Глава 7. «Всё видеть»
Как ни странно, чувствовала я себя вполне бодро. Сына тоже подскочил сразу. Будто и не было ночного приключения. Пока он умывался, одевался, причёсывался, я приготовила ему завтрак, разобрала сумки, убрала из-под дверей полотенца с солью. Что-то говорило мне, что больше они не понадобятся.
Проводив своего первоклассника я вернулась на кухню, налила себе чаю, чтобы хоть как-то привести в порядок растрёпанные чувства. Нежданный звонок в дверь оборвал мои размышления о событиях минувшей ночи. Я автоматически взглянула на часы: половина девятого. Кто же это мог прийти в такую рань? Трезвон за дверью перебил и эти размышления. Пришлось идти, открывать.
На первый взгляд мне показалось, что их – трое. Три чёрные твари. Они стояли за дверью, напружиненные, как перед прыжком: горящие глаза, оскаленные пасти. Хотя если присмотреться …
– Позвольте войти …
– Не-е-ет! – Заорала я пятясь. И три ноги зависли над порогом.
– Ваше поведение по меньшей мере …
– Нет! – Твёрдо повторила я участковому, которого не заметила сразу. Он был четвёртой и единственной, пусть и относительно «светлой, не изуродованной личностью» среди пришельцев. – Без санкции прокурора …
Участковый поник:
– Я же говорил? Ладно. Но выслушать-то вы нас можете?
– Могу, – согласилась я, успокаиваясь.
– Сегодня поступило заявление по поводу вашей соседки …
– Какое заявление?
– Вчера, у меня в конторе она написала доверенность на продажу своей жилплощади, – прошипел один из монстров, чем-то напоминавший мне юриста, оформлявшего нашу покупку жилья. – А сегодня …
– Уже сегодня?
– Что?
– Сведенья, заявление… Вчера – доверенность, а сегодня, с утра – сведения?
– Всё-таки позвольте нам войти! – На пёсьей голове вопрошающей в роскошной дублёнке с лисьим воротником сияла золотом корона причёски. Тоже мне: лиса-Патрикеевна.
– Нет и ещё раз: нет!
– Мы хотели бы видеть вашу соседку …
– А если я не смогу её разбудить? Комната закрывается изнутри на ключ.
– Следовало бы прежде получить ордер, – тянул своё участковый.
– Кончай придуриваться! – Третий упырь с мордой гиены пытался переть танком, только вот перешагнуть порог без моего соизволения он не мог. – Нам позвонили соседи …
– Эт-то котор-рыё? Снизу? Кр-рыс-сы что ли? – Виновница спора стояла в дверях чуть покачиваясь на нетвёрдых ногах, балансируя в воздухе одной рукой и для верности вцепившись второй в косяк. Неизменные халат, платок и галоши на носки дополнялись опухшим с перепоя лицом. – Вам что? Кр-рыс-сы в полночь звонят?
Изумление было поистине всеобщим. Тем более, что соседка была … другой. Я это видела и знала совершенно точно.
Первым в себя пришёл участковый. Может быть потому, что в отличие от остальных не имел ни малейшего представления о реальной сути происходящего.
– Да вот же она. Жива здорова. И было из-за чего волну гнать: доверенность, доверенность …
– Какая довер-ренн-сть?
– На продажу комнаты, – буркнула я. Дверь родительской комнаты приоткрылась. Лицо выглянувшей на шум мамы залила краска, глаза испуганно забегали.
– Так! – Соседка топнула ногой, покачнулась почти повиснув на дверном косяке. – Отдайте мне мою доверенность! Я передумала.
– Но мы же договорились, – взмолилась ошарашенная таким поворотом мама. – Я за всё заплатила …
– А я передумала! Имею право.
Тёмные твари и светлый мент за порогом – свидетели. Мама вынесла из комнаты предмет спора, трясущимися руками передала документ дебоширке. Та гордо помахала добычей:
– Все видели? – клочки бумаги посыпались на пол. – Доверенности нет и все ваши жалобы – лажа! Вот!
– Как же так, – стонала мама. – Вы обещали, мы договорились …
Но куда больше её горя меня занимала ярость «тёмных». Похоже их план развалился прямо у них на глазах. Знать бы ещё: что за план?
– Довольны? – соседка демонстративно отхлебнула из горла пузатой, литровой бутылки кофейно-леденцового цвета. (Бейлис? Я сегодня точно свихнусь!) – Тогда пошли вон! Я спать хочу.
И они ушли. И трое «тёмных»: скалясь, яростно сверкая глазами, шипя и плюясь от злости. И довольный участковый: ничего не случилось, всё в порядке, тревога – ложная. Соседка спряталась в своей комнате. Спать? Облизывать пустые бутылки? С бутылками я действительно ничего не понимаю.
Мы пили чай на кухне. «Мы» – это я, и мама с папой. Мама охала и ахала переживая человеческое вероломство и потерю денег, отец хмуро ворчал: его неразумная доча оказалась права. Обидно. Длилось это пока я не вынырнула из глубин собственного, запутанного сознания:
– Согласитесь, всё-таки хорошо, что это случилось сейчас, а не позже …
– Я этому юристу за доверенность заплатила!
– Хорошо, что кредит не взяла, – уточнила я и перенесла внимание на отца. – Ну, пап, ну, правда, могло бы быть намного хуже.
– Могло, – хмуро согласился отец. – Она же абсолютно неадекватна!
– Согласна, папа, – поспешно поддержала я его. – Ты как всегда прав.
На этом всё и закончилось. Для всех, кроме меня.
«Всё видеть» – это действительно проклятие, потому что эти твари живут среди нас, успешно маскируясь под людей. Так успешно, что озвучь я то, что вижу – мне не миновать психушки. Вот вы бы поверили, что симпатичный парнишка из сетевого бизнеса, постучавшийся в дверь вашей квартиры на самом деле законченный людоед-вурдалак? Маму например очень огорчила моя грубость. Я, при первом же взгляде на торговца, заорала на него отнюдь не благим матом, пообещав пришибить на месте, если он ещё раз приблизится к порогу моей квартиры. Видела бы она то, что видела я, не пришлось бы мне потом весь день выслушивать упрёки в хамстве и бескультурье.
Хорошо хоть, что законченных монстров не так уж и много. У большинства это выглядит как чернота, налитая внутрь сосуда-тела. Наверно она есть и у меня. Этого я видеть не могу. Похоже все мы немножко «монстры». С этим я смирилась достаточно быстро, простив такое «несовершенство» и себе и другим. Гораздо хуже, когда встречаешься с «законченными». Жутко узреть в толпе нормальных людей чудовище из бредового кошмара, истекающую завистливой, голодной ненавистью ко всему и всем. Я даже телевизор смотреть перестала. Почему-то там их особенно много.
На праздники ко мне в гости приплёлся «бывший». Он с аппетитом кушал деликатесы из «гарбича», со страдальческим смирением пил чай, а в конце визита предложил:
– Давай съедемся. Я буду жить с вами, ту квартиру буду сдавать, а когда расплачусь с кредитом…
– Уйдёшь к своей новой любви?
– Только не надо сцен ревности, – тут же надулся он. – Я с ней, между прочим, даже не расписался. Слава Богу. Даже представить не мог, что такие мерзкие бабы бывают…
Его долгие, нудные жалобы не трогали абсолютно. Честно говоря, мне были безразличны как он сам, так и его горести. «Бывший» даже на чудовище не тянул. Так, что-то размыто-серое, бесформенное, как кисель. Никто. У меня даже мысль не шевельнулась, что из-за этого «никто» можно переживать.
– Ты меня никогда не любила…
Я со скукой пожала плечами. Что-то объяснять? Доказывать? А зачем? Он же ничего не хочет слушать. Он хочет назад, и то, что поезд давно ушёл, его абсолютно не волнует.
Короче, «бывший» ничего не значил, а вот соседка… С той ночи я её почти не видела. Тётка резко перешла на дневной образ жизни, причём в квартире старалась проводить как можно меньше времени. Вроде бы при такой активности по ночам она должна была спать, как убитая, но каждую ночь, после полуночи в её комнате поднимался невероятный гвалт и никто кроме меня, его не слышал.
Ночь с двадцать третьего на двадцать четвёртое февраля – тяжёлая ночь. Об этом мне твердили все мои коллеги. И вот я всё увидела своими глазами. Нормальные компании рассосались где-то к двум часам ночи, а вот десяток задержавшихся уродов вымотали нервы всем. Мне-то ещё ничего. Подумаешь, одна свиноподобная тварь влезла ко мне в посудомоечную. Типа дверью ошиблась. Горсть соли в лицо и пожелание: «Отправляйся в ад!» – мигом прояснили мозги законченному монстру и выгнали обратно в зал. В Ад, пусть и «всего-то на триста лет», он возвращаться не спешил. Хуже пришлось официанткам. А пиком «веселья» стала драка, да такая, что только стулья летали. Милиция, показания свидетелей…
До дома я добралась в пятом часу, измотанная почти до истерики, шум в соседкиной комнате стал последней каплей...
С пачкой соли наперевес я переступила порог и остолбенела. Огромный сумрачно-призрачный зал со столами, массивными скамьями и даже горящим камином просто переполняли столь же призрачные посетители. Люди? Духи? Да какая разница! Я черпанула горстью соль из пачки:
– Да провалитесь вы все….
– Соседушка! Спасительница ты наша дорогая… – С пьяной суетливостью, соседка бежала мне навстречу, сквозь окруживший нас морок.
– Да сколько можно, – я всё ещё пыталась возмущаться, но растерянность брала верх. Эти столы, уставленные бутылками, полупрозрачные гуляки, далеко не благого вида. Откуда это всё?
– Спасительница! Благодетельница! – Разливалась соседка хмельным соловьём, – Ты уж прости нас сирых и убогих. Праздник у нас: душу неприкаянную в последний путь провожаем.
«Неприкаянная душа» уже толклась рядом: опустившегося вида хлипкий мужичонка, блеклый и полупрозрачный, как и полагается бестелесной душе. Но самым большим потрясением для меня стала пузатая, литровая бутыль карамельно-кофейного цвета у него в руках. Хитро подмигнув мне, как соучастнице он приложился «к горлу»:
– Спиритус есть дух, а дух есть спиритус!
– Это что? – я не успела толком оформить вопрос. Неожиданная вспышка поглотила «душу», а бутыль тут же перекочевала в руки моей собеседницы:
– Упокоился страдалец! – провозгласила она счастливым голосом под восторженные рукоплескания полупрозрачных зрителей. – Да простятся за его мучения все его грехи.
– Какие мучения? – опять не поняла я.
– Бестелесные, спасительница, бестелесные. Не дай бог кому-то познать каково это: бестелесно в материальном мире существовать.
– Почему бестелесно…
– Так ведь вурдулачина проклятая тело его сожрала, прежде срока. И не только его…
Уже другими глазами я оглядела столпившиеся вокруг меня души: старики, старушки, мужчины, женщины и даже дети. Идиллического впечатления они не производили, но…
– Это что? Они здесь жили?
– Да, милая, жили и были сожраны. Вурдулак ведь как действует: изгонит душу из тела, переселится в новую оболочку, а старую ест неспеша. Ты, спасительница, подвигом своим из моего тела эту тварь изгнала и в Ад отправила. Потому я теперь телесная. А остальные маяться до смерти будут.
Изгнать душу, переселится… Дрожь пробрала меня от головы до пяток: так вот что собиралась сделать тварь с моими родителями: занять их тела!
– Да, да, милая, – подтвердила мои мысли соседка, словно читала их. – Она всех вас сожрать хотела, а квартира бы опять в продажу пошла. Кто чужой будет человека искать, если родные его не ищут? Видела, как быстро те хитники нечистые тогда прискакали? Сразу почуяли твари что без хозяина остались. И доверенность та…
– Да поняла я, поняла, что с вашей доверенностью, без вас можно было комнату продать. Потом отец бы типа умер… Господи, как же получилось, что её остановить удалось?
– Жертвой.
– Жертвой? Какой жертвой? – Бутылка из-под «бейлиса» прямо-таки лезла мне в глаза, но почему-то всё во мне протестовало против такого ответа.
– Да что же ты так мало себя и своих друзей ценишь? – огорчилась бабуся. – Они же тебе от всей души эту бутылочку преподнесли.
– Наверно потому что спать хочу, – попыталась я увернуться от обвинения в неблагодарности.
– Так ляжешь сейчас, – не отставала соседка. – Может мы потому и шумели, что по душам поговорить нам с тобой хотелось, а самим такой разговор начинать не с руки. Ты-то конечно, святая твоя душа, всем готова в этом материальном мире, ради близких своих пожертвовать. Но нельзя же никого больше не замечать?
– Если вы о бывшем…
– Хочешь, он больше к двери этой квартиры не подойдёт? Духи-то мы здесь бесплотные, но порезвиться можем о-го-го как.
– Не надо, – отмахнулась я, чувствуя нарастающее доверие и успокоение.
– Не надо так не надо, – легко согласилась соседка. – Ты его простила, а зла он тебе больше причинить не может. Будет мешать – прогонишь. Ты лучше скажи: как дальше жить собираешься? Сама понимаешь: без тебя нам в этой квартире не удержаться.
– А я причём? Живите, как живёте…
– Живём, живём, – закивала соседка. – Я вот пить бросила, комнату в порядок привожу и с родителями твоими к весне помириться хочу. Вместе гулять веселей. А ты-то? Совсем веру в людей теряешь. А ведь друзья-то твои…
– Хорошие друзья, – согласилась я.
– И только?
– Ну, знаете…
– Знаю, знаю, – засуетилась бабуся. – Знаю, как такую тайну, такой дар в себе носить. Ни одному человеку оно не по силам. Та тварь на это и рассчитывала. Так есть кто-то?
– Как сказать, – пробормотала я, чувствуя заливающую лицо краску.
– А ты не говори, просто пригласи человека в гости. Чего ты боишься? Ошибиться? Так ты же людей насквозь видишь, а мы, если что, поможем. Глядишь, какой-нибудь из грехов и закроем добрым делом. Нам это ох как надо…
Дар? Проклятий? Не знаю, как я очутилась на кухне. Сон куда-то ушёл. Экая беда! У меня ещё день и ночь впереди. Мы пили с соседкой чай и говорили, говорили, говорили. Ну да, один в поле не воин, но зачем же одному-то быть?
12.10.15./ 10.02.2016.