Обещание руководства театра не занимать студийцев - вечерников в текущем репертуаре оказалось невыполнимым. Ребят сразу ввели в массовые сцены идущих спектаклей. Актёры вздохнули с облегчением. Чего нельзя было сказать о директоре вечёрки, где новоявленным школярам предстояло учиться ещё целый год. Они же портили все показатели бесконечными прогулами. Правда, театр искупал это пригласительными билетами для педагогов. Но когда беднягам было ходить на представления? Приходилось актёрам приезжать в подшефную школу, выступать в специально отведённые часы вместо политзанятий. Учителя радовались, как дети. Посильная шефская помощь Степанова состояла в привычном за многие годы выпуске стенгазеты.
Первый год обучения в студии был очень похож на уроки для первоклассников. На занятиях по технике речи ребята практически заново учились говорить. Часами произносили: «На дворе трава, на траве дрова, не руби дрова на траве двора». Уже после первого семестра два человека были отчислены как профессионально непригодные. Из-за врождённых дефектов их артикуляция не поддавалась никакой корректировке. Студийцам «ставили» голоса, чтобы сделать их гибкими, выносливыми, звучными. Такая постановка позволяла работать в больших залах без микрофона. Увы, сейчас этот предмет не является профилирующим в театральных ВУЗах. Оттого молодые артисты в большинстве своём не умеют внятно говорить ни на сцене, ни на экране. Даже в драматических театрах, где раньше слыхом не слыхивали ни о каких микрофонах, начали заботливо их пристраивать на актёрских лицах.
***
Возьмём сценическое движение? Казалось бы, та же физкультура. Та, да не та. Как феноменально владеет шпагой наш знаменитый актёр, обаятельный Михаил Боярский в увлекательнейшем фильме «Три мушкетёра». Уму непостижимо! А за этим стоят кропотливые многочасовые упражнения с рапирой, в которых главное – не нанести ни малейшего урона своему партнёру. Но как верит зритель в истинность происходящего, когда под его молниеносным ударом гибнет очередной злодей. Сценическое движение – лучшее средство для достижения гармонии души, ума и тела. Именно оно раскрепощает и эмоционально обогащает актёра.
Об этом можно говорить бесконечно, но повесть не пособие для занятий по мастерству актёра.
***
Год пролетел незаметно. В школе ребятам выдали аттестаты зрелости. Ректор театрального института сдержал слово. Весь курс зачислили на заочное отделение актёрского факультета.
Летом театр пригласили на гастроли в Москву. «Дорогая моя столица, золотая моя Москва!»
Для всех, живущих вне её стен, это была самая настоящая заграница. Кинофестивали, театры, музеи, выставки, книжные развалы. И везде очереди, очереди, очереди. Стоило пристроиться куда-нибудь, за тобой тут же вырастал живой хвост. Неважно кто и за чем стоит. Главное, что бы «ты привёз снохе с ейным мужем по дохе, что бы брату с бабой кофе растворимый, двум невесткам по ковру, зятю заячью икру, а жене, плевать, но, что б было всё красиво…» И так далее и тому подобное по списку. У Степанова ни списка, ни денег для подобных свершений не было. Поэтому всё свободное время он отдавал посещению театров. Благо, студенческий билет творческого вуза во все времена являлся надёжным пропуском на любое представление. Исключением была Таганка. Но, у кого голова была на плечах, мог прорваться и туда.
Тим же мечтал побывать в стенах Государственного института театрального искусства имени Луначарского. Подышать воздухом знаменитого учебного заведения. Заглянуть в аудитории, где студентами сиживали будущие великие русские актёры. Поглазеть на скрытый для стороннего глаза интерьер.
В институте было пустовато. Приёмные экзамены закончились. Тим походил, посмотрел, впитал, так сказать, творческую атмосферу. Пора было отправляться восвояси. И вдруг услышал звуки рояля. Звучала мелодия из «Принцессы цирка» – одной из лучших оперетт Имрэ Кальмана. Этот жанр был страстью Степанова. Разумеется, тайной. В драматическом театре признаваться в любви к музыкальной комедии считалось дурным тоном. Он поспешил навстречу чарующим звукам. Осторожно просунул голову в дверь аудитории и обомлел. За роялем восседал человек – легенда. Любимый ученик самого Немировича-Данченко, тогдашний главный режиссёр Московского театра оперетты. Степанов не помнил, сколько так простоял, слушая его виртуозную игру, как вдруг услышал:
— Юноша поклонник оперетты?
Тим растерянно кивнул.
— Входи, поведай нам, чем приворожил тебя этот «сложнейший из всех видов искусств жанр?» Кажется, так о нём говорила, Леночка Образцова? — обратился он к сидящему рядом человеку.
— Приблизительно, — пожал плечами тот.
Рассказ любителя оперетты вылился в сбивчивый автобиографический монолог.
— Забавно, — усмехнулся режиссёр, — влюблён в оперетту, а поступил на драму. Почему?
— В нашем институте нет отделения музыкальной комедии.
— Можешь что-нибудь исполнить? По внешним данным ты тянешь на «простака». Куплеты Яшки-артиллериста знаешь?
— А как же… «Вашу ручку фрау – мадам, я урок вам танца дам…» Маэстро поощрительно улыбнулся, и начал аккомпанировать. Тим лихо пропел куплеты и закончил их лёгкой подтанцовкой. Ему похлопали, главный режиссер попросил продиктовать домашний адрес, удостоил рукопожатием и отпустил с миром.
История с адресом прояснилась, когда по возвращению с гастролей мама вручила Тиму фирменный конверт из Москвы. Это было официальное приглашение на учёбу в ГИТИС. Сразу на второй курс к великому магу и чародею оперетты!
Несмотря на уговоры родителей, однокурсников, педагогов, он подал заявление на отчисление из студии, забрал документы из института. Как же! Столица жаждет испытать потрясение от появления Степанова на знаменитой сцене. Он всем покажет, как надо играть Тони в «Мистере Икс», Бонни в «Сильве». Разве мог Тим обмануть ожидания московской публики?
Обманул. Не задалось у него с учёбой в столичном вузе. Побитой собакой вернулся домой. Спасибо, в студию приняли без каких-либо упрёков. И в институте восстановили без долгих разговоров. Провинциальный сверчок вернулся на свой шесток.
Свидетельства об окончании студии ребята получили в июле, но с зачислением в театр возникли проблемы. Министерство культуры не изыскало ставок для пополнения труппы. Их попросили подождать до начала нового театрального сезона.
И тут Тим совершенно случайно прочитал в «Известиях» заметку: в Москве весь август будет работать консультационный пункт по трудоустройству актёров в периферийные театры страны. Быстренько сунулся с этой газетой к одному из всезнающих актёров. Тот объяснил, что речь идёт о знаменитой ещё с дореволюционных времён актёрской «бирже». От этих слов внезапно повеяло волнующей свежестью. Захотелось вокзальной суеты, паровозного свистка, убаюкивающего стука колёс, беспечного дорожного трёпа. Он купил билет и через три дня сошёл с поезда на Казанском вокзале.
***
Во Всероссийском театральном обществе подсказали, что «биржа» в этом году расположилась в Центральном Доме работников искусств. Тим спустился в метро и вскоре добрался до Кузнецкого моста. Однако, чем ближе он подходил к этой самой «бирже», тем неувереннее становилась его походка. Тем сильнее неясная тревога охватывала всё его существо. Кому на этой ярмарке провинциальных талантов нужен актёр, не сыгравший за свою коротенькую творческую жизнь ничего существенного, кроме небольших эпизодов и выходов в массовке?
Он внимательно присмотрелся. Люди входили в здание, совершали своеобразный круг почёта по фойе (себя показать, людей посмотреть), и выбирались на улицу. Правда, из этого круга изредка выпадал кто-нибудь для того, чтобы подойти к одному из столиков, стоящих в центре, украшенных табличками с цифрами. За пронумерованными столиками монументально возвышались потенциальные работодатели. После бурного общения актёры взамен оставленных трудовых книжек получали денежные купюры разных достоинств. На дорогу к новому месту работы.
Кто-то толкнул Степанова в плечо. Он обернулся и увидел справа от себя доску для объявлений. Возле неё царило настоящее столпотворение. Изловчившись, протиснулся к доске вплотную. Какие только городки ни взывали к приезжим артистам: Дзержинск, Великие Луки, Таганрог! Езжай – не хочу. Всем театрам позарез требовались: мужественный «герой», красивая «героиня», весёлый «простак». Пачками требовались актёры второй категории. А вокруг неослабевающей массой, вытягивая шеи, напирали любопытствующие, обмениваясь на ходу ничего не говорящими постороннему слуху репликами:
— Еду в Кинешму. «Утиную охоту» пробили. Будут ставить.
— У меня невезуха. Заикнулся, что жена когда-то в оперетте работала, в момент трудовую книжку вернули. Не нужна им, видишь ли, «субретка». Марию Стюарт подавай. Да моя Катерина, когда в челябинской драме служила, эту Стюарт так лихо на премьере сыграла, что жена главного своему муженьку заявила: «Или я, или она! В очередь играть с этой актрисой не буду»! Пришлось, не дожидаясь конца сезона, с другим театром списываться и уматывать. А то бы с потрохами съели…
— Я всю жизнь Красную Шапочку играла, а режиссёр мне в этой сказке предлагает Бабушкой выходить. Хорошо не Волком. А свою благоверную, смех и грех, третий десяток Белоснежкой держит. Молодых актрис на пушечный выстрел к этой роли не подпускает.
— Саша, подождём ещё денёк-другой. Не хочу я в Южно-Сахалинск. Ребята говорили, в Хабаровске большие перемены. Новый главный театр принял. На «бирже» вот-вот должен появиться. Вдруг возьмёт…
Степанов решил передохнуть. С трудом выбрался на улицу и наткнулся на человека, который год назад в ГИТИСе по просьбе маэстро записывал его домашний адрес. Незнакомец с улыбкой шлёпнул Тима по плечу.
—Добрый день, молодой человек. Узнал вас, узнал. Помнится, не состоялся у вас альянс с музыкальной комедией, не состоялся. Здесь-то что поделываете? Да вы, похоже, только из гнезда вылетели? Что, не оценили юное дарование в родных стенах?
— С трудоустройством возникли небольшие проблемы.
— Понятно. На чём-нибудь играете? — огорошил он Степанова неожиданным вопросом.
— На гитаре, а что?
— Плясали, помнится, вы с огоньком, — проигнорировал тот его вопрос. — И ваш довольно приличный вокал у меня на слуху. Теперь слушайте сюда. На «биржу» вы больше не суётесь. Попадёте по неопытности в какой-нибудь «Новохопёрск», век оттуда не выберетесь. Давайте знакомиться. Я – руководитель Московского областного музыкального гастрольного театра. Хотите к нам в труппу? Покатаетесь по стране, мир посмотрите, себя покажете. По большим праздникам случается, мы и столичного зрителя обслуживаем. В перспективе обещают построить стационарное помещение в Москве. Кстати, наш уютный городок всего в часе езды от столицы. Даже телефонные номера – московские.
— Это не первоапрельская шутка?
— Ваш адрес у меня сохранился, — не отвечая на вопрос Степанова, продолжил работодатель. — К началу сентября получите вызов. Наш администратор встретит вас на Казанском вокзале, скажем, пятнадцатого сентября и отвезёт к новому месту работы. Быстренько введём вас в спектакли, и на гастроли… ту – ту! — Он протянул руку. — Оставьте-ка мне в залог вашей верности документ об окончании студии. А это вам на проезд, — он протянул Степанову красненькие десятирублёвки. — Наш театр оплачивает купейный вагон. И, не дай бог, я вас тут за столом для переговоров с каким-нибудь театром увижу!
Будущий актёр гастрольного подмосковного театра, так и не успевший ничего толком уразуметь, отдал новенькие корочки в синей обложке, и растворился в воздухе, как по волшебству.
(Продолжение следует)