далеко за полночь. Я влюблялся все больше и больше, и вскоре попросил о встрече. Мы встретились в Литературном институте на ее лекции. Я был потрясен красотой Олеси. ( На фотографиях она выглядела старше и строже.) В тот день зам.главного редактора Нового мира Павел Крючков являл студентам Олеси голоса великих поэтов и писателей, записи на фоногрофах. Удивительно было слушать голоса Есенина, Пастернака, Кольцова, Ахматовой. Некоторые голоса это прослушка НКВД, из архива КГБ.
Мы обменялись своими книгами, и выпив кофе на кафедре, расстались восхищенные друг другом.Олеся увозила мои розы, преподнесенные ей, и букетики студенток. Розы долго простояли в ее доме, радуя ее.
Очень быстро начались искушения. Мы пять раз ссорились. Иногда из-за нелепого недоразумения, в основном из-за моей бестактности, так что Олеся рвала все отношения. И ее бешенная, ледяная вежливость была страшнее бурь и гроз. Я чувствовал себя заслуженно побитой собакой. Опять для меня рушился весь мир. А я ревновал ее к домашним, и даже к собачке, которую она любила. Олеся видела во мне сироту и болящего инвалида, и снисходительно относилась к такой ревности и обожанию. Для нее я был один из тысяч из ее поклонников, которые восхищались ею.
Однажды она представила меня своему мужу о. Владимиру Вигилянскому, я провожал Олесю после лекции в Лит.институте до университетского храма мученницы Татьяны, где о. Владимир был настоятелем. О. Владимир благословил и сказал, что мы уже заочно знакомы. Нас покормили, и по приглашению о.Владимира и Олеси, вместе с ними я отравился на открытие посмертной выставки их друга иконописца Александра Соколова. На выставке на Крымской набережной присутствовало большое количество духовенства во главе с митрополитом Екатерининбургским Кириллом. Олеся беседовала с ним как со своим другом. Я предпочитал издалека наблюдать за беседующими.
Наша переписка продолжалась. Я был интересен Олесе и как писательнице. Она даже подумывала написать обо мне роман.
Позже она написала мне о своём сне
(переложение письма)
Будто я пришел на свадьбу (чью-то, своих друзей, неважно) и произнес. какой-то двусмысленный тост. Но по чистоте душевной сам не понял его сомнительности и, когда гости переглянулись и засмущались, Я тоже как-то расстроился. И еще - меня во сне звали Александром, и это имело какой-то смысл. Потом художник сделал мою фигурку (из дерева), одел ее во фрак и поставил с какой-то тоже им сделанной фигуркой некой дамы в красном платье Олесе на пианино. Сон был очень яркий и слился с реальностью. Поэтому Олеся проснулась ни свет ни заря и принялась его разгадывать. Но она не думает что он мне предвещает что-то дурное.,,
Я ответил, что этот сон к написанию романа. Фигурка в чёрном фраке это я. Фигурка в красном платье это сама Олеся. Двусмысленный тост, после которого гости засмущались, это моё состояние влюбленности в неё. А то, что Художник поставил обе фигурки на пианино Олеси, говорит о том, что роман будет написан ею.
''Похоже это и есть Промысел Божий. Я все до конца не мог понять, в чем Промысл Божий о нас (начиная с встречи в лит.институте)
Ваш сон это первая ласточка, первое явление в ''магическом кристалле'' ( Вы приняли его от Пушкина)
Скоро ли или нет, но он будет написан.
Склоняю главу перед великой писательницей и поэтессой.
Ответ Олеси - ''Ну, какой же Вы отгадчик! Это была свадьба каких-то Ваших друзей, из тех, о ком Вы мне писали, и я, благодаря Вашим историям, тоже там была в качестве гостьи. Насчет литературного романа - это может быть непредсказуемо. Дело в том, что как только на страницах появляются живые герои, они начинают действовать сами, независимо от авторской воли. И приходят совсем не туда, куда их хочет привести автор.''
Я начал писать отзывы на стихи и прозу Олеси, которые она публиковала на страницах социальной сети. Потом стали появляться отклики читателей и поклонников Олеси на мои рецензии, с пожеланием чтобы они были собраны в одну книгу. Я начал приходить в состояние смятения, колебаний и сомнений. Но решающим оказалось слово профессиональной Пушкинистки Людмилы Стебеневой. Она восхитилась и почти потребовала издать книгу рецензий.
Благословившись у Олеси, я приступил к делу. На издание книги нужно было тысяч восемьдесят. Володя Ерохин, главный редактор издательства ''Волшебный фонарь'', который постоянно печатал меня в журналах и альманахах, тоже готов был начинать работу над книгой.
Я намеревался продать древнюю книгу, старше Пушкина на три года - ''Письмовик'' Николая Курганова 1796 года издания. Но в антикварных магазинах ее оценивали подозрительно мало - в тридцать тысяч рублей. На Рождество я попросил жену своего друга, молитвенницу и блаженную чудотворицу помолиться в Соборе у мощей святаго патриарха Алексия ll о ниспослании мне восьмидесяти тысяч на издание книги ''Слово об Олесе''. Марина помолилась. Через несколько дней я получил через свою куму заочное заключение из Третьяковской галереи, в котором говорилось, что я могу запрашивать сто-стопятдесят тысяч рублей.А так же была приведена ''вилка'' минимальной и максимальной состоявшихся продаж такой книги шестьдесят и двести сорок тысяч. В отделе редкой книги Галереи очень бы хотели приобрести эту книгу, но надо обращаться к спонсорам.
Договаривались о встрече в Галерее, но кума заболела, встреча не состоялась, а я пребываю в молитвах, и о здравии кумы и в ожидании.
Прошу молитв почитателей Олеси, ибо по человечески я немощен, и без помощи Божией сие дело осуществить невозможно.
В начале 2017 года вышла книга Олеси Николаевой ''Себе назло'', рассказы о женских судьбах. В одной из повестей ''Секрет обольщения'' я узнал самого себя, Крюковскую старушку с тринадцатью кошками, домработницу, и не посмел узнавать Олесю. Повесть мне очень понравилась, однако Олеся категорически утверждает, что повесть не обо мне, и не о ней, и что я только послужил прототипом героя. Но все- таки вещий сон Олеси осуществился.
Сейчас ''Письмовник'' Курганова 1796 года издания находится на хранении в музее квартире Гоголя. Музей хочет приобрести эту книгу. Тогда вопрос с изданием моей книги ''Слово об Олесе'' будет разрешен!
Ваше высокопреподобие, отец Владимир! Позвольте обратиться к Вам с нижайшей просьбой о благословении на издание книги посвященной творчеству Вашей супруги матушки Ольги-Олеси. За время моего пребывания в социальной сети у меня накопилось около двухсот отзывов, рецензий написанных на ее произведения. Почитатели матери Ольги-Олеси постоянно призывают издать этот материал отдельной книгой. В него входят также и размышления матушки и обмен мнениями.
Я вопрошал об издании книги своего духовника, отца Владимира Воробьева. Он ответил, что с этим вопросом надо обращаться только к Вам и Вашей матушке. О чем смиренно Вас и вопрошаю.
Да продлит Господь дни Ваши и Матушки, и чад Ваших на многая-многая лета!
Ваш недостойный почитатель Сергий.
Конечно, дорогой Сергий, Господь Вас благословит! Как пристрастный читатель Ваших рецензий все-таки скажу - не думаю, что все, без исключений, их стоит печатать. Кроме того, Ваши весьма ценные размышления очень трудны для понимания вне текста самих стихов.
Благодарю Вас батюшка. Конечно только со стихами. Есть много неравноценных отзывов, особенно в начальном периоде их написания. Но иногда они бывают связаны с диалогами по их поводу с м. Олесей, а мне представляется это уже ''исторической ценностью'', равной с записью разговоров Пушкина его современником. Именно так я воспринимаю обмен мнениями с м.Олесей. Я не профессионал, и ''потерялся'' в редакторской работе.
Если бы у Вас нашлось время и Вы бы указали какие куски надо удалять, я был бы счастлив. Но представляю как Вы загруженны.
Мне например очень нравится своей живостью и непосредственностью конфликт с профессором П. На страницах отзывов. Каждый раз смеюсь, когда читаю ''Федоров-Мистик, Вы болван ... и т.д.'' Это на мои предположения о канонизации м.Ольги-Олеси. И сама она очень деликатно вступает в этот спор. И эта полемика сообщает жизнь, ''задор'' текстам. Это не скучное академическое, с ученой пылью повествование.
Я сейчас нещадно режу тексты. Раньше мне говорили, что читать меня интересно, но редактор самого себя я никакой, уничтожаю ценные куски. Я действительно не вижу как редактор.
10 февраля 2017