ОБЛИКО МОРАЛЕ
Или история о несостоявшемся знакомстве
Эта история о том, как я хотел познакомиться с понравившейся мне девушкой и что из этого вышло. Когда вспоминаю эту историю, на ум приходят слова из кинофильма «Бриллиантовая рука», произнесённые во время пикантной ситуации одним из героев фильма: «Руссо туристо, облико морале!», вернее, два последних слова. А причем здесь «облико морале» будет понятно позже.
История эта случилась в годы, когда школы, по примеру классических гимназий дореволюционной России, были разделены на мужские и женские.
Инициатором введения раздельного обучения был Сталин. Раздельное обучение преследовало цель воспитывать девочек и мальчиков с разной ролью в обществе: мальчиков — как воинов и бойцов тыла, а девочек — как матерей и воспитательниц. Раздельное обучение было введено в 1943 году и просуществовало до 1954 года.
Мне было лет восемнадцать – возраст, когда появляется повышенный интерес к лицам противоположного пола. А наступившая весна этот интерес подогревала.
Страна отмечала «День международной солидарности трудящихся 1 Мая» и калужане вышли на праздничную демонстрацию. Демонстранты выстраивались на улице Сталина, примыкавшей к площади Ленина, где находилась трибуна. По установившемуся порядку впереди находились школьники, учащиеся ФЗО, студенты техникумов и институтов, а уже за ними трудящиеся учреждений, организаций и предприятий.
Я был студентом техникума и в техникумовской колонне уже несколько раз участвовал в праздничных демонстрациях. Промаршируешь мимо трибуны, где стоят городские власть предержащие, покричишь ура и всё, а мне очень хотелось увидеть прохождение всех демонстрантов от первой колонны и до последней. И я, незаметно улизнув из техникумовской колонны, прошел в конец улицы Сталина, где она примыкала к площади Ленина, и смешался там с другими зрителями. Выбранное мною место было удачным: с него можно было увидеть всех демонстрантов при их прохождении к площади.
Напротив того места, где я стоял, находилась шумная группа школьниц Первой образцовой женской школы. Я с любопытством их разглядывал: девчонки как девчонки, ничего особенного, когда вдруг в центре группы увидел девочку, которая поразила меня своей красотой. Нежный цвет лица, большие серые глаза, стройная изящная фигурка, длинная русая коса, украшавшая её головку, - всё у неё было прекрасным. Впрочем, это была уже вполне сформировавшаяся девушка лет шестнадцати-семнадцати. Наверное, она учится в девятом или десятом классе, - подумал я. На девушке, как и на других школьницах, была школьная форма: коричневое платье с белым кружевным воротничком и белый фартук. Девушка оживлённо переговаривалась со своими подружками и чему-то задорно смеялась. Её звонкий смех доносился до меня, и я почувствовал какое-то необъяснимое волнение. Я неотрывно смотрел на неё – как же она хороша! Вот бы с ней познакомиться! Но как?..
Тут ко мне обратилась стоявшая сзади меня молодая женщина, с просьбой пропустить её сынишку вперед. Я потеснился, мальчик встал впереди меня, а женщина рядом. Оказалось, что мальчик был моим тёзкой, и в связи с этим у меня с женщиной состоялся короткий разговор. Но к нему я не был склонен, поскольку всё моё внимание было обращено на незнакомку, и женщина не могла этого не заметить. Она спросила, не заинтересовала ли меня девушка с косой. С косой в группе школьниц была только одна девушка – моя незнакомка. Как она догадалась? – подумал я и повернулся к женщине. Она улыбнулась и сказала, что эту девушку она знает, и назвала её имя и фамилию. Вот так сюрприз!
Вдруг заиграла музыка, и демонстранты двинулись к площади, двинулись и школьницы, и вскоре я потерял девушку из виду. Я спешно попрощался с женщиной и своим тёзкой, и чтобы снова увидеть девушку, обогнул квартал и поспешил к Ленинскому скверу, к которому выходили демонстранты после прохождения через площадь. Но опоздал, школьники, достигнув сквера, уже разошлись. Я вернулся на улицу Сталина, но женщины с мальчиком там уже не было.
Все последующие дни я только и думал о незнакомке. Мысли о ней не выходили у меня из головы. Я мечтал о том, как мы с ней познакомимся, как подружимся и будем гулять по вечерним улицам города. «Мечты, мечты, где ваша сладость?», - вспоминались мне слова великого поэта. Сладости пока не было, да и будет ли?..
Имя и фамилия девушки мне были известны, но я не знал её адреса. Адрес могла знать та женщина с мальчиком, и я казнил себя за то, что не расспросил её, не выяснил, что еще она знает о девушке.
Как теперь её найти? И посмею ли подойти к ней, если вдруг встречу, посмею ли заговорить и найду ли нужные слова? Но хотя бы увидеть её снова! И несколько раз, надеясь на случайную встречу, я дежурил возле школы, в которой она училась, но, увы, безуспешно.
А вскоре нашу группу отправили на преддипломную производственную практику в Харьков. Но и там я грезил своей незнакомкой. Потом её образ стал стираться, она приходила ко мне в виде какого-то прекрасного видения, и я испугался, что при встрече могу её и не узнать. Тогда-то я и решил, что надо послать ей письмо, написать о том, когда и где я впервые её увидел, написать, что она мне очень понравилась, и что мне очень хотелось бы с ней переписываться. А если переписка завяжется, то произойдёт и личное знакомство, а за ним могут последовать встречи и расставания.
Но куда послать письмо? Её адреса я не знал. И тут пришла спасительная мысль – ведь письмо можно послать на школу. Так и было сделано: письмо я написал и отправил с твёрдой уверенностью, что оно не попадёт в чужие руки, а будет получено адресатом. Сталинскую Конституцию СССР я изучал еще в школе, и право граждан на тайну переписки мне было известно. Но как я ошибался! Как был наивен!..
Вскоре пришло письмо от мамы, в котором она сообщала, что моё письмо к девушке наделало в школе много шуму, но все подробности она расскажет, когда я вернусь с практики. Я не мог понять, по какой причине письмо наделало много шуму, мучился в догадках и не мог дождаться окончания практики.
И вот что по возвращении домой я узнал.
Первая образцовая школа была образцовой во всём: и в учёбе, и в дисциплине. Школа в какой-то мере напоминала институт благородных девиц. Школьницам не разрешалось иметь нескромную прическу, носить излишние украшения, предъявлялось строгое требование вести себя прилично и достойно не только в школе, но и вне её.
Конечно, классных дам, надзирающих за поведением учениц, не было. Но их роль успешно выполняли классные руководительницы. Директором школы была известная своей строгостью и бескомпромиссностью дама, не имевшая своих детей. В школе ею насаждалась железная дисциплина, и любые отклонения от нормы поведения, как школьниц, так и преподавателей, пресекались на корню. Особое внимание уделялось идейно-политическому и нравственному воспитанию учениц, их моральному облику, добродетели и целомудрию. Принимались меры и к исключению отрицательного воздействия на учениц извне, а также к недопущению нездоровых взаимоотношений старшеклассниц с лицами противоположного пола.
Моё письмо к адресату не попало. Секретарь школы, получавшая и разбиравшая почту, решила, что прежде, чем передать письмо школьнице, его надо, на всякий случай, показать директору школы.
С этого и начался переполох. Факт поступления письма ученице от лица мужского пола был расценен, как чрезвычайное происшествие, а это требовало разбирательства и принятия мер.
Письмо было вскрыто и прочитано. И хотя в его содержании не было ничего аморального, директор всполошилась: как возможно, чтобы ученица образцовой школы имела переписку с каким-то мужчиной! Это аморально и чревато опасными последствиями,
Была вызвана классная руководительница. На вопрос, как учится и ведёт себя её ученица, и нет ли к ней претензий, классная руководительница доложила, что девушка отлично учится, скромная, дисциплинированная, из хорошей семьи, никаких претензий к ней не имеется.
Но директор тут же усомнилась: ученица не может быть скромной, если в голове у неё не учёба, а кавалеры. И повелела вызвать виновницу к себе в кабинет.
Девушка, встревоженная неожиданным вызовом к директору, ломала голову: что могло послужить поводом для вызова? Обычно на ковёр к директору вызывали нарушительниц дисциплины, двоечниц и прогульщиц, но к этой категории она не относилась, да и никаких школьных правил вроде бы не нарушала.
Не успела девушка войти в кабинет, как директор, потрясая письмом, обрушилась на неё с вопросами: кто прислал ей это любовное письмо (хотя в письме ни слова о любви)? кто его автор? давно ли она имеет с ним связь? И почему письмо пришло на школу, а не на её домашний адрес? - значит, свою аморальную связь она от родителей скрывает.
Девушка, ни сном, ни духом не ведавшая, о чём идет речь, и, не понимая, каких признаний от неё ожидает директор, что-то залепетала, её охватила нервная дрожь, на глаза навернулись слёзы.
Но допрос продолжался: какие у неё отношения с этим… (тут директор запнулась, подыскивая нужное слово) с этим аморальным типом, морочащим голову школьницам? где она с ним познакомилась? что о нём знает?
Девушка, вытирая выступившие слёзы, с недоумением смотрела на директора. Потом обернулась к классной руководительнице с надеждой получить от неё пояснения, но классная руководительница молчала.
На слёзы девушки директор не обратила внимания. Слёзы у учениц видела не впервые. Но когда она стала упрекать ученицу в нарушении морального облика советского человека и что своим аморальным поведением она позорит образцовую школу, и еще добавила, что ей еще рано думать о кавалерах, а, прежде всего, надо думать об учёбе, девушка разрыдалась.
Тут директор смягчилась, перестала упрекать девушку и отпустила её, бросив вслед: Иди и поплачь, но знай, что разговор с тобою не окончен, а о твоём поведении будут поставлены в известность твои родители.
После этой экзекуции над без вины виноватой девушкой классной руководительнице было поручено выяснить, кто является автором письма, что сделать было не сложно, поскольку на конверте имелись мои фамилия, имя и домашний адрес. Было выяснено, что я являюсь студентом техникума, характеризуюсь там положительно, и что мой отец работает в горкоме партии.
Директор школы позвонила отцу на работу и имела с ним долгий разговор, в содержание которого отец меня не посвятил. Но, по всей видимости, в обиду, он меня не дал. Мне же сказал, что в моём поведении не видит ничего предосудительного и полностью меня поддерживает.
Такая вот приключилась история. Чем она закончилась и вызывала ли директор школы родителей девушки на разговор, я не знаю.
Так был взят под сомнение упомянутый мною в начале рассказа «облико морале» скромной и хорошей девушки. Не было ли это примером лицемерия и фарисейства? Но в те годы такое явление не было исключением.
Мне было очень жаль пострадавшую по моей вине девушку, и я считал, что обязан перед ней извиниться, но как её найти? И мог ли я после всего случившегося рассчитывать на встречу. Несомненно, девушка должна была испытывать ко мне неприязнь, наверняка, ругала меня и, возможно, даже ненавидела… Послать ей на школу еще одно письмо, но уже с извинениями, я не решился.
А могла бы такая история случится в мужской школе, в которой, наверняка, были иные порядки без пресловутого навязанного "облико морале"? Главное - выполнять христианские заповеди,- считают и верующие, и атеисты. Их надо насаждать в школе будь она - общей, женской или мужской.
Finita la commedia!