Мы навечно останемся пылью и шлаком...

Александр Зельцер 2
О репрессированном поэте Клещенко Анатолии Дмитриевиче (1921-1974)

(печатается по:  
Анатолий Дмитриевич Клещенко родился в деревне Поройки Мологского района  Ярославской области в 1921 году (в настоящее время это место затоплено водами Рыбинского водохранилища). Семья его вскоре перебралась в Ленинград.  Стихи он начал писать рано. Ему никогда не хотелось стать летчиком или капитаном дальнего плавания, только - поэтом. После окончания школы Клещенко поступил на филологический факультет Ленинградского университета и стал членом литературной группы при газете «Смена». На ее страницах начали появляться его стихи.
      В ту пору Клещенко увлекался поэзией запрещённых советской властью поэтов - Есенина, Клюева, Мандельштама, Гумилева. В 1940 году его стали печатать в ленинградских журналах. Но все перечеркнул неожиданный, в феврале 1941 года, арест. В мае он и трое его друзей - В. Мартынов, М. Майсаков и Н. Мартыненко - предстали перед Военным Трибуналом.
      Клещенко, опасаясь побоев, подписал все предъявленные ему обвинения, а они были страшные. Его обвиняли в создании контрреволюционной молодежной организации нацистского толка, которая ориентировалась на фашистскую Германию и искала связей с троцкистско-зиновьевским подпольем. И хотя на суде Клещенко пытался отказаться от своих показаний, по статье 58 пункт 8 часть 17, 58-10 и 58-11 он и В. Мартынов были осуждены на 10 лет исправительно-трудовых лагерей. М. Майсаков и Н. Мартыненко получили по 8 лет.
      С 1941 по 1956 год Анатолий Клещенко находился в лагерях  сначала на Северном Урале, потом в Красноярском крае.       Как ни покажется на первый взгляд странным, в зоне Клещенко не только не перестал писать стихи, но и сформировался как поэт. Жесткая обнаженность лагерного быта, обострив восприятие мира, заставила его опять уже более осмысленно, искать самовыражения в поэзии.
 В 1956 г. вернулся в Ленинград. В 1957 г. реабилитирован.

Комитет
Государственной безопасности СССР
Управление по Ленинградской области
11 марта 1990 года
№ 10/28-517
Ленинград
      Клещенко Анатолий Дмитриевич, 1921 года рождения, уроженец д. Поройки Молокского района Ярославской области, русский, беспартийный, внештатный сотрудник газеты «Смена», проживал: Ленинград, пр. К. Либкнехта, д. 28/1, кв. 69.
      Арестован 13 февраля 1941 года Управлением НКВД по Ленинградской области.
      Обвинялся по ст. 17-58-8 (подстрекательство совершению террористического акта), 58-10 ч. 1 (антисоветская агитация и пропаганда), 58-11 УК РСФСР (организационная деятельность, направленная к совершению контрреволюционного преступления).
      20 мая 1941 года Военный Трибунал Ленинградского Военного округа приговорил Клещенко А. Д. к лишению свободы сроком на 10 лет с последующим поражением в политических правах сроком на 5 лет.
      Постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 20 августа 1957 года приговор Военного Трибунала Ленинградского Военного округа от 20 мая 1941 года в отношении Клещенко А. Д. отменен, и дело за недоказанностью обвинения прекращено.
      Клещенко А. Д. по данному делу реабилитирован.

     Анатолий Клещенко - автор поэтических сборников «Гуси летят на север» (1957), «Добрая зависть» (1958); сборника рассказов «Избушка под лиственницами» (1957), повестей: «Дело прекратить нельзя» (1964), «Сила слабости» (1966), «Плечо пурги» (1966), «Это случилось в тайге» (1969) и др. Последние годы жизни провёл на Камчатке, где работал охотоведом, писал стихи. Умер 9 декабря 1974 года. Тело А. Клещенко перевезли в Ленинград и похоронили на кладбище посёлка Комарово, буквально в двух шагах от могилы Анны Ахматовой.

***
Мы язык научились держать за зубами,
а стихи - не стараться продвинуть в печать.
В Темняках,
в Магадане,
в Тайшете,
на БАМе -
проходили мы Школу Уменья Молчать.

Мы навечно останемся пылью и шлаком
для завязших у нас в неоплатном долгу,
но сказать, что согласья является знаком
даже наше молчание - я не могу!


НОВОГОДНИЙ СОНЕТ

Устав от неудач, от непогод.
Надломленный,
задерганный,
измятый
Я сызнова встречаю Новый год,
Как это ни печально-тридцать пятый.

Я жизни не видал.
Один исход.
И бой часов гудит тоской проклятой,
Как в лагере - бой в рельсу на развод,
Или в могильный холм - удар лопатой.

Невесело спиваться одному,
Но я без тоста стопку подниму,
Подбросив в печку лишние поленья.
Я просто выпью
Выпью потому,
Что слишком страшно трезвому уму
Под вышками большого оцепленья.

  БЕССЛАВНЫЙ СОНЕТ

Что говорить, гордиться нечем мне:
не голодал в блокадном Ленинграде
и пороха не нюхал на войне,
и не считал взрывателей на складе.

Я даже, дружбы и знакомства ради -
причин, к тому достаточно вполне -
представлен не был ни к одной награде,
но, видит Бог, не по своей вине.

Иных покрыла славою война,
иные доставали ордена
за нашу кровь, не оскверняя стали.
Мы умирали тихо, в темноте,
бесславно умирали - но и те,
кто убивал нас - славы не достали!

НАЧАЛЬНИК КОНВОЯ

Начальник конвоя играет курком.
Апрельским гонимые ветром.
Плывут облака над рекой Топорком.
Над Сорок Шестым километром.
Начальник конвоя обходит посты.
Ну, дует же нынче ветрище —
Сгоняет cнега и сметает кусты,
И кажется, будто кресты
Pacтут на глазах на кладбище.
Растут из снегов в косогоре пустом
Над теми, кто за зиму помер.
Кресты?.. Позаботился кто бы о том!
На кольях дощечки прибиты крестом.
Фамилий не пишется — номер.
Они умирали, не бросив кирки,
В карьере, на тpacce, в траншее.
Пеллагры шершавые воротники
Расчесывая на шее.
Убиты в побегах, скосила цинга —
Навеки... дождались свободы.
Начальник глядит на носок сапога:
Не кровь это — вешние воды...
Начальник идет от поста до поста.
Идет, проклиная погоду.
Не спят часовые. Их совесть чиста:
«Служу трудовому народу!»

 ЗА ЧТО?
За то, что мы не ведали: за что же?
Нас трибуналы осуждали строже,
Чем всех убийц, бандитов и воров,
И сапогами вохровцы пинали
Когда этапом по Уралу гнали
Туда, где стол нас ждал и кров.
За то, что мы с восхода до заката
Четыре куба резали на брата,
И летом гнус без совести нас жег.
Зимой в одних рубахах было жарко.
Нам кроме пятисотки и приварка
В награду полагался пирожок.
За то что хлеб свой добывали в поте,
За месяц доплывали на работе
Так, что не поднимались после с нар.
Кандея нам давали трое суток
Потом, чтобы не врезали без шуток,
Тащили на руках в стационар.
За то, что мы там хлеб свой даром жрали,
По полпайка у нас лекпомы крали,
Раздатчики – по четверти пайка.
А в КВЧ читали нам морали,
А мы легко и тихо умирали
Один другому говоря «Пока!»
За то, что нам недоставало силы
Рыть для себя глубокие могилы -
Когда весною таяли снега,
В зеленых лужах наши трупы гнили:
Нас без гробов ненужных хоронили,
Раздев в стационаре донага.