ПРИЗРАК СКАЛЫ
Тот, кто рождён был у моря,
Тот полюбил навсегда
Белые мачты на рейде,
В дымке морской города,
Свет маяка над волною,
Южных ночей забытьё,
Самое синее в мире
Чёрное море моё,
Чёрное море моё…
М. Матусовский
Безмерно потрясающий сегодня был закат. Просто необыкновенный.
Уже давно каждый уход пламенной звезды за кромку моря, она провожала, как самый последний в своей жизни. Проснётся ли она утром, подарит ли ей судьба ещё один день, или же, наоборот — накажет новым днём — ей уже было не важно. Рубикон, где Софья Ивановна предъявляла претензии миру, оставлен далеко позади, и теперь она просто пыталась достойно выжить. Именно — «достойно», стало определяющим для бомжихи.
— Тот, кто рождён был у моря… - Тихонько напевала она, кутаясь в огромную камуфлированную синтепоновую куртку ниже колен, подаренную ей на рынке сердобольным продавцом, которая уже второй год спасала её от холода:
Море в далекие годы
Пело мне песни, как мать.
Море меня научило
Грозные бури встречать.
Дорог мне кубрик матросский,
Скромное наше жилье —
Самое синее в мире
Черное море моё.
***
Какие простые, но проникающие в душу слова, словно написаны они были о ней, девушке, рождённой у Чёрного моря…
Она появилась на свет вместе с песней почти одновременно. Ну, разве что Софья Ивановна — немного раньше. А в детстве все вокруг напевали незатейливый, но такой родной мотив.
Кто бы мог подумать, что песня пройдёт лейтмотивом через всю жизнь Софьи Ивановны, которая родилась в Анапе, где и прошла вся её жизнь. Сначала трудное военное и голодное послевоенное детство, затем юность.
Софья Ивановна, окончив Краснодарское музыкальное училище по классу вокала, устроилась сначала на работу в детскую здравницу родного города, затем в круглогодичный санаторий работником культмассового сектора, где и проработала до самой пенсии.
Культ массовиком она была замечательным, о чём говорили многочисленные грамоты, благодарности и дипломы. Как она любила петь! И как умела заразить окружающих своей любовью к песне! Какие она устраивала концерты самодеятельности! А после, и дети и взрослые санатория, разъезжаясь по своим городам в разные уголки необъятной страны, увозили в своей памяти мелодичные песни о Чёрном море и теплые воспоминания об интеллигентной, словно не от мира сего, Софье Ивановне, живущей в своей особой вселенной под названием «Творчество».
И всё у неё было как у людей — муж — мастер на железобетонном заводе. Сын — выросший и успешно окончивший школу, а затем институт, заведя семью, уехал на постоянное место жительства в Израиль — на историческую родину своей жены.
***
Бомжиха вздохнула. И зачем эти непрошеные воспоминания? Мотнув головой, она побрела к санаторию, где под стеной старинного здания, а ныне — столовой, лежали пластиковые мисочки с оставленной едой, которую щедро подкладывали пушистым любимицам отдыхающие и работники столовой. Рядом возлежали разномастные кошки уже устроившиеся на ночлег на тёплом коллекторе. Одна из них, бело-рыже-чёрная кошка, встрепенулась, с громким криком «Мяяя» бросилась навстречу Софье Ивановне и принялась ластиться.
— Лизонька, девочка моя, как я рада тебя видеть, — бомжиха схватив на руки, прижала к груди уличное животное, а затем, нежно приложив щеку к тёплой щёчке громко мурчащей кошки, зашептала то, что произносила при каждой встрече, — прости меня Лизонька, прости девочка, только ты у меня осталась…
Затем, осторожно опустив кошку на асфальт, Софья Ивановна взяла тарелку с остатками котлет и пюре, села на бордюр вытянув ноги в чёрных сапогах дутышах, достала пластмассовую ложку и принялась медленно трапезничать под громкое мурчание Лизоньки, разлёгшейся на её коленях. Остальные кошки вяло наблюдали за тем, как человек поглощает их еду. Они уже привыкли делиться с Софьей Ивановной, которая давно подозревала, что кошки специально оставляют ей часть еды в конце месяца, когда крохи пенсии заканчивались, и для неё начиналось голодное время.
В лучшие дни, когда Софье Ивановне удавалось самой раздобыть лишней еды, она приносила её кошкам и каждую угощала лично, следя, чтобы ни кого не пропустить.
Пенсии Софье Ивановне хватало еле-еле, а зимой и вовсе становилось туго, когда приходилось снимать дешёвую комнатку у сердобольной владелицы мини гостиницы, чтобы не погибнуть от холода.
На набережной было пусто. Зима по счастью выдалась тёплой и сегодняшний февральский день был тем самым так называемым «окном», когда холод отступал, и на улице было почти двадцать градусов тепла.
Стало совсем темно. Безлунное чёрное небо начало по одной выпускать звёзды. Софья Ивановна очень любила подобный момент откровения вселенной — когда целые созвездия проступали на чёрной глади неба. А вот и созвездие Ориона. Муж часто, гуляя с ней по набережной зимними вечерами, показывал ей на любимое созвездие, рассказывая о нём, о каждой его звезде. Они стояли в обнимку и им сияли светила загадочной вселенной.
Может где-то там, на Орионе обитает теперь его душа?
***
Муж умер, не успев выйти на пенсию, прямо на работе — от инфаркта. Софья Ивановна осталась совсем одна. Ну, почти одна. Кошка Лизонька скрашивала её унылые будни, да и то часто пропадала неизвестно где, обрекая свою хозяйку на одинокие вечера перед телевизором. Сын Софьи Ивановны уже несколько лет не подавал о себе весточки. Поначалу она ещё пыталась писать сыну, но письма возвращались со штампом, возвещающим, что адресат не верен. В милиции отмахивались от назойливой пожилой женщины, говоря, что не в их компетенции искать иностранных граждан.
Не прошло и месяца после смерти мужа, как грянула новая беда. Софья Ивановна осталась без жилья. Некто уже длительное время скупал соседние дома. Приходили и к Софье Ивановне мужчины в элегантных костюмах, с заманчивым предложением — поменять её дом в центре, возле Краеведческого музея, на квартиру в новостройках на краю города.
Конечно же, она отказалась. А куда сынок вернётся если приедет? Так и потеряются они окончательно, тем более, что Софья Ивановна вышла на пенсию… где сыночек будет её искать…
Однажды осенью к ней пришли судебные приставы и сказали, что по постановлению суда её дом был описан, и даже уже дважды продан, и чтобы она освободила дом в ближайшие двадцать четыре часа. Софья Ивановна повертела в руках бумагу с непонятным содержанием и, решив, что
всё это какая-то ошибка, качая головой, ушла в дом.
А на следующее утро к ней заявилась бригада рабочих. Здоровые молодцы, изъясняясь на ломанном русском, потребовали освободить чужое помещение. Ничего не понимая, Софья Ивановна начала складывать личные вещи в два баула. А тем временем, молодцы бесцеремонно выкидывали на улицу мебель, от чего та, падая, разлеталась, кололась, превращаясь в хлам.
Весь день Софья Ивановна в оцепенении провела на руинах вещей. Буря душевных эмоций и отрицания восприятия абсурдной действительности начали поднимать волны безумия в усталом мозгу пожилой женщины. Она сидела в кособоком кресле с отлетевшей ножкой, качаясь из стороны в сторону и глядя в одну точку, и бесконечно пела «Море меня научило грозные бури встречать… Море меня научило грозные бури встречать…». А мимо проходили редкие прохожие и с подозрением косились на странную женщину, больше похожую на городскую сумасшедшую, которая пела мелодичным голосом что-то о море.
Наступила ночь, Софья Ивановна накинула на себя одеяло, да так и забылась до утра, пока её не разбудили два полицейских:
— Это что вы себе тут позволяете? Сейчас же хлам с улицы убрать. Это вам курортная зона, а не хлев какой-нибудь.
— Ой, вот вы-то мне и нужны, — встрепенулась, обрадовавшись, Софья Ивановна, — представляете, меня же из дома выгнали, вот ещё и бумагу дали липовую. Что делается то?
Полицейские изучили документ, переглянулись и с сочувствием пожали плечами.
— Тут всё верно. Всё по букве закона. Шли бы вы отсюда, Свиридова. Не ваш это больше дом.
— Куда мне теперь? Идти то куда? — растерянно прошептала женщина вмиг осипшим голосом.
— Ну, не знаю. К родственникам идите.
— А у меня и нет никого.
— Идите в собес или ещё куда. Это не наше дело. Но чтобы через час вас здесь не было.
Конечно, сначала у Софьи Ивановны началась паника. И куда ей деваться? А вещи? Ну ладно мебель — старая уже, а одежда, постельное бельё, посуда? И обратиться то не к кому. Соседей нет. На работе за пять лет пенсии её уже и забыли, наверное. Друзей как-то тоже не нажила. И Лизонька пропала — как начали вещи выбрасывать, так та пулей выскочила из дома… «Где она теперь, кошечка моя?» — растерянно думала Совья Ивановна.
Куда теперь идти?
И тут она вспомнила, что ещё девчонкой ползала в схрон между скалами на высоком берегу за городом. Времена были тяжёлые, послевоенные, и пока родители работали в совхозе за трудодни, она после уроков уносилась с мальчишками на скалистый берег, за Лысую гору, в поисках приключений.
В те далёкие годы входы в тоннели были почти по всему берегу, вот и ползали в них. Некоторые пещеры были рукотворные — там добывали камни для строительства, — некоторые естественные. Но эта расщелина в скале только со стороны казалась причудой природы. Внутри у неё был сводчатый потолок, абсолютно ровные, гладкие стены и такой же ровный пол, присыпанный песком. От входа до спуска в глубину скалы пещера была длиной метров десять, а шириной метра три и была похожа на коридор, резко уходящий крутыми ступенями вниз. Маленькая Соня ни разу так и не решилась посмотреть туда, в чёрную бездну, где гулко отдаваясь, гасло эхо детского голоса. Мальчишкам тайную пещеру Соня не показывала. Это было её убежище, во время игр в прятки, её схрон, её сказочный дворец, в недрах которого исчезали голод, разруха и полное лишений полунищенское существование.
Соня выросла и на время забыла о пещере — началась пора экзаменов, работы, замужества — поползла рутина обыденной жизни. В течение времени большинство из расщелин и пещер завалили, засыпали, застроили. Но тот, схрон, что она когда-то нашла за Лысой горой, почему-то ещё остался. Словно никто не видел тонкой полоски чёрного лаза.
Однажды, много лет назад, Софья Ивановна даже ночевала там, когда муж пришёл домой по обыкновению пьяный и первый раз ударил её. Рыдая, она убежала на край крутого обрыва, начала спускаться к морю по козьей тропе почти отвесной скалы. И как только тогда не свалилась в пропасть? Но буквально по наитию оказалась в своём детском убежище, находившемся почти в центре спуска.
И на этот раз Софья Ивановна без труда нашла расщелину, спускаясь на сухощавых ногах по узкой тропинке практически отвесной скалы. Необъяснимая игра теней полностью скрывала лаз от внимания людей. И почему-то только она могла найти вход расщелину даже с закрытыми глазами.
Софья Ивановна с тяжёлым пыхтением забросила лёгкий баул с вещами и привязным к нему одеялу и подушкой внутрь, а затем и сама свалилась в пещеру. Упасть в пропасть не боялась — хуже, чем теперь — всё равно не будет. А так — лёгкий выход…
В пещере было сухо и очень холодно. Всё как в детстве. Разве что страшный спуск вглубь скалы теперь был слегка завален обвалившимися после землетрясений скальными породами стен, хотя ступени ещё видны.
За несколько раз, с безрассудно равнодушным риском для жизни, она перенесла всё необходимое в расщелину и села отдышаться. Последнюю сумку с жалкими крохами посуды она уносила, когда мебель уже сгружали в самосвал. Посмотрев на забор своего бывшего дома, сиротливо поёжившись, она поспешила в пещеру — в свой новый дом, купив по пути пирожков и минеральную воду без газа.
Сидя в каменном схроне и глядя на закат, женщина судорожно всхлипывала, и по её щекам и губам потоком текли слёзы, подсаливая пирожок с картошкой, который Софья Ивановна жевала, не чувствуя вкуса. Одно она понимала — жизнь окончилась — окончательно и бесповоротно.
— Ну, вот и всё, вот и всё, — шептала Софья Ивановна, ощущая, как волна безумия вновь начинает затягивать её сознание.
Но в какой-то момент, некто внутри мозга, вдруг во весь голос вскрикнул: «Нет!», заставив её вздрогнуть и вернуть сознание на место. А голос начал упрямо твердить: «Нет, это просто другая жизнь. Ты выдержишь! Ты выстоишь! Надо только выработать стратегию! Ты сильная, ты всё сможешь!»
И неожиданно для самой себя, амёбообразная, слабовольная женщина согласилась с голосом молчавшим до сих пор. Будто некто вдруг ожил в ней, словно вставил стержень в позвоночник, который вмиг растянутой пружиной распрямил её сутулую спину. Она подскочила, вытянулась, словно готовясь идти на амбразуру…
Проводив окаменевшим взглядом закатный красный отсвет ушедшего солнца, и встретив звёзды и луну своей первой бездомной ночи, Софья Ивановна сжала зубы, погрозила кулаком в пустоту, произнеся неизвестно кому: «Не дождётесь!»
***
Так началась уличная жизнь новоиспечённой бомжихи.
Самыми страшными были первые дни на улице. Ноябрь — не самое лучшее время года для прогулок по городу. Промозглая осень едва не убила изнеженную Софью Ивановну. Пещера, в которой она теперь ночевала, была слишком ледяной для человеческого организма, и от холода не спасали ни тёплые вещи, ни одеяло. Её просто трясло от озноба. Пожилая женщина в голодном полузабытьи лежала под ворохом вещей, и её полубезумный взгляд фиксировал смену дней и ночей. И только один вопрос она твердила себе, пытаясь выбраться из лабиринта безысходности — «Что же теперь делать? А делать что-то надо!»
На третью ночь к Софье Ивановне пришла Лизонька. Кошка лизнула бомжиху в нос, и клубком свернувшись на её груди, громко заурчала. Тело обдало жаром, и снова хлынули слёзы. Нарыдавшись вволю, Софья Ивановна под настойчивое мяуканье кошки нашла в себе силы вылезти на скалистый берег и из последних сил добрести до Маяка. Кошка подвела её к котам возле столовой санатория.
— Так вот ты где теперь обитаешь, девочка моя. Ну и хорошо, хоть ты пристроена, а главное — сыта. Лизонька мявкнула и подойдя в огромному рыжему коту, села рядом и с гордостью посмотрела на бывшую хозяйку.
— Лизонька, как хорошо, что ты теперь не одна.
В тот же момент, Софья Ивановна неожиданно поняла, что и ей пора возвращаться к нормальной жизни. Отчего-то вдруг мозги окончательно встали на место, и разум подсказал естественный выход из положения — можно просто снять жильё.
При этой мысли пожилая женщина рассмеялась, сказав неизвестно кому:
— Вот так просто. Проще не бывает. — И почувствовала, как же она голодна!
В тот день коты впервые накормили её.
Собравшись с силами, Софья Ивановна снова двинулась в не близкий путь к своей пещере. Дальность пути её никогда не страшила. Ещё работая на Пионерском проспекте, поджарая женщина никогда не ездила на редких автобусах, а с лёгкостью проходила десятикилометровый путь пешком туда и обратно.
Спустившись в пещеру, она с трудом нашла пластиковую карточку в собранных впопыхах вещах, затем дошла до «Сбербанка», сняла с карточки пенсию и побрела в конец города, стучась в скромные дворы, просясь на постой.
В одном старом доме на окраине ей открыли. На половину пенсии Софья Ивановна сняла крохотную тёплую комнатку в убогом частном гостевом доме, где, по крайней мере, была горячая вода, плита и даже старенький телевизор. Она взяла из пещеры только необходимые вещи, остальные спрятала сбоку в глубине, под обломками скальных пород. Забрав с набережной Лизоньку, Софья Ивановна почти не выходила из комнаты, всё время спала или смотрела телевизор и ощущала себя разбитой и больной. Кошка время от времени исчезала. На еду хватало еле-еле, а под конец месяца, когда не оставалось ни копейки, её кормили кошки.
***
Так прошло несколько месяцев, и наступила весна. Однажды хозяйка гостевого дома, с виноватым видом, попросила её освободить комнату до осени, при этом нехотя согласившись на просьбу женщины, разрешить ей изредка приходить и стирать одежду — не более. И Софья Ивановна снова оказалась на улице.
Давно она не была в своей пещере. Что ж, полгода надо выдержать.
Апрельское солнце почти не прогревало каменный мешок пещеры. Но пожилая женщина уже спокойно относилась к окружающему миру — это её дом. И надо смириться.
Под утро, к ней приходила Лизонька и они спали вместе, свернувшись калачиком под одеялом и ворохом вещей, а Софья Ивановна вспоминала добрым словом продавщицу из текстильного магазина, которая уговорила её купить не дорогую новинку — одеяло с силиконовым холлофайбером. И действительно, тонкое одеяльце теперь спасало её и кошку от промозглого веяния ночи.
А утром начинался новый день.
По началу, с утра и ближе к вечеру она ходила умываться в городскую поликлинику. Глядя на себя в зеркало, Софья Ивановна не узнавала себя в высохшей мумии, смотревшей на неё из глубины зазеркалья. Да, исхудала она основательно. Но и положительный момент был — она вроде как стала даже моложе. Пожилая женщина пробовала заставить себя улыбаться, чтобы лицо сменило унылую страдальческую гримасу на нормальное человеческое выражение лёгкой самодостаточности, стараясь запомнить ощущения мускулами лица.
Увы, через неделю уборщица нажаловалась начальству, и грубая медсестра необъятных форм выгнала её на улицу прямо в середине омовения, пообещав сдать «бомжару» в полицию.
Обидно было до слёз, тем более что во время этого позорного изгнания пациенты поликлиники смотрели на неё, мокрую и полуодетую, со смесью жалости и брезгливости.
Никогда и никто больше не посмотрит на неё с таким презрением!
После этого случая Софья Ивановна выработала для себя целый свод правил, в котором главным постулатом было: очутившись на улице надо быть всегда чистой.
Раз в неделю она ходила в баню. В поликлинику и прочие заведения медицины вход для неё был заказан, так как медперсонал быстро вычислял бомжей, не давая им «пачкать медицинское учреждение».
Но однажды, дождливым утром, Софья Ивановна забрела в библиотеку, откуда её не только не выгнали, а напротив, отнеслись очень доброжелательно.
О, теперь она была предельно осторожна. Каждое утро Софья Ивановна ходила то в одну, то в другую библиотеку города, подозревая, что прозорливые библиотекари уже давно её вычислили, но деликатно не подавали вида, давая бомжихе шанс остаться в социуме. И она в душе была им очень благодарна.
Пожилая женщина для приличия деловито брала какую-нибудь книгу и делала вид, что читает. Спустя некоторое время она шла в туалетную комнату, где чистила зубы, обтирала тело и снова возвращалась к книге за стол. Так можно было протянуть часа четыре.
Раньше Софья Ивановна читать вообще не любила. Вот песни петь — это её стихия. Но сидеть и просто смотреть в книгу — тупо как-то. И она начала читать. Постепенно новоявленная читательница так втянулась в процесс, что даже стала брать книги на дом. Ну, как на дом…
Днём, когда было тепло, Софья Ивановна садилась в тенёчке в сквере и не спеша погружалась в чтение. В дождливые дни она просто переходила от библиотеки к библиотеке — и почитать и поговорить о книгах с людьми, чтобы совсем не забыть человеческую речь. В выходные там было
интересней — всегда проходили какие-то мероприятия.
Был ещё клуб пенсионеров, где она пыталась зацепиться, начав петь в хоре, но не сошлась характером с не слишком приятными «хабалками» — как она их называла. Узнав её историю почти все, как одна, начали относиться к ней с презрением.
Постепенно Софья Ивановна начала заглядывать и в Дома культуры города, предварительно узнав, где будет проходить тот или иной бесплатный концерт, которые проводились в городе в великом множестве. И на время Софья Ивановна забывала о своём плачевном положении.
***
Однажды Софья Ивановна увидела «их».
Раньше она вообще не замечала бомжей. В суете прошлой, благополучной повседневной жизни ей и в голову не могла прийти мысль, что вот здесь, прямо рядом с праздно гуляющей публикой могут ходить бездомные!
Как-то в конце мая, ежедневно совершая променад по набережной, она приметила то тут, то там — опрятно одетых женщин, мужчин разного возраста, преимущественно за пятьдесят, которые изо дня в день — или сидели на лавочках или бесцельно бродили, старательно изображая из себя отдыхающих. Именно изображая — она это явственно поняла, ощутив неестественность их поведения. И в какой-то момент, когда Софья Ивановна их увидела, они тоже начали пристально за ней наблюдать. Ситуация очень походила на фильм ужасов или мистический триллер, так что вечером того дня женщина решила не возвращаться в свою пещеру.
Вечера стояли тёплые, и она побрела в сторону Витязево по кромке моря. Искупавшись в нежной освежающей воде возле речки Можепсин, она углубилась в дюны и, укутавшись в шаль, уснула.
На следующее утро, едва Софья Ивановна добрела до городской набережной, к ней тут же подошли две женщины — так, обычные, ничем не примечательные, среднего возраста, в блузках и юбках — вроде простые горожанки.
Одна из них, кивнув на скамейку, произнесла:
— Идём ка, сядем.
Похолодев, Софья Ивановна села на предложенное место, женщины присели по бокам. Издалека могло показаться, что беседуют давние знакомые.
— Бомжуешь, значит? — вздохнула та, что помоложе.
— Вы о чём? — как можно интеллигентнее спросила Софья Ивановна.
— Ой, да ладно прикидываться то. Мы тебя давно заприметили. Откуда приехала? — усмехнулась вторая.
— Ниоткуда. Я анапчанка.
— Ну, конечно… Ты индивидуалка или щипач*?
— К мужикам не приставай — наши они. Хотя, кто на тебя позарится?
— И воровать не смей — это «бабки» Артурика, поняла?
— Не, если, конечно, платить нам или Артурику будешь, тогда вливайся в дело.
Софья Ивановна вскочила:
— Да вы что, с ума сошли? Никакая я не бомжиха и не воровка и мужчины мне ваши даром не нужны!
— Ты смотри, фифа какая! Интеллигентка хренова! — с обидой в голосе произнесла молодая, — А нам нужны? Нам «бабки» их нужны — зря, что ли, сюда с севера приехали?
— Мы тебя предупредили! — прошипела старшая вслед уходящей быстрым шагом Софье Ивановне.
***
Весна плавно перетекла в лето. С утра Софья Ивановна совершала лёгкую пробежку по берегу, делала не хитрую гимнастику-растяжку, купалась в море. Затем, купив скромной еды, возвращалась домой. В пещере стало теплее. И даже комфортнее. В жаркий полдень июля Софья Ивановна спасалась от палящего убийственного солнца в своём убежище, читала принесённые книги. Вечером ходила на концерты, которые чередой шли на городской площади. Она повеселела
и чувствовала себя беззаботной отдыхающей. Бомжи больше не беспокоили ее. И хотя она часто видела их в толпах отдыхающих, между ними словно существовало негласное соглашение о суверенитете.
Однажды утром она проснулась оттого, что Лизонька подскочила на её груди и зло зашипела. Пожилая женщина увидела на фоне входа в пещеру фигуру маленького человека.
Невероятно, но кто-то смог найти секретный лаз.
— Фу-ух, живой, кажись, — выдохнул пришелец, голосом ребёнка, потирая коленку.
— Ты кто? — спросила Софья Ивановна.
Щурясь и привыкая к темноте пещеры, человечек произнёс:
— А ты кто?
— Я здесь живу.
— А я есть хочу.
— Ну, иди, дам немного. Хлеб с водой будешь?
— Ага.
Так в пещере Софьи Ивановны появился ещё один жилец — Серёга.
Нехотя, он рассказал о себе, что ему уже скоро одиннадцать лет, что сбежал из детского дома маленького городка из под Тюмени, что мечтает жить в Крыму, куда теперь и добирается.
— Я здесь, в Анапе, только проездом. Как получится — дальше в Крым двину. Вот, искупаться хотел, да со скалы поехал, не удержался. А ты как здесь оказалась? Тоже в расщелину упала?
Софью Ивановну коробила фамильярность мальчика, которому она годилась в бабушки, но рассказала свою грустную историю. А рассказав, вдруг осознала, что ничего страшного с ней не случилось — жизнь, как жизнь. Серёжа в свои десять и не такого нахлебался.
— Одного не понимаю — ты бомжиха, а выглядишь как домашняя бабушка, от тебя даже духами пахнет.
— Я тебя Серёженька научу, как прилично выглядеть.
— Ага. А деньги откуда?
— Так я же пенсию получаю. Вот, по карточке.
Больше они не разговаривали.
С утра Софья Ивановна с мальчиком выползали из пещеры и расходились в разные стороны по улицам курортного города. Встречались только вечером. На любые расспросы пожилой женщины малец не отвечал. И она перестала его вызывать на разговор. Так и молчали.
Через два дня мальчик пропал совсем. Наверное, поехал дальше, как и мечтал — в Крым.
На следующий день после пропажи мальчика Софья Ивановна привычно гуляла по городу и уже возвращалась домой, как в сквере, прямо перед музеем, к ней подошли два неприятных типа. Один бесцеремонно выхватил из её рук сумочку, а второй, приобняв, больно стиснул плечи, зло улыбнулся и процедил сквозь зубы:
— Код сбербанковской карты, живо.
— Мы знаем, что ты пенсию получаешь, — и как фокусник достал из её сумочки драгоценную карточку, а так же последние деньги этого месяца.
Глотая слёзы, Софья Ивановна пролепетала код. Типы, кивая в такт её словам, записали цифры, вежливо вложили сумочку в руки пожилой женщины и не спеша удалились.
Она в недоумении оглядывалась вокруг. Мимо шли беззаботно гуляющие люди, и абсолютно никто не обратил внимания на то, как её только что ограбили.
Софья Ивановна бросилась в банк, чтобы заблокировать карту, но деньги, которые она копила на зиму, отказывая себе во всём, уже была сняты неизвестными грабителями. Она сидела перед банковским служащим и лепетала:
— Что делать теперь?
Молодой парень, окинув её взглядом, посоветовал:
— Бабушка, вы можете по старинке получать пенсию — на почте…
Спустившись в пещеру, пожилая женщина забылась горьким, тревожным сном. Её не отпускали мысли о том, какой подлостью отплатил маленький беспризорник за её гостеприимство. Никто кроме него не знал о банковской карте и о том, что она всё время носит её с собой, не доверяя невидимой пещере.
Ближе к рассвету, в тишине сумерек, возле входа в схрон послышался шорох, затем утробный короткий крик и звук упавшего с высоты двухсот метров человеческого тела.
Утром раздались вопли первых купальщиков, обнаруживших труп, кричавших, что «ещё один самоубийца сиганул с обрыва».
Она не выходила из пещеры целые сутки, боясь, что кто-то из людей увидит, как она — седовласая пожилая женщина, завязав широкую юбку на костлявых бёдрах в узел, ловко
карабкается наверх, по козьей тропе.
***
Предстоял месяц без средств к существованию… Софья Ивановна с удивлением обнаружила, что эта новость не расстраивает её, мало того — вообще не трогает.
Она сидела на набережной и ждала вечера, чтобы впервые за день поесть вместе с кошками. И в очередной раз солнце уходило за море — такое любимое и дорогое.
И женщина неожиданно для себя звонко запела «Тот, кто рождён был у моря…».
На лавочку подсела пожилая пара, и ещё одна, и уже хор голосов подхватил её песню. Когда она допела, ей зааплодировали. И попросили:
— Спойте, пожалуйста, ещё.
Откуда-то взялась гитара, и вот, Софья Ивановна, уже стоя, поёт под переливы гитары мужчины в капитанской кепке, окружённая большой толпой улыбающейся публики. Поёт, как
тогда, когда она давала концерты в здравнице — то плавно разводя руки, то прижимая ладошку к груди… И слушатели рукоплещут, в свете зажжённых фонарей.
Постепенно благодарная публика разошлась, оставив в руках Софьи Ивановны насколько купюр. Посчитав, она с удивлением обнаружила, что в сумме получается даже больше, чем её крохотная пенсия.
— Да ты богачка!
Софья Ивановна вздрогнула. Рядом с ней на скамейку села худощавая женщина с жёваным лицом, одетая изысканно — изящная соломенная шляпка, шифоновая майка и юбка ришелье до пят — отдыхающая, как отдыхающая.
Но нет, цепкий взгляд глазок буравчиков, выдавал с головой жительницу улиц — бомжиху, которая с ехидной улыбочкой продолжала:
— Поделишься, может?
— Делиться не буду — я честно заработала. А вот угостить — угощу, чаем, например с пирожным, — Софья Ивановна строго посмотрела на попрошайку.
— Ой, да ты разговаривать умеешь, а я думала — только соловьём заливаешься, певица хренова, — ехидно продолжала бомжиха.
— А почему бы мне не говорить, — проглотив хамство, удивлённо спросила Софья Ивановна.
— Да ведь о тебе слухи ходят, что ты призрак. Призрак скалы.
— ???
— Ну, как — днём тёткой оборачиваешься, а вечером растворяешься в скале.
— Что за бред? — ещё больше удивилась Софья Ивановна.
— Бред не бред, а недавно гастролёр ширмач* из псковских за тобой в скалу пошёл — думал поживиться чем, да свалился и разбился. Не ты его, чаем, столкнула?
— Ты в своём уме? Как я могу кого-то столкнуть? Меня аму ветром качает. Вот что, угощать тебя не стану. Злая ты. На вот, возьми тысячу, и я с тобой вообще не знакома, поняла? — и сурово добавила, — а будешь приставать — по ветру пущу, развею — мокрого места не останется.
Последняя шутка даже понравилась Софье Ивановне и она, неожиданно для себя залилась смехом — впервые за долгое время она хохотала и постепенно хохот начал переходить в истерику.
— Свят, свят, свят — точно призрак! — бомжиха суеверно крестясь, как ошпаренная подскочила и убежала в темноту летней ночи.
***
Потекли годы.
В среде уличного «бомонда» к ней так и приклеилась кличка «Призрак скалы». Мало того, больше никто не приставал к женщине, одетой скромно, но со вкусом, в неизменно белых одеждах, с доброжелательным выражением лица и гордо поднятой головой, предоставив ей право быть бомжом одиночкой.
Постепенно она узнала, что не одна такая — обманутая и выкинутая из своего дома. Некоторые пострадавшие от законного беззакония ударились в религию и осели на Утрише, примкнув к сектантам, или работали прислугой в местных гостиницах или при церковных приходах. Некоторые пропадали бесследно, скошенные судьбой. И лишь единицы стойко выносили тяготы жизни бомжа, пытаясь сохранить в себе человека.
Одно Софья Ивановна поняла твёрдо — надеяться в этом жестоком мире можно только на себя. Странно, но болеть она вообще перестала. Раньше здоровье и так не подводило сухощавую женщину, а теперь организм словно мобилизовался, сжавшись в боевой готовности, чтобы дать отпор любой хвори.
В холодные месяцы межсезонья она всё так же снимала комнаты в частных гостиницах. Хорошо, что в это время они дешёвые, особенно в курортных посёлках. Софья Ивановна забирала к себе Лизоньку и они вдвоём переживали холодные времена.
Весной, летом и осенью было жить проще. Появлялись отдыхающие, а у Софьи Ивановны — возможность дополнительных заработков. По вечерам она пела очень редко — часто, оказалось, нельзя — к ней начинала присматриваться полиция, фланирующая по улицам города, так что сольные выступления она приберегала на самый крайний случай.
Неожиданно пригодилось её увлечение книгами, а особенно изучение истории Черноморского побережья. В течение дня, она бродила по набережной с книжкой, предусмотрительно надев широкополую дорогую шляпу, неожиданно найденную на пляже — ей ни в коем случае нельзя
было загорать и обветривать лицо, которое сразу же выдаст её статус бомжихи с головой. Так она сидела и высматривала ещё не загорелых и скорее всего «неохваченных» людей, предпочтительно интеллигентных и пожилых. А приметив — предлагала им обзорную экскурсию по набережной, городу или по Пионерскому проспекту за чисто символическую плату.
Отдыхающие почти всегда соглашались, и Софья Ивановна, стараясь выглядеть как можно более интеллигентнее, рассказывала гостям курорта всё, что знала о любимой Анапе, за что надо было благодарить огромный объём прочитанной литературы. В результате экскурсанты просто влюблялись в чудесную рассказчицу, угощали её в кафе и давали гораздо больший гонорар, чем она просила, что позволяло ей откладывать деньги на тяжёлую безденежную зиму. Расставались
они хорошими друзьями. Бесплатные обеды или ужины ей были обеспечены на несколько дней. А уж она не разочаровывала новых знакомых, рассказывая о прошлом, настоящем и будущем курортного побережья и, конечно же, пела им песни о Чёрном море, о любимом городе.
Пусть не легка эта доля —
Мне не прожить без неё,
Самое синее в мире
Чёрное море моё,
Чёрное море моё!
***
Маяк сиял своими строгими красными глазами. Из ресторана «Боспор» выбежали хохочущие парень и девушка. Опершись о перила, преграждающие путь к обрыву, они радостно вопили:
— Смотри, огни баркаса!
— А там огни маяков на буях.
— А там, там, посмотри в небо, это же созвездие Ориона!
Софья Ивановна вздрогнула.
Прошла ещё одна зима на улице. Завтра наступит весна. Уже завтра. «А я выдержала и не сдалась!»
В этом году ей удалось прожить в гостинице целых пять месяцев. Сегодня истёк срок, и закончилась не только пенсия, но и отложенные летние деньги. Всё дорожает. Кризис. Пенсия ожидается только через несколько дней. Снова ледяная пещера станет её домом. Но она выдержит. Она выдержит…
Молодёжь, налюбовавшись звёздами, принялась целоваться.
Ухмыльнувшись, Софья Ивановна повернулась лицом к сияющему маяку, улыбнулась, подмигнув ему как лучшему другу, подняла голову к созвездию Ориона и запела во весь голос, вспугнув влюблённую парочку:
— Тот, кто рождён был у моря, тот полюбил навсегда…
Анапа, 2016 год
____________________________________
*Щипач — вор-карманник, который совершает кражи одними руками, не используя различного
рода предметы
*Ширмач — вор-карманник, использующий различные предметы — ширмы — для осуществле-
ния краж. Здесь используются плащи, газеты, любые предметы, загораживающие обзор.