Страсти-мордасти

Владимир Милов Проза
 – Здравствуй, теть Вер! – русоволосый четырнадцатилетний крепыш, сын Ольги Зябликовой – соседки по лестничной клетке, чуть было не впечатал Веру Белугину в стену, спускаясь вниз со своим велосипедом. Вот сорванец, не мог подождать, пока она поднимется на площадку, тем более что до квартиры ей оставался последний лестничный пролёт.
– Здравствуй, Гриша! – улыбнулась Вера, втянула в себя живот и от этого, напротив, увеличилась в бюсте, прижалось к прохладной, грязно-зеленого цвета стене подъезда, стараясь защитить собой целлофановый пакет с продуктами.

Гриша, громыхая по ступенькам колесами велосипеда, умчался на улицу, оставив после себя еле уловимый запах только-только начавшейся распускаться юности. Он чем-то походил на пестуна-медвежонка: здоровый, сытый, добрый и глупый, но уже с ярко выраженным мужским началом. Но он хоть и рявкает басом, а ещё ребенок.

Белугина сделала пару шагов вверх по лестнице и вспомнила, что среди шума спускаемого велосипеда ей почудился какой-то легкий треск. Она заглянула в пакет – и точно: зацепил-таки Гришка купленные в магазине яйца. Опасаясь, что месиво желтков и белков потечет на сахар и крупы, Вера достала пакет с яйцами и понесла их отдельно, в свободной руке, стараясь не заляпать модные босоножки. На серых ступеньках зазолотись пятна желтка. Пока искала ключи, открывала квартиру, возле входной двери натекла небольшая лужица. Хорошего настроения как не бывало. А тут ещё выяснилось, что муж дома и вместо того, чтобы встретить жену на пороге, он, как ребенок, играет на компьютере в танки. И не просто играет, а устроил ещё по скайпу конференц-связь с такими же, как он, великовозрастными лоботрясами, у которых ещё не отыграло в одном месте детство.
– Стой, не высовывайся! Прячься за этим сараем. Смотри на тринадцать часов, там, похоже, самоходка. Обходи с Востока!
Доносились приказы мужа до слуха Веры, пока она на кухне выкладывала продукты и думала, что делать с этими проклятыми яйцами: выбросить ли весь пакет в помойное ведро или что-то постараться отсортировать и спасти.
– Верочка, это ты? – долетел до кухни голос мужа.
– Нет, генерал Гудериан! Мог бы и встретить.
– Извини! Сейчас доиграю – приду! Поставь, пожалуйста, чайник!

Но на этом неприятные «сюрпризы», способные расшатать самую здоровую психику не закончились: с лестничной клетки послышался противный, как звук стоматологической бормашины, визгливый женский голос:
– Вот что за народ! А ещё уважения к себе требуют, свиньи, нагадили и теперь ждут, пока эту яичницу по квартирам люди не разнесут.

Хотя тесситура голоса постоянно менялась, словно примеряясь, в каком диапазоне ей удобнее всего издавать вопли, и никак не могла определиться с этим, но узнать его обладательницу правдорубку Верочке не составило особенного труда. Это была мать того самого «медвежонка-крепыша» Ольга Зябликова, школьная подруга самой Белугиной. Вот гадина, разоралась на весь дом! Но соседка, как борзая, уже взяла след, комментируя каждый свой шаг, пока, наконец, не подошла к квартире Белугиных.
– Понятно, – каким-то нехорошим тоном сказала соседка и хотела уже было удалиться, но просчиталась, ибо для Верочки было абсолютно непонятно то, что для Зябликовой «понятно». Непонятны были те выводы, которые сделала относительно неё соседка-подруга.
– Что тебе понятно?! – Верочка распахнула входную дверь и, как танк ИС-7 из игры её мужа, грозно двинулась на Олечку. Подруга, опешив от такого напора, начала робко маневрировать задним ходом по лестничной клетке, пока не уперлась спиной в дверь своей квартиры. – Что тебе понятно? – зловещим шепотом, напоминающим шуршание гусениц по гравию, повторила Белугина свой вопрос. Верочка собралась с духом и решила дать отпор агрессору:
– Понятно, что кто-то из вашей квартиры яйца расколол, а убирать будет Пушкин А.С.
– Убирать будешь ты! Потому что это твой сын-балбес своим велосипедом расколол мне эти яйца. Подожди, я тебе сейчас пакет с ними принесу вместе с чеком, а ты мне деньги – за три десятка.


– Это почему же мой сын балбес? Он в школе на «четыре» и «пять» учится и уже юношеский разряд имеет по вольной борьбе, а твой, кроме компьютера, ни хрена не знает, как газовую плиту зажечь – в «Гугле» справляется. Уши наушниками заткнет, ни «здравствуй» тебе, ни «до свидания». Тоже мне благородное семейство. Отдам я тебе деньги – мы не такие жмоты, как вы.
– Это почему же мы жмоты?
– А потому, что, когда деньги на асфальт для стоянки собирали, твой программист сказал, что у него гараж есть. Какого же черта его джип под моими окнами делает, да ещё на моём месте?
– «Твоё место» у тебя к квартире, а всё, что вокруг дома, – муниципальное.
– Муниципальное? А кто его облагораживал, кусты пилил, пни корчевал, асфальтировал?
– Ты лучше спроси, кто бутылочки стограммовые из-под коньяка на газон из окна выбрасывает?
– И кто же?
– Твой муж – спецназовец-алкаш. Он после каждой командировки упаковками коньяк покупает и прячет от тебя в антресоли в чемодане из-под перфоратора…
– А ты откуда знаешь, сучка блудливая? – чувствовалось, что ещё мгновение, и дамы вцепятся друг другу в волосы.

Эх, не надо было этого Верочке говорить.

Как-то раз спецназовец – муж Олечки – буквально силком затащил Верочку к себе в квартиру и предложил выпить рюмочку коньяка с шоколадкой за его благополучное возвращение из Осетии. Посидели на кухне полчаса, выпили, тогда-то он и «засветил» свой тайник. Но это было все чисто и целомудренно, по-соседски, а вот поди теперь докажи. Но её публично оскорбили – этого стерпеть Белугина не могла, тем более муж был дома и наверняка всё слышал:

– Блудливую сучку ты в зеркале увидишь. Я удивляюсь, как твой вояка ещё не открыл на дому производство пантокрина – деньги бы рекой потекли. Только он в командировку – ты сразу маму свою сюда с Гришкой сидеть и работать в две смены. Странно, что его командировки совпадают с пиком твоей трудовой активности.

После такого безапелляционного заявления Белугиной на сцену вышел и сам бравый спецназовец. Ни Ольга, ни Вера не догадывались о его присутствии дома: у него обычно то учения, то лечения. Он был трезв и зол:
– Я не понял, какой курице тут первой шею свернуть?

Тут и муж Верочки, видимо, пройдя очередную миссию в танки, робко высунул голову из-за двери. Спецназовец схватил его мощной рукой за шиворот и выволок на лестничную клетку. Страсти накалялись. Дамы начали визжать, программист – верещать, вояка материться. И вдруг раздался выстрел, на всех присутствующих с потолка посыпались дробь и штукатурка. Все, замерев от ужаса, обернулись и увидели на пороге своего соседа – Сергея Петровича, вернее, тень – призрак своего соседа, скелет, обтянутый желтой кожей, с заостренным носом, облаченный в женский халат своей покойной жены, с двустволкой в руках. Оба ствола ружья ещё дымились.

Сергей Петрович был старожилом этой «хрущевки», он помнил маленькими детьми и Верочку, и Олечку. И они помнили и его, и его покойную супругу Ксению Павловну – свою учительницу физики, причем его-то помнили хорошей памятью – был такой в их доме инженер-оружейник, ещё в их школьные годы у него было около сотни изобретений. Но как-то давно об этом все дружно забыли, ходили слухи, что у Сергея Петровича после смерти жены обнаружили рак чего там «четвертой степени», но где он – в больнице или дома – никто не интересовался, а оказывается, он тихо угасал через стену от Верочки.
– Дети, дайте мне умереть спокойно. Очень вас прошу… Я уже слышу непробудную тишину, – шепотом попросил он, но этот шепот прозвучал как колокольный набат.

Все от этого тихого голоса опешили. Даже спецназовец, с которым никогда не разговаривали полутрупы, облился холодным потом. Все беззвучно, как тени, разбрелись по квартирам.

Через час уже Верочка, отмыв лестницу, толкнула незапертую дверь квартиры Сергея Петровича – оказывается, та всегда была не заперта, и обнаружила там Олечку. Соседка мыла на кухне посуду, размораживала холодильник и чистила клетку канарейки, а из красного угла на всю эту картину как-то грустно и устало со старинной иконы смотрел Спаситель. Его лик был светел и печален. Подруги ничего не сказали друг другу, а лишь обнялись и заплакали. Нужно было теперь как-то с этим жить.
23. 01. 17 г.