«А ныне смеются надо мною младшие меня летами, те, которых отцов я не согласился бы поместить с псами стад моих» (ИОВ 30-1)
По возвращении с братом из Сибири стала Ольга осуществлять свое намерение, пыталась устроиться на работу. Необходимость в этом была великая: старший из ее воспитанников - брат Никита, собирался летом поступать в медицинский институт в Смоленске; сестра Ксения, или как звали ее в деревне Аксинья, решила поступать в педагогическое училище там же, ну и младший Яков готовился к поступлению в военное техническое авиационное училище. Не обойтись им теперь доходами от их немудреного хозяйства; понадобятся постоянные и регулярные деньги. Правда, Николай устроился в городе работать в милицию. Ну что с него взять - мужик, по доходам и расходы, как побыл один раз у родителей в деревне после возвращения больше и не объявился.
Самая старшая из детей - Анна, выдана замуж была за первого, кто посватался. Жила своей семьей в деревне Гневково, в километрах одиннадцати от Слободы. Работала она в колхозе с раннего утра до самого вечера без продыху; да свое хозяйство, хоть и небольшое, но сил и времени требовало; да двое детей. Так ни разу со дня замужества к Киприяну и не наведалась. Муж ее - Иван Дралкин недаром видать такую фамилию носил, чуть, что не по нём, сразу кулаки в ход пускал. Чувствовал, наверное, что Анна не смогла полюбить его, и мстил за это. Киприян пару раз навещал ее, возвращался домой обычно хмурый, ходил потом как « в воду опущенный». Не такой он представлял себе жизнь своей Анны - первой красавицы в округе: большие зеленые, как омут глаза; прямой, чуть вздернутый нос; брови черные стреловидные; губы алые; кожа, о такой говорили « кровь с молоком»; с длинными стройными ногами, высокими крутыми бедрами; пальчики на руках и ногах точеные, как у барыни. В танце и в песне равных ей не сыскать было. «Если бы не революция, - горестно вздыхал Киприян, - от женихов бы моя Анна отбоя не знала». Поговаривали, что в роду его жены Параскевы цыганка была. Якобы кто-то из прадедов ее, отчаянная голова, приметил красотку в таборе, который на отдых недалеко от деревни остановился, влюбился в нее и выкрал с ее согласия. Но Параскева даже разговора об этом ни когда не заводила. Правда, случалось, заходили к ним цыганки; отдохнут, погадают и уйдут. Олюшка рядом сядет, наблюдает, как они карты раскладывают, спрашивает, что какая карта означает. Они смеются: «Ты скоро лучше нас гадать будешь».
Может ошибку, он совершил, отказавшись записываться в колхоз?! Так семья его страдает, что порой взвыть хочется. Но верил он, Киприян, что царь вернется. А веру эту вселил в него монах с Валаама, когда они в одном обозе ехали к Архангельску, где Киприян надеялся разжиться рыбой для перепродажи ее в Москве. Вот он и пересказал пророчество, сделанное императору Павлу Петровичу монахом – прорицателем Авелем о судьбе России и царя. Так и звучит голос его в голове Киприяна по сей день: «Война будет, великая война, мировая. По воздуху люди, как птицы, летать будут, под водою, как рыбы, плавать, серою зловонную друг друга истреблять начнут. Накануне победы рухнет престол царский. Измена будет расти и умножаться. И предан будет правнук твой, многие потомки твои убелят одежду кровию агнца такожде, мужик с топором возьмет в безумии власть, но и сам опосля восплачется. Наступит воистину казнь египетская».
Все так и случилось в Первую мировую: и летали, и плавали, и царя свергли. Вернется царь, но когда, вряд ли он, Киприян дождется. Но, главное, что в голове его прочно засело, так это то, что царь святой, искупитель - Николай Второй видит стоя у престола Господа, что он, Киприян власти новой, безбожной не принял и от него, царя не отрекся.
И как ни уговаривал его председатель, такой же, как и он, мужик – середняк, записаться в колхоз, не согласился Киприян. Забрали дом его большой, светлый, только что отстроенный; лошадей, коров и другую живность; землю, которую он по крупицам подкупал. В доме сельсовет устроили, а его с семьей отселили в ветхий домишко, принадлежавший отцу Киприяна, - Никифору Завизину. Фамилию эту - Завизин, носили они не по роду, а по наделу. Никифор, когда-то давно, сговорившись с мужиками, решился в складчину выкупить землю у местного помещика Завизина и разделить на наделы между собой. Так и случилось им всем жить дальше с фамилией Завизины на земле, которая называлась с тех пор - Завизинщина.
Вот на надел этот и вернулся Киприян со своей многочисленной семьей: сынами - Захаром, Николаем, Никитой, Яковом и дочками - Анной, Ольгой, Надеждой, Аксиньей. Из дома этого он Анну замуж и выдавал.
Особенно горько было ему думать о сыне своем покойном Захаре, в смерти которого винил Киприян себя. Надо же было случиться так, что его Красавку, которую он из телки, купленной под Москвой, вырастил в породистую молочную корову, перераспределили соседу его Ивану, как бедняку - колхознику. Иван раньше, обычно нанимался в батраки к Киприяну на время сева, сенокоса, уборки зерна, картошки, пока Захар и Николай подрастали. А случалось и после, при хорошем урожае, когда расширил Киприян свои угодья. Иван работал исправно, но бывало так, что заработает, то и пропьет. Семья его многочисленная бедствовала, но обстоятельство это его не тревожило. И когда начинали его стыдить, говорил: «Вырастут, у Бога сирот не бывает». И теперь этот Иван, встречаясь с Киприяном, начинал скоморошничать - отвешивать поклоны, говоря: «Ах, какую корову ты, Киприян, для меня вырастил. Молока она дает столько, что хоть залейся, не знаем куда девать». Киприян опускал глаза долу и скулы его начинали ходить желваками. Захар не раз наблюдал эту картину и решил с Николаем свести Красавку со двора Ивана и зарезать. Киприян догадывался об их планах, но не остановил. Ни как в его голове не укладывалось, по какому такому праву его Киприяна, его, который столько труда вложил и пота пролил, наживая свое добро, ограбили, сделав посмешищем у пьяницы и зубоскала. Олюшка с девчушкой Ивана в доме его была, подслушала разговор, к нему прибежала. Не смотря, что малая, а поняла: «Батянька, слышала я, что завтра дядька Иван с милиционером из города придут к нам обыск делать, Красавку искать. Прятать надо шкуру и мясо». Опять проклятая гордость: «Прятать свою корову. Пусть видят, что я вернул себе свое». Захара и Николая судили. Захар все на себя брал, его приговорили к исправительным трудовым работам на строительстве Беломоро-Балтийского канала. Одно лишь письмо от него получили. Писал Захар, что работают они без отдыха, кормят так плохо, что если не пришлют они посылку, то можно поминать его за упокой. В конце письма приписал, что канал этот на костях построен будет. Положить в посылку нечего было, да и за отправку ее заплатить денег не было, так тогда они бедствовали, «с хлеба на воду перебивались». И теперь, когда думает он о Захаре, то видит его молодого, в самом расцвете сил с косой, впереди всех. Мог он с раннего утра до обеда косить, с малой остановкой - косу наточить, да квасу испить, а потом до вечера не уступал первенства. «Ах, какой работник, какой хозяин погиб, - думал Киприян смахивая слезу. Развалился мой дом».
Сейчас младшенькие дети в город на учебу уедут. Олюшка работать пойдет, деньги для них зарабатывать. Детства Олюшка не знала - в няньках провела, учиться ей Параскева не дала. Обиду за это на мать Ольга всю жизнь держала. Да и как же ей было не обижаться: малые еще спят, она с соседскими девчушками в школу идет тайком, а как проснутся, да кричать начнут, так Параскева найдет ее, за руку из-за парты вытянет и гонит, домой подстегивая розгой, при этом приговаривает: «Кто за детьми смотреть будет? Я не ученая живу, и ты проживешь». Учительница приходила, разговоры с Киприяном вела, что девочка к учебе способная, на лету все схватывает. Параскева же после ее приходов такой крик учиняла, что он старался и не касаться этой темы. Со временем все наладилось, Олюшка поплакала, поплакала, да и смирилась. Хотя и жива Параскева, а как-то нет в ней материнских чувств, Олюшка им матерью стала. Но как он мог судить жену свою? Сам-то, что дал он им?!
Жизнь доживать видно придется с Надей. Надя родилась недоношенная, со слабым здоровьем, вынуждена была, бросить школу, не закончив ее. В седьмом классе начало с ней непонятное происходить: учительница вызовет ее отвечать, встанет она и стоит не шелохнется, как вкопанная. Глазом не моргнет, слова не скажет; ни кого не слышит, как будто не в себе становится. Возили ее в город к доктору. Он сказал, что заболевание это от нервов и учиться дальше ей не посоветовал.
Раздумья подобного рода не покидали Киприяна с утра до вечера, забудется тревожным сном на несколько часом, спросонья подхватится работать в своем хозяйстве, потом опомнится - хозяйства – то нет. И никак в мозгах его не укладывается, по какому такому закону отняли у него все и семью его по миру пустили. И до рассвета уж глаз не сомкнет, все будет ворочаться, да вздыхать.
3 глава http://www.proza.ru/2017/01/17/320