Рассказ-быль
Близ хутора Недреманный, при подъезде к Ставрополю, на пригорке стоят коронованные солнцем пять пирамидальных тополей. Стоят по росту, как солдаты в строю. Один самый высокий, другие поменьше. Тополя похожи на зеленые факелы, взметнувшиеся к небу. Их посыпают снегом метели, продувают промозглые ветры, заливают дожди, не щадит палящий зной лета. Но они тянутся к небу – высокие, могучие, меняя по весне пожелтевшую листву на клейкие зеленые побеги.
А поодаль, на том же пригорке, стоит шестой тополь – пониже других деревьев, немного пригнут к земле, и кажется, что он бежит за красавцами-тополями, словно хочет догнать их.
На хуторе живет легенда, связанная с этими тополями, которая передается из уст в уста. И каждый, кто слышит эту правдивую историю времен Великой Отечественной войны, замолкает с растревоженным сердцем. Минута молчания повисает в звенящей тишине.
С вечера давило сердце. Екатерина Матвеевна так и не уснула всю ночь, просто забылась на время. Какое-то неясное, тяжелое предчувствие острым холодком саднило в груди.
Она распахнула окно. Дохнуло свежестью июньской ночи. На небе сияла золотая россыпь звезд, обещая погожий, солнечный день.
Екатерина Матвеевна взглянула на будильник – три часа ночи. Подошла к кровати младшего сына Алеши. Семнадцать лет, а спит, как ребенок. Одеяло на полу. Подняла, укрыла. Тут же, на полу заметила тетрадку. Подумала: «Влюбился! Стихи пишет…».
Четверо старших сыновей своими семьями живут. Теперь вот и Алешка, которого она все еще считает маленьким, влюбился. Ну что ж, Надя – хорошая девушка, работящая и лицом пригожа. Внучат нарожает, будет с кем старость коротать.
Екатерина Матвеевна легла, но сон не шел. В памяти пронеслась вся жизнь. Вспомнила, как они с Петей под венцом стояли, как в свадебной телеге по селу ехали, как любил ее до самого горького часа, когда на лесоповале его бревном придавило. Одной пятерых мальчишек пришлось поднимать.
Прокричал петух. Пора вставать, доить Зорьку.
Утро было росистое. На цветах в палисаднике, как алмазы, сверкали капельки росы. Огромное, красное солнце стремительно поднималось из-за горизонта, заливая землю розовым сиянием.
Екатерина Матвеевна взяла подойник и пошла к Зорьке. А дальше все было, как в страшном сне. Не крик, а вопль, застрявший в горле соседки: «Война!»
Гвалт, суета, паника, мальчишки, атакующие военкомат.
Алешка первым побежал – не взяли: не дорос еще.
Новобранцев провожали всем селом. Иван, Федор, Павел, Емельян – четыре сына Екатерины Матвеевны стояли в строю. Жены их захлебывались от рыданий. Дети цеплялись за подолы матерей и тоже ревели навзрыд.
Мать не плакала. Стояла окаменевшая от горя, как изваяние. Молча гладила головы сыновей, прижимая их к высох- шей груди, и поспешно крестила каждого.
Через две недели, вслед за братьями, ушел на фронт и Алеша. Как уж ему удалось уговорить военкома, осталось тайной. Радостный прибежал он из военкомата, собрал вещи, обнял мать за плечи:
–Я обязательно вернусь, мама! – проговорил он с горящими глазами, покрывая поцелуями ее лицо. – Чем я хуже братьев? Теперь мы вместе будем бить фашистов!
Он взял с тумбочки тетрадь со стихами, хотел положить в вещмешок, но потом передумал, протянул матери.
–Пусть дома меня дожидается! – Алешка улыбнулся и обнял мать.
Она припала к широкой груди сына, забилась в рыданиях, дала волю слезам.
Дни полетели, как листки с календаря.
От непосильной работы в поле, от усталости и напряжения Екатерина Матвеевна просто с ног валилась. Всем хутором убирали урожай, вязали снопы, подбирая каждый колосок.
Первая похоронка пришла на Ивана. Писали, что погиб он под Брестом и похоронен в братской могиле.
Стояла золотая осенняя пора. Тянулись к югу журавли, и казалось матери, что летит в этой стае душа Ванечки.
Неделю она лежала почти без чувств. Руки и ноги были, как плети. Вставала только, чтобы Зорьку подоить.
По ночам Екатерина Матвеевна думала о том, что теперь ее старший сын далеко от дома, наспех захороненный, вместе с другими бойцами, которых тоже никогда не дождутся матери.
Пошла Екатерина Матвеевна к директору лесхоза Пантелею Захаровичу, попросила молоденький тополек, чтобы посадить в память о сыне.
– Может, помочь тебе, Матвеевна? – спросил Пантелей Захарович, с сочувствием глядя на женщину, стоящую перед ним в черном платке. – Я сейчас позову кого-нибудь.
У самого Пантелея Захаровича из-за диабета отняли ногу. Он ходил, тяжело опираясь на костыли, и был единственным мужчиной на хуторе, не считая деда Антипа и его подслеповатого друга Петровича.
–Нет, я сама, – тяжело вздохнула мать.
Был вечерний час. Солнце садилось за край леса, разбрасывая по небу золотистые лучи. Екатерина Матвеевна выкопала яму, бережно опустила в нее тополек, смахнула слезу. Она долго еще стояла возле саженца, вспоминая первенца Ваню.
Всю неделю мать каждый вечер поднималась на пригорок, поливая деревце, чтобы не засохло.
Тополек принялся, зазеленел весной. Но новая беда уже стояла у ворот.
Опять пришел конверт с суровой печатью. Из-за слез Екатерина Матвеевна не могла читать. Позвала соседку.
«Ваш сын Сухоруков Федор Петрович, верный воинской присяге, пал смертью храбрых в бою за Родину», – прочитала соседка тихим, дрогнувшим голосом.
Матери показалось, что у нее остановилось сердце. Лицо соседки расплылось, как в тумане. Слова доносились, как сквозь вату. Она соскользнула с табуретки и упала без чувств.
Вечером к ней зашел Пантелей Захарович.
– Крепись, Матвеевна! – он виновато посмотрел на нее, словно был причиной этого горя. – Всем сейчас тяжело. Вон, у Кирьяновны муж погиб, а у них трое ребятишек, мал мала меньше. У Прохоровых Степан без вести пропал…
Мать смотрела на директора лесхоза невидящими глазами.
Пантелей Захарович присел на табурет, взял письмо:
«18 июля 1942 года связист 308-й стрелковой дивизии Сухоруков Федор Петрович под огнем противника выполнял задание по восстановлению связи. Когда он искал место обрыва провода, осколком мины его ранило в плечо. Превозмогая боль, связист дополз до места обрыва и был вторично ранен: вражеской миной раздробило руку. Теряя сознание, не имея возможности действовать рукой, сержант сжал концы провода зубами. По его телу прошел ток. Связь была восстановлена, но связист умер с зажатыми в зубах концами телефонного провода. Сухоруков Федор Петрович посмертно награжден орденом Отечественной войны II степени. Похоронен с воинскими почестями в деревне Цыбинка под Сталинградом».
Тяжело переживала Екатерина Матвеевна смерть сына. Она ждала осени, чтобы посадить в память о Федоре тополек.
Дождь смыл пурпурную красу с деревьев и кустарников. Только одинокие березки, еще не обитые ветром, горели золотом.
Мать посадила тополь, полила его и долго стояла на пригорке, наблюдая за полетом птиц. Они кружились высоко в небе и, казалось, задевали крыльями облака.
«Ну вот, Феденька, теперь ты стоишь рядом с братом!» – прошептала про себя Екатерина Матвеевна и побрела домой.
Потянулись будни, наполненные тревогой. Стоя у репродуктора, установленного на здании сельсовета, мать вместе с другими хуторянами, цепенела от голоса Левитана, ловила каждое слово.
Как она ждала писем с фронта от сыновей – не передать! Но почтальон Полина при встрече только отрицательно качала головой.
Написала сестра с Урала:
«Держись, Катерина! Сейчас у всех горе. Мой Григорий погиб в бою под Ельней 8 сентября 1941 года. Ты, наверное, слышала, какая кровавая мясорубка была там. Плачу по ночам, я не знаю даже, где его могила. Работаю на военном заводе. Коля тоже со мной. На работу ходит с табуреткой, так как до станка не достает. Крепись, родная!»
«Господи, что за война такая проклятая? Ведь Коле всего десять лет!» – подумала Екатерина Матвеевна.
Она попарила руки в отваре картофельных очисток, смазала ссадины осадком постного масла, а наутро опять пошла в поле корчевать замерзшую в снегу свеклу.
По дороге домой ее догнала Полина. Она молча протянула матери солдатский треугольник. Екатерина Матвеевна задрожала: почерк на письме был незнакомый.
Присела на занесенную снегом лавочку у соседнего дома и сквозь пелену слез начала читать: «Дорогая Екатерина Матвеевна! Пишет вам однополчанин Вашего сына Павла – Семен Федорцов. Мы с ним вместе воюем с первого дня и дали клятву, если с кем-то из нас что случится, сообщить родным.
Осенью 1943 года в составе 4-го Украинского фронта мы форсировали реку Молочную. С рассветом на наш батальон обрушился ливень огня. Снаряды и мины рвались всюду. Был убит наводчик орудия. Два осколка впились в тело Павла. Истекая кровью и превозмогая боль, он приник к прицелу пушки. Два танка шли прямо на него. Павел произвел выстрел – неприятельский танк замер на месте, пламя охватило его. Второй танк тоже вспыхнул. Соседними орудиями были подбиты еще три танка. Остальные машины повернули назад. Когда атака была отбита, Павла на носилках отнесли в санитарную часть. Замполит сказал, что за этот подвиг его наградили орденом Красной Звезды, но больше я о друге ничего не знаю. Мы пошли дальше с боями…».
Подошли женщины, возвращающиеся с поля.
–Не отчаивайся, Катя! Поправится твой Павел, вот увидишь! Он у тебя орел, косая сажень в плечах, настоящий русский богатырь! Так что не оплакивай его раньше времени.
Екатерина Матвеевна перекрестилась, встала, но идти не могла: силы оставили ее.
–Вы идите, я догоню, – слабым голосом произнесла она. Дул колючий северный ветер. Снежинки, превратившиеся в осколки льда, хлестали в лицо. Екатерина Матвеевна не помнила, кто помог ей дойти до дома.
Наконец пришло долгожданное письмо от младшего Алёши:
«Мама! Родная моя! Не было возможности написать раньше – тут такие тяжелые бои идут! Всего не опишешь. Очень страшно, мама! Три дня назад мы вели бой под Смоленском. Везде рвались снаряды. Было столько пожаров, что ночь превратилась в день. Горели перевернутые автомобили. Рушились еле держащиеся после бомбежки здания. На моих глазах карниз упал на мостовую. Снаряд попал в конюшню. Лошади с пылающими хвостами и гривами вырвались из огненного ада и бежали. Дымная пелена рассеивала свет. Казалось, что горят облака. Моего товарища Андрея Савенко убило взрывной волной. Если погибну, то погибну за Родину и за тебя, дорогая мамочка! Но я постараюсь выжить! Береги себя! Любящий тебя сын Алексей».
«Алексей, Алешенька, сынок! – причитала мать, крестясь перед образами. – Храни тебя, Господь!»
Весна наступила сразу – дружная, долгожданная. Опушилась старая липа. Все зазеленело, зазвенело. В воздухе стоял сладкий запах молодой листвы.
И вдруг – письмо от Павла. Не поверила своим глазам, расцеловала почтальона Полину.
«Мамочка, родная моя! После госпиталя я снова пошел на фронт. Бои идут жестокие, кровопролитные. Если бы ты знала, как сражаются наши бойцы! Я награжден медалью «За Отвагу». Должен получить орден Красной Звезды. Если умру за Родину, то буду орденоносцем. На днях взорвалась мина, убила двух моих товарищей. Я остался жив, только поседел после того боя. Когда вернусь, ты меня и не узнаешь! Обо мне не тревожься. Очень жаль, что нашим садом некому заняться. У нас ведь такие чудесные яблоки...»
Екатерина Матвеевна вышла за калитку.
Голубая лазурь разлилась по небу. Все просыпалось к жизни. Всюду зеленела молодая трава. Дышала земля, проклюнулись лютики.
Улыбнувшись солнышку, женщина залюбовалась картиной весеннего пейзажа. Непроглядная тоска на миг отступила. Ободренная словами Павла, мать еще не знала, что ее сын погиб, как герой, в жестоком бою на Курской дуге, и что она будет поливать слезами уже третий тополь.
В сентябре снова пришло письмо от Алеши.
«Милая мама! Вчера у нас в части был праздник. Нашему корпусу вручили гвардейское знамя. Мы нанесли тяжелый удар немцам под Бобруйском. Хочется, чтобы 1944 год был последним годом войны. Теперь враги поднимают руки перед нами, молодыми солдатами в запыленных гимнастерках».
Письмо читали всем хутором, передавая из дома в дом. Той же осенью приехал на хутор исхудавший солдат с перевязанной рукой. На обросшем щетиной лице тускло светились измученные глаза. Из-под распахнутой шинели виднелась тельняшка.
Женщины бежали за ним по улице, забрасывая вопросами:
«Солдатик, ты там моего сыночка не видел? Мужа не встречал?»
– Не встречал, – устало отвечал солдат, – я с Емельяном Сухоруковым в одном полку служил. Проводите меня к его матери.
Все вместе зашли в хату к испуганной Екатерине Матвеевне. Женщины жались к стене, слушая рассказ солдата:
–Наш батальон морской пехоты попал под обстрел вражеских пушек и пулеметов. Емельян израсходовал все свои гранаты. Остались две бутылки с горючей смесью. Он высунулся из окопа и размахнулся, целясь бутылкой в ближайший танк. В это мгновение вражеская пуля разбила бутылку, поднятую над его головой. Емельян вспыхнул, как живой факел…
Солдат уронил голову на сжатый кулак. Скупые мужские слезы брызнули из глаз. Женщины тоже плакали.
–Простите меня, мать, – солдат припал запекшимися губами к морщинистой руке Екатерины Матвеевны. – Ваш сын погиб, как герой. Представлен к высокой правительственной награде.
Мать встала во весь рост – высокая, худая. Серая вязаная кофта. Темная прямая юбка. Седые волосы, собранные на затылке в жиденький пучок. Молча повязала на голову черный платок.
«Емелюшка, сынок, неужели? – шептала она, глотая слезы. – Быть такого не может»…
–Ты, наверное, голодный, сынок? – спросила мать, выставляя на стол лепешки из лебеды и крапивы, вареную в мундире картошку. Она взяла с печки медный чайник, заварила чай из сушеной моркови, подвинула к солдату.
Всю ночь он слышал ее глухие рыдания. Наутро Екатерина Матвеевна проводила гостя до околицы, а сама пошла за новым саженцем.
Надо было торопиться. Пчелы кружились над цветущими абрикосами. Набухали почки на сирени. Тополек мог и не приняться. Но он встал рядом с деревьями-братьями, уцепился корнями за землю, и вскоре зазеленел под лучами ласкового солнца.
Полина опять вручила ей долгожданное письмо от Алеши.
«Мамочка, любимая моя! Пишу тебе прямо под обстрелом зенитных пушек, под грохот рвущихся снарядов. Фронтовая жизнь тяжела и сурова. Вражеские самолеты бомбят нас, обстреливают из пушек и пулеметов. Но и им, стервятникам, достается от нас. Мама, сегодня видел тебя ночью во сне. Только засну, опять вижу. Знай, мама, я до последнего дыхания буду с тобой!
Я вернусь, мама! С Надей мы такую свадьбу закатим, весь хутор ахнет. Береги себя! Твой сын Алексей».
Екатерина Матвеевна поднесла к губам письмо, поцеловала пахнувшие порохом строчки.
Ночью чудилось ей, что Алеша вернулся, в окно стучится.
«Мама, я живой!» Она обнимает его. А Надя уже в фате… Проснулась в холодном поту.
И снова, как тихая вдова, пришла осень. Небо стало похожим на тонкий лед. В воздухе витала печаль ушедшего лета, сыплющихся листьев. Природа после лета худая, зябкая. Птицы в небе, как чаинки.
Впереди была стылая зима. А за ней – победная весна сорок пятого года.
Уже все дышало радостью скорой Победы. Но еще погибали в последние дни войны наши солдаты.
От случайной пули немецкого снайпера, засевшего на втором этаже здания в Берлине, погиб Алексей Сухоруков.
Когда Екатерина Матвеевна узнала об этом, сердце ее стало как камень.
Весь хутор ликовал, празднуя Победу. А она, безутешная в своей печали, лила горькие слезы, оплакивая сыновей.
Теперь на пригорке росли пять серебристых пирамидальных тополей.
Люди видели, как мать, из года в год, в любую погоду, поднималась на холм. Она подолгу стояла там, обнимая каждый тополь, припадая морщинистой щекой к стволам.
Тополя росли, а мать старела в горе и слезах.
Екатерина Матвеевна умерла в год тридцатилетия Великой Победы. Хоронили ее всем хутором. Вереница школьников несла на атласных подушечках ордена и медали сыновей, которые Екатерине Матвеевне вручали в военкомате. И каждый раз, целуя ей руку, военком говорил, что это и ее награды тоже, благодарил, что воспитала она своих сыновей патриотами.
Над могилой Екатерины Матвеевны прозвучали оружейные залпы, вспугнув стаю птиц.
В память о матери героев односельчане посадили на холме шестой тополь.
Смотришь издали и, кажется, что это мать бежит за своими сыновьями и никак не может их догнать.