Ленины столпились в траншее и о чем-то живо спорили. Мелкий снежок, припорошивший простиравшееся за бруствером поле, что тянулось до смутно темневших вдали, в полутора километрах, крыш занятой противником деревеньки, летел на их головы, лип на лысины и крутые лбы, бронзовые, чугунные, латунные.
Ильичи в большинстве своем, не переоделись в шинели, не одели касок, - так и остались в тройках и пальто, в коих были отлиты. Они опирались на бронзовые винтовки Мосина, некоторые были вооружены ППШ. Иные, в шинелях того же, родного, металла и в касках, смотрелись странно, в духе постмодернизма, как карикатуры на прозу Пелевина. Один, гранитный, с явно трофейным МП – 40, по-ленински картавя, говорил громче всех.
- Камуфляж , батенька мой, – это та же конспирация, только в условиях боевых действий! Мы же как народ металлический обречены оставаться мишенями на снегу. Это го-ло-во-тяп-ство!
Николай, Дмитрий Григорьевич и магистр Мишаня, шагая в широких светлых офицерских полушубках и валенках сверху, вдоль траншеи, приближались к группе Ильичей. Чуть позади шагали Андрей Федоровч, тоже в полушубке и ушанке с опущенными ушами, и Тит укрытый буркой и башлыком. Снег слегка припорошил воронки от взрывов бомб, снарядов и мин по обе стороны траншеи.
Все это казалось Николаю продолжением ночного сновидения. В ночь перед путешествием на позиции ему приснился армейский строй, а перед строем - генерал, под снегопадом в папахе и шинели, зычно гаркнувший: « Здравствуйте, товарищи прасимволы!».
- Здравия желаем, товарищ генерал-лейтенант! - грянули в ответ прасимволы, и фабула сна изменилась.
- Думаю, снаряды с флеш-газом подействовали. – говорил шедший скорым прорабьим шагом, чуть впереди остальных, Мишаня. – и противник бежал.
- А я еще до перемещения в зону игр, до зажигалки твоей, помнишь, что в рюкзачок упала подумал, что флэшки могут быть и газообразные. – рассеянно глядя на ходу в далекий перелесок и крыши занятой противником деревеньки, признался Дмитрий Григорьевич.
- Да –а – а… Это потому что ты технический работник, как и Миша, имеешь дело с системой. Компьютерная система или система водопровода, - без разницы. - щурясь от ветра и бесстрастно-пасмурной белизны снегов, сказал Николай. – Вот, этот рогатый черт, который безобразничал в пирамиде, он же золотой, судя по нашим бойцам Ильичам, иные наши противники, кто мраморный, кто гранитный, кто металлический, бронзовые чугунные, что же это товарищи за флэш-газ технологии, что могут программировать разные материалы.
- Да, могут, могут…- махнул рукой Мишаня. - И не рогатый тот идол был, а ушастый. То было подражание или… как это?
- Стилизация.- безразлично подсказал Николай.
- Стилизация. Стилизация под какого-то египетского бога с шакальей головой. Как его биш?...
Николай молчал.
- Николай, как бога с шакальей башкой зовут? - слегка поддразнивая, спросил шелестящий по снегу валенками Дмитрий Григорьевич, так же, как за игрой в шахматы его поддразнивали слесаря.
Николай остановился, основательно высморкался, зажимая то подушечкой, то ногтем большого пальца одну за другую ноздрю, огляделся и плюнул.
- Видал, магистр? Чихать ему на нас. – усмехнулся Дмитрий Григорьевич.
- Ну так, латинист же! Что мы? Технари системные, а это, блин…
- Профессор, - базара нет… Не то что мы, босота водопроводная.
- Я вам не извозчик! И не Пелевин я вам, что бы удивлять эрудицией, сведениями почерпнутыми из монографий по японистике, наставлениям по истории религии, в литературной газете или в этой, нашей, трехсоттомной…
-- Да, что тебе этот Пелевин дался. Видели мы его. Его четвертушку, точнее… А этим богом-шакалом придумано было неплохо, чиновники купились на золото. А этим гадам что надо было, полакомиться нашими эмоциями, выбросами ужаса или влезть в наши измерения? - Этим вопросом магистр прекратил спор, поскольку путники подошли к тому месту, где траншея становилась шире, и где вокруг пушки ЗИС, собрались воинственные Ленины - Ну, товарищи Ильичи!
- С чем пожаловали, товарищи? - обернулся гранитный Ленин, с отколотой верхней частью ушной раковины, что-то очень живо обсуждавший с черным, как негр, Ильичем из чугуна.
- Эх! – вздохнул и расстегнул ворот полушубка Мишаня. – Сейчас, товарищи пролетарские вожди, возможно, будете принимать пленных.
- Сработала таки ваша колба-снаряд с газообразной программой? Я всегда говорил: информация материальна.
- Извините, дорогой мой, материальны носители информации и порядок, в котором они надлежащем образом расположены. а сама информация э-фе-мер-на! - вскричал Чугунный, привстав на носки, и выставив вперед из под расстегнутого пальто и пиджака свой затянутый в жилетку торс.
- Не спорю и допускаю. Гм-гм. Я выразился слишком обобщенно.
- Настолько обобщенно, что к вашей фразе не преминули бы прилепиться господа Мах и Авенариус. Берклианство, батенька, на передовой неприемлемо!
- Оставим, товарищи, философию с эмпириокритицизмом в покое - сказал гипсовый Ленин, крашенный серебряной краской, похожий на питекантропа. – Скажите, уважаемый стратег, обстрел с нашей стороны прошел назад минут двадцать. И газовые программы на неприятеля уже успели подействовать?
- Видимо, да. Они же в ответ не стреляли?
- Никакого ответного огня! Мне самому удивительно. Каждый раз отвечали. Вчера во время очередной артиллерийской дуэли одного такого гипсового, как я, меня, вон, за тем бугром разнесло на кусочки, в пыль. А Посмотрите, там, левее ближней воронки блестит часть моей лысины.
- «Как я, меня… », - вы, Владимир Ильич, едины во множестве изваяний? – спросил Николай отворачиваясь от налетевшего ветерка.
Постановка ли самого вопроса или самое явление - пребывания души и интеллекта одного человека в тысяче бронзовых латунных, гипсовых, гранитных, мраморных, бетонных тел почему-то рассмешила магистра и Дмитрия Григорьевича. Дмитрий Григорьевич тоже отвернулся, будто укрываясь от ветра, А магистр Мишаня хохотнул, не прячась, запрокинув небритую физиономию.
- Совершенно верно. - Сказал Ленин, хотя в оперативно-тактическом смысле между нами, памятниками, присутствуют небольшие различия. Когда несем потери, и кого-нибудь из меня разрывает в клочья, я, признаюсь, чувствую определенную… гм-гм, неприятность, как при проигрыше в шахматы. Вот, кисель! - Голову оторвало!.
- Кстати, по окончании сражения – заметил чугунный памятник - не забыть бы провести субботник. Навести порядок. Цветмет – туда, чермет – сюда, бревна и доски, укрепляющие стены траншей - в паровозные топки, разумеется, если газовая программа подействовала, и боевые действия можно остановить. Порой, меня мучат сомнения: а не является ли вся эта история с газ-программой провокацией? Если так, это будет тактическая проституция, труположество, педерастия!
- Нет, батенька, - передразнивая стиль и произношение ленинской речи, и, глядя в цейсовский бинокль, сказал Дмитрий Григорьевич - Вон, выползать начали.
И точно, на окраину села, где окопался враг, появились пешие и конные на зеленоватых от бронзовой патины жеребцах памятники с белыми флагами.
-Внимание к бою! – вскричал гранитный.
- Неприятель!
- Сдаваться идут. Пленные.
- Не стрелять!
- Огня не открывать!
Ленины картаво галдели,, выглядывая из-за бруствера.
Николай поднял бинокль. Под заиндевевшей березой верхом на бронзовой, зеленоватой от патины арабской кобыле, вытянув в верх руку со шпагой и развевающимся на ней белым куском ткани, шагом ехал бронзовый Наполеон. Рядом, перехватив ружья посередине плелись два гренадера.
«По снегам, над уметами…, - начал было про себя Николай, подражая классикам степей и подстепья, силясь вспомнить, что такое умет, - И сырой запах снега в оттепель, надо упомянуть: смешанный с кизячьим дымом. Да, молодец все таки этот Магистр с газариками устроили эту флэш-программу. Но кто противник? Статуи вражьего стана, как и наши Ильичи, это лишь рычаги, инструменты… А в чьих они руках? Злобный информационный узел? Смысловой паразит, способный угнездится где у годно: в полене, во внутреннем органе организма человеческого, в золотом болване, в облаке… Ладно в этой гибридной статуйной войне мы вроде бы их одолеваем. А что там наша разведка? Толик и Минипигс с прокурором. Нельзя их было отпускать втроем, да еще в Париж».
В блиндаже из Лениных остался один чугунный памятник. Гранитный пошел искать кусок своего уха, а за одно и похлопотать у бронзового, исполнявшего обязанности комбата, что бы тот дал ему десяток-другой пленных фигур, дабы построить их в цепь и велеть прочесать все пространство по ту и по сею сторону на 50 метров от траншеи. Глядишь -, ухо и найдется.
Остальные ребята: Дмитрий Григорьевич, магистр Мишаня, Агроном Фёдорыч, Тит и Трофимыч, - все уселись за дощатый стол, с которого, какой-то бронзовый красноармеец аккуратно собрал штабную карту. В углу трещала дровишками небольшая печка-буржуйка.
И Николааю, и Дмитрию Григорьевичу вся эта военная обстановка : карты, амуниция, торчавшие из-за подбитых ватой драповых плеч Тита и Трофимыча затыльники лакированных автоматных прикладов, фронтовой бревенчатый блиндаж, с чадящей сплющенной снарядной гильзой, теперь показалась инфантильной, и бутафорской, как детские игрушки, вызывала неприязнь, раздражение.
Николай и Дмитрий Григорьевич, оба даже проверили свои револьверы, в тайне каждый надеялся, что позабыли дома оружие. Но… револьверы по-прежнему, оттягивая перед полушубков, покоились во внутренних карманах.
Задумчиво грустен был и Андрей Федорович. Ему явно тягостно было наблюдать боевые труды Ильичей.
Да, не легка ты доля памятника. Стой и в снег, и в дождь, и в жару под солнцем, а тут еще с ружьем бегай.
-Ну-с, уважаемый стратег, чем решили нас порадовать? – скрежеща, спросил чугунный вождь у магистра.
Мишаня откашлялся.
- Итак, великая битва статуй подходит к своему логическому завершению. - С легким эстрадническим напуском, как то свойственно иным бизнесменам, менеджерам, журналистам, будто произнося тост, но при том, ни на секунду не забывая о бизнесе, начал он свою речь. - Противник капитулирует по всему фронту, с чем вас и поздравляю. И Будды, и Александр Македонский, и Председатели Мао, - все телепатируют о решительном переломе в ходе кампании. На этой планете, на экваторе, в джунглях, - в джунглях особенно бодисатвы-женщины отличаются, - в пустынях и прериях… Статую Свободы, выступившую на стороне противника, на куски разнесло, один факел из моря торчит,словом везде. И на других планетах тоже.
Вот, сигнал от дружественной газовой цивилизации получили: в каверне, в слое сухого, замершего, азота, они блокировали и обезвредили группу агентов вражеской цивилизации.
Вот еще бы узнать, что это за цивилизация? С кем воюем? А так, - все нормально, победа близка.
Дмитрий Григорьевич усмехнулся.
- А что наша разведка телепатирует? - спросил он - Агенты наши, Штирлицы. Толик этот…
- Милицианос. – вставил Николай.
- Милицианос, Минипигс, наш юный дядя прокурор, что от них слышно?
- От них никаких вестей. Глухо, как в танке. Теперь в Париж надо, разузнать, что с ними. Говорил, надо было тебя, Николая или Андрея Федоровича отправить, или самому ехать.
- Куда мне! Тут такие утечки покатили. Прорыв магистрали… Вон, Николая надо было в Париж.
- Чаю не хотите, товарищи? – спросил, ласково щурясь, Ильич, до того пристально глядевший на огонь в печурке.
- С удовольствием, - сказал Николай – с удовольствием выпьем. Не мог я, возлюбленные мои учители, двинуться в Париж. Ибо вместе с питерскими спелеологами спустился в «Клоаку», то бишь, пещеру в окрестностях нашего милого города, в Константиновском районе. И туда, во мрачные пропасти земли, ваши телепаемы не проникали. А так у Париж-город я бы с удовольствием.
- У меня та же история. На до же было, что бы именно в этот день черт понес в чайсовхоз. Трофимыч подтвердит, мы в ущелье на чайной плантации были. Ни телепатемы, ни звонки по мобильному не проходили. – сказал Андрей Федорович.
Трофимыч молча кивком подтвердил слова агронома.
- Товарищ солдат! – крикнул Ильич, резонируя полостями собственного чугунного корпуса.
- Слушаю, товарищ Ленин. – гаркнул появившийся в проеме входа бронзовый боец, как теперь подумалось Николаю, из скульптурной композиции памятника Василию Ивановичу Чапаеву.
- А поставьте нам, дорогой товарищ, самоварчик.
- Ну, хоть, Андрея Федоровича, Тита или Трофимовича, орла наконец! - проворчал, вздыхая, Дмитрий Григорьевич.
- Ну, что теперь поделаешь… Предлагаю прямо сейчас отправиться в Париж. – заключил магистр Мишаня - Как вы на это смотрите, профессор, Дмитрий Григорьевич? Искать этих чудиков.
- Да я то не против, - вздохнул Николай - но, дорогой магистр, растолкуй: зачем они-то в Париж укатили? Вы тут сетуете, ругаетесь. Что за Штирлицы? Что у них там за миссия? В какой Париж: современный? Эпохи Робеспьера? Короля-Солнца? Средневековый? В эту самую, Лютецию, с древними римлянами?
- Григорьевич Ты не посвятил, профессора нашего в суть дела?
- Да, когда бы я успел? - Дмитрий Григорьевич посторонился, пропуская красноармейца с самоваром, – Я и сам не совсем понял. Ты позвонил мне, я – Николаю, и «солдаты в путь».
Магистр сосредоточился.
- Значит так, Париж вроде бы современный или второй половины прошлого века, когда Ален ле Лон был юн и прекрасен… - разомлевшему в тепле блиндажа Мишане сосредоточение удавалось с трудом, поэтому он выразительно прорычал, мобилизуя мысли, вздохнул, сжался, вдавив физиономию в барашковый воротник, и смолк, будто ожидая, когда мысли выполнят его команду.
Николай тем временем начал напевать: «Вьется, вьется знамя полковое. Командиры впереди. Солдаты в путь, в путь …»
- А для тебя, родная. Есть почта полевая… - продолжая, тихонько затянул Дмитрий Григорьевич.
- Послушайте, дорогие товарищи полководцы, если бы вы - сказал Ильич - смогли изменить мой облик на более человеческий, как вот, произошло с товарищем агрономом, - Ленин кивнул на Андрея Федоровича, - я, поскольку бывал в Париже, не плохо владею языком, знаком с некоторыми французскими товарищами, - попытался бы вам помочь. Насколько понимаю, ваши товарищи отправились туда с какой-то важной миссией, и в настоящий момент вы утратили с ними связь.
- Совершенно верно отозвался из овчинных глубин провалившийся в полушубок магистр.
- Отлично! С какой миссией и в каком качестве ваши товарищи отправились в Париж?
Ильич вел беседу, опираясь на печурку, и от него распространялся запах нагретого чугуна.
- Нет. Если эти сведения секретны, Ильич поднял раскрытые ладони – не смею нарушать конспирацию, и прекращаю расспросы.
- Поясняю. – Магистр Мишаня оправил полушубок, поднял голову над воротником и подался вперед, облокотившись о стол. Он был явно раздражен и чувствовал себя виноватым. - На связь с нашим прокурором вышел агент противника. Он предложил, переговоры как парламентер. Я, поскольку Дмитрий Григорьевич и Николай были заняты, на связь не вышли, я дал отмашку, - езжайте в Париж. Поехал прокурор, -он пытался сотрудничать с противником, попал к нам в плен, и теперь работает на нас.
- Ренегат, понятно. Простите, что перебил, пожалуйста, продолжайте далее.
- Далее… Оперуполномоченный из уголовки нашей, примкнувший к нам сотрудник милиции, и Минипигс, мой американский компаньон.
- А скажите, батенька мой, какими полномочиями обладали ваши посланцы?
- Да какими полномочиями?… Разузнать, что враги хотят.
- А вы потребовали, что бы ваш противник просто представился, что бы вы знали, с кем Вы воюете? Точнее, с кем МЫ воюем? С кем нам, памятникам, приходится воевать, да терять то гранитное ухо, то бетонную руку, ногу, лысину!
- Конечно. Я так и сказал: пусть назовутся, кто они такие, и пусть объяснят, чего они хотят.
- Когда противник выслал этого агента парламентера? Когда мы начали побеждать на всех фронтах и планетах, во всех игровых ойкуменах?
- Совершенно верно. Недавно, позавчера. Или… Ну да, - позавчера. Они собственно, хотели запросить мира.
- Эх, молодой человек, бойтесь данайцев дары приносящих. Не исключаю, ваши юристы вместе с американцами и оказались в плену, в заложниках у врага.. . Что же касается войны... У меня нет ни малейших сомнений, что война в итоге имеет исключительно классовый характер.
- Ну что ж, в Париж, в Париж… - вздохнул Николай - что там, чаек заварился?
Когда чапаевец ставил самовар на стол внутри что-то громко и твердо брякнуло.
-Что там? – вскрикнул магистр. – Агент варился, что ли?
Солдат снял с самовара трубу с сапогом, снял крышку, выпустив облако пара.
-А такое возможно? – живо спросил Ленин.
- Вполне. – магистр наклонился к самовару искоса, что бы не обжечься паром, заглядывая во внутрь.
- Да, вот же оно! – пробасил красноармеец. – это, когда я самовар по траншее нес, обстрел начался.
- Что? - Ухо гранитного памятника!
- Аха-ха-ха, хи-хи-хи – чугунный Ильич затрясся в хохоте.