Окрылённая студенческими успехами, я вышла на летние каникулы. Два месяца отдыхала от учебной перегрузки и поправляла материальное положение нашей семьи. В больнице, где трудилась мама, всегда требовался младший персонал, туда я временно и устраивалась. Мыла полы, стены, окна в палатах и коридорах, выносила мусор, протирала хлорным раствором тумбочки, кровати, дверные косяки и ручки. Моя помощь была кстати медсёстрам и пациентам, но в несложных заботах причастность к врачеванию почти не чувствовалась. Чтобы действительно её ощутить, в свободные минуты я изучала температурные сводки, листы назначений, истории болезней. И каждый день читала учебник по терапии, купленный недавно за кругленькую сумму.
Как правило, я работала в инфекционном отделении. Зарплата там была довольно высокой, а коллектив по большей части молодым и дружелюбным. Меня ободряли медики всех рангов! И даже дворник по утрам желал удачи.
Несмотря на риск для здоровья, никто из обслуживающего персонала заразу пациентов не подхватывал. Больные надолго изолировались в отдельных боксах и держали связь с родственниками только через записки. Я передавала их по назначению, а заодно разносила по палатам гостинцы, укладывая в корзину-переноску сразу несколько пакетов. За один заход на второй этаж навещала пять-шесть человек. Управлялась быстро, единственной проблемой были арбузы. Они, огромные и увесистые, еле-еле помещались в мою тару, которая на каждом шагу грозила разлететься вдрызг, особенно на крутой лестнице. Я торопилась разделаться с едва подъёмной ношей и лёгкой улыбкой скрывала усилия, на неё потраченные. Ноги и руки дрожали от напряжения, но следовало потерпеть - заработанные деньги покрывали многие семейные нужды и подчёркивали мою независимость.
А мелкие просьбы пациентов были совершенно не обременительными. По утрам я приносила свежие газеты, журналы, в добавок - тонкие книжки, бумагу, конверты, гигиенические принадлежности. И довольно наблюдала, как под действием медикаментов тяжёлое состояние палатных узников меняется на удовлетворительное. Значит, скоро на выписку! Медицина казалась всемогущей, я мечтала в ней утвердиться, не задумываясь о неизлечимых недугах.
Однако самым главным желанием было избавление от хромоты. Зыбкое ожидание чуда тянулось с раннего детства, но в девяностые годы дэцэпэшников почти не оперировали. Врачи из районной поликлиники обо мне заботились мало: можешь жить среди здоровых детей - вот и живи! Счастливый случай выпал в двадцать два года. Как-то раз, коряво вышагивая по многолюдной улице, я перехватила приветливый взгляд незнакомой женщины. Мы остановились у обочины, запросто разговорились. Оказалось, её сын тоже болен ДЦП, но после четырёх операций он стал передвигаться ровнее, быстрее и свободнее. Сердобольная мать сообщила координаты спасителя. Лечение проводилось в нашем городе, не требовало организационной суеты и дорожных трат. Я немедленно нашла доктора Пудовикова.
На тот момент Сергею Петровичу было около семидесяти лет. Он удачно практиковал в крупном госпитале, несмотря на очень усталый или больной вид. Тоска в глазах, излишняя худоба, странно-серая бледность и тяжкие вздохи выдавали неладное. Я забеспокоилась о здоровье врача. До меня ли ему сейчас? Но помощи всё-таки попросила. Рассмотрев доступные варианты ортопедического вмешательства, Сергей Петрович решил заняться моими проблемами безотлагательно.
За считанные дни я отодвинула образование на второй план, оформила на год академический отпуск и наскоро подготовилась к госпитализации. Ни любимые книги, ни заветную тетрадку с карандашом с собой не взяла. Наивно полагала, что обойдусь без них. Дневник предусмотрительно сожгла, опасаясь его рассекречивания. Осталась совсем одна, опрометчиво-глупая.
Первая объёмная и сложная операция длилась несколько часов. Она затронула кости, мышцы, сухожилия одномоментно на обеих ногах. Мои конечности рассекли сверху донизу, перекроили, сшили заново и наглухо замуровали в гипс, гарантирующий полный покой и срастание тканей. Проснулась я ранним утром с "новыми" ногами. Туман кругом: и за окнами, и в голове. Процесс пробуждения после глубокого наркоза был прерывистым и тревожным, я застряла в мутном небытии. Сознание провалилось в сладкую бездну, легко вибрировало и парило там, не ведая отчаяния, страха и боли. Неописуемая благодать чарующе слилась с моим телом. Не насытиться ею!
Потом идиллия нарушилась, в окружении холодной беззвёздной черноты я вздрогнула и сжалась в безвольный комок. Неведомый магнит тянул меня и кружил, увлекая в узкий тоннель с матовым светом. Задыхаясь от нехватки воздуха, я рвалась к лучистой прелести. С каждым усилием космическая невесомость плавно менялась на знакомую земную тяжесть, а тьма чуждого пространства оставалась позади. Наконец её пробила положенная боль. Она душила меня, выворачивала наизнанку, сотрясала тело и раскромсанные мышцы. Казалось, вот-вот распадусь на кусочки и ни один хирург не сошьёт эти обломки, обезболивающее средство не поможет, успокаивающее – не успокоит, расслабляющее – не расслабит. Полуметровая распорка меж колен на три недели превратила меня в опрокинутую навзничь беспомощную куклу, не способную ни сидеть, ни стоять, ни ходить. Ужасное состояние!
Я тратила убывающие силы то на борьбу с осложнениями, то на сохранение внутренней целостности. При этом не плакала, не стонала, не истерила и не жаловалась на жизнь. Только вздыхала украдкой. Дневника не хватало сильнее, чем близких людей. Моя душевная ранимость обнажилась, понятие о счастье расплылось, потускнело, однако страха перед неизвестностью не было. Стерженёк, на котором держался характер, гнулся, но не ломался.
Фото из сети Интернет.
Продолжение - http://www.proza.ru/2018/01/31/352