(ПРОДОЛЖЕНИЕ "ДЕКАБРЬСКОГО ПОДСНЕЖНИКА")
Часть первая
1
Лена, молодая девушка двадцати пяти лет, ежедневно ждала Сергея Борисовича Жмуркина домой. Сергей Борисович часто отсутствовал, поскольку работал сразу на пяти работах. Часто он приходил настолько усталый, что даже не перекидывался и парой слов с Леной, а сразу валился в постель. Лена на цыпочках подходила к нему спящему, придвигала стул и долго смотрела в его тридцатисемилетнее лицо, и часто по её щекам катились слёзы нежности. Лена старалась плакать как можно тише, чтобы не разбудить Сергея Борисовича. Однажды он лёг в постель прямо в пиджаке, и Лена стала как можно более аккуратно переворачивать с боку на бок Сергея Борисовича, чтобы освободить его от одежды, столь неподходящей для сна. Но Сергей Борисович тут же проснулся и удивлённо посмотрел на Лену.
– Прости, Серёженька, что разбудила тебя. Ты просто… ты бы пиджак снял.
– Ах да. Спасибо, Лена, – ответил Жмуркин и тут же снова заснул.
Лена пристально посмотрела в его лицо, потянулась, чтобы коснуться его волос, но тут же отдёрнула свою руку. Просто она увидела несколько седых волосков у него на голове. Когда же он поймёт, что нельзя столько работать? Сама Лена работала учительницей русского языка и литературы. Вернее, раньше работала. Её уволили за то, что она никогда не навязывала ничего ученикам и призывала их самих мыслить. Однажды она даже обратилась к ним с такой речью:
– Я не хочу ничего скрывать от вас, друзья. Нас, учителей, учат говорить вам что-то, что принято считать за правду. И мало кто учитывает, что у каждого своя правда. Представьте, что у мамы двое детей, и она подарила одному из них воздушный шарик, а другой ребёнок отнял у него подарок. Обиженный ребёнок начал громко плакать и пожаловался маме на брата. Мама отняла у брата шарик и отдала тому сыну, для которого и покупала его. Кто прав? Кто виноват? Виноваты все. Мама виновата в том, что купила шарик только одному своему сыну. Кто знает, почему она так сделала? Может, у неё было недостаточно денег? А может, она любила одного из детей больше, а другого меньше. У родителей иногда так случается. Они имеют свои предпочтения даже в том, что зовётся кровью и плотью. Сын, отнявший шарик у брата, виноват в том, что отнял шарик. Сын, которому шарик был подарен, виноват в том, что не поделился с братом подарком. Кто прав? Или, вернее, кто не виноват? Опять же все. Мама не виновата в том, что купила шарик только одному сыну. Видимо, у неё были на то какие-то причины, потому что без причин ничего в мире не бывает. Сын, отнявший шарик у брата, не виноват, ведь ему было обидно. Сын, которому принадлежал шарик, не виноват, он ещё слишком мал, ему просто не пришло в голову предложить брату подарок. Это было не со зла, а скорее по невинности. Невинность и наивность – чувствуете схожее звучание? Человек может о чём-то не догадаться из простой невинности, а многие думают, что он чёрств. Так вот и получается, что в ситуации с шариком нет правых и нет виноватых. К чему я это говорю? К тому, что из таких простых ситуаций складывается вся наша жизнь. И как можно кого-то абсолютно очернять или обелять? Как с учётом этого всего можно говорить, что Обломов – бесполезный отброс общества? А ведь Гончаров прекрасно описал, что делалось в его душе! Так почему же учителя литературы смотрят лишь на его «сибаритство», а в душу не смотрят?
И вдруг Лена страшно покраснела и смутилась. Однако по лицам учеников она поняла, что они целиком и полностью поддерживали её. Однако вскоре её «вольномыслие» стало известным директору школы, и он уволил молодую учительницу.
Придя домой, Лена забралась с ногами в кресло, расплакалась и стала ждать прихода Сергея Борисовича Жмуркина. Жмуркин вернулся, как обычно, усталый. Он прошёл в комнату и сел на кровать. Лена замерла в ожидании, когда же он заговорит с ней. Неужели снова уснёт? Но нет, на этот раз Сергей Борисович пристально посмотрел на неё и, казалось, весь сон как рукой сняло.
– Что у тебя сегодня было на работе, Серёженька? – осторожно спросила Лена, и в её интонациях слышно было бескрайнее чувство вины.
– На которой? – уточнил Сергей Борисович. – На первой мы выпускали проект. Мои лодыри потрудились на славу, я ими даже горжусь. Конечно, на них приходится наседать, не без этого, зато результат налицо. Проект вышел на славу.
– У тебя язык совсем заплетается. Хочешь кофе?
– Ты думаешь, от кофе у меня перестанет заплетаться язык?
– Нет… – страшно смутилась Лена. – Но, может, ты хоть немного взбодришься…
– Дорогая Леночка, меня взбодрит, к твоему сведению, только одно – сон. Когда человек хочет спать, никакие кофе, ванна, какава с чаем его не взбодрят.
– Ну тогда ложись, – стараясь сдерживать слёзы, проговорила Лена.
– Какое ложись? – Сергей Борисович удивлённо посмотрел на неё.
– А что такое?
– Да ты же вся заплаканная. Как я тебя так брошу?
– Бросишь?
– Ну да, если я засну, это всё равно что брошу, а ты тут одна останешься и будешь небось дальше реветь. Не-е-е, так не пойдёт! – Сергей Борисович подсел Лене и стал вытирать её слёзы своим платком. – Что у тебя стряслось?
– Серёжа, ты будешь в ужасе…
– Валяй!
– Меня уволили…
Сергей Борисович пристально посмотрел на Лену.
– Как уволили? Ты что, без работы осталась, что ли?
– Серёжа… – с лёгким упрёком произнесла Лена. – Ты вечно об одном. Ты даже не представляешь, что там произошло. Меня уволили за то, что я хочу, чтобы ребята думали, понимаешь? Чтобы имели свои собственные мысли, даже если они расходятся с мыслями из учебника. Учебники – это ведь всего лишь отправной пункт в мире знаний. Если бы все знания были только из учебников, всё было бы слишком просто.
– Иногда простота тоже необходима, – задумался Сергей Борисович.
– Смотря в каком смысле! – горячо откликнулась Лена. – Простота бывает святой, а бывает и губительной.
– Только не приводи свой любимый пример об огне, на котором можно поджарить яичницу, а можно и самого себя, – попросил Жмуркин.
– Ладно, не буду. Хотя напрасно тебе не нравится этот пример, он более чем удачный.
– Но он слишком известный.
– Ты хотел сказать: шаблонный и примитивный, – грустно улыбнулась Лена. – Ладно, мы поняли друг друга.
– Надо бы нам с тобой стол накрыть, – вспомнил Жмуркин. – Через полчаса Леовитов придёт.
– Как Леовитов? Какой Леовитов? – Лена явно встревожилась и принялась теребить свою кофту.
– Ну помнишь, я тебе рассказывал? Леовитов из издательства. Он должен мне сегодня принести все правки, которые я велел ему внести.
– Ах да, – Лена направилась на кухню, Сергей Борисович – за ней. – Серёж, – осторожно прошептала она, – что ты думаешь о моём увольнении? Ты не слишком на меня рассердился?
– Я совсем на тебя не рассердился, – устало улыбнулся заядлый трудоголик, – однако считаю тебя в некотором роде легкомысленной.
– Но Серёжа… Я ведь для ребят старалась… Чему их родители научат? Знаешь, я разговаривала с некоторыми мамашами, у них на лице написано, что они мало думают о своих детях. Но как же так можно? Это же их дети!
– Да уж… – с улыбкой покачал головой Жмуркин. – Ты у нас самая лучшая мамаша.
– Не надо об этом… – Лена густо покраснела и принялась торопливо накрывать на стол.
Через какое-то время пришёл Леовитов.
– Здрасьте, Сергей Борисович.
– Здравствуй-здравствуй, Леовитов. Ты принёс мне, что должен был принести?
– Ну… как вам сказать, Сергей Борисович. Я принёс вам не совсем то, но зато кое-что другое, – и Леовитов с заискивающей улыбкой протянул Жмуркину баночку солёных огурцов.
– Какой же ты всё-таки подхалим, Леовитов, – покачал головой Жмуркин, принимая подарок. – Лена, отнеси огурцы на кухню.
Лена поспешно скрылась, довольная, что может хоть немного побыть в тишине. Она всегда очень стеснялась, когда к Жмуркину приходили его коллеги. В этот раз Леовитов быстро ушёл, но в другие разы Сергей Борисович устраивал чуть ли не конгрессы, длившиеся до ночи, где обсуждал с коллегами бесчисленное количество деловых вопросов.
2
– Что будем с твоей работой делать? – спросил Сергей Борисович, заходя на кухню, когда ушёл Леовитов.
– Я не знаю… – тихо произнесла Лена, стоявшая у окна.
Жмуркин подошёл к ней и покровительственно положил руку на плечо. Лена вспыхнула от этого прикосновения и смущённо опустила глаза.
– Есть у меня один знакомый, – сказал Сергей Борисович, – мы с ним, было дело, по работе пересекались. Так вот, у него есть сын, а у сына какая-то там двоюродная сестра, что ли. Сейчас я позвоню ему, может, им нужна учительница в школу.
И, не дожидаясь ответа, Жмуркин взял телефон и набрал номер.
– Вечер добрый, Коля! Слушай, такое дело. Хорошо, что я сохранил твой номер. Да, я тоже так думаю. Никогда не надо выбрасывать номера, мало ли, всякое бывает, любые связи могут рано или поздно пригодиться. Слушай, у меня Лену уволили с работы. Ну Лену, я тебе рассказывал про неё… У тебя сын в школу ходит. Там не нужна учительница? Русский язык и литература. Будешь узнавать? Отлично. Я тебе завтра перезвоню.
На следующий день Жмуркин перезвонил Коле, который уже всё устроил. Поначалу Лену не хотели брать, но Коля буквально прижал всех к стенке, и девушку быстро приняли. Она стала учительницей в младших классах. Коля – это был не кто иной, как наш старый знакомый Рябчиков.
Лене было очень страшно идти в незнакомый класс в незнакомую школу, и накануне своего первого рабочего дня она расплакалась. Жмуркин сел с ней рядом, обнял и погладил по голове.
– Не волнуйся, Лена, у тебя всё получится. Ты ведь не можешь возвращаться в ту школу, значит, должна идти в другую. Это неизбежно, поэтому ты должна просто принять это как факт. Я верю в тебя и поддерживаю. Надеюсь, ты это чувствуешь.
– Чувствую, Серёженька, очень чувствую! – Лена попыталась улыбнуться и посмотрела на Жмуркина влажными глазами. Может быть, ей хотелось, чтобы он покрепче обнял её, но он встал и отправился на кухню ставить чайник.
– Завтра ответственный день, – бросил через плечо Сергей Борисович. – Сейчас выпьем чай – и спать.
На следующий день Жмуркин проводил Лену в школу, а сам помчался по своим делам. До начала урока оставалось минут двадцать. Лена робко постучала в учительскую и вошла, остановившись в дверях и нюхая запах горячего кофе, который пила какая-то женщина, расположившись на кожаном диванчике.
– Здравствуйте! – воскликнула женщина. – Вы у нас новенькая?
– Да… – смущённо улыбаясь, ответила Лена. – Я буду учительницей в младших классах.
– Наслышана, – откликнулась женщина. – А я – Маргарита Петровна, англичанка. Там какой-то жуткий мужчина за вас чуть не побил всех, так требовал, чтобы вас приняли.
– Я… я не хотела! – тихо проговорила Лена, сильно краснея.
– Не смущайтесь! Нам действительно нужны учителя, тем более молодые. Мне самой тридцать два года, а остальные у нас старше. Ну только физрук у нас ещё молодой парень, а остальные у нас старички (Маргарита Петровна понизила голос на последнем слове). Знаете, директор у нас такой, ему ни до чего нет дела. Ну вы с ним ещё познакомитесь, он у нас позже приходит. А вас саму как зовут?
– Елена Владимировна. Можно просто Лена.
– А меня можно просто Рита! – и Маргарита Петровна рассмеялась. – И давайте перейдём на ты, если вы не против, Лена.
– Конечно, я не против!
– Ну вот и отлично. Всё-таки мы с тобой почти ровесницы. Я вижу, ты тоже молодая. Ну давай я расскажу тебе, что и как, пока урок не начался. Ты ведь раньше работала в другой школе?
– Да, но мне пришлось уйти оттуда.
– Бунтарка? – подмигивая, спросила Маргарита Петровна.
– Нет, я просто хочу, чтобы дети учились самостоятельно думать, – ответила Лена.
– Ну здесь у тебя, может быть, получится. Нашему директору ни до чего нет дела, он вряд ли будет вмешиваться. Кстати, тут у нас одна девочка учится, тихая такая, хорошая. Ты за неё заступайся, если что. Её ребята любят задирать.
– Задирать? – испуганно переспросила Лена.
– Ну ты же работала в школе, должна знать, что дети всегда либо тихони, либо задиры. Задиры цепляют тихонь.
– Да, я знаю, конечно. Но у нас до крайностей не доходило.
– Так и у нас тоже до крайностей не доходит.
– Но эта девочка очень страдает… – вздохнула Лена.
– Откуда ты знаешь? – Маргарита Петровна удивлённо посмотрела на свою новую коллегу.
– Не знаю. Мне показалось, что я увидела это по твоему лицу, когда ты сказала про неё. Как её зовут?
– Олеся. Олеся Лисёнкова. Очень хорошая девочка. За ней иногда бабушка приходит, но чаще – старший брат. Родителей у неё, похоже, нету.
– Бедняжка… – прошептала Лена, и в этот момент зазвонил звонок.
– Ну, ни пуха тебе ни пера! – с бойкой весёлостью произнесла Маргарита Петровна.
– Спасибо! – улыбнулась Лена.
– К чёрту меня пошли! – живо откликнулась англичанка, но Лена уже ушла.
3
Лена вошла в класс и, стараясь превозмочь волнение, опасаясь, что голос у неё срывается, обратилась к ученикам:
– Здравствуйте, ребята! Меня зовут Елена Владимировна. Я ваша новая учительница. Я не стану зачитывать ваши имена, всё равно я сразу вас всех не запомню. Давайте начнём урок и будем так понемногу знакомиться. Вы читали когда-нибудь Виталия Бианки? Это удивительный русский писатель. Если вы прочтёте хоть один его рассказ, у вас возникнет чувство, что вы идёте по настоящему русскому лесу, где пахнет хвоей и шишками. Давайте начнём сейчас читать все вместе его рассказ «Приспособился». Кто хочет начать читать?
– Лиса! Пусть Лиса читает! – закричал какой-то хулиган.
Лена сразу поняла, что речь шла об Олесе Лисёнковой. Учительница внимательно посмотрела на класс и сразу заметила скромную девочку за одной из последних парт. Девочка опустила глаза и напряжённо смотрела на парту.
– Как тебя зовут? – спросила Лена у хулигана.
– Дима.
– А фамилия?
– Матвеев.
– Вот ты и начнёшь читать.
Дима зевнул, открыл книгу и принялся читать, покачиваясь на стуле:
– «Поздней осенью медведь выбрал себе место для берлоги на склоне холма, заросшего частым ельничком. Надрал когтями узкие полоски еловой коры, сложил их в яму на холме и сверху накидал мягкого мху. Подгрыз ёлочки вокруг ямы так, что они образовали над ней шалаш.
Залез туда и заснул спокойно. Но не прошло и месяца, как лайки нашли его берлогу, и он едва успел убежать от охотника…»
Пока Дима читал, Лена внимательно смотрела на класс, отмечая про себя, какое у кого лицо, какой взгляд, какие черты. Ей казалось, что она уже давным-давно знала этих детей. На перемене Маргарита Петровна провела её в кабинет директора.
– Знакомьтесь, Валерий Павлович, это наша новая учительница Елена Владимировна.
– Рад, очень рад, – пробормотал директор, глядя на Лену из-под густых бровей. – Вы к нам надолго?
– Надеюсь, что задержусь у вас, – ответила Лена.
– Ну и славно.
– Вы нашу Леночку не обижайте! – шутливо обронила Маргарита Петровна.
После уроков ученики выбежали во двор и стали играть. За ними приходили один за другим родители. Многие из них стояли в стороне, разговаривая между собой и давая детям наиграться вволю. Олеся стояла в сторонке, наблюдая за играми сверстников. Лена, которая тоже вышла во двор, хотела подойти к девочке и заговорить с ней, но очень побоялась сказать что-нибудь не то. Недолго думая, Лена побежала в школьную столовую, попросила самое красивое яблоко и снова вышла во двор, кутаясь в тёплый шарф и глядя, как осенние листья осыпались за забором.
– Олеся, возьми! – сказала Лена, подойдя к девочке и протянув ей яблоко.
Олеся удивлённо посмотрела на учительницу.
– Я хочу угостить тебя, – улыбнулась Лена.
– Спасибо, Елена Владимировна! – девочка улыбнулась в ответ и взяла фрукт.
И вдруг вдалеке показался молодой человек, греющий на ходу руки и очень спешащий. Он подошёл к Лене и Олесе. Он был красив и изящен, несмотря на чрезмерную худобу. Его тёмно-русые волосы, расчёсанные на прямой пробор, спускались ниже поднятого воротника, а глаза были глубокого серого цвета. Когда он подошёл, Олеся очень оживилась, глаза у неё загорелись.
– Влад, ты пришёл! – воскликнула она в порыве восторга.
– Олеся, прости, я опоздал! – виновато произнёс молодой человек и присел на корточки, так что Олеся оказалась теперь выше его.
Девочка в ответ рассмеялась и обвила ручками его шею. И вдруг Влад посмотрел на учительницу, которая стояла рядом. Он поднялся.
– Здравствуйте! – сказал он.
– Здравствуйте, Влад! Я теперь знаю ваше имя, – улыбнулась Лена. – Я Елена Владимировна, новая учительница вашей сестры.
– Очень приятно. Знаете, я так рад видеть вас. В школе не хватает именно таких учителей, как вы.
– Спасибо, мне очень приятно это слышать. Только… не могу сказать, что первый день прошёл очень удачно, – тихо и грустно прибавила Лена. – Конечно, ничего страшного не произошло, но чувствую, я с ними ещё помучаюсь.
– Я понимаю вас, – с чувством ответил Влад. – Знаете, я бы в жизни не пошёл в учителя. Мне кажется, это самая тяжёлая профессия в мире. Даже фильм французский есть «Опасная профессия».
– Я знаю этот фильм! Там Жерар Депардье играет! – с восторгом откликнулась Лена.
– Правда, моя профессия тоже опасная, – улыбнулся Влад.
– Да? А какая у вас профессия?
– Я актёр.
– Актёр? Надо же! – в глазах Лены засияло восхищение. – Вы человек искусства, это прекрасно. Люди искусства очень необычные, им недостаточно того, что достаточно многим другим.
– Да, вы правы, Елена Владимировна, – задумчиво ответил Влад.
–Это очень хорошо, что у Олеси такой брат, – с глубокой искренностью проговорила Лена. – Ну что ж, не буду вас задерживать, вам надо идти домой.
– Я был очень рад познакомиться с вами! До свидания, Елена Владимировна! Мы ещё увидимся!
4
Влад и Олеся шли домой к Шашкиным и к Вике. По дороге брат и сестра весело болтали, смеялись и подшибали ногами осенние листья. С Владом Олеся забывала всё на свете, даже то, что в школе над ней смеялись другие дети. Рядом с братом для девочки не существовало завтрашнего дня, хотя ей предстояло снова идти в ту самую школу, в те самые серые стены, видеть те самые лица детей, которые порой так походили на лица злобных карликов, хотя сами по себе дети не были злы. Может быть, им просто не хватало ума, потому у них и было принято выбирать более беззащитных себе в жертвы и мучить их. Впрочем, Олесю сильно не мучили. Над ней всего лишь смеялись и порой выкидывали некоторые штуки вроде жвачки на стуле или обидных записок, подброшенных ей в портфель. По сравнению с тем, какие порой бывают мучения, Олесе не доставалось слишком сильно. Но страдающий ребёнок не станет сравнивать свои горести с чьими-то ещё. В момент страдания не существует глобального взгляда на вещи, и кажется, что хуже быть не может. Олеся очень тяжело переносила насмешки одноклассников. Если бы она умела давать отпор, ей было бы легче. Но Олеся не умела. Она очень терялась и хотела просто убежать. Но убегать ей было некуда. Маша пыталась научить девочку стоять за себя, не давать себя в обиду, но в разговор вмешивался Артём Шашкин и восклицал, ударяя себя кулаком в грудь:
– О моя чернокрылая голубица! Заклинаю тебя, не учи ребёнка насилию! О дитя! Попомни мои слова: страдания обладают целительной силой! Пусть сейчас ты немного пострадаешь, зато это закалит тебя. Когда ты вырастешь, ты скажешь сама себе, как хорошо, что ты пережила неприятные моменты. Только огнём проверяется золото, только огнём!
– Артём, ты говоришь нелепые вещи. Ты хочешь, чтобы Олеся терпела выходки одноклассников? – спрашивала Маша. – Кого ты хочешь сделать из Олеси? Я понимаю, что ты очень ушёл в религию, но неужели ты хочешь, чтобы наша девочка превратилась в великомученицу Олесю?
– В великомученицу Ариадну! – воскликнул Артём. – Ты ведь помнишь, о моя чернокрылая голубица, что в православии нет имени Олеся. Потому я и попросил священника крестить нашего ангела как Ариадну.
– Помню, – ответила Маша. – Но ты не ответил на мой вопрос. Кого ты хочешь сделать из Олеси? Несчастную жертву, об которую все будут ноги вытирать?
– Я такого не говорил, о моя чернокрылая голубица! Разве могу я желать зла нашему прекрасному маленькому ангелу? О-о-о, никогда, никогда не пожелаю я ангелу зла!
– Ты с собственными детьми не носишься как с Олесей.
– О моя чернокрылая голубица! Я всей душой обожаю наших отроков, но Олеся… она сирота! Она особенно нуждается в нашей любви и заботе! О-о-о! Как страшно остаться сиротой!
– Вообще-то у Олеси есть мать, так что она не совсем сирота.
– Но у неё нет больше отца, моего юного лирика! – и Артём зарыдал, закрыв лицо руками и сотрясаясь от слёз.
Вот такие разговоры проходили регулярно у супругов Шашкиных. Но вернёмся к тому дню, когда Влад познакомился с Леной и привёл Олесю домой. Едва девочка вошла в квартиру, она сразу побежала к своей матери Вике. Как помнит читатель, Вика очень состарилась, пережила инсульт и начала приходить в себя, только когда получила в подарок от погибшего Шуберта вечноцветущий подснежник. Вика продолжала очень тосковать по Шуберту, но после его подарка смогла посмотреть вокруг, а ведь раньше она смотрела только в одну точку. И когда Вика оглянулась по сторонам, она вспомнила, что у неё была дочь, и по мере сил стала посвящать себя ей, читать ей книги, разговаривать, играть и иногда гулять с нею. У Вики не получалось помогать Олесе делать уроки, и Маша с Артёмом взяли это в свои руки.
Итак, Олеся подбежала к матери и спросила её:
– Мама, как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, моё солнышко.
– Хочешь есть?
– Спасибо, Олеся, мы только что поели. Маша очень вкусный обед приготовила.
– Вика, а у Олеси спросить не надо, не хочет ли она есть? – раздался из другой комнаты голос Маши, которая была погружена в рисование эскиза новой картины.
– Ой, да-да-да! Совсем я дурацкая стала! Олеся, зайчик мой, хочешь есть? Пойдём, я покормлю тебя. А ты сынок, поешь с нами? – обратилась Вика к Владу.
– Спасибо, Вика, не откажусь.
– Ну пойдёмте, мои хорошие! Сейчас я вас покормлю. Зайчик, как у тебя в школе занятия прошли?
– Мы проходили Бианки. Мне очень захотелось в лес!
– Решено! – весело сказал Влад, беря сушку, пока грелся суп. – В выходные пойдём в лес. Сейчас очень красивые деревья в городе, а можешь представить, Олеся, какие они в лесу? Там всё в золоте!
– А когда выходные? – Олеся принялась теребить руку Влада.
– Скоро уже, три денька осталось.
– Влад, ты бы не брал сушки, пока суп греется, – сказала вошедшая Маша. – Надо с супа начинать.
Влад, который потянулся было за очередной сушкой, тут же с шутливо-испуганным видом отдёрнул руку.
– Ладно уж, всё равно у тебя фигура от этого не портится, – улыбнулась Маша. – Просто как-то ты не по порядку ешь.
И Маша снова ушла в комнату рисовать.
5
В пятницу Влад специально пришёл пораньше за Олесей и зашёл в школу. Он стоял у раздевалки и вглядывался в толпы учеников и учителей. И вдруг появилась Лена. Влад стремительно подбежал к ней.
– Здравствуйте, Елена Владимировна! – с улыбкой сказал он.
– Здравствуйте, Влад! – на лице учительницы читалась не меньшая радость.
– Я хотел вам кое-что предложить. Мы с Олесей завтра хотим пойти погулять в лес. Там сейчас очень красиво.
Лена мечтательно улыбнулась и тихо произнесла:
– Осень. Сказочный чертог,
Всем открытый для обзора.
Просеки лесных дорог,
Заглядевшихся в озера.
Как на выставке картин:
Залы, залы, залы, залы
Вязов, ясеней, осин
В позолоте небывалой.
– Мне очень нравится творчество Бориса Пастернака, – сияя, ответил Влад. – Как приятно слышать стихи из ваших уст.
– А мне очень приятно, что брат Олеси – знаток поэзии. Знаете, мне так хочется, чтобы брат такой девочки был именно как вы. Олеся нуждается в красоте и искусстве.
– Мой отец был поэтом, так что я просто не могу быть другим… – задумчиво и грустно ответил Влад. – Елена Владимировна, я хотел предложить вам погулять с нами завтра в лесу.
Лена удивлённо и немного испуганно посмотрела на Влада.
– Мне хочется, чтобы Олеся смогла видеть в вас друга, – поспешно произнёс молодой человек. – Понимаете, ей не очень просто в школе. Ей нужна какая-то отдушина не только за пределами школы, но и в самой школе. Я прошу вас ради Олеси.
– Я… я пока не знаю… – залепетала учительница. – Можно мне позвонить вам сегодня вечером?
– Хорошо, я буду ждать.
Влад достал блокнотик, вырвал из него листок и написал свой номер телефона. Вскоре подошла Олеся, и Влад ушёл с ней.
Вернувшись домой, Лена застала Сергея Борисовича за разработкой нового проекта.
– Серёжа…
– Лена, подожди немного. Иди, поешь что-нибудь. На кухне салат.
– Салат? Откуда?
– Леовитов принёс.
– А-а-а, понятно. Серёжа, мне надо с тобой посоветоваться.
– Я же сказал, я занят! – Жмуркин оторвал глаза от проекта и пристально посмотрел на Лену. – Ну ладно, что там у тебя? Как в школе?
– В школе… трудно сказать. Мне очень жаль одну девочку. Я не могу справиться с хулиганами.
– Ну это же ты, – усмехнулся Жмуркин. – Ты слишком мягка даже с теми, кто не заслуживает мягкости.
– Брат этой девочки предложил мне погулять вместе с ними. Как думаешь, Серёжа, пойти?
– Конечно, пойди. Почему же нет? А когда?
– Завтра.
– Прекрасно! Как раз Леовитов придёт, а я заметил, что ты всегда смущаешься его приходов.
Лена вышла из комнаты и нерешительно, как преступница, боящаяся, что её застукают на месте преступления, взяла телефон и набрала номер. Послышались длинные гудки.
– Алло! Елена Владимировна! – раздался молодой голос Влада, так не похожий своей свежестью на низкий баритон Сергея Борисовича.
– Влад, я согласна пойти с вами на прогулку.
И вот на следующий день Влад, Лена и Олеся уже бродили по осенним дорожкам, усыпанным золотой и красной листвой. Они разговаривали обо всём на свете, и Олеся уже стала свободно себя чувствовать с учительницей. Случилось даже то, чего так хотелось Владу: Олеся начала чувствовать друга в Елене Владимировне.
– А давайте я вас сфотографирую? – предложил Влад.
Лена с Олесей встали под деревом, Лена обняла за плечи девочку. Они улыбались, а Влад несколько раз сфотографировал их.
– Можно мне сфотографировать теперь вас одну, Елена Владимировна?
– Конечно! – и Лена поправила свой красный беретик, из-под которого спускались до талии светлые волосы.
Потом Олеся стала собирать листья, а Влад с Леной сели на лавочку. Влад залюбовался профилем девушки.
– Вы похожи на пушкинскую Татьяну… – с улыбкой произнёс он.
– Влад, а позавчера женщина с палочкой приходила за Олесей. Это ваша с Олесей мать?
– Это мать Олеси. Удивительно! Как вы догадались, что она мать, а не бабушка? Все, кто видят её и не знают, думают, что она бабушка.
– Я увидела это по её глазам. У неё материнский взгляд.
– Вы так проницательны! Вы напомнили мне маленького принца. Только он один увидел, что на рисунке не шляпа, а слон в удаве.
– Спасибо, Влад, за такие слова, – и Лена с бесконечной благодарностью улыбнулась молодому человеку, у которого сердце замерло от этой улыбки.
– Вика, мать Олеси, пережила инсульт. Ей сейчас сорок семь лет, но выглядит она гораздо старше.
– Бедняжка… – прошептала Лена.
– Она потеряла дорогого мне человека, моего отца и своего мужа.
– Поэта?
– Да. У нас с Олесей разные матери и один отец. Я долго не знал его. Я всё детство провёл в Италии, где жил с матерью и отчимом. Я тогда такой маленький был, многого не понимал. Знаете, мне так стыдно, каким я был эгоистом. Стыдно признаться…
– Не стыдитесь, Влад. Вы можете рассказывать мне что угодно. Я вас пойму. Я, наверное, и сама эгоистка.
– Вы?! Да вы больше о других думаете, чем о себе! Вы так любезно согласились погулять с нами!
– Я сама хотела этой прогулки, Влад… – и Лена посмотрела на Влада таким взглядом, который он не выдержал бы, если бы девушка не отвела тут же глаза.
– Я был ужасным эгоистом, Елена Владимировна. Мой отчим заставлял мою мать работать с утра до ночи в поте лица. Если бы вы видели, какой она была до Италии и какой стала после! Два разных человека. Я видел старые её фотографии, сколько в ней было силы! Это было заметно даже по фотоснимкам. Правда, у мамы всегда был сильный характер, она смогла прийти в себя, когда вернулась в Россию, но всё равно её прежний дух оказался сломлен. А я… вместо того, чтобы помогать ей, я сидел на деревьях и читал книги. Если бы вы знали, сколько книг я прочитал на деревьях! Это было моё любимое место и любимое занятие.
– Я сразу увидела, что вы очень начитанный молодой человек.
– Больше всего меня тянуло на классическую русскую литературу. Моё сердце как будто все годы было в России, хотя я и не знал, что я русский человек. Я считал себя на половину итальянцем. И совершенно случайно я узнал моего отца… Это был удивительный человек, Елена Владимировна! Моя жизнь разделилась на до него и после. Я… я так много потерял, не зная его раньше! Он показал мне удивительный мир – мир чувств и ярких красок. Ничего этого я не знал, пока жил в Италии. Он жил сердцем, он был способен на невероятные поступки. Представляете, он даже взял однажды домой живого оленя, как большинство людей берут кошку или собаку.
– Оленя?! В самом деле, удивительный человек! А что случилось с вашим отцом? – осторожно спросила Лена.
– Он погиб, упав с лошади… – глухим голосом ответил Влад и опустил голову. – Возможно, вы знаете его.
Лена удивлённо посмотрела на Влада.
– Это поэт и певец Шуберт.
– А-а-а, знаю! – живо ответила Лена. – Он был очень популярен одно время.
– Он и сейчас популярен, поверьте мне. Его не забыли, на его могиле всегда цветы от поклонников. У него была очень сложная жизнь, хотя он сам и не подозревал об этом. На нём было родовое проклятье. Сколько раз он был на волоске от гибели и спасался только каким-то чудом. У него даже клиническая смерть была. Но в конце концов он не смог спастись… Знаете, Елена Владимировна, на мне тоже было родовое проклятье.
– В самом деле? – испуганно произнесла Лена. – А вы избавились от него?
– Да. У моего отца был и есть друг Артём Шашкин.
– Я его тоже знаю!
– Конечно! – улыбнулся Влад. – Артём – знаменитость. Так вот, раньше Артём был атеистом, но после смерти папы он стал очень верующим. У него даже открылись необычные способности. Он стал кем-то вроде ясновидящего. Он увидел чёрное пятно надо мной и повёл меня к священнику, который снял его с меня. Если бы он раньше мог всё видеть, отец бы не умер!
– К сожалению, иногда судьбу невозможно миновать… – грустно покачала головой Лена. – Люди только думают, что они всесильны, а на самом деле мы так мало можем!
– Как вы правы, Елена Владимировна! Как я с вами согласен!
Через какое-то время к ним подбежала Олеся, показывая разноцветный осенний букет. Влад и Лена восхитились и похвалили девочку, а потом вновь медленно втроём побрели по золотым дорожкам.
Вернувшись домой, Лена застала Сергея Борисовича в прихожей. Он уже прощался с Леовитовым. Ругая саму себя, Лена мысленно признавалась себе, что ей было хорошо с Владом. Но она боялась этих мыслей и пыталась гнать их. Но чем больше она их гнала, тем сильнее они прорывались сквозь стену, которую Лена сама воздвигала в своей душе. А Влад распечатал фотографии девушки и смотрел на них, когда оставался один. А когда в комнату заходили Рябчиков, Лида или маленький Гена со своим неизменным пулемётом, Влад быстро и незаметно прятал фотографии. Он не хотел, чтобы кто-то узнал его тайну.
6
Лида сидела на диване и смотрела, как Гена играл в солдатиков.
– Паф-паф! – выкрикивал мальчуган, стреляя во врагов и потирая ладони, когда те падали.
– Ген, дело есть! – сказала Орехова.
Мальчик поднял голову в ожидании, что скажет мать.
– Ген, ты совсем слепой, что ли?
– Почему слепой? – удивился ребёнок.
– Ты не видишь, что вокруг творится. Ты же в параллельном классе с Олесей учишься. Неужели не видишь, как её одноклассники задирают?
– Но когда я играю с Олесей, она всегда весёлая. Я не знал…
– Дурень ты! Олеська просто никогда не покажет, что ей плохо! Она считает, что не имеет права портить другим настроение. И зря она так считает! Ты ведь в жизни не догадаешься, что у неё творится. Значит, она должна сама тебе это показывать. А ты – мужик! Ты должен защищать её, понял? Вот как ты в солдатиков сейчас играешь, мочишь их всех, так и этим всем покажи, чтобы Олеську не смели трогать. Понял?
– Понял, мама! Завтра я им всем покажу!
– Смотри у меня!
В комнату вошёл Рябчиков.
– О чём речь? – спросил он, плюхаясь на диван рядом с Ореховой.
– Я вот Генку учу, каким настоящий мужик должен быть.
– И каким же? – осклабился Рябчиков. – Как я, правда?
– Конечно! – заулыбалась Лида. – Сильным, мужественным, девчонок чтобы защищал. А то в солдатиков горазд играть, а в жизни не так просто утереть нос врагам, как в игре. В жизни надо ещё сильнее быть.
– Лидка, ты совсем как в былые годы! Я рад, что Италия тебя не совсем помяла.
– Молчи ты! – Лида замахнулась на Рябчикова, но он стиснул её руку так, что захрустели косточки.
На следующий день в школе на перемене одноклассники Олеси утащили у неё портфель и начали играть им в футбол. Олесины вещи рассыпались в разные стороны. Девочка заметалась, не зная, что делать.
– Отдайте! – кричала она, вызывая тем самым ещё более сильный приступ смеха.
Она побежала в кабинет, где Лена стирала с доски уравнения (только что у них был урок математики).
– Олеся! На тебе лица нет! – воскликнула учительница.
– Елена Владимировна! Помогите мне, пожалуйста! У меня портфель отняли!
Лена побежала в коридор и увидела жуткое и циничное зрелище. Казалось, дети были готовы пинать портфель Олеси, даже если бы в нём сидел живой зверь, котёнок или заяц, лишь бы досадить девочке.
– А ну-ка живо отдали Олесе портфель! – с несвойственным для неё гневом закричала Лена, но ученики не обращали на неё никакого внимания.
Олеся жалобно смотрела на учительницу, надеясь, что та ей поможет. Лена кинулась отнимать «игрушку» у детей. Они разбежались в разные стороны, на ходу бросив портфель. Лена принялась собирать тетради, дневник, пенал и другие вещи. И вдруг она замерла. По коридору шёл Гена Рябчиков с крайне воинственным видом. Лена сразу поняла, что он что-то задумал.
Когда начался урок рисования, Гена без стука вошёл в класс. Лена не стала останавливать его. Гена подошёл вплотную к главному хулигану Диме Матвееву, схватил его за руки и скрутил их сзади.
– Гена, что ты делаешь? – испуганно воскликнула Лена.
– Спокойно, Елена Владимировна! Я мечтаю вырасти настоящим мужчиной, поэтому должен защищать беззащитных.
Гена достал из кармана верёвку и связал сзади руки Димы, затем взял его голову и стал бить его лбом об парту.
– Гена! Прекрати! – воскликнула Лена, но Гена не слушал её.
Та же участь постигла и остальных хулиганов.
– Олеся! – обратился Гена к той, которую защищал. – Если они ещё что-то себе позволят, сразу говори мне, и им будет ещё в сто раз хуже!
И Гена всё с тем же воинственным видом вышел из класса.
Вскоре родители побитых учеников толпой пришли к Лене с возмущениями и жалобами.
– У нас сегодня дети пришли в ссадинах и синяках! – кричали мамаши и папаши (но в основном мамаши). – Что это такое? Хотите сказать – совпадение? Мы знаем, что у вас тут было! Этот оболтус Рябчиков из параллельного класса приходил, гладиаторские бои тут устраивал! А вы, почему вы не остановили его? Да вас на пушечный выстрел нельзя к детям подпускать! Как вас вообще в учителя взяли?
Лена хотела заткнуть уши, чтобы не слышать этот гвалт, но только слабо воскликнула:
– Послушайте меня! Пожалуйста, послушайте! Они обижали Олесю Лисёнкову! Только вы почему-то об этом забываете! Вы помните только то, что Гена их побил! А он, может быть, заслуженно побил их!
– Вы одобряете этого ненормального, по которому психушка плачет? Ну тогда вам самой там место!
– Пожалуйста, прекратите мне грубить! Я не одобряю его! Нельзя распускать руки – в этом я с вами согласна! Но они сами распускали их! Если бы они не обижали Олесю, не получили бы от Гены!
Но родители не хотели слушать Лену. Они пошли к директору и написали заявление с требованием уволить её. Директор посмотрел на количество подписей и согласился. Лена была уволена, а на её место вернулась старушка Генриетта Антоновна, которой предложили уволиться по собственному желанию, когда приняли на её место Лену. Если бы Лена знала, что из-за неё другой человек лишился работы, она ни за что не пошла бы сюда, но она не знала. От неё это скрыли.
7
Лена сидела в кресле и горько плакала. Сергей Борисович ходил по комнате, заложив руки за спину.
– Не знаю, что и сказать, Ленок… – степенно и задумчиво произнёс он. – Ты ни на одном месте не можешь удержаться. Что ж, придётся мне позвонить Кольке, у которого сын побил твоих учеников.
Жмуркин взял телефон и набрал номер Рябчикова.
– Здорово, Коль! Тут такое дело. Ну ты в курсе, я думаю. Твой сын в школе всем физиономии разрисовал. Да я знаю, что за дело, знаю! Но Лену уволили, потому что она его не остановила. Знаю, что правильно сделала, что не остановила, но нам-то что делать? Разберёшься? Хорошо.
На следующий день Рябчиков прошёл в школу мимо охранника, не обращая внимания на его вопросы, и отправился прямо в кабинет директора.
– Здравствуйте! – трусовато и заискивающе произнёс Валерий Павлович.
– Здорово! – Рябчиков подошёл к директору и схватил его за затылок.
– Да вы что!
– Ты с какого перепуга молодую учительницу уволил, а? Я тебя спрашиваю!
– Она поощряла вашего сына, когда он побил деток!
– Мой сын правильно их побил! Если бы ты почаще высовывал свой зад из кабинета, ты бы знал, что они Олесю Лисёнкову задирают. Неужели ты такой болван, что думаешь, мой Генка это терпеть будет? Нет уж! Мой Генка – настоящий мужик, он никогда не допустит, чтобы кого-то незаслуженно обижали! – Рябчиков поднял директора с кресла за волосы и со всего маха толкнул его лицом в круглые часы на стене, которые тут же полетели на пол.
– А-а-а!!! – закричал директор. – На помощь!
– Помощь тебе будет только от тебя самого. Ты немедленно возьмёшь обратно учительницу, которую уволил. Ну, звони ей, рожа! Я никуда отсюда не уйду, пока не позвонишь!
Трясущимися руками Валерий Павлович взял телефон, который несколько раз выпадал у него из рук. Наконец он набрал номер Лены и крайне любезно предложил ей вернуться. Генриетту Антоновну вновь «отправили в отставку». А через несколько дней Гена пришёл к директору и заявил, что отныне будет учиться в классе с Олесей Лисёнковой. Конечно, об отказе и речи не могло быть. Гена сел за одну парту с Олесей и стал её защитником. Его все стали бояться, и Олеся утратила статус жертвы, самовольно присвоенный ей учениками.
8
В один из дней Влад пришёл в школу с букетом розовых роз. Он стоял у раздевалки, в волнении смотря по сторонам. И вдруг появилась Лена. Кровь отхлынула от щёк Влада. Он подошёл к девушке.
– Здравствуйте, Елена Владимировна! Я поздравляю вас с возвращением в школу. Если бы вы знали, как я переживал за вас.
– Спасибо, Влад! – улыбнулась Лена. – Как это мило с вашей стороны! Какие красивые розы… – она приблизила лицо к цветам и стала их нюхать.
– К сожалению, цветы сейчас редко пахнут… – грустно и смущённо проговорил Влад. – Но я всё равно хочу, чтобы они радовали вас.
– Они очень радуют меня, Влад! Спасибо вам большое!
– Я надеюсь, вы не рассердились на моего братишку?
– Что вы? Я совсем не рассердилась на него. В глубине души я даже поддерживаю его. Только меня мало кто поймёт, если я скажу это.
– Со мной вы можете говорить что хотите, Елена Владимировна. Я хочу быть вашим другом.
Лена вспыхнула и опустила глаза.
– Простите, если обидел вас…
– Нет-нет, что вы, Влад! Вы совсем меня не обидели! А Гену я и правда понимаю и поддерживаю. Мне так приятно, что он смог быть таким хорошим заступником для Олеси. Мне так стыдно, что я сама не могу справиться с детьми. А ведь это моя обязанность, я же учительница…
– Вы – милая, добрая, нежная девушка, – произнёс Влад, с бесконечным восхищением глядя на Лену. – Вы как хрупкий цветок. Вы… вы просто украшаете мир! А с хулиганами Гена справится, будьте уверены, – с улыбкой прибавил Влад.
– Сдаётся мне, он уже с ними справился, – улыбнулась Лена.
К ним подошла Олеся, которая с тех пор, как Гена стал её защитником, стала более весёлой и радостной. У неё даже стали появляться подруги. Лена вышла с Владом и Олесей из школы и проводила до ворот. За воротами Влад обернулся назад и бросил прощальный взгляд, полный нежной печали. Лена долго смотрела им вслед, держа букет в руках и не в силах справиться с охватившим её волнением. Краска заливала её лицо. Лена прижимала ладони к щекам, пытаясь охладить их, но это не помогало. Через какое-то время она медленно побрела домой, ловя себя на мысли, что не спешит возвращаться. Когда она всё-таки вошла в квартиру, Сергей Борисович писал какую-то статью для журнала, где работал.
– Привет, Лена! – сказал он, не отрываясь от работы.
– Привет, Серёжа…
– Ну как в школе?
– Как тебе сказать… Морально уже легче. Но мне плохо даётся математика. Я же всё-таки учительница по русскому и литературе, а в младших классах мне приходится всё вести.
– Не смеши меня, Леночка! – ухмыльнулся Сергей Борисович, мусоля карандаш. – Математику младших классов все знают. Тут не нужно быть великим учёным. Ведь ты же можешь подсчитать деньги, когда ходишь в магазин, верно?
– Но это другое, Серёженька… Тут ещё и задачи надо решать и уравнения.
– Ну ладно, я подтяну тебя по математике. Только до точки доведу статью, ладно?
– Серёж, давай не сегодня? Я устала…
– Но у тебя же будет завтра математика?
– Будет.
– Значит, надо сегодня. Хоть немного, Лен.
Лена поймала себя на том, что раньше она была бы рада любым моментам, которые позволяли бы ей хоть немного почувствовать близость Сергея Борисовича. Она была безмерно счастлива, когда ей можно было сидеть рядом с ним, видеть близко его лицо, может, иногда слегка и невзначай его касаться. Но теперь ей хотелось этого гораздо меньше. Девушка мысленно казнила себя за это. Она считала, что её чувства к Сергею Борисовичу никогда не должны ослабевать, не говоря уже о полном умирании. Но Лена начинала смутно чувствовать это умирание, и это пугало её. Она боялась признаться себе в причине такой перемены и гнала даже тень мысли, которая вкрадчиво склонялась к её душе. Лена вздохнула, взяла вазу, наполнила её водой и поставила в неё розы, а Жмуркин даже не заметил цветы. Вскоре они поужинали и занялись математикой, после чего Сергей Борисович вновь погрузился в работу, а Лена задумчиво встала у окна, глядя на вечерний город.
9
В театре вовсю шла репетиция. Репетировали «Героя нашего времени», где Влад играл Печорина. И вот Артём Шашкин, который ставил этот спектакль, объявил перерыв. Влад нашёл укромное местечко, устроился с бумагой и ручкой и стал писать:
«Милая, дорогая Леночка!
Простите ли вы мне, что я обращаюсь к вам так? Наши беседы всегда милы и приятны, но никогда не смею я сказать вам даже пару нежных слов. Я не думаю, что эти слова обидели бы вас. Если бы вы знали, насколько чисто моё чувство к вам, вы бы никогда не обиделись на меня. Но я просто робею и теряюсь в вашем присутствии. Мне хочется одновременно смеяться и плакать. Наверное, я выгляжу как один из тех школьников, которым вы ведёте уроки. Наверное, я краснею и бледнею. Мне хочется бежать и стоять на месте как вкопанному. Мне хочется видеть вас. Ваши глаза… Как часто я невольно отвожу взгляд, когда вы смотрите на меня. А ведь мне хотелось бы смотреть в ваши глаза часами… Наверное, я неловок и неуклюж. Разве может что-то знать о любви мальчишка, который всё детство просидел на деревьях с книжками в руках, пока его мать выполняла каторжную работу, а отчим понукал её? Но я люблю вас! Люблю вас всем сердцем, всеми чувствами, на которые я только способен. Мне кажется, рядом с вами я мог бы стать лучше и перестать быть тем эгоистом, каким был прежде. Когда вы появляетесь среди толпы, я как будто исчезаю и растворяюсь. Меня нет, есть только вы… Милая! Как сжимается моё сердце, когда я представляю, как вы говорите мне: «Милый!» Если бы вы знали, как мне хочется обнять ваши колени и прижаться губами к вашим рукам со всей преданностью и верностью, которые вы будите во мне. Простите, если я пишу что-то обидное для вас. К сожалению, от избытка любви иногда страдает скромность и слова становятся несдержанными и, может быть, дерзкими. Но я не хочу вас обидеть. Я не хочу быть дерзким, я хочу быть самым нежным и покорным с вами. Я люблю вас! Поверьте мне, я ваш! И так будет всегда!»
И вдруг к Владу сзади подошёл Артём Шашкин. Влад поспешно спрятал письмо.
– Можешь не прятать, о Влад! Пусть я не прочту то, что написано на этом листочке, но я ясно читаю твоё сердце. Твоё сердце – открытая книга для меня. О, только ли твоё сердце? Увы, увы! С тех пор, как мне открылись тайные знания, я вижу ясно, что у кого в душе! О-о-о! Лучше бы я этого не видел! Я крепче бы спал, о сокол! – и Артём ударил себя кулаком в грудь.
– Артём, почему у тебя такой скорбный вид? – спросил Влад.
– Из-за тебя, о актёр! Ты перестал думать о ролях! Ты влюблён!
Влад покраснел и отвёл глаза.
– Лучше бы ты не был влюблён! – воскликнул Шашкин.
– Почему? Ведь я не только актёр, я ещё и человек.
– Я никогда не забываю об этом, о сокол, и всем сердцем желаю тебе огромной любви, ведь без любви человек не живёт. Нет-нет, не живёт, о мой сокол! Но знал бы ты, кого ты любишь…
– Кого же? – настороженно спросил Влад.
– Нет, не могу сказать тебе, даже не проси! – и Артём развернулся, делая вид, что уходит, но Влад схватил его за руку.
– Артём, ты должен сказать мне всё!
– Не могу, не могу! – заламывая руки, выл Шашкин.
– Умоляю тебя, скажи мне! Ну хочешь, я встану на колени?
– О нет, ни в коем случае! – воскликнул Артём, делая совершенно круглые глаза. – Что ж, раз ты так хочешь знать, я скажу тебе всё. Но не вини меня в том, что узнал горькую правду от меня.
– Я не буду ни в чём тебя винить, – срывающимся от волнения голосом ответил Влад.
– Так слушай, о сокол! Лучше бы я ничего не видел! Но я вижу! Эта девушка живёт с мужчиной, и давно живёт! Больше я ничего не вижу. Наверное, мой тайный взор сжалился надо мной и не проникает туда, куда не должно ему проникать. Ведь я не выдержал бы страшное зрелище разврата и прелюбодеяния!
– Артём, прекрати! – закричал Влад, закрывая уши руками.
– Я умолкаю… – печально и торжественно произнёс Артём. – Но я предупредил тебя.
– Я не могу поверить в это…
– О-о-о!!! Я вижу по твоим глазам, что ты скорбишь не о том, что твоя возлюбленная не невинна, а лишь о том, что теперь у тебя нет никаких на неё прав!
– У меня никогда не было на неё прав, – вытирая слезу, проговорил Влад. – Она слишком прекрасна для меня. А я, дурак, понадеялся… Нет, лучше уж стать таким, как Печорин, и ничего больше не чувствовать. Наверное, ему жилось проще, чем мне. А я – глупый романтик…
– Пойдём же, о прекраснейший из юношей, о величайший из актёров, продолжим репетицию «Героя нашего времени», и ты будешь играть персонажа, так не похожего на тебя самого. О-о-о!!! Никогда, никогда не станешь ты холодным циником, но пусть актёрское призвание поможет тебе воплотиться в него на сцене!
И они вернулись в репетиционный зал. По пути Влад бросил письмо в мусорный ящик, а Артём незаметно достал его и спрятал поглубже в карман.
10
Вечером Влад пришёл домой и с потерянным видом сел за стол у себя в комнате. Лида приоткрыла дверь и, увидев сына в таком положении, подошла к нему.
– Что случилось? – спросила она.
– Нет, ничего…
– Влад, не ври! Я всё вижу.
– Ничего, мама. Всё хорошо.
– А чего ты сидишь и голову руками обхватил?
– Я устал.
– Ты каждый день устаёшь, но вчера и позавчера так не сидел.
– Мам, всё хорошо, – смущённо проговорил молодой человек, поднимаясь с места. – Я хочу сходить в магазин.
– В магазин? Зачем? Ты же только недавно пришёл.
– Я пойду… – и Влад направился к двери.
Лида вошла в комнату, где Рябчиков объяснял Гене устройство автомата.
– Рябчиков! С Владом что-то творится. Пришёл весь убитый, сейчас вдруг в магазин собрался. Мне страшно за него. Я в последний раз видела его таким, только когда… – и Лида замолчала.
– Ну что же ты не договариваешь? Тебе трудно произнести его имя, да? – злобно прорычал Рябчиков.
Лида молчала.
– Гена, выйди! – приказал Рябчиков сыну, и тот вышел, унося с собой автомат и на ходу ковыряясь в нём.
– В чём дело? – спросила Орехова.
– Ты меня любишь, только меня! – ещё зловещее зарычал Рябчиков, надвигаясь на жену.
– Рябчиков!
Но Рябчиков порвал на ней кофту и так злобно впился губами в её грудь, будто хотел искусать до крови.
– Ты меня любишь, только меня! – задыхаясь, шептал Рябчиков.
Лида оттолкнула его, запахиваясь порванными лоскутами.
– Рябчиков! Ты не о том думаешь! Нам надо идти Влада искать.
Рябчиков молча открыл шкаф, кинул Ореховой одну из её кофт и сказал:
– Переодевайся. Я возьму на всякий случай винтовку.
Они вышли из дома и решили пойти в разные стороны. Лида долго ходила по улицам и дворам, в страшном волнении ища сына. Рябчиков тоже искал и наконец нашёл в какой-то подворотне. Влад стоял, прислонившись к стене, и пил вино из горла бутылки. Он не заметил появление Рябчикова, а тот прицелился в бутылку и выстрелил. Влад громко вскрикнул. Бутылка разбилась вдребезги, а пуля пролетела в миллиметре от рук парня.
– Рябчиков! – ошалело произнёс Влад, дрожа с головы до ног.
Рябчиков подошёл к нему, ударил по щекам, стиснул его руку и повёл за собой, а у Влада из глаз покатились слёзы.
– Будешь знать, как по подворотням бухать! – приговаривал Рябчиков, набирая лидин номер.
– Алло, Рябчиков! Ну как там?
– Я нашёл его. Возвращайся домой, я его сейчас приведу.
И вот Рябчиков с Владом вошли в квартиру, где их уже ждали Лида и Гена. Рябчиков грубо толкнул Влада на кухню, и парень упал на диванчик.
– Он бухал в подворотне, – сообщил Рябчиков. – Винтовка пригодилась. Я выбил у него из рук бутылку.
– Рябчиков!!! – закричала Лида, набрасываясь с кулаками на мужа и ударяя его куда попало. – Ты же мог убить его! Да как ты мог?!
– Ну ты за это заплатишь! – прохрипел Рябчиков и с бесконечным гневом схватил Орехову за волосы и стал макать её голову в кастрюлю с геркулесовой кашей, но Лида вырвалась и надела кастрюлю на голову мужу. Лида бросилась неистово обнимать Влада и залилась слезами.
– Всё хорошо, всё хорошо, мама… – смущённо шептал Влад, обнимая мать и не обращая внимания на то, что сам испачкался кашей. – Я больше не буду пить, обещаю!
– За Генку бы так не дралась, я знаю! – ожесточённо произнёс Рябчиков, снимая кастрюлю с головы и швыряя в раковину.
– А за меня и не надо драться! – ответил внезапно вошедший Гена. – Я сам кого угодно за маму побью!
Рябчиков так и просиял. Он схватил Гену, пачкая его в свою очередь геркулесовой кашей, и подкинул к потолку, приговаривая:
– Молодец, мужик! Вот это я понимаю! Весь в меня!
А Лида всё сидела, обняв Влада и плача, как будто боялась, что он куда-нибудь исчезнет или его кто-нибудь украдёт.
11
После спектакля «Герой нашего времени», на который пришла Лидия Орехова, Артём шепнул Владу:
– О Влад! Как ты был прекрасен в образе Печорина! Я знал, что у тебя всё получится! Жму тебе руку, о гениальнейший из гениев! Проведи твою маму ко мне в гримёрку, а сам иди домой.
Влад удивлённо посмотрел на Артёма.
– Плохо, плохо ей живётся с Рябчиковым! – воздевая руки к потолку, возопил Шашкин. – Я давно уже вижу, что ей надо выговориться.
– Артём, а ты уверен, что она захочет с тобой говорить? – осторожно спросил Влад.
– Более чем! Я всё подготовил, она захочет излить мне душу!
Не уточняя, что именно подготовил Артём, Влад сказал матери, что Шашкин непременно желает с ней поговорить, и проводил её к актёру. Лида была крайне удивлена.
– Присаживайся, о внучка достославной партизанки! – воскликнул Артём, указывая рукой в перчатке и перстнях на обитое бархатом кресло. – А ты ступай с миром, о сокол!
– Ну ладно, я пойду, – слегка пожимая плечами, сказал Влад и вышел.
– Что за комедию ты ломаешь? – спросила Лида.
– О Лида! Как часто я слышу подобные слова от моей чернокрылой голубицы, но она ругает меня, потому что любит! А ты – ты и впрямь готова впиться в мою плоть острыми коготками, чтобы я окровавился и лишился не только чувств, но и жизни. О-о-о! Да я и так уже давно лишился её! С того самого момента, как вижу всё! Потому я и пригласил тебя в эту скромную обитель искусства, что вижу, как тебе нужна беседа с сердцем, которое тебя выслушает и поймёт. О-о-о!!!
– Шашкин, ты с дуба рухнул, что ли? Не нужны мне никакие беседы.
– О-о-о! Понимаю, понимаю! Тебе будет проще излить душу постороннему человеку. Что ж, я тебе это обеспечу.
На глазах у изумлённой Ореховой Артём достал резиновую маску Чарли Чаплина, натянул её себе на голову, взял тросточку и принялся отплясывать, как плясал актёр в своих фильмах.
– Ну ты даёшь, мать твою… – ошалело произнесла Лида. – Вот уж чего не ожидала! – и она захохотала.
Артём воспользовался этим моментом, сел напротив неё и сказал:
– Расскажи мне всё, что тебя томит, о Лида! А то я расплачусь.
– Нет уж, плакать не надо! Не выношу мужских слёз! – ответила Орехова. – Ладно, слушай, раз тебе так хочется со мной побалакать. Хотя ты и так всё видишь, ты же у нас просветлённый, мать твою!
– О-о-о, я лишь жалкий червь, и знания, открывшиеся мне, – скорее проклятие, нежели благодать!
– Но раз ты всё видишь, мне нечего терять, буду говорить всё как есть. Я жалею, что вышла замуж за Рябчикова. Знаешь, Тёмыч, я так устала от Италии, что мне теперь нужен просто отдых. А какой мне отдых с Рябчиковым? Я понимаю, что, может быть, я сделала столько ошибок, что должна расплачиваться за них всю жизнь, но поверь мне, Италии с головой хватило. Я теперь имею право на отдых. Внучка партизанки уже не та, она больше не рвётся в бой! – горько усмехнулась Орехова. – Мне теперь хочется после работы просто посидеть в тишине, понимаешь? Просто спокойно доживать свой век… Если бы ты оказался в Италии на моём месте, ты бы и одного дня не выдержал. А я… страшно представить… Семнадцать лет!
– Почему же ты не сбежала раньше, о Лида?
– Влад ещё был очень маленький, я боялась за него, что если вдруг что сорвётся, ему достанется от Марио. Марио ведь на что угодно был способен. А когда Влад вырос, я знала, что у нас побег состоится. Да он и не мог не состояться. Я имела на него право после стольких лет.
– О-о-о! Ещё как имела! – произнёс «Чарли Чаплин».
– Смеёшься надо мной? Издеваешься? Ты можешь хоть пару минут не окать?
– Я умолкаю и весь обращаюсь во внимание! – виновато ответил Шашкин.
– Знаешь, Тёмыч, если бы я была такой же, как раньше, разве я пошла бы замуж за того, кто меня вот так вот сплавил?
– Ты бы и сплавить себя не позволила! – воскликнул Артём. – Но послушай, Лида, ведь ты позволила себя сплавить ещё до этих мучительных годов. Значит, твой дух был сломлен уже тогда?
– Опа! И то верно! Ну ты психолог, Тёмыч, мать твою! И откуда это в тебе?
– Это моя кара! – таинственно прошептал Артём.
– Кара? У тебя-то за что? – усмехнулась Орехова. – Ты у нас весь такой праведный. Одна-единственная любимая жена у тебя всю жизнь, на стороне не гулял, о детях заботишься, и не только о своих. Вон Влада моего в театр запихнул.
– Да, всё, что ты говоришь, всё это правда, о Лида! – ответил Шашкин. – Но во мне всё равно полно грехов. Может быть, побольше, чем в ком-нибудь другом…
– Уж больше грехов, чем у меня, и быть не может, – горько засмеялась Лида.
– Это неправда! – взвыл Шашкин. – Если у тебя и были прегрешения, ты искупила их и искупаешь непрестанными страданиями!
– Наверное, жизни не хватит, чтобы искупить… – вздохнула Орехова. – Я очень много боли принесла Шуберту.
– О-о-о! Он любил тебя! Любовь – это благословение небес, даже если она приносит боль!
– Знаешь, Тёмыч, я так безумно его… Да что говорить! – махнула рукой Лида. – Мне даже это слово трудно произнести. Не понимаю, почему так вышло. Я же видела, я чувствовала, что с ним творилось, когда я стала с ним холодной и грубой, когда мы даже разговаривать перестали. Я видела, как он исподтишка ходил в ванную плакать, а потом тщательно вытирал глаза, чтобы я не заметила. А я замечала, но всё равно оставалась жестокой. Я знала, как ему плохо, но не думала о последствиях. Мне казалось, что я должна его проучить. Мне никогда бы в голову не пришло, что он соберёт вещи и уйдёт. Мне казалось, что мы всегда будем вместе. Когда он ушёл, это было таким потрясением для меня. Как гром средь бела дня… Мне захотелось побежать за ним. Выпивает? Пусть! Из-за него мои подчинённые увольняются? Плевать! Одни лишь стишки сочиняет и мало на что годится? И ладно! Лишь бы быть с ним. Знаешь, мне так сильно хотелось ещё хоть разок обнять его, сжать его ладонь, провести рукой по волосам… Я так любила его волосы… Я даже рассердилась на него, когда он подстригся! А он ведь это сделал, когда я стала упрекать его в том, что он не может никогда проявить силу, отказаться, когда ему предлагают выпить. А он пошёл и подстригся… Ну и что, что он слабовольный, падкий на всякие сомнительные удовольствия вроде выпивки и курения? Только вот Рябчиков не дал ему курить… И правильно сделал, что не дал! Потому Шуберт всегда молодо и выглядел! Курение плохо сказывается на внешности, хуже, чем выпивка. Да, Шуберт слабовольный, да ещё и к самоубийству по-настоящему склонен, не как ты, Тёмыч. Ты только поохаешь, покривляешься, поломаешь комедию – и дело с концом. А Шуберт и правда, если что, мог себя пырнуть. Молча пырнуть, без этих твоих Шекспиров, понимаешь? Но за ним просто надо было следить, не давать ему сворачивать на не ту дорожку, и всё было бы хорошо. А я упрекала его в чём-то, требовала чего-то… Я однажды у него в сумке кое-что нашла – явно для суицида. Мы тогда сильно поругались. Так я просто это выбросила, а он понял, что это я выбросила, что оно не само убежало. Он ничего не сказал, но смотрел на меня таким благодарным взглядом. Он ведь безумно ведомый… Я отвлеклась… Что я говорила, Тёмыч?
– Ты говорила, что мой юный лирик ушёл к Вике! – горестно воскликнул Артём.
– Ах да. Я была готова убить её, когда видела их вместе. Мне казалось, что она крадёт у меня моего Шуберта. Вроде бы я больше не имела права претендовать на него, но разве это имело хоть какое-то значение, когда он мне так был нужен?! Мне хотелось вернуть его любой ценой, мне хотелось, чтобы он понял, поверил, почувствовал, что я тоже его люблю, не только она! Она никогда ничего не сделала для него… Всё, на что она была способна, любой дурак может! А она когда-нибудь предотвращала его самоубийство? Устраивала ему творческий вечер? Помогала издавать книги? Была ему поддержкой? Готова была всех порвать за него? Вселяла в него уверенность в себе, в конце концов? Ни-ко-гда! Она даже не знала, что делать, когда его гадюка укусила, которую ты приволок, между прочим. А если бы нас с Рябчиковым в тот момент не оказалось рядом? Что тогда? «Погиб поэт! – Невольник чести»? Она даже ужин не могла толком приготовить или за оленем убрать! За ним всегда Шуберт убирал! Мне Рябчиков рассказывал, он же был у них часто. Твоё счастье, Тёмыч, что ты не знал такой боли – вчера человек был твоим, а сегодня ты видишь его с кем-то ещё, да ещё с тем, кто и сотой доли не чувствует того, что чувствуешь ты!
– Знал, о Лида! – воскликнул Шашкин. – Я видел Вику с Рябчиковым и хотел умереть!
– Да ладно заливать! – вновь махнула рукой Орехова. – Ежу понятно, что у тебя с ней несерьёзно было. Одни кривляния. А у нас с Шубертом… Знаешь, о чём я больше всего жалею?
– О чём, о благороднейшая из женщин?
– О том, что мы с ним не поженились. Мне кажется, что тогда никакая другая никогда бы не отняла его у меня. Я никому бы его не отдала, никому! – и Лида судорожно сжала руки в кулаки.
– О-о-о, как ты права, о Лида! – покачал головой Шашкин и хлестнул себя по груди лежащей на столике программкой. – Только венчание может сплотить навеки два любящих сердца. Только венчание и ничто другое! Как я ошибался, что так долго не венчался с моей чернокрылой голубицей! Теперь мы принадлежим друг другу не только в бренной земной жизни, но и в вечности! Впрочем, речь не обо мне. Продолжай, о внучка достославной партизанки!
– Мне остались одни воспоминания, – произнесла Лида, – и раз уж ты раскрутил меня на болтовню, почему бы не повспоминать? Однажды я проснулась рано утром, а у меня под рукой огромный букет ромашек! – Лида закрыла глаза и улыбнулась. – А напротив сидит Шуберт, смотрит на меня и улыбается. И говорит: «Милая, с добрым утром! Как тебе спалось?» Представляешь? «Как тебе спалось?» Как будто не сделал ничего особенного, как будто не ходил в такую рань за ромашками. Скромняга жуткий был, хоть и пьяница! Знаешь, это был такой громадный букет, он ещё откуда-то достал золотую ленточку и завязал его, а то цветы бы рассыпались. Все меня знали как боевую девчонку, внучку партизанки, все считали, что мне только оружие и можно дарить, пистолеты, ножи всякие. А тут – ромашки… Я потом спросила, где он столько ромашек взял, и мы поехали на тот луг. Вдали ещё какие-то новостройки были… На электричке ехали часа три! Представляешь, Шуберт специально рано утром ездил туда, чтобы нарвать мне ромашек и сделать сюрприз! Он сказал, что уже давно знает этот луг и любит там гулять. Но раньше никогда он не рвал цветы. Когда мы туда приехали, там не было ни одной ромашки. Ты представляешь, Тёмыч! Ни одной! Мне так в это не верилось, я побежала по лугу, я должна была найти хоть один цветок. Но была только трава… И тогда мы с Шубертом побежали по этой траве друг к другу… Мы до одурения целовались, Тёмыч! Это было такое счастье! И мне казалось, что так будет всегда. Я всегда буду обнимать его крепко-крепко, он всегда будет приносить мне ромашки… Но жизнь оказалось суровее. Италия, палящее солнце, а я должна колоть дрова, копать землю, убирать навоз. Но я сильная, я справилась. Только вот сила не всегда приносит счастье, я это уже давно поняла, Тёмыч. Наверное, только воспоминания мне и помогли не сойти с ума в Италии. Марио даже к сыну меня редко подпускал! Когда выдавалась свободная минутка, я закрывала глаза и как будто снова оказывалась рядом с Шубертом, в его объятиях, прямо у его сердца… А потом открывала глаза и с удвоенной, с утроенной силой принималась пахать землю. Шуберт – это самое лучшее, что было у меня в жизни. Когда я узнала, что он умер, я сама чуть не умерла. Мне показалось, что я задыхаюсь, что сердце готово выпрыгнуть наружу. Но я не стала показывать свою боль, как её показывала Вика. Я продолжала жить ради Влада и Гены, хотя мне тоже хотелось, как и Вике, сидеть и тупо смотреть в одну точку. Мне, может, тоже хотелось инсульт пережить, чтобы не чувствовать такую невыносимую боль, когда умер любимый человек. Шуберт… Вот я его всё хвалю сейчас, а у него всё-таки есть один большой недостаток.
– Какой? – еле слышно прошептал Артём.
– Он не однолюб! – глухо ответила Орехова.
Артём сорвал маску Чарли Чаплина, и Лида увидела, как слёзы катились по его щекам.
– Можно мне обнять тебя, о Лида? – воскликнул он.
– Иди ты! – отмахнулась внучка партизанки. – Сейчас домой поедешь, голубицу свою обнимать будешь.
– Не думай ничего дурного! Как друг! Как сердце, которое выслушало тебя, которое понимает тебя и сочувствует! – и, не дожидаясь разрешения, Артём бросился обнимать Лиду, а она обняла его в ответ.
– Ладно, Тёмыч, спасибо тебе за беседу. Мне и правда надо было выговориться. Классно ты с Чарли Чаплиным придумал!
– Я провожу тебя, о душа, так напрасно пострадавшая!
Они вышли из театра и отправились в сторону метро. А потом каждый поехал к себе домой. Маша поругала Артёма за опоздание, но когда Шашкин передал ей весь свой разговор с Лидой, у Маши выступили слёзы на глазах, и хоть она и попыталась это скрыть, супруг заметил, упал на колени и расцеловал ей руки. А когда Лида вошла в квартиру, Рябчиков сидел на кухне и курил.
– Ты бы хоть в окно курил, – сказала Орехова.
– Я буду курить, где сам решу! – ответил Рябчиков.
Лида вышла из кухни и заглянула в комнату к сыновьям. Гена уже спал, в отличие от Влада.
– Можно я посижу с тобой? – тихо спросила Лида.
– Конечно, – ответил сын, незаметно пряча фотографии Лены.
Лида села рядом с ним и просидела так долго, не говоря ни слова. И только когда она случайно посмотрела на часы и увидела, что уже второй час ночи, с трудом поднялась и вышла, а Влад посмотрел ей вслед растерянным и немного виноватым взглядом.
12
Через несколько дней Артём позвонил Рябчикову и попросил его прийти в театр, сказав, что есть разговор.
– Что этому клоуну понадобилось от меня? – пробормотал Рябчиков и почесал в затылке.
Когда Рябчиков явился, Артём встретил его и провёл в гримёрку, где недавно беседовал с Лидой.
– Ну, выкладывай! – сказал Рябчиков, сев в кресло и широко расставив ноги.
– О Рябчиков! Ты мало понимаешь твою супругу Лиду! Как редко мужчины понимают женщин! О-о-о! Беда мужчин в том, что они не женщины!
– Ты, что ли, женщина, раз всех так понимаешь? – ухмыльнулся Рябчиков.
– Может быть… Может быть, я немного женщина, и не стыжусь этого!
– Ты чё, хочешь сказать, тебя стали мальчики интересовать, что ли?
– Нет, нет и нет! До конца моего бренного существования я останусь верен одной лишь чернокрылой голубице! – воскликнул Артём, делая руками какие-то немыслимые реверансы.
– Это чё ты сейчас сделал, а? – хмыкнул Рябчиков, пытаясь повторить.
– Это я так страдаю! – и Шашкин ударил себя кулаком в грудь.
– Тебе-то чего страдать? У тебя всё нормально с твоей голубицей.
– Я за вас страдаю! За тебя и за Лиду! – ещё громче взвыл Артём.
– Эй, Шашкин, а тебе не кажется, что ты суёшь нос не в свои дела?
– Мне бы так казалось, о Рябчиков, если бы я не видел всё! Но я вижу, и это моё бремя! Бремя и проклятье! О-о-о! Лучше быть слепцом! По крайней мере у слепцов безмятежны сны, поскольку жизнь и есть один сплошной и беспробудный сон. О-о-о!
Рябчиков захохотал.
– Какой же ты шут всё-таки, Шашкин! Ты меня всегда смешил.
– Пусть! Пусть я шут! – закидывая голову и надрываясь, кричал Артём. – Но не мучь напрасно Лиду! Она так страдает! О-о-о!
– А я, по-твоему, не страдаю? – перестав смеяться, злобно ответил Рябчиков. – Не любит она меня, понимаешь? Моя жена меня не любит! Она Шуба любит! Да я и сам его люблю, он мой друг, хоть и Лидку отнимает у меня. Но по какому праву он её у меня отнимает?
– О Рябчиков! Пойми женщину! Женщина никогда не может забыть своего первого возлюбленного! Особенно если эта женщина – однолюб! О-о-о! Да и к тому же по твоей вине она провела столько мучительных лет в солнечной Италии, которая оказалась для неё темнее тьмы! Знаешь ли ты, сколько раз у неё были выкидыши, потому что Марио изнурял её каторжным трудом? Знаешь ли ты, как пошатнулось её здоровье? Знаешь ли ты, что у неё не было молока, когда родился Влад, и она ходила доить корову и давала ему коровье молоко вместо своего? А знаешь ли ты, почему Марио держал её в чёрном теле? Потому что чувствовал, как он ей противен, и хотел отомстить! О-о-о! Если бы он не был ей противен, она ходила бы в мехах и прохлаждалась вместо непосильных работ!
– Ну в Италии она по своей вине оказалась, я тут ни при чём! – возмущённо ответил Рябчиков и вдруг задумался. – А что ты тут молол сейчас про первого возлюбленного? Какого первого? Ты с дуба рухнул, Шашкин? Она из института того парня соблазнила и бросила, и ещё какие-то у неё вроде были до Шуба.
Шашкин с невероятно скорбным видом закрыл глаза и отрицательно покачал головой, скрестив руки на груди.
– Что ты хочешь сказать? – нахмурился Рябчиков.
– Ложь, ложь и ещё раз ложь! – глухо проговорил Артём, причём казалось, что его голос раздавался со дна колодца. – Никого и никогда не было у внучки достославной партизанки до моего юного лирика! А тот юноша из института, про которого ты говоришь, стал вести себя недостойным образом, стал покушаться на невинность Лиды и получил от неё ногами по тому самому месту, которое стыдливые скульптуры скрывают фиговым листом! О-о-о! Твоё счастье, о Рябчиков, что тебя никогда не били по столь интересной части тела!
– Да я сам всех побью, мать их! – пробормотал Рябчиков. – Шашкин, я это… Я думал, что Лидка всех подряд совращает.
– О-о-о! Никогда и никого она не совращала! А с моим юным лириком у неё была очень сильная любовь! Пожалей ту, чьи мечты разбились, может быть, отчасти по её вине, но она раскаялась! Она всё переосмыслила и теперь страдает, что нельзя повернуть время вспять! Это её бремя, как и моё – открывшиеся мне знания!
– Палки-моталки… – ещё более растерянно произнёс Рябчиков, всё так же хмурясь и чеша затылок. – Но из-за Шуба я всё-таки никак не могу побыть с женщиной по-нормальному! Наташа из-за него от меня ушла к Совку, потом Вика ушла от меня к нему, а теперь вот Лидка по нему сохнет. А мне неприятно, понимаешь? Как мужу неприятно, как мужчине!
– О-о-о, понимаю, понимаю! Но ты сам, о Рябчиков, знал, что мой юный лирик – большая любовь внучки достославной партизанки, и при этом решил жениться на ней. Терпи же, о Рябчиков! И не будь столь грубым с ней! Если бы я чувствовал, что у вас могут пробудиться нежнейшие чувства, я бы предложил тебе устроить для неё романтический вечер при свечах, подарить ей что-нибудь приятное и трогательное, но я не предлагаю! Любви у вас не было и не будет! Но раз судьба всё равно соединила вас, вы должны по крайней мере мирно жить! У вас маленький ребёнок! О-о-о!
– Романтический вечер при свечах? Хм… А это мысль! – сказал Рябчиков.
Через несколько дней он отправил Влада с Геной к Шашкиным, купил колбасу, водку, солёные огурцы и свечи, постелил на стол газетку, а на газетку поставил всё это, и пригласил Орехову к столу.
– Ну ты, угощайся, мать твою!
– Рябчиков, ты с дуба рухнул? Что на тебя нашло? – пробормотала Орехова, глядя на Рябчикова почти квадратными глазами и беря бутерброд.
– У нас с тобой, Лидка, романтический вечер. Я специально детей отправил к Шашкиным. Мы с тобой муж и жена, у нас всё должно быть романтично!
– Очень мило с твоей стороны, – с глубоким безразличием ответила Лида, глядя в сторону и беря ещё один бутерброд.
– Потанцуем? – спросил Рябчиков и оскалился. – Я приглашаю тебя на танец, внучка доблестной партизанки, мать твою!
Лида равнодушно пошла танцевать с Рябчиковым, а он больно стиснул её в объятиях и стал так целовать, будто хотел проглотить. Потом он взял её на руки, бросил на кровать и сорвал с неё одежду, задув свечи. Орехова равнодушно отдалась ему, а потом Рябчиков пару раз ударил её.
– Холодная мумия! – прорычал он.
– Рябчиков, тебе надо, чтобы я вопила, как в пошлых фильмах? Чтобы я притворялась, что испытываю неземное блаженство? Хорошо, могу и притвориться, мне после Италии уже всё равно. Как они там стонут? О да! Милый! Да! Да! Ещё! – Орехова с иронией изображала порноактрис.
– Да хоть притворяйся! – заорал Рябчиков. – Но люби меня!
Орехова ничего не ответила, только взяла телефон, позвонила Владу и попросила скорее возвращаться, чем ещё сильнее вогнала Рябчикова в бешенство, и он выкурил за пять минут целую пачку сигарет.
– Заставить мне тебя брёвна колоть, что ли? – злобно произнёс Рябчиков.
– Ты о чём?
– Итальяшка тебя, оказывается, из-за этого в чёрном теле держал. Он тебе противен был! Вот и я тебе противен! Даже хуже, чем противен! Я тебе безразличен, палки-моталки!
– Кто тебе сказал про Марио? – насторожилась Орехова.
– Не важно! Ворона прилетела, прокаркала! У тебя правда выкидыши были?
– Рябчиков! – испуганно прошептала Орехова. – Ты что, тоже стал просветлённым вроде Шашкина? Но по тебе что-то не очень заметно… Просветлённые не бывают такими агрессивными.
– У тебя сколько мужчин было, мать твою? – заорал Рябчиков.
– Сто сорок восемь, – хохотнула Лида.
– Сколько? Отвечай, а то получишь по лицу!!!
– Ну три cтобой включительно, и что?
– Кто первый был? – почти взвыл Рябчиков.
– Угадай с трёх раз.
– Почему молчала?
– А что, я должна отчитываться перед тобой?
– Конечно! Ты моя жена, я всё должен знать про тебя! Я же про тебя невесть что подумал, что ты всех подряд соблазняла и всё такое… А ты молчала! Могла бы хоть рассказать, как тому пацану по яйцам дала! Я, может, тебя бы больше зауважал.
– И без твоего уважения проживу. Знаешь, Рябчиков, после того, как я пережила Италию, мне уже не особо нужно чьё-то уважение.
Рябчиков снова замахнулся на неё, но вспомнил слова Шашкина, что не нужно быть таким грубым, и огромным усилием воли опустил руку. А когда пришли Влад с Геной, Рябчиков с воинственным видом прямо на пороге поднёс им два бутерброда с колбасой.
– Угощайтесь, мать вашу! – рявкнул Рябчиков.
– Сейчас, Рябчиков, руки только помоем, – ответил Влад.
– Опять эти церемонии! – сердито прорычал Рябчиков и сам съел оба бутерброда.
13
Однажды после уроков Лена подошла к Олесе и сказала ей:
– Олеся, можно мне с тобой поговорить? Я тебя не задержу. Только пять минут.
Олеся мысленно не переставала удивляться, насколько Лена была тактична. Конечно, ребёнок не думал именно такими фразами, у девочки некоторые слова не были сформированы в чёткие мысли, но со свойственной детям вообще и Олесе в особенности проницательностью она уже понимала многое о жизни и чувствовала, что большинство учителей не церемонятся с учениками. А Елена Владимировна была особенной учительницей. Она отличалась даже от англичанки Маргариты Петровны, которая была хоть и неплохим человеком, но всё-таки не было в ней того необъяснимого, что было в Лене.
– Ты присаживайся! – поспешно добавила Лена. – Олеся, я хотела тебя спросить о твоём брате Владе. У него всё хорошо?
– Да, он недавно играл в «Герое нашего времени» Печорина, он очень хорошо сыграл, он потом домой много цветов принёс, а потом выдернул из каждого букета по цветочку и подарил мне.
Лена радостно и немного растерянно улыбнулась, но эта улыбка тут же померкла у неё на губах. С тех пор, как Влад перестал подходить к Лене, когда встречал сестру, перестал звонить учительнице, она стала чувствовать тоску и тревогу. Иногда они говорили только пять минут, но этих кратких мгновений Лене было достаточно, чтобы почувствовать полноту чего-то неведомого и невероятно прекрасного. Когда человеку хорошо, он часто не может объяснить, почему ему хорошо. Когда Влад перестал беседовать с Леной, она почувствовала, что потеряла то, в чём очень нуждалась. Она вынуждена была признаться себе в том, что усиленно гнала от себя. Ей был нужен Влад. Может быть, так нужен, как она даже не предполагала или боялась предположить.
– Я очень рада за Влада! – вновь улыбнулась Лена. – Передай ему мои поздравления!
– Хорошо, Елена Владимировна. Только… – и девочка замялась.
– Что, Олеся?
– Он в последнее время стал очень грустным и молчаливым.
– Может, у него всё-таки что-то случилось… – тревожно произнесла учительница.
– Он не рассказывает, а я боюсь спрашивать, – ответила Олеся.
– А как ты думаешь, Олеся, у него в театре что-то случилось?
– Нет! – ответила девочка с такой уверенностью, которая поразила Лену.
– А что же тогда? – задумчиво произнесла девушка.
– Это здесь, – тихо ответила Олеся и приложила руку к сердцу.
Учительница удивлённо посмотрела на свою ученицу. «Какой необычный ребёнок!» – подумала Лена и, вдруг заторопившись, сказала:
– Ну ладно, давай я тебя провожу. Спасибо, что уделила мне пять минут. Тебя кто сегодня встречает?
– Мама.
Они вместе вышли из школы, и Лена увидела вдалеке старушку с палочкой. Лена подвела к ней Олесю и сказала:
– Здравствуйте! – и тут же смутилась, потому что даже не знала, как зовут эту женщину, но Вика тут же пришла ей на помощь.
– Здравствуйте! Вы та самая учительница, Елена Владимировна?
– Да, это я! – просияв, ответила Лена.
– А меня зовут Виктория Александровна. Вы не обращайте внимания, что я такая старая. Я пережила большое горе…
– Понимаю… – сочувственно произнесла Лена.
– Заходите к нам в гости! – вдруг предложила Вика. – У нас большая квартира, на весь этаж. У нас большая семья, там моя сестра с мужем и с детьми, мы с Олесей. К нам часто Влад приходит с братом. У нас одна большая дружная семья. Но я так давно не беседовала с кем-то ещё. Пойдёмте, Елена Владимировна! Маша всегда готовит вкусные обеды. Маша – это моя сестра. Мы поедим, попьём чаёк, а потом пойдём с вами в мою комнату и побеседуем. Хотите?
– С огромным удовольствием! – радостно откликнулась Лена, которой всё больше и больше нравилась эта старушка.
– Ну и отлично! Пойдёмте, я покажу вам мой дом.
Они шли медленно, так как Вика не могла быстро идти. Лена всегда ходила быстрее и иногда по привычке ускоряла шаг, но тут же опоминалась и вновь замедляла его, а по Олесе было видно, что она уже привыкла к медленному шагу, когда ходила вместе с матерью.
Когда они зашли в квартиру, Вика стала водить Лену по комнатам. Она вошла в комнату Шашкиных.
– Знакомьтесь, Леночка, это моя сестра Маша и её муж Артём. Маша у меня художница, а Артём – артист.
– О-о-о! Никогда, никогда я не оставлю актёрское призвание, которое с рождения вручила мне судьба! – воскликнул Шашкин. – Добро пожаловать в наш скромный замок, о Елена! – и Шашкин отвесил учительнице глубокий поклон.
Лена улыбалась и еле сдерживалась от смеха, настолько Артём был эксцентричен.
– Здравствуйте, Лена! – произнесла Маша. – Рада знакомству с вами. Надеюсь, вам у нас понравится. Артём вам точно не даст соскучиться! – и Маша с улыбкой кивнула на мужа, который принял позу человека, который тушил пожар, но внезапно замер, так как увидел в небе стокрылого дракона.
Вика повела Лену по комнатам детей Шашкиных.
– Это Капитолина и Саша, они начинающие актёры, Артём их устроил в театр, – говорила Вика. – Они только что окончили школу. Капитолина, Саша, это Елена Владимировна, учительница Олеси.
– Здравствуйте, Елена Владимировна! – сказала Капитолина, примеряя разные парики.
– Здравствуйте! – произнёс Саша и тут же обратился к сестре: – Нет, лучше возьми посветлее парик, у Джульетты должны быть светлые волосы.
– С чего ты взял, что светлые, Саш? Разве в пьесе говорится об этом?
– Ну ты что, не помнишь? «Джульетта, ты как день! Стань у окна, убей луну соседством; Она и так от зависти больна, Что ты ее затмила белизною».
– Саш, это просто Ромео восхищается её красотой. Он так ослеплён любовью, что Джульетта для него ярче всех звёзд и луны.
В комнату ворвался Артём.
– О Капитолина, дочь моя! Не спорь с братом! Он глубоко прав! У Джульетты белокурые волосы, и я уверен, что сам величайший Шекспир так задумал, просто не уточнил этого, потому что это и так понятно! О-о-о! Выбери светлый парик, заклинаю тебя!
Вика повела Лену дальше.
– А это Петя, младший братишка, он собирается стать архитектором.
– Здравствуй, Петя, – улыбнулась Лена, – ты решил нарушить семейную традицию и не идти в актёры?
– Да не могу я быть актёром, – вздохнул парнишка, – я сцену боюсь!
– Понимаю… – произнесла Лена и с тихим смехом прибавила: – А я учеников боюсь, представляешь! И зачем я только пошла в учителя?
В комнату вошли Артём и Маша и услышали эти слова.
– Да, вы правы, Лена, – сказала Маша, – с учениками надо построже, а если не получается, лучше и не быть учителем, а выбрать что-то другое. Ко мне тоже приходят ученики, я их учу рисованию. Я с ними так разговариваю, что они не смеют плохо выполнять задания. Конечно, кто-то из них отлетает на полдороге, но значит, им просто не дано быть художниками.
– О моя чернокрылая голубица! Излишняя строгость порой играет злую шутку с учителем. Мироздание устроено таким образом, что в нём все страдают, а если кто убежал от страдания, то потом оно с двойной, с тройной силой настигнет его. Что ждёт учителя, который только заставляет учеников страдать, но не страдает сам? О-о-о!!!
– Что ждёт ученика, который только заставляет страдать учителя, но не страдает сам? – произнесла Маша, в упор глядя на Шашкина, который тут же перевёл разговор на другую тему.
Потом все собрались за обеденным столом. Маша налила каждому тарелку супа с фрикадельками, который всегда был у неё по четвергам, а после обеда Вика поманила Лену за собой, они уселись в кресла друг напротив друга и начали беседовать.
14
– Лена, я никогда бы не подумала, что так сильно постарею. Мне скоро сорок восемь лет, но я знаю, что выгляжу на все семьдесят, – качая головой, произнесла Вика. – Знаете, какой я раньше была? Молодой и красивой девушкой. Я понятия не имела, что такое инсульт, к врачам сроду не ходила. Я потеряла любимого мужа... – прибавила Вика чуть тише, как всегда говорят о чём-то сокровенном.
– Я так вам сочувствую! – с необыкновенной искренностью произнесла Лена, смущаясь своих слов, так как они ей казались неуместными в глубоком горе, но Лена не знала, что ещё сказать, а говорить что-то надо было.
– Спасибо, Леночка! – улыбнулась Вика. – Это произошло почти десять лет назад, а я по-прежнему не могу поверить, мне по-прежнему кажется, что Шуберт рядом. Знаете, когда я впервые увидела его, я на тот момент собиралась замуж за другого человека. Но я сразу подумала: «Куда ты спешишь, дурочка?» Можно поторопиться, а потом поздно будет... Правда, я тогда не всерьёз об этом подумала, Шуберт и сам был тогда с другой... Она Владика нам подарила, кстати. Владик ведь мне как сын, и он так напоминает мне Шуберта! А мне кроме Шуберта и детей наших ничего и не надо! Шуберт – это его псевдоним, мы все его так звали. Знаете, он поэтом и певцом был, даже прославился...
– Да, я помню то время, когда он много выступал, – ответила Лена, стараясь преодолеть волнение, охватившее её при упоминании о Владе. – Мне тогда лет семнадцать было. Мне хотелось попасть на его концерт, но так и не получилось.
– Я подарю вам его диск, – ответила Вика. – У нас дома много его дисков. Может, вы даже влюблены в него были... В него много молоденьких девушек тогда влюблялось. А я такой ревнивицей была, вы себе даже представить не можете! – и Вика засмеялась сама над собой. – А ведь знала, что он меня одну любит! Знала, но не могла не ревновать. Эх, Лена, Лена, дай вам Бог встретить такого же человека, как мой Шуберт, чтобы он так же вас любил и чтобы вы его любили.
Лена покраснела и отвела взгляд. Вика поднялась с кресла и достала из шкафа альбом с фотографиями.
– Это мы с Шубертом, – сказала она, открывая альбом и показывая его Лене.
Лена очень удивилась, видя на фотографиях молодую блондинку рядом с длинноволосым красавцем, но постаралась скрыть удивление. Лене не верилось, что эта девушка на фото – та самая старушка, которая сидит с ней сейчас рядом. Все волосы седые, до последнего волоска! Морщины, слабость, немощность... Ходит с палочкой... Неужели это она?
– Видите, какие мы тут юные, счастливые, – грустно улыбаясь и смахивая слезинку, проговорила Вика, показывая слегка дрожащей рукой на фотоснимок, где она с Шубертом сидит на одном коне: он впереди, а она сзади и обнимает его за талию, положив голову ему на плечо. На другой фотографии они на фоне леса и вечернего тумана стоят у низенькой рябины, держа двух коней под уздечки. На третьей фотографии Шуберт качает на качелях Вику. Затем Лена увидела их рядом с живым оленем.
– Это Винсент. Шуберт взял его из леса, и он стал у нас жить, – с улыбкой пояснила Вика. – Правда, он старый и больной был, недолго прожил. Видели бы вы, как Шуберт с ним беседовал! Это надо было видеть! Шуберт как будто верил, что Винсент всё понимает, о чём он говорит. Он ему и стихи читал! Один раз даже вина предложил, но тут же осёкся, понял, что сболтнул лишнего, и сам выпил за здоровье Винсента! – и Вика рассмеялась.
Она стала листать дальше альбом и дошла до свадебной портретной фотографии, на которой Лена лучше всего смогла рассмотреть молодожёнов. Эта фотография не была вставлена в кармашек, она лежала отдельно. Вика перевернула её, и Лена увидела столбцы стихов на обратной стороне.
– Смотрите, какие он мне стихи написал, – сказала Вика, протягивая фотографию Лене, и девушка прочитала:
Когда мы ненадолго расстаёмся,
Мне кажется, что это навсегда,
И мне на воле лунной не поётся,
Хотя в ладони падает звезда.
Я сам хочу звездой быть и по небу
Упасть в окно твоё, к тебе одной,
И белоснежный одинокий лебедь
Не любит так простор свой голубой.
Как я тебя, он лишь лебёдку любит
И, потеряв, он сложит два крыла,
А если ты уйдёшь, меня погубит
И ясный день, ведь он – сплошная мгла.
Я в тот же миг навеки потеряю
Судьбу, и жизнь, и самого себя.
Я жив, когда тебе я повторяю
Все самые заветные слова.
Когда мы ненадолго расстаёмся,
Мне кажется, что это навсегда,
Но ты со мной, и ночь сияет солнцем,
А день блестит, как яркая звезда.
И как тебе сказать про всё? Ведь речи
Объять не могут чувств водоворот,
Но как я жил, любимая, до встречи
С тобой, мне заменившей небосвод?
– Как красиво! – тихо и восхищённо произнесла Лена.
– Этот стих он мне подарил на нашу свадьбу, – вытирая слёзы, ответила Вика. – А сколько потом было стихов!.. Он был таким романтичным, Леночка! Знаете, однажды я сильно заболела, а он пошёл и накупил мне целый мешок фруктов и сладостей, сидел со мной, ни на минутку не отходил, всё в плед меня кутал. А ещё мы однажды поехали в Анапу, он достал откуда-то лодку и повёз меня в долину лотосов. Он рассказал мне красивую легенду о том, что если шепнуть в лотос имя любимого человека, он всегда будет рядом. Он нагнулся к цветку, посмотрел мне в глаза и тихо так и нежно сказал: «Виктория». А я сказала: «Вячеслав».
– Его звали Вячеславом? – улыбнулась Лена.
– Да, Славочка... Шуберточик... Он ведь действительно рядом!
– Конечно! – ответила Лена. – Любимый человек всегда рядом, ведь он в сердце. Даже если он умер или... разлюбил.
– Когда родилась Олеся, Шуберт подарил мне огромный букет роз, – продолжала Вика. – Он хотел, чтобы их было сто одна, а Маша, моя сестра, потом сосчитала их, и их оказалось сто. Она Шуберта ещё поругала, как же так, он живому человеку чётное количество дарит. Шуберт в ужасе был, он не ожидал, что выйдет такая ошибка, но знаете, Лена, я ведь потом поняла, что он уже давно предчувствовал свою гибель. А эта ошибка с цветами как будто стала символом... И его действительно вскоре лошадь сбросила. Он очень любил кататься на лошадях. Только вот лошади его не особо любили...
– Если бы знать заранее, не надо было бы ему кататься... – вздохнула Лена. – Но кто же может заранее предугадать судьбу?
– Артём может, – улыбнулась Вика. – Если вам захочется узнать что-нибудь про себя, идите сразу к нему. Не ходите ни к каким гадалкам, целителям, а сразу к Артёмке, я вам точно говорю. Жаль, что тогда он не был прорицателем, он увидел бы, что Шуберта прокляли...
– Прокляли?! – в ужасе воскликнула Лена.
– Да, там у него родовое проклятье было, оно и на Влада перешло.
Лена вздрогнула, услышав имя Влада и такие страшные слова, но Вика её успокоила:
– Но Артёмка как раз увидел, отвёл его в церковь к какому-то священнику, и тот снял порчу. Я вам такое расскажу, Лена! – прошептала Вика, подошла к окну и взяла подснежник. – Вы когда-нибудь видели такие цветы?
Лена во все глаза смотрела на необыкновенно свежий подснежник и не могла отвести взгляд.
– Какой красивый! Откуда у вас такой цветок, Виктория Александровна?
– Мне его Шуберт подарил, – с бесконечно счастливой, хоть и грустной улыбкой ответила Вика.
– Когда? – изумлённо произнесла Лена, боясь подышать и думая, что ей всё это снится.
– Когда я пережила инсульт и чуть не умерла от горя и болезни, всех забывала, даже дочку! – и Вика рассказала Лене всё то, что знает читатель: про то, как заснула и увидела во сне Шуберта, как он сказал ей, что любит её и ждёт, попросил не оставлять Олесю и позаботиться о ней и подарил подснежник, который оказался в руках у Вики после пробуждения.
– Виктория Александровна! Я всегда верила в чудеса, но такое... У меня просто слов нет! Как же он любит вас, раз даже оттуда дарит цветы!
– Дай Бог вам встретить такого же человека... – задумчиво ответила Вика.
Часть вторая
1
Лена стала часто бывать у Вики и у Шашкиных, стала желанным гостем для семьи. Часто после обеда Вика звала её в свою комнату и долго беседовала с ней. Часто эти беседы сводились к тому, что Вика больше говорила, а Лена слушала. Лена чувствовала, что эта женщина очень нуждалась в друге, с которым можно поговорить по душам, но открылась бы далеко не каждому. В Лене Вика нашла такого человека, с кем могла говорить обо всём. В основном она говорила о Шуберте.
– Это его гитара... – говорила она, бережно держа в руках музыкальный инструмент. – Он играл на ней, песни пел. А раньше и не думал, что станет певцом. Владик подарил ему эту гитару. Влад очень хороший мальчик... Очень!
Каждый раз Лена с любопытством смотрела на Артёма Шашкина, про которого слышала от Вики самые невероятные вещи. Вика описывала его как почти пророка.
– Артём всё видит, Лена, абсолютно всё! – таинственным шёпотом повторяла Вика.
Лене всё сильнее хотелось поговорить с Артёмом и выведать у него всё про Влада, но девушка не решалась заговорить на эту тему с «пророком». Но в один прекрасный вечер, когда Лена уже собиралась уходить, Артём сам подошёл к ней и отозвал на кухню, где никого не было на тот момент. Артём погасил свет, зажёг свечу и приблизил своё лицо к огню, чтобы Лена крупно увидела его расширившиеся зрачки и немного безумное выражение лица, которое Шашкин принял специально.
– О Лена! Давно, давно уже мы должны поговорить с вами! – громким шёпотом произнёс Артём.
Лена с надеждой посмотрела на него. Она поняла, что Артём и сам ждал разговора, о котором так мечтала она.
– Да! – горячо подхватила она, не в силах преодолеть охватившее её сильнейшее волнение. – Мы должны поговорить, Артём! Когда? Скажите мне!
– Приходите завтра в театр вечером, скажите администратору, что вы к Артёму Шашкину, и я встречу вас.
– Спасибо вам! Я обязательно приду!
И вот Лена пришла в театр. Артём действительно вышел к ней, провёл её в свою гримёрку и усадил в кресло.
– О Лена! Вы, конечно, знаете, о чём, вернее, о ком хочу я поговорить с вами!
– Да... – чуть слышно отозвалась девушка.
– Письмо... – таинственно прошептал Артём.
– Письмо? – удивлённо переспросила Лена.
– Да. Он написал вам письмо, потому что вы для него – несравненнейшая! О-о-о! Велико, велико горе влюблённого отвергнутого юноши!
– Отвергнутого?! О чём вы говорите, Артём?
– Я всё знаю! Но я не могу вслух произнести эти слова, которые прогремят, как обличение! О-о-о! Хоть мне и открылись знания, которые я считаю скорее бременем, нежели благодатью, но никогда, никогда не позволю я себе стать обличителем чьей-то совести! Я всего лишь жалкий комедиант, но никак не судья. Да даже судьи – где гарантия, что их человеческое правосудие совпадает с волей небес? Конечно, совсем без правосудия обойтись невозможно, иначе вся земля не только превратится в сплошной хаос, но будет побеждена собственным злом. О-о-о! Обязательно, обязательно на земле должен стоять хоть один острог. Впрочем, вся земля и так – сплошной острог. О-о-о! Я обязательно напишу об этом стихотворение! Знали ли вы, о возлюбленная несчастного сокола, что я немного поэт? Конечно, я больше комедиант, чем поэт, и никогда не дотянусь я до вершин моего юного лирика, который с небес взирает на нас, как высокая звезда. Впрочем, со звездой ли сравнивать мне моего прекрасного друга? О-о-о! Звёзды холодны, хоть и манят своим призрачным светом. Мой юный лирик – солнце! Напрасно, напрасно вы отвергаете Влада, в этом юноше течёт кровь моего юного лирика, который умел любить всем сердцем и душой. Влад любит вас так же, как мой юный лирик любил вашу подругу Вику, как я любил и люблю мою чернокрылую голубицу! О-о-о!
И вдруг Артём уронил голову на грудь, а его рука скользнула вдоль сердца и свесилась с подлокотника. Шашкин стал похож на человека, потерявшего сознание, и из его руки выскользнуло письмо.
– Артём, вам плохо? – воскликнула Лена, тормоша актёра, который и не думал приходить в себя.
– Артём! Артём! – Лена испугалась не на шутку. – Я сейчас позову врача!
Но Артём именно в этот момент пришёл в чувства и с крайним разочарованием посмотрел на Лену.
– Вы должны были поднять письмо, которое выпало из моих рук, – вздохнул он.
Лена опустила глаза и увидела белый листочек. Она нерешительно подняла его и принялась читать. Это было то самое письмо, которое Влад написал в перерыве между репетициями, а потом, когда Артём сказал ему, что Лена живёт с мужчиной, выбросил исписанный нежными словами листок. Но, как помнит читатель, Шашкин незаметно достал его из мусорного ящика и спрятал себе в карман.
Когда Лена стала читать письмо Влада, у неё стала земля уходить из под ног. Девушка невольно закрыла глаза и прижала руки к сердцу, которое бешено колотилось.
– Артём, что мне делать? Подскажите мне! Мы так недавно знакомы с вами, но Виктория Александровна много говорила о вас. Она и все считают вас не просто мудрым человеком, но всезнающим и всевидящим!
– Один Господь всевидящ и всезнающ! – воскликнул Артём, возводя глаза к потолку. – Мои знания – лишь кара за мои грехи. Но грехи есть у всех, не только у меня одного. И у вас они есть, о Лена!
– Но что мне делать? – воскликнула девушка. – Ведь я тоже, я тоже его люблю!
– Пойдите и раскайтесь на исповеди в своём грехе, потом только идите к влюблённому и любимому юноше!
– В каком грехе, Артём? Я знаю, что у меня есть грехи, но о каком из них вы сейчас говорите? Ведь мы говорили о любви. Разве любовь – грех?
– Сама по себе любовь – не грех, о Лена! Но она порой приводит к греху. Вас она толкнула на грех прелюбодеяния!
– Что?!! – в страшном испуге прошептала девушка, бледнея. – Мы с Владом... мы только беседовали. Он даже не обнимал меня! О каком прелюбодеянии вы говорите?
– О-о-о! Я говорю не о Владе! Влад чист, как ангел небесный! Я говорю о том, кого вы любили до него! Вы не знали, что встретите истинную любовь, и нырнули в омут греха. Увы! Увы! Вы больше не достанетесь невинной Владу! Знаете ли вы, какое счастье, когда любимая девушка теряет невинность с любимым юношей, а любимый юноша теряет невинность с любимой девушкой? О-о-о! Никогда, никогда больше не испытать вам этого счастья! Но Влад столь великодушен, что простит вас! Вы только раскайтесь, от всей души раскайтесь, о заблудшая овца!
– Артём! – дрожащим голосом проговорила Лена, глядя на Шашкина мокрыми от слёз глазами. – Вы говорили, что не хотите быть обличителем чьей-либо совести, а что делаете сейчас? Вы обвиняете меня в том, чего нет на самом деле! – и девушка горько расплакалась.
– Что вы хотите сказать? – воскликнул актёр, начиная понимать, что что-то неправильно понял. – Ведь вы живёте с мужчиной! Как же вы ухитрились сохранить невинность?
– Серёжа – мой приёмный сын! – Лена закрыла лицо руками и заплакала ещё сильнее.
– О-о-о! Как я мог не увидеть эту истину, которая столь прозрачна, сколь прозрачен ручей летним утром? Наверное, это столь невероятно, что я не мог поверить в это, и моё неверие скрыло от взора правду! Простите ли вы меня за мою дерзость, за то, что я мог усомниться в вас, о прекраснейшая и чистейшая из девушек?
Артём упал на колени перед Леной и больно стукнулся лбом об пол. Лена испуганно бросилась на колени рядом с ним, чтобы помочь ему встать. Они встали, оба бледные, и посмотрели друг на друга.
– Вы меня прощаете, о чистота и целомудрие?
– Да... – прошептала Лена.
– Не верьте Вике, когда она называет меня пророком. Теперь вы воочию убедились, как я жалок, как мало я вижу, несмотря на некоторые открывшиеся мне знания.
– Не говорите так, Артём. Каждый имеет право на ошибку.
– Я не имел права оскорблять вас!
– Не казните себя!
– Что мне сделать, чтобы вы простили меня? – воскликнул Шашкин, вновь готовый упасть на колени, но Лена удержала его.
– Ведь я уже простила вас, Артём.
– О Лена! – взвыл актёр. – Что, что мне сделать, чтобы вы простили меня?
– Дайте мне совет. Как мне поступить с Владом?
– Бегите к нему и никогда, ни при каких условиях, даже если весь мир ополчится против вас (а кое-кто против вас точно ополчится) не покидайте его, не отпускайте его, не отдавайте его! О-о-о! Вы так любите друг друга! Взаимная любовь обязательно должна быть скреплена признанием друг другу, иначе она и не имеет права на существование! О-о-о! Любите его, как ваша подруга Вика любила и любит моего юного лирика, как моя чернокрылая голубица любит меня! Берегите его! Как тосковала и тоскует ваша подруга Вика по моему юному лирику, который светлым взором глядит на неё с небес! Никогда, никогда не давайте умереть Владу, моему прекрасному соколу! Балуйте его, холите, лелейте и никому не отдавайте! Что вы думаете о моём совете, о достойнейшая и прекраснейшая?
– Это самый лучший совет, какой я получила в своей жизни, – улыбаясь и вытирая слезу, ответила Лена.
2
Когда Лена вышла из гримёрки Артёма, в скором времени к нему ворвалась Лида, схватила лежащую на столе программку «Гамлета», где Шашкин неизменно играл главную роль, и принялась хлестать программкой актёра по щекам.
– О-о-о! – кричал Артём. – Чем провинился я перед внучкой достославной партизанки? О-о-о! За что обрушился на меня её гнев?
– Ах ты тварь! – кричала Лида. – Ты по какому праву лезешь в мою жизнь? Зачем ты Рябчикову рассказал всё, что я тебе не рассказывала? Зачем рассказал про Марио, про выкидыши, про Шуберта?
– Я всё понял! – воскликнул Артём, залезая под стол и пытаясь укрыться от лидиных пощёчин. – Но поверь мне, о благороднейшая из женщин, ты злишься на меня не только из-за того, что я всё рассказал твоему супругу, но ещё потому что я всё увидел!
– Может быть, ты и прав... – уже спокойнее произнесла Орехова, усаживаясь в кресло и отбрасывая смятую программку. – Меня очень пугает твоё всевидение.
– О, поверь мне, поверь, – вылезая из-под стола и поправляя растрепавшиеся волосы, проговорил Шашкин, – я не вижу ничего того, что должно смущать тебя. Пусть ты не святая, но одними твоими страданиями ты имеешь право на мученический венец, такой же, какой возложен на главы древних святых, пострадавших за свою веру! Они не хотели никакой другой веры, только православие! А ты – ты однолюб, ты не хочешь никакого другого возлюбленного кроме моего юного лирика! О-о-о!
– Шашкин, ты можешь хоть иногда не говорить своими высокопарными фразами? – сердито спросила Лида.
– Не могу! Не умею иначе, о достойнейшая из достойнейших!
– Ясно. Это не лечится, – ответила Орехова.
– О Лида! Не сердись на меня, заклинаю тебя! Ведь мы тогда так хорошо поговорили с тобой! Я с огромнейшей теплотой вспоминаю ту нашу беседу! Впрочем, я знаю, почему ты тогда была более благосклонна. Я был Чарли Чаплиным!
– Шашкин – он и в Африке Шашкин, даже в маске Чарли Чаплина, – усмехнулась Лида.
– О величайшая из женщин! – восторженно воскликнул Артём, в порыве благодарности падая на колени перед гостьей. – Ты поразила моё воображение этим афоризмом! Я непременно его запомню и расскажу моей чернокрылой голубице и чадам! Эта фраза должна стать крылатой и облететь если не весь мир, то по крайней мере тех, кто знает меня! О-о-о! Почему, почему мне это не приходило в голову? Впрочем, я слишком жалок, чтобы придумать такое! О-о-о! Шашкин – он и в Африке Шашкин! Восхитительно!
– Шашкин, мне всегда было интересно, ты дурак или прикидываешься? – спросила Лида.
– Это моя тайна... – с невероятно загадочным и интригующим видом ответил Артём. – Впрочем, давай поговорим о деле, о внучка достославной партизанки! Я знаю, что тебе уже невмоготу терпеть Рябчикова. О-о-о! Я знаю, что посоветую то, что ещё сильнее подкосит ваши отношения, как хрупкий спичечный домик, но я слишком ясно вижу, как тяжело женщине терпеть мужчину, который не имеет счастья быть любимым ею! Возьми раскладушку и иди спать на кухню! Оставайся женой Рябчикову ради маленького сына, но в то же время перестань ею быть! Всякий раз, когда отдаёшься нелюбимому, теряешь частичку себя, в то время как если любишь, то, напротив, приобретаешь весь мир! О-о-о!
Лида пристально посмотрела на Артёма и вдруг обняла его.
– Тёмыч! Если бы ты знал, как я нуждалась в этих словах!
– Знаю, о Лида, знаю! – воскликнул Шашкин.
Когда он вернулся домой, он только и говорил Маше и детям о том, что «Шашкин – он и в Африке Шашкин». А Лида, вернувшись, забрала свои вещи из комнаты, сама вытащила с балкона старую раскладушку и на глазах у изумлённых Рябчикова и Гены стала устраиваться на кухне.
– Что ты делаешь? – спросил Рябчиков, прогоняя Гену в комнату.
– Рябчиков, я не могу больше... – ответила Лида, не зная, чего ей ждать: что Рябчиков начнёт материться или бить её, но он ничего не сказал, ушёл в свою комнату, где теперь остался один, и выкурил целых две пачки сигарет.
– Папа, а почему мама на кухне устроилась? – спросил Гена.
– Мал ты ещё такие вопросы задавать! – огрызнулся Рябчиков. – Иди к себе.
Гена ушёл в комнату, где жил с Владом, и начал расспрашивать брата, что случилось.
– Я не знаю, – ответил Влад, хотя сам всё прекрасно понимал.
Так они и стали жить. Однажды Влад сидел вечером у себя в комнате с закрытыми глазами. «Влад, расскажи мне про Италию!» – чудился ему голос Лены. «В Италии огромные деревья», – мысленно отвечал ей парень. И вдруг раздался звонок в дверь.
– Влад, открой! – послышался с кухни голос матери.
Влад подошёл к двери, повернул ключ, открыл и увидел... Лену!
– Вы?! – в страшном волнении воскликнул Влад и побледнел, но тут же постарался совладать с собой и прибавил: – Вы к Гене? Или к его родителям?
– Я к вам... – тихо ответила девушка.
3
– Проходите, пожалуйста, – ответил Влад, беря у Лены пальто и вешая его на вешалку.
Они вошли в комнату Влада и Гены. Гена был в тот момент с Рябчиковым в его комнате. Они смотрели какой-то фильм про войну, который отдалённо слышался из-за стенки.
– Присаживайтесь, – пригласил Влад гостью, указывая ей на стул, придвинул другой стул и сел напротив девушки.
– Простите, если вдруг я помешала вам...
– Нет! Просто ваш приход такой неожиданный... Но я так рад вас видеть, Елена Владимировна!
– Я спрашивала у Олеси про вас, – проговорила Лена, боясь взглянуть на Влада. – Я слышала про ваш успех в театре. Я хотела поздравить вас...
– Спасибо вам большое! Я не могу сказать, что очень доволен собой, если честно. Я мог бы играть ещё лучше.
– Но ведь это очень хорошо, что вы так думаете! – улыбнулась Лена, отважившись поднять глаза на Влада. – Это значит, что вы и правда будете играть всё лучше и лучше. Наверняка в вашем же театре есть актёры, которые считают себя уже совершенными.
– Вы правы, – с улыбкой ответил Влад. – У нас есть актёр Сергей Вышегредский, Артём рассказывал про него, что всю жизнь он считал себя самым гениальным и непревзойдённым. У них с Артёмом даже что-то вроде войны было. Артём ведь совершенно случайно попал в театр.
– Неужели? – удивилась Лена. – А кажется, будто он о театре с детства мечтал.
– Может, и мечтал, только сам не знал об этом, – ответил Влад. – А когда он попал в театр, Сергей начал очень завидовать ему. Сергей ведь привык, что всё внимание, всё восхищение, все восторги – ему. Он считал себя королём, а тут...
– А тут явился принц! – рассмеялась Лена.
– Да, датский принц! – улыбнулся Влад.
– Влад, мне бы так хотелось сходить на спектакль с вашим участием... – вдруг произнесла Лена и покраснела. – Я ведь ещё ни разу не видела, как вы играете. Мне было бы очень интересно.
– Я достану вам бесплатный билет! – отозвался молодой человек.
– Нет, что вы! Я сама куплю! – смущённо ответила Лена.
– Нет, пусть это будет моим подарком для вас. Я ведь сам давно хотел пригласить вас... Сколько вам достать билетов, Елена Владимировна?
Лена удивлённо посмотрела на него и ответила:
– Один.
Влад в свою очередь удивлённо взглянул на неё и чуть слышно проговорил:
– Как же один?
И тут Лена всё поняла. Она вспомнила, что Артём сначала подумал про неё не то, что было на самом деле, когда говорил с ней о Сергее Борисовиче. Она поняла, что Шашкин всё сказал Владу до того, как узнал правду. Она спросила:
– Вам про меня Артём что-то сказал?
– Да... – ответил Влад и опустил голову.
– Артём ошибался на мой счёт, Влад. Я ему рассказала всё как есть. Да, я живу с Серёжей, но он меня не любит. Когда я полюбила его, моё чувство было таким сильным, что я не выдержала. Я написала ему письмо и призналась в любви. Он ответил мне, что не чувствует ничего подобного. Мне так было больно, Влад... Не от обиды больно, а от невзаимной любви. Серёже ведь ничего не надо кроме работы... Мне было страшно, что Сергея Борисовича не будет в моей жизни, и я предложила ему стать моим приёмным сыном. Он согласился. Видимо, пожалел меня, видел, как я в нём нуждалась. Он старше меня на одиннадцать лет. Наверное, это смешно. Я вижу, вы улыбаетесь.
– Простите меня, Елена Владимировна! – горячо воскликнул Влад. – Просто это... это так необычно! Я никогда не слышал ни о чём подобном! Мой отец держал дома оленя и давил виноград ногами, Артём по юности изображал сироту и на площади залезал головой в дырку от телевизора, изображая ведущего, но вы... вы усыновили взрослого мужчину!
– Мне и самой теперь смешно от себя! – улыбнулась Лена. – Но тогда я думала только об одном: мне надо было быть рядом с Серёжей. Я не чувствовала ни капли гордости, Влад, мне было всё равно, что я бегаю за ним, как собачка.
– Не говорите так о себе, Елена Владимировна! Ваш Сергей просто не понял, какое он мог обрести счастье. Быть любимым вами... Это... это такое блаженство!
– Не все так рассуждают, Влад... – задумчиво ответила Лена. – Так может рассуждать только тот, кто любит меня... – и вдруг Лена страшно покраснела. Ей показалось, что она сказала то, что не должна говорить, но Влад взял её руку, посмотрел ей в глаза и сказал:
– Я люблю вас, Леночка! – и нежно и очень осторожно поцеловал в щёку.
– Влад! Я тоже люблю вас! Я так счастлива!
– С тех пор, как я увидел вас, я только о вас и думаю, – говорил парень. – Я играю свои роли в спектаклях, а вижу только вас. Меня даже театр стал мало интересовать. Когда я поверил, что вы любите Сергея Борисовича, я чуть было не ушёл из театра, но Артём не дал мне уйти, а я не мог подвести Артёма, ведь это он привёл меня в театр, он позаботился о том, чтобы я стал актёром. Если бы не Артём, мне пришлось бы, наверное, торговать дублёнками, как моя мать.
– Ваша мать торгует дублёнками? – с сочувствием произнесла Лена.
– Да. Когда она выходила замуж за Рябчикова, она думала, что больше не будет работать, ведь Рябчиков может её обеспечить, но у них такие отношения... Она нуждается в том, чтобы отвлекаться, вот и пошла снова на работу. А раньше она была директором крупной фирмы – до того, как уехала с моим отчимом в Италию. Я потом всё тебе расскажу, любимая. Мне сейчас хочется говорить только о нас! – и Влад бережно обнял девушку.
– Влад, я ведь и не надеялась, что смогу ещё полюбить. Как я по тебе соскучилась!
– А я как скучал! Ты даже представить себе не можешь!
В комнату заглянула Лида, но Влад и Лена, целиком и полностью поглощённые друг другом, не заметили её. Они стояли у окна, обнявшись и снова и снова признаваясь друг другу в чувствах. Это было первое робкое объятие, но которое служит переходом грани от просто общения к взаимной любви, которую влюблённые больше не скрывают друг от друга. Лида вышла из комнаты и пошла на кухню. На ней не было лица. Она достала из кармана куртки Рябчикова пачку сигарет и выкурила три сигареты подряд. Никогда раньше внучка партизанки не курила.
– Куришь? – удивлённо спросил Рябчиков, проходя на кухню.
– Закурила, как видишь... – ответила Лида.
– С чего это вдруг?
– Рябчиков, ты ведь и сам когда-то не курил. Всегда что-то бывает в первый раз.
– А мне кажется, я с детства курю, – посмеялся Рябчиков.
Лида удивлённо посмотрела на мужа, не зная, как расценивать его благодушие. И вдруг Рябчиков схватил её за плечи и зашипел:
– Ты моя, понимаешь? Моя, а не его!
– Рябчиков, прекрати! – закричала Лида, вырываясь от него.
– Что прекрати? Что? Твой Шуберт ушёл от тебя, когда ты начала его динамить! А я не ухожу! Это о чём-то говорит!
– Это говорит только об одном: тебе некуда уйти, Рябчиков!
– Я что, по-твоему, один не могу прожить? Ещё как могу!
– Не можешь, Рябчиков! В том-то и дело, что не можешь! Тебе нужен кто-то рядом! Но ты по-настоящему никогда никого не любил. Ты только хочешь обладать – и всё!
Лида продолжала стоять в такой позе, в какой стоит человек, готовый в любую секунду обороняться. А Рябчиков задумчиво вышел из кухни и вернулся к себе в комнату.
– А ведь она права... – пробормотал он.
Счастливые Влад и Лена остановились в прихожей, о чём-то вполголоса разговаривая. Влад помог девушке надеть пальто и вышел вместе с ней, чтобы проводить её, а Лида проводила их обоих влажным и красным взглядом.
4
Через несколько дней Рябчиков пошёл с Геной в тир, а Лида осторожно зашла в комнату к Владу. Она хотела спросить его о девушке, которая недавно приходила и, несомненно, придёт ещё. Но Лида только села рядом и стала смотреть на сына продолжительным и странным взглядом. А у Влада было весёлое лицо. Видно было, что минут пять назад он над чем-то смеялся.
– Ты чего, мам? – спросил он.
– А ты чего? – последовал ответ Ореховой. – Смешное что-то случилось?
– Ой... Артём чудит! – и Влад снова рассмеялся с немного виноватым видом.
– Что он ещё выкинул?
– По всему театру развесил плакаты с надписью «Шашкин – он и в Африке Шашкин» и подписи везде поставил: «Лидия Орехова, внучка достославной партизанки».
Лида во все глаза посмотрела на Влада и разразилась гомерическим смехом.
– А мои портреты он не догадался развесить?
– Пока нет, но не удивлюсь, если догадается, – ответил Влад и вытер слезы, которые выступили у него от смеха. – Честно говоря, он только свои портреты развесил. А ты правда сказала такую фразу?
– Да, недавно мы с ним поболтали очень мило... – покачала головой Лида. – Посекретничали! Я же женщина, мне надо с кем-то секретничать.
– Да, ты права, мама. И права, что выбрала для этого именно Шашкина. По-моему, Шашкин лучше любых подруг.
– Это он, скорее, меня выбрал, – усмехнулась Орехова. – Надеюсь, его голубица не будет ревновать, что мы теперь стали подружками.
Влад снова рассмеялся.
– Влад, ты такой счастливый в последнее время... А совсем недавно грустил.
– Тучи развеялись, на моём небе теперь светит солнце! – улыбнулся Влад необыкновенно нежной улыбкой.
– Как зовут твоё солнце? – спросила Лида, пытаясь улыбнуться, но смогла выдавить из себя лишь кислую гримасу.
– Лена...
Вскоре вернулись Рябчиков с Геной. Как только они открыли дверь, Лида и Влад заметили, что с пришедшими был кто-то третий.
– Рябчиков, у нас гости? – спросила Лида.
– Это не гости, – ответил муж. – Это Людка, она теперь у нас будет жить.
В прихожей показалась очень накрашенная девушка в мини-юбке и в высоких сапогах на тонких и высоченных шпильках. Её волосы, крашеные в белый, были распущены и разметались по меховой шубке, а губы были ядовитого красного цвета.
– Здрасьте! – обратилась она к Лиде и Владу, которые в недоумении переглянулись.
– Здрасьте! – ответила Орехова.
На глазах у всего семейства Рябчиков стиснул Людку в объятиях и страстно поцеловал в губы.
– Рябчиков, ты помадой смотри не испачкайся... – мрачно усмехнулась Лида. – Ну я и дожила...
– Лидка, ты ведь теперь на кухне живёшь, – сказал Рябчиков, отрываясь от Людки, но продолжая сильно сжимать её обеими руками, – так что мы с Людкой будем в комнате жить. Проходи, Людка, располагайся.
Покачивая бёдрами, Людка прошла в комнату, бросив Ореховой и Владу насмешливый взгляд. Рябчиков последовал за ней.
– Гена, – обратилась Лида к мальчику, – вы же сейчас в тир ходили. Где папа эту тётю взял?
– Она тоже в тире была. Пришла с какими-то дядями, у них соревнование было.
– Какое соревнование?
– Кто больше мишеней собьёт, с тем она и пойдёт. А папа присоединился к ним и выиграл. Вот она с ним и пошла.
– Ясно... Генка, а пойдём теперь со мной гулять? Зайдём в кафе, я тебе мороженое куплю!
– Только если и сама тоже поешь, мама!
– Ну конечно, конечно, поем, Генка! Обязательно поем! Влад, пойдёшь с нами?
– Пойду! – ответил молодой человек. Вообще-то он хотел позвонить Лене и предложить ей встретиться, но решил сделать это чуть позже, чтобы провести время с матерью и братом.
– Ну и славно! – так и просияла Лида и вполголоса шепнула Владу: – А этот пусть забавляется со своей... Людкой!
Они посидели в кафе и съели по салату с креветками и несколько порций мороженого. Потом Влад собрался было звонить Лене, но Лида сказала ему:
– Влад, отведи Гену домой. Мне хочется ещё немного здесь побыть.
– Ну ладно... – растерянно и грустно ответил Влад и ушёл с братом.
Орехова проводила их взглядом, и вдруг... на пороге появился Шашкин! Он направился прямо к столику Лиды и сел напротив.
– Шашкин! А ты что тут делаешь?
– Я знал, я знал, что ты здесь, о внучка достославной партизанки! О-о-о! Я увидел, как хорошо вы провели время, и скорблю о том, что есть и обратная сторона твоей материнской любви! Ты не рада за Влада, что он нашёл возлюбленную! А ведь так редко, когда любимый человек отвечает взаимностью! О-о-о! Сложная тригонометрия жизни не подразумевает слишком частых совпадений, чаще всего мы бываем обмануты собственными надеждами! Но Влад получил то, что заслуживает, потому что его душа – душа лебедя! Он нашёл свою лебёдку, о Лида!
– Шашкин, у тебя все птицы, что ли? Голубица, лебёдка...
– А ты – коршун, который вцепился во Влада, как в добычу, и не хочет отпускать. Отпусти его, о достойнейшая из женщин, и станешь ещё более достойной! Ты внучка партизанки, ты должна оправдывать честь, которую оказала тебе судьба, благородными поступками. О-о-о! Разожми кулак, в котором держишь Влада! Я знаю, как тяжело тебе отпускать его, но он никогда тебя не покинет! Вы останетесь по-прежнему близкими людьми, хотя он будет больше времени с женой, отлепившись от матери. О-о-о!
– Шашкин, прекрати лезть в мою жизнь! – воскликнула Орехова так громко, что на неё стали оглядываться люди за соседними столиками. – Я сама разберусь со всем!
– Напрасно, о напрасно ты посчитала себя хозяйкой жизни Влада!
– А ты не посчитал себя хозяином его жизни? В театр его устроил! А может, Влад чем-то ещё хотел заниматься?
– Чем же? Уж не торговлей ли дублёнок? – прищурился Артём.
– Прекрати!!!
– Влад благодарен мне, о внучка достославной партизанки, что я сделал из него актёра! А будет ли он благодарен тебе, когда ты сломаешь ему жизнь? Ты хочешь сломать ему жизнь, потому что твоя собственная жизнь сломана? Неужели? Не могу в это поверить!
– Шашкин!!! Ты ведь совсем недавно утешал меня! А теперь что? Или ты всегда жесток, когда не в маске Чарли Чаплина?
– Я не жесток! Я всего-навсего призываю тебя не быть жестокой! О-о-о! Знаю, знаю, почему ты так держишься за Влада! Знаю, но не скажу!
– Нет уж, скажи... – бледнея, проговорила Лида, но Артём скрестил руки на груди, запрокинул голову и пошёл прочь.
Дома Маша спросила у него:
– Артём, в какую игру ты сегодня играешь? Почему у тебя такой вид?
– О моя чернокрылая голубица! Это не игра! Я скорблю за моего сокола Влада! Ему предстоит натерпеться от собственной матери! Она хочет разлучить его с любимой! Послушай, какой я стих написал от имени внучки достославной партизанки Лидии Ореховой!
И Шашкин прочёл:
– О сердце, сердце, перестань стучать!
Моя любовь бессильнее, чем звуки!
Моя любовь – кровавая печать,
Она обречена на мрак и муки.
Где тот, кого уж забрала земля,
Кому внезапно небо отворилось?
Я без него – пустынная скала,
И даже солнце вдребезги разбилось.
О, мне бы сохранить его навек,
Не разрушая взглядом невозможным!
Зачем придумано, что человек
Быть умершим, не умирая, должен?
Зачем придуманы разлуки у людей?
Разлуку не вместит бессильный разум!
Любовь моя, мой нежный чародей!
Ты для меня был всем на свете разом!
И я тебе всё в мире отдала!
Неужто ты на небе позабудешь,
Как нас пронзила острая стрела,
Стрела любви? – Ведь мы – всего лишь люди!
Дитя любви моей, напоминай
Всегда о том, кто больше не вернётся!
Вовеки не скажу ему: "Прощай!",
Пусть даже у него иное солнце!
– Это так печально! Так печально! – закричал Артём, закончив чтение.
– Да уж, не слишком весело... – покачала головой Маша. – Но ты слишком близко к сердцу принимаешь лидины дела. У неё всё-таки своя жизнь, а такое ощущение, будто ты живёшь её жизнью. Почему она тебя так волнует?
– Потому что это касается Влада, моего прекрасного сокола, о моя чернокрылая голубица!
– Влад – взрослый человек, должен сам разобраться.
– О моя чернокрылая голубица, не будь такой равнодушной! Как сложно порой молодому человеку противостоять матери! Я знаю таких матерей, знаю! Мы даже ставили спектакль о такой!
– Помню, ты играл её, но спектакль через пару месяцев закрыли, потому что и правда странно, чтобы ты играл женщину, каким бы талантливым ты ни был. Но как ты собираешься помочь Владу?
– Не знаю, не знаю, о моя чернокрылая голубица, и это меня тяготит! Если бы ты знала, как это меня тяготит!
– Тогда перестань кричать и подумай обо всём как следует. Артём, в жизни мало ситуаций, из которых нельзя найти выход. И из этой выход найдётся.
– О-о-о, как ты права, о свет моей жизни! Победит любовь! Победит любовь!
5
Лена стала позже приходить домой. Она часто допоздна гуляла с Владом. Становилось уже холоднее, близился Новый год. Влюблённым нравилось зайти в какое-нибудь уютное кафе и погреться там, сидя друг напротив друга. На столике горела свеча, Влад и Лена смотрели друг другу в глаза, и жизнь казалась волшебной сказкой, несмотря на то, что Лена не всегда справлялась с учениками, а Влад переживал, что у них в доме теперь поселилась Людка. Однажды он поделился своими переживаниями с Артёмом.
– О-о-о! Я знаю, знаю, что эта порочная женщина поселилась у вас! Как часто вижу я её своим тайным зрением, которое открывает мне завесу неведомого! Как низко пал Рябчиков! Он никогда не отличался нежной душой, но какое-то благородство в нём всё-таки было!
– Да какое благородство, Артём? – вдруг горячо воскликнул Влад. – Это он мою маму заставил выйти замуж за Марио и отправил в Италию, понимаешь? Она тогда была очень подавлена, а он и воспользовался её состоянием.
– Как ты прав, о мой прекрасный сокол! Как ты прав!
– А теперь ещё и эта Людка...
– О Влад! Рябчиков всеми силами хочет отомстить твоей матери за нелюбовь!
– Он же знал, что она его не любит! Он и сам её не любит! – воскликнул Влад.
– О мой прекрасный сокол! Он хочет доказать ей, что он мужчина!
– Таким способом? Да ведь это не по-мужски! Лена считает, что чтобы быть мужчиной, нужно убивать в себе качества Онегина и Печорина.
– О-о-о! Как права твоя возлюбленная, о сокол! Кстати говоря, ей понравилось, как ты играл Печорина?
– Да, боюсь, Леночка меня перехвалит... – улыбнулся Влад.
– Я вижу счастье и свет в твоих глазах, о прекраснейший из юношей!
Влад подошёл к Шашкину совсем близко и сказал ему на ухо:
– Артём, я без неё просто жить не могу!
Тем временем Лена вернулась к себе. Хоть её сердце теперь целиком принадлежало Владу, она не забывала о Сергее Борисовиче, своём приёмном сыне.
– Как у тебя дела, Серёжа?
Жмуркин поднял красные глаза от работы и ответил:
– Неплохо, Ленок, неплохо. Мы скоро выпустим грандиозный проект, и я подумал, что нам с тобой не мешало бы отдохнуть немного.
– Отдохнуть? – переспросила Лена, не веря собственным ушам.
– Да, знаешь, я тут подумал, что я мало тебе внимания уделяю. Но что поделаешь, такой у меня характер (Сергей Борисович заложил за ухо перьевую ручку «Паркер»). Без работы я не живу, именно благодаря ей я в тонусе. Конечно, я работаю ради денег, но и не только ради них.
– Я знаю... – ответила Лена. – Вне работы ты просто не живёшь.
– Вот именно, Ленок! Это ты точно сказала. Однако это не мешает мне иногда сделать приятное дорогому мне человеку, тебе, то есть. Когда мы выпустим проект, я поведу тебя в шикарный ресторан.
– Ну что ты, Серёжа... Что ты...
– Если бы ты знала, как я себя ругаю за то, что мало с тобой провожу времени!
– Не думай об этом, Серёженька! Всё хорошо.
– Знаешь, у меня даже есть одна мысль на твой счёт, – продолжал Сергей Борисович. – Я потом тебе скажу. Расскажи мне сейчас, как у тебя в школе?
– Бывает тяжеловато, если честно. Иногда мне хочется уйти.
– А как там твоя любимая Олеся Лисёнкова?
– Она просто чудо! – улыбнулась Лена. – Знаешь, Серёжа, она настолько проницательная! Такими ведь и должны быть дети. Она настоящий ребёнок. А многие другие уже давно перестали быть детьми.
– Это скверно, конечно, – покачал головой Сергей Борисович, перекладывая ручку за другое ухо, – но ты даже не думай уходить, Лена. Что, зря, что ли, из-за тебя ту старушку уволили?
– Какую старушку? – еле слышно проговорила девушка и побледнела.
– Ну как какую? До тебя там работала какая-то старушка, а Колька Рябчиков нажал на директора, чтобы он тебя взял, вот он и уволил ту старушку.
– Я догадывалась об этом... – прошептала Лена и ещё сильнее побледнела. – Зачем Рябчиков так поступил?
– А ты зачем в предыдущей школе философию разводила? Тебя и посчитали вольнодумкой. Дорогая Леночка, твоё дело – давать детям нужные знания – и всё.
– Без общения нельзя, Серёжа! – возразила Лена. – Учитель обязательно должен говорить свои мысли ученикам, устанавливать контакт с каждым из них. Я же знаю... Но Рябчиков... Ну зачем он так сделал? Как я пойду завтра в школу? Как я буду детям и другим учителям в глаза смотреть?
– Так же, как обычно, – пожал плечами Сергей Борисович.
На следующий день Лена написала заявление об уходе и положила на стол директору, которому было всё равно. Он сразу подписал заявление, но другие учителя были в шоке, особенно англичанка Маргарита Петровна.
– Лена, что с тобой? Почему ты уходишь?
– Рита, ты знала, что из-за меня Генриетту Антоновну уволили?
– А кто же не знал? – удивилась англичанка.
– Я догадывалась... – в страшном волнении и отчаянии произнесла Лена. – Но я так надеялась, что ошиблась!
Лена раздобыла адрес Генриетты Антоновны и пришла к ней домой. Открыла немолодая женщина, видимо, дочь старой уволенной учительницы.
– С кем имею честь? – отчеканила женщина.
– Простите, здесь живёт Генриетта Антоновна?
– Здесь, но она больна. Я вас слушаю.
– Шура, кто пришёл? – раздался из комнаты старческий голос.
– Никто! – крикнула Шура, обернувшись, и вновь обратилась к Лене: – Я вас слушаю.
– Я Елена Владимировна, учительница в школе, где работала Генриетта Антоновна. Простите меня, я не знала, что её уволили из-за меня. Я сама уволилась. Генриетта Антоновна может вернуться, если ей позволит здоровье...
– Поздно опомнилась, милочка! – сухо ответила Шура. – Генриетта Антоновна раньше ещё могла работать, а теперь у неё здоровье ухудшилось, она болеет и не выходит из дому. А вы уволились наверняка не из-за мук совести, а из-за того, что у вас у самой какие-то обстоятельства сложились. Но построить из себя ангелочка каждый второй норовит! – и она захлопнула перед Леной дверь.
Девушка растерянно стояла перед дверью, потом побежала вниз и, не видя ничего вокруг, быстрым шагом пошла домой. У подъезда она увидела Влада.
– Владик...
– Леночка! – он протянул к ней руки, и она бросилась в его объятия. – Я просто не мог тебя не увидеть сегодня. Сегодня у нас особенно сложная репетиция была, но мне так хотелось к тебе! Я ужасно соскучился, я только и думал о том, как бы мне поскорее увидеть тебя... Как мне дорог этот подъезд, потому что это твой дом... Прости, у меня слова и мысли путаются всегда, когда ты рядом.
Лена прижалась щекой к его плечу и заплакала.
– Милая... – смущённо и растерянно проговорил Влад. – У тебя что-то случилось?
– Я уволилась, Влад! Я не смогла оставаться в школе, я узнала от Серёжи, что из-за меня уволили Генриетту Антоновну, старую учительницу. Что я скажу Серёже? Я ходила к ней, к Генриетте Антоновне, чтобы предложить вернуться, а её дочь мне не поверила. Ну почему люди не верят, когда говоришь искренне? Владик, прости меня, я просто распереживалась. Но когда я увидела тебя, мне так хорошо стало! Я тоже очень соскучилась! Прости, что я о себе да о себе. Я очень-очень тебя люблю! Я так мечтаю о тебе, когда тебя нет...
– Лена, пойдём вместе к тебе. Я уже давно хочу познакомиться с Сергеем Борисовичем. Я сам всё объясню ему про твоё увольнение.
Лена испуганно посмотрела на Влада, но тут же решила не расстраивать его и согласилась, хотя не чувствовала себя готовой познакомить их и признаться приёмному сыну, что нашла любовь.
6
Влад и Лена поднялись на четвёртый этаж и остановились у квартиры. Лена быстро сказала Владу:
– Влад, давай пока не будем говорить ему о нас? Ты только не обижайся... Просто мне кажется, что это будет потрясением для него.
– Почему потрясением? Ведь он тебя не любит. Ты сама говорила, что ему нужна только работа.
– Но я всегда была рядом. Мне кажется, он нуждается во мне, хотя сам об этом не догадывается.
– Хорошо, Лена, пусть будет так, как ты хочешь. Ты только не бойся ничего, хорошо?
Лена улыбнулась и посмотрела на Влада благодарным взглядом. Они вошли в квартиру.
– Привет, Ленок! – раздался из комнаты голос Сергея Борисовича. – А я сам только недавно пришёл.
Жмуркин вышел в коридор и увидел рядом с Леной незнакомого молодого человека.
– Здравствуйте! – спокойно произнёс Сергей Борисович и протянул руку гостю.
– Здравствуйте! – ответил Влад, пожимая эту крепкую и сухую руку.
– Серёжа, познакомься, это Влад. Влад, это Сергей Борисович, – поспешила Лена представить их друг другу. – Влад – брат Олеси.
– А-а-а, знаменитой Олеси Лисёнковой! – улыбнулся Сергей Борисович. – Лена много рассказывала мне о вашей сестре, а вот о вас как-то не очень рассказывала.
Влад промолчал. Лена сказала:
– Серёжа, я должна тебе сообщить одну новость.
– Какую?
– Пойдём в комнату, тебе надо присесть. Влад, идём.
Они вошли в комнату Лены, где она усадила приёмного сына в кресло, потом побежала на кухню, принесла стакан воды с разведённым в нём Валосердином и дала его Жмуркину.
– Да что случилось? – спросил Сергей Борисович, пристально глядя на девушку.
– Серёжа, я уволилась...
Сергей Борисович поставил стакан на столик и медленно встал. Лена побледнела. Влад усадил её на диван, схватил стакан и дал его девушке, которая взяла его дрожащей рукой и осушила до дна. Влад держал Лену за руку.
– Лена, ты вообще соображаешь, что ты делаешь? – возмущённо проговорил Жмуркин, садясь обратно в кресло. – Мы с Кокой Рябчиковым зря старались, да?
Влад изумлённо посмотрел на Сергея Борисовича, который продолжал:
– Нет, так дальше не может продолжаться! Почему ты нигде не можешь удержаться? Почему? Характер у тебя покладистый, мухи не обидишь. Так в чём причина? Скажешь, во всех остальных? Все виноваты, кроме тебя?
– Я не говорю так, Серёжа! – со слезами в голосе ответила Лена.
– Так почему так происходит?
– Сергей Борисович, – вдруг произнёс Влад, – вы должны радоваться, что ваша приёмная мать такой честный человек. Она узнала, что из-за неё уволили другую учительницу и не смогла оставаться дальше в этой школе.
– Да она старуха уже, эта Генриетта! – воскликнул Жмуркин. – Ей давно на пенсию пора.
– Да вы хоть знаете, какие сейчас пенсии? И вообще, для Елены Владимировны нет разницы, старуха это или не старуха. Она...
И вдруг раздался звонок в дверь.
– Кто откроет? – нервно спросил Жмуркин.
– Давай я открою, – ответила Лена, вытирая слёзы и идя в коридор. Влад последовал за ней.
Открыв, они увидели на пороге старушку с палочкой. Лена сразу догадалась, кто она.
– Генриетта Антоновна!
– Здравствуйте! – проскрипела старушка. – Вы та самая Лена?
– Да, я Лена. Проходите, пожалуйста, Генриетта Антоновна!
– Нет, я на минутку. Я ведь уже не выхожу из дома, меня Шура не пускает, боится, что я споткнусь где-нибудь, поломаю себе что-нибудь. Мне и правда уже очень тяжело выходить, я больная. Но я узнала, что вы были у нас и что Шура вас выставила, простите за такое слово, и я не могла не прийти, хотя Шура меня не пускала. Но я бы выпрыгнула в окно, если бы она вздумала запирать дверь. Я хотела поблагодарить вас за вашу доброту. Если бы вы знали, как мне было стыдно, что Шура вас выставила. Даже супу не предложила, даже чаю!
И вдруг Генриетта Антоновна с грохотом рухнула на пол.
– Генриетта Антоновна! – в ужасе воскликнули Лена и Влад и бросились поднимать её.
Жмуркин вышел в коридор и помог им. Они занесли старушку в комнату и уложили на диван. Жмуркин пощупал её пульс, оттянул пальцами веки, посмотрел на глаза и произнёс:
– Она умерла.
– О Боже... – прошептала Лена.
– Я сейчас пойду к Шуре, сообщу ей, – распорядился Сергей Борисович. – А вы вызывайте врача, он должен подтвердить факт смерти. Потом займёмся похоронами.
Жмуркин ушёл, Влад вызвал врача и до его прихода обнимал и успокаивал плачущую Лену. Вскоре приехал врач и подтвердил, что Генриетта Антоновна скончалась. Сергей Борисович взял похороны на себя, и через два дня они состоялись. Лена так плакала, будто умершая старушка была её собственной матерью. Влад не удержался от слёз, видя, как плакала любимая девушка. А Шура смотрела на них всех недобрым взглядом и не пролила ни единой слезинки. После похорон она подошла к Лене, поджала губы и бросила ей в лицо слова:
– Это из-за вас она умерла! Ей нельзя долго стоять, а она простояла несколько минут у вас на пороге.
– Но я звала Генриетту Антоновну в комнату...
– Вы должны были силой её тащить! Моя мать была очень упрямой. Это из-за вас она умерла!
– Да как вы смеете? – воскликнул Влад.
– Не надо, Влад... – попросила Лена. – Да, вы правы, она умерла из-за меня... – обратилась Лена к обомлевшей Шуре, которая ждала, что девушка станет спорить с ней и ругаться. Больше Лена ничего не сказала, только взяла под руку Влада и ушла с ним. Вечером того же дня она плакала, сидя рядом с любимым в своей комнате, а Влад обнимал её и говорил:
– Всё пройдёт, Леночка. Я однажды прилечу за тобой на воздушном шаре, мы сядем в большую-большую корзину и полетим куда глаза глядят. Я увезу тебя далеко-далеко, туда, где все люди добрые, где звери не кусаются, где круглый год растут огромные пионы. Мы будем с тобой бродить до ночи и смотреть на луну. Мы будем считать звёзды...
Влад боялся, что несёт околесицу, но Лена улыбнулась сквозь слёзы и тихо, с бесконечной нежностью спросила:
– Правда?
– Да, мы будем считать звёзды... – дрогнувшим голосом ответил Влад.
– И будем любить друг друга вечно... – проговорила Лена.
– Как я люблю тебя! – воскликнул Влад, падая в ноги девушке и обнимая её колени. – Как люблю!
Лена склонилась к нему, коснулась рукой его длинных волос и робко поцеловала. Влад поднял голову, и они бросились друг к другу в едином порыве любви. Влад так нежно обнимал Лену, так тянулся к ней, что она немного испугалась.
– Владик... Вдруг Серёжа войдёт...
– Да, прости меня, Лена. Я не должен был...
И он направился к двери, но девушка бросилась к нему на шею:
– Нет, это ты прости меня, Влад! Я такая глупая! Я тебя люблю!
– Я обожаю тебя! – воскликнул Влад и уже не сумел удержаться от первого пламенного поцелуя.
И вдруг в самом деле вошёл Сергей Борисович. Влад и Лена успели отскочить друг от друга, и он не понял, что его приёмная мать и брат её бывшей ученицы любят друг друга. Жмуркин только сказал:
– Вы засиделись у нас, Лисёнков. Вам пора.
– Да, я пойду, – ответил Влад, попрощался с Леной и Сергеем Борисовичем и ушёл.
Вернувшись домой, он рассеянно прошёл в комнату, натыкаясь на шкафы и на предметы, а Лида, вышедшая из кухни в коридор и наблюдавшая за ним, покачала головой, вернулась на кухню, упала на раскладушку и долго проплакала, так вцепившись в подушку, что чуть не порвала её.
7
Однажды после спектакля Артём сказал Владу:
– О мой прекрасный сокол! Твоя возлюбленная ушла из школы! Предложи ей стать актрисой в нашем театре! Она так красива, у неё такие нежные и аристократичные черты, что ей в самый раз сыграть Офелию! О-о-о! Я вижу её утонувшей в глади вод, с венком на голове!
– Артём!
– Не переживай, не переживай, о Влад! Ведь я говорю лишь о спектакле! Я ни в коем случае не желаю твоей прекрасной возлюбленной стать утопленницей в жизни! Она может стать лишь утопленницей в житейском море, но ведь мы и так все утопленники сего моря! Так что пусть твой испуг развеется! О-о-о! Я дам тебе роль Лаэрта, о моя гордость, о достойнейший продолжатель моего дела! Я как раз хотел обновить актёрский состав.Только не проси роль Гамлета! Её я тебе ни за что не уступлю. Да и зачем тебе играть влюблённого в Офелию? Ты и так влюблён в неё в жизни! О-о-о! Любовь! О-о-о! Высокие чувства! Так ты поговоришь со своей возлюбленной, со своей несравненной лебёдкой, со своей алмазной принцессой?
– Алмазная принцесса... – улыбнулся Влад. – Это ты здорово сказал, Артём! Только она вернулась в школу!
– О-о-о! Я не успел увидеть это моим тайным взором!
– Артём, мне кажется, это хорошо, что ты не всё видишь твоим тайным взором, – задумчиво произнёс Влад. – Ведь можно сойти с ума, если начнёшь видеть всё.
– Почему ты сегодня как будто окутан дымкой невесёлых мыслей, о прекраснейший из юношей?
– У меня какое-то дурное предчувствие... – ответил Влад. – Но, может быть, я и ошибся. Я ведь мнительный.
– Что тебя терзает, о Влад?
– Я и сам не знаю. Но что-то сердце ноет.
– О Влад! Если я что-то увижу, я непременно скажу тебе!
– Знаешь, Артём, я очень испугался, когда ты стал представлять Лену утопленницей. Я понимаю, что ты говорил о роли, но я так боюсь за неё, так переживаю. Я просто не знаю, что со мной будет, если я потеряю её. Я не вынесу, я сам умру. Однажды мне пришлось перенести ужасную потерю, я не хочу пережить её во второй раз...
– Знаю, знаю, о сокол! – заливаясь слезами и воздевая руки к потолку, воскликнул Артём. – Знаю, знаю, как тебе не хватает моего юного лирика! Но помни, что он смотрит на тебя и радуется, когда ты счастлив! Я верю, что его любовь к тебе сбережёт твою любовь к алмазной принцессе! О-о-о!
– Знаешь, о чём я ужасно жалею? – произнёс Влад. – О том, что мне не сообщили, когда я был в армии. Если бы я знал, я бы сбежал как угодно, лишь бы попасть на папины похороны.
– О-о-о! – только и смог ответить Шашкин.
Через несколько дней Влад и Лена побывали на могиле Шуберта, которого перезахоронили со временем на Ваганьковском кладбище. Они положили цветы, и Влад заплакал. На этот раз Лена его утешала, как он её тогда, когда умерла Генриетта Антоновна.
Когда Влад пришёл домой, к нему вышла Людка в шёлковом халатике, расшитом фазанами.
– Владик пришёл! – чуть насмешливо сказала она.
– Пришёл...
– Ну пошли чай пить, что ли!
– А где мама? Где Рябчиков? Где Гена?
– Рябчиков пошёл с мужиками пиво пить, Лидка гулять пошла, а Генка в секции по боксу.
– В секции по боксу? – удивился Влад.
– Ну да. Рябчиков его записал. Считает, что с малых лет ребёнок должен уметь драться.
– Ясно.
– Ну что, чай будешь? Ты ведь устал, наверное?
– Сам не знаю. Но от чая не откажусь.
– Ой, ну наконец-то Владик оттаял! – Людка захлопала в ладоши, схватила Влада за руку и побежала с ним на кухню. – А то я живу у вас, а мы с тобой так и не подружились. Ты всё ходишь, смотришь косым взглядом. Знаешь, меня оторопь берёт от твоего косого взгляда.
– Прости, Людка, я не хотел, – усмехнулся Влад.
– Что не хотел?
– Пугать тебя косым взглядом.
– Ой, если бы ты видел, какой у тебя косой взгляд! – запричитала Людка.
– Ну ты в следующий раз сфотографируй меня, мне даже интересно посмотреть стало.
– А ты теперь уже не будешь на меня косо смотреть. Как же я тебя сфотографирую? Мы же теперь с тобой подружимся. Вон я как о тебе забочусь, чай наливаю, – и Людка поставила перед Владом чашку, а сама села напротив, опёршись подбородком на ладони, и стала смотреть на Влада.
– А ты сама что не пьёшь? – спросил Влад, смущённый от её пристального взгляда.
– Да я попозже. Мне на тебя хочется посмотреть, как ты чай пьёшь.
– Разве это так интересно? – спросил молодой человек, готовый в любую секунду поперхнуться.
– Очень интересно! Знаешь, я вообще люблю смотреть, как люди чай пьют. Вот Рябчиков его пьёт так, будто не боится обжечься.
– Как мистер Квилп, что ли? – улыбнулся Влад.
– Это кто такой?
– Герой из «Лавки древностей» Диккенса. Это такой злобный карлик, который огонь глотал и не обжигался.
– Ужас какой! – Людку даже передёрнуло. – Ну что, мы с тобой подружимся, а, Владик? Ты всё-таки сын моего любимого мужчины! – и Людка захохотала.
– Я не его сын.
– Как это? – у Людки округлились глаза и приоткрылся рот. – А он мне говорил, что ты его сын. Я думала, вы братья с Генкой.
– У нас одна мать и разные отцы.
– Ну ничего себе! Вот обманщик этот Рябчиков! Я сразу заподозрила, что что-то он темнит. Я ему сегодня всё выскажу.
– Лучше не надо, Людка. Он тебя ударить может.
– Боишься за меня, моё солнышко? – Людка так и просияла, вскочила, схватила табуретку, села рядом с Владом и обняла его за плечи.
– Людка, ты что?
– Ну мы же с тобой подружились, могу же я друга обнять!
– Людка, я же обольюсь! – засмеялся Влад. – Я всё-таки не мистер Квилп.
Людка с глубокомысленным видом встала и подошла к окну.
– Ты мне дай эту книгу почитать.
Влад отставил чашку, пошёл в комнату и через несколько секунд вернулся с книгой в руках.
– Держи! Просвещайся!
– Ой, спасибо тебе, Владик! – Людка потянулась к нему, чтобы поцеловать, но Влад незаметно отстранился и прошёл к себе в комнату.
– Мне если что непонятно будет, я у тебя буду спрашивать, ладно? – крикнула ему вслед Людка, листая книгу.
Тем временем Лена вернулась домой, прошла к себе в комнату, видя, что Сергей Борисович очень занят (он расположился на кухне с какими-то схемами и табличками, которые срочно нужно было заполнить для предстоящей презентации на пятой работе). Войдя, Лена замерла. Она увидела у себя на столе вазу с белыми хризантемами. Она нерешительно пошла на кухню.
– Серёжа...
– Да-да, эти цветочки от меня, – не отрываясь от табличек, ответил Жмуркин. – Я же говорю, что мало внимания тебе уделяю. Вот и хочется хоть как-то компенсировать.
– Спасибо тебе, Серёженька! – улыбнулась Лена. – Я очень люблю хризантемы. Мне так приятно, что ты сделал мне сюрприз.
– Я рад, что тебе приятно, – со сдержанной улыбкой ответил Сергей Борисович, отрываясь от работы и глядя на Лену, которая невольно опустила глаза.
– Хочешь чаю? – спросила она.
– Нет, я сам сделаю тебе чай. Садись! – Сергей Борисович сгрёб на край стола чертежи и перьевую ручку «Паркер», расчищая место для Лены. – Это сын должен заботиться о матери, а не мать о сыне, если сын уже взрослый.
Лена застенчиво рассмеялась. Сергей Борисович поставил перед ней чашку с чаем и сделал бутерброд с вишнёвым вареньем.
– Как мило... – произнесла Лена. – Обожаю вишнёвое варенье! Спасибо тебе!
– Тебе спасибо... – так же тихо ответил Жмуркин.
– За что?
– За всё.
Допив чай, Лена ещё немного поговорила с Сергеем Борисовичем, а потом пошла в себе комнату. Когда она оказалась одна, улыбка сошла с её губ, она села на край дивана, глядя на хризантемы, и глубоко задумалась, а потом вздохнула и покачала головой, с бесконечной грустью повторяя:
– Серёжа... Что же мне делать?
8
Рябчиков с удивлением стал замечать, что Лида как будто сдружилась с Людкой. Рябчиков видел, как они на кухне подолгу о чём-то шепчутся, а когда он сам заходил на кухню, шёпот резко прерывался.
– Вы что, меня обсуждаете, что ли? – сердито спрашивал он.
– Было бы что обсуждать! – хохотала Людка.
Она не боялась Рябчикова. Или, может быть, в глубине души боялась, но ей нравилось бояться. Она не убегала от страха, она бежала к страху. Рябчиков чувствовал это, потому и никогда не поднимал руку на Людку. Да и к тому же он понимал, что она вольна уйти в любой момент, он не сможет её удержать, а женщина рядом ему была необходима, во-первых, чтобы утолять свою страсть, которая не была направлена ни на кого конкретного, а просто копилась в нём и становилась всё ненасытнее, а во-вторых, чтобы досаждать Лиде. Но он видел, что Лиде было всё равно, она только переживала за маленького Гену, которому приходилось видеть в доме «нехорошую женщину». Но в то же время Лида успокаивала себя тем, что нервы Гены, которого Рябчиков с детства воспитывал по армейским законам, вполне крепкие и ничто не грозило ударом по его детской психике. Она старалась не думать о том, права она или нет. Она боялась в своих мыслях прийти к выводу, что не права, что каким бы ребёнок ни был крепким и выносливым, всё равно он ребёнок. Лида в глубине души понимала, что Рябчиков перегибал палку с муштрованием сына, но гнала эти мысли, потому что ничего не могла поделать с этим, а признаваться самой себе в слабости ей не хотелось.
– О чём вы шушукаетесь? – почти кричал Рябчиков.
– О тебе, конечно, нам больше поговорить не о чем! – заливалась Людка.
Тогда Рябчиков хватал её в охапку и волок к себе в комнату. Людка шутливо отбивалась, но оказываясь в комнате наедине с Рябчиковым, она сразу притихала. Если бы кто-то видел, что происходило между ними, можно было подумать, что совершалось насилие, причём как будто насиловали совершенно безвольную женщину, которая даже не отбивалась. Людке нравилось как смеяться над Рябчиковым, так и подчиняться ему, а он в полной мере предавался страсти. В такие моменты Лида тщательно следила за тем, чтобы Гена случайно не забрёл в комнату отца, но Гена даже и не думал туда идти. Однажды он провинился таким образом и крепко получил от Рябчикова. С тех пор без разрешения в запретную комнату он не заходил.
– Сумасшедший дом... – покачала головой Лида в один из дней.
– Да ладно тебе! Никакой не сумасшедший! – возразила Людка, заходя на кухню.
– Легка на помине! – усмехнулась Орехова.
– Да я всегда тут как тут!
– Ну как у тебя с Владом? Не соблазнила ещё?
– Он крепкий орешек! Ой, Лидка, прости за игру слов, я не имела в виду твою фамилию, тем более Владик у нас не орешек, а лисёнок! – и Людка захохотала. – Но я его соблазню, ты не беспокойся! Давай деньги!
Надо сказать, что Лида и Людка договорились о том, что каждую неделю Лида будет выплачивать по десять тысяч рублей, пока Людка не добьётся своего, пока не увлечёт Влада в свои объятия. Лида достала кошелёк и быстро сунула Людке деньги.
– Прячь скорее, пока Рябчиков не увидел!
– Да не бойся ты, подруга! – с непередаваемой дерзостью и лукавым огнём в глазах ответила Людка.
Она покинула кухню и отправилась в комнату к Владу. Гена в этот момент был в комнате у Рябчикова. Они смотрели документальный фильм о Хиросиме и Нагасаки. Людка слегка приоткрыла дверь.
– Можно?
Влад вздрогнул, но ответил:
– Ну заходи.
В этот момент он сидел на кровати и что-то читал. Людка подсела к нему рядом и стала через плечо смотреть на строчки и перелистываемые страницы.
– А мне нравится тот товарищ! – вдруг заявила она.
– Какой товарищ? – Влад удивлённо посмотрел на Людку.
– Мистер Квилп! Он такой горячий мужчина! Я уже почти до середины дочитала. Как он это всё делает? Так не во всех сказках возможно! Как он кипяток глотает? Объясни мне, Влад!
– Это Диккенс, – улыбнулся молодой человек.
– Ясно. Это всё объясняет. Я бы соблазнила его. Да не Диккенса, не смотри ты на меня такими дикими глазами! Мистера Квилпа я бы соблазнила!
– Соблазнять – это твоё любимое занятие, что ли, Людка? – Влад смотрел на неё удручённо, но слегка улыбался.
– Но-но-но! Рябчикова не я соблазнила!
– Знаю. Это он тебя привёл. Никогда не понимал, зачем ты пошла с ним... Тебе что, молодые парни не нравятся?
– Ещё как нравятся! И пошла я с ним для того, чтобы встретить тебя, мой несравненный мистер Квилп! – она принялась ласкать его шею и грудь и по-кошачьи ластиться к нему.
Влад вскочил как ошпаренный, и воскликнул:
– Людка! Но я не мистер Квилп!
Людка потянула его за руки и повалила на кровать, удвоив свои ласки. Её волосы разметались по его лицу. Влад оттолкнул её и снова вскочил.
– Людка! Меня это не интересует, слышишь? Не интересует!
Он выбежал из комнаты, наскоро схватил пальто и выбежал на улицу. Он почти бежал по району и сам не заметил, как оказался возле метро. Он сел и поехал куда попало, вышел на какой попало станции и стал бродить в районе Кузнецкого моста. Он подбежал к первому попавшемуся кафе, вбежал в него, почти растолкал очередь, так как ничего не соображал, и спросил у кассира:
– У вас есть выпить?
– Только имбирный напиток, чай или кофе. У нас «Джаганнат», вегетарианское кафе, мы не продаём алкоголь.
– Ну давайте имбирный напиток!
– Вставайте в очередь.
Позади Влада какие-то женщины стали возмущаться, и тут Влад опомнился, пришёл в себя и очень засмущался своего поведения.
– Простите, пожалуйста, – произнёс он, вытирая испарину со лба, и быстро вышел из кафе.
Он вернулся домой совсем поздно. Лида посмотрела на него из кухни, и на секунду в её глазах проскользнуло выражение вины, которое тут же сменилось ещё большей решительностью. Она подозвала Людку, которая ещё не спала, и заплатила ей вдвое больше, чем обычно.
9
Через несколько дней Влад собирался на репетицию. Он всё мешкался и искал что-то.
– Что потерял, Влад? – спросила Лида.
– Телефон. Куда я его положил?..
– Ну придётся тебе без него идти. Ты уже опаздываешь.
Влад попрощался с матерью и ушёл, а она выждала минут пять, потом достала из-под подушки телефон Влада и стала читать его смс-ки. По мере чтения её глаза наливались кровью. Она набрала номер Лены.
– Владик, привет! – раздался радостный голос, полный любви.
У Лиды ком подступил к горлу, и она сказала:
– Это не Владик.
– Простите, а кто?
– Его мама Лидия Михайловна.
– Здравствуйте, Лидия Михайловна.
– У меня деньги кончились на телефоне, я позвонила с номера Влада. Мне захотелось самой лично вас пригласить в гости.
– В гости? А когда?
– Сейчас.
– Сейчас?
– Да. Я настаиваю, чтобы вы пришли сейчас.
– Ну... ну хорошо. А Влад дома?
– Ещё как дома.
– А можно мне с ним поговорить?
– Он в ванной сейчас.
– Тогда попросите его, чтобы он мне перезвонил, когда выйдет.
– Нельзя. У него тоже деньги кончаются.
– Тогда я сама ему перезвоню.
– Нет!!! – рявкнула Лида. – Приходите – и всё!
Лена опешила. На этот раз у неё к горлу подступил ком.
– Хорошо, я приду...
Лена невольно подумала, что у Влада странная мама, и тут же отругала себя за эту мысль. Она собралась и пришла. Когда она звонила в дверь, она надеялась, что откроет Влад, но открыла та самая Лидия Михайловна, с которой она говорила по телефону. Орехова заранее заплатила Людке, чтобы та рассказала гостье свою подробную биографию.
– А, это вы... – проговорила Лида, хищно глядя на девушку.
– Это вам! – Лена протянула Лиде конфеты.
– Рябчиков! Иди, забери конфеты и жри! – крикнула Лида.
Из комнаты вышел Рябчиков, подошёл к Лене, вырвал у неё конфеты и взял подмышку. Следом за ним вышла Людка.
– А-а-а, это вы! – расплываясь в улыбке, воскликнула она. На этот раз на ней было очень короткое домашнее платьице с глубоким вырезом. Лена же, напротив, была застёгнута на все пуговицы, кроме самой верхней, слегка открывающей шею.
– Пойдёмте, я вас чаем напою! – Людка схватила Лену за руку и побежала с ней на кухню, а Лида пошла в это время к Гене и стала помогать ему делать уроки.
Людка усадила Лену за стол и сделала ей и себе чай.
– А где Влад? – спросила Лена.
– Влад на репетицию пошёл. Вы что, не знали?
– Не знала... Лидия Михайловна сказала мне, что он дома. Но мне сразу показалось это всё странным.
– А, Лидка! Да вы не обращайте на неё внимания! Она бесится, что я с её мужем... ну... того... ну вы понимаете!
Лена во все глаза посмотрела на Людку, которая невозмутимо хлебала чай.
– Я уже почти как мистер Квилп! – рассмеялась Людка.
– Вы читали «Лавку древностей»? – улыбнулась Лена.
– Да почти уже дочитала. Влад мне дал эту книгу, мы же все вместе живём. Я просто в восторге от мистера Квилпа! Какой мужчина! Я вижу, вы удивлены, что я живу здесь. Ну да, живу. Что тут такого? Я ведь бывшая проститутка.
Лена поперхнулась.
– Да не волнуйтесь вы так! Меня отчим в детстве бил, я рано ушла из дома. Сначала работала уборщицей в школах разных, в поликлиниках, но разве проживёшь на такую зарплату? Да и к тому же меня бабки подсиживали всякие. Им-то идти больше некуда было. А я молодая, красивая... Я ведь красивая, правда?
– Да... – подтвердила Лена.
– Ой, спасибо тебе, лапочка! Ты тоже красоточка! Ну так вот, пошла я в проститутки. Семь лет я так работала, но потом вдруг почувствовала в какой-то момент, что не могу больше. И решила я найти себе постоянного мужчину, с которым буду жить и который будет меня обеспечивать. У разных я жила, но потом надоедала рано или поздно. Я ведь испорченная, семь лет собой торговала, кому нужна такая надолго? Вот и сейчас жду с минуты на минуту, что Рябчиков меня прогонит. Куда идти – ума не приложу. Хоть в речку топиться сразу.
Людка расплакалась. У Лены тоже навернулись слёзы на глаза.
– Всё наладится... – сказала она. – Даже не думайте о речке! Надо жить!
– Легко вам говорить! Вы такая чистая! У вас нормальная работа, нормальный дом, с мужчиной не живёте!
– Вы ошибаетесь, я живу с мужчиной.
– Неужели?
– Да. Его зовут Сергей Борисович. Раньше я мечтала выйти за него замуж, а потом и мечтать перестала.
– Лапочка! Как похожи наши судьбы! – так и просияла Людка.
– Знаете, – задумчиво произнесла Лена, – если разобраться, у всех людей судьбы похожи. По сути, все люди или страдают или радуются.
– А я вот и страдаю и радуюсь! – рассмеялась Людка. – Не могу только страдать!
– Как хорошо, что вы умеете радоваться! – с необыкновенной искренностью ответила Лена.
– Лапочка, вы такая хорошая! – всхлипнула Людка.
– Я могу поговорить в школе, может, вас возьмут уборщицей, – сказала Лена. – У нас и помещение есть, чтобы жить в нём. Конечно, не королевские апартаменты, но всё-таки лучше, чем с Рябчиковым. Я бы вас и к себе взяла, но Сергей Борисович точно будет против... – грустно прибавила Лена.
– Да что он, изверг, что ли, этот ваш Сергей Борисович?
– Нет, он очень хороший! Вы только не обижайтесь, но он совсем не похож на Рябчикова. Меня ваш Рябчиков пугает, честно говоря. Он так странно схватил конфеты. И вообще какой-то у него агрессивный вид. А Сергей Борисович добрый, заботливый. Вот только работает много. Но он хоть и хороший, всё равно не поймёт, если я вас приведу. Вы уж простите.
– Да за что прощать? Вы такая лапочка! Совсем как Нелли из «Лавки древностей».
– Спасибо. Только до Нелли мне далеко. Квилп – воплощение абсолютного зла, а Нелли – воплощение абсолютного добра. А я просто человек.
– Что вы такое говорите? – горячо возразила Людка. – Вы тоже воплощение абсолютного добра, раз готовы проститутку к себе домой брать!
– Но вы же больше не... вы не хотите больше так жить. Если бы вы по-прежнему этим занимались и приводили мужчин, я вряд ли предложила бы вам пойти ко мне.
– Понимаю, понимаю, лапочка. Налить вам ещё чаю?
– Давайте теперь я вам налью!
– Ой, спасибо, милая! Кстати, насчёт Рябчикова вы абсолютно правы. Он странный и агрессивный. А ещё он врёт. Он наврал мне, будто Влад его сын.
Через некоторое время на кухню вошла Лида.
– Вам пора, Лена, – сказала она. – Уже поздно.
– Лидка! – обиженно проговорила Людка. – Пусть Лена Владика дождётся.
– Он сегодня очень поздно придёт, – отрезала Орехова.
– А почему вы мне по телефону сказали, что он дома? – спросила Лена, спокойно глядя на Лиду.
– Почему... почему... ну был он дома, а потом сплыл! Давайте собирайтесь!
Лена сдержанно простилась с Лидой, тепло и по-дружески – с Людкой, и ушла.
– Ну что? – в нетерпении спросила Лида. – Ты её шокировала?
– Скорее ты её шокировала, Лидка! А мы с ней подружились. Она такая лапочка. Забирай все свои деньги, не буду я больше Владика соблазнять, тем более у него на лбу написано, что он девственник. Он так испугался, когда я его слегка обняла, из дома убежал. Я что, чистого мальчика портить буду, по-твоему?
Людка протянула Лиде пачку денег.
– Прости, я тут уже потратила часть, но я при первой возможности всё верну.
Лида посмотрела на пачку денег, на Людку и дала ей пощёчину.
– Так я и знала! – расхохоталась Людка, потирая щёку. – Эй, Рябчиков, пожалеешь меня? Мне твоя жёнушка по мордочке дала!
Людка поскакала на одной ножке в комнату к Рябчикову, который схватил её, повалил на кровать и вновь предался своей неистовой страсти. Через какое-то время вернулся Влад.
– А тут твоя была! – заявила Орехова.
– Лена?!! – воскликнул Влад.
– Да, но она ушла, не захотела тебя дожидаться. Кстати, твой телефон нашёлся.
Влад схватил телефон, вышел на балкон и стал звонить Лене. Лида незаметно встала у открытой в комнату двери и стала наблюдать. Она не расслышала слов, но увидела по лицу Влада, как он счастлив разговаривать с любимой. Лида вернулась на кухню, схватила чашку, из которой пила Лена, и с силой швырнула на пол, а потом разозлилась на себя, швырнула и свою чашку и так и заснула, не убрав осколки.
10
А Людка между тем всё сильнее сдруживалась с Леной. Они болтали обо всём на свете – и о серьёзных вещах, и о простых, и о печальных, и о весёлых. Людка качала головой и говорила:
– Поверить не могу... Ты дружишь с проституткой!
– С бывшей, – с улыбкой поправляла её Лена.
– Лен, поверь мне, если девушка хоть один раз побывала проституткой, она ею остаётся навсегда, даже если прекращает торговать собой.
– Не соглашусь, – отвечала Лена. – Душа Сони Мармеладовой вполне очистилась.
– Она не сама пошла в проститутки! – горячо возражала Людка. – Её вынудили!
– Вот и тебя вынудили обстоятельства. Тебя отчим бил, ты же сама говорила.
– Ну всё равно... я же могла и не идти в проститутки, верно ведь? – с сомнением в голосе спрашивала Людка.
– Значит, не могла... – вздыхала Лена.
Однажды Людка прибежала к подруге вся в слезах.
– Люда, что случилось? – взволнованно спросила Лена.
– Мистер Квилп утонул! Лен, Лена, как я это переживу?
Людка уткнулась головой в ленино плечо и стала рыдать, а Лена утешала её, как маленького ребёнка. Когда Людка немного пришла в себя, она спросила:
– Лен, а тебе было жалко мистера Квилпа?
– Да, было.
– Ты, конечно, добрая, Лена, но как ты могла жалеть такого злодея? Я-то понятно – я испорченная. Но ты!
– Люда, честное слово, мне было очень его жалко! Можешь себе представить? Я жалела злодея Квилпа и ненавидела благородного Гуинплена!
– Кто это такой?
– Из «Человека, который смеётся» Гюго.
– Ты мне дашь почитать?
– Конечно, дам!
– Так что сделал этот Гуин... как его там?
– Гуинплен. Когда умерла его любимая девушка, он покончил с собой, даже не подумав о старике Урсусе, который приютил его в детстве. Он приютил продрогших Гуинплена и Дею, которым идти было некуда. А Гуинплен поступил, как эгоист. Когда умерла Дея, Урсус упал к ней в ноги и лишился чувств, а Гуинплен как раз и выбрал этот момент, чтобы пойти и утопиться. Это было на корабле. Когда Урсус пришёл в себя, он увидел только мёртвую Дею и своего волка, который выл. Знаешь, Люда, я сейчас подумала, что книги хороши ещё тем, что можно вволю ненавидеть некоторых героев. Если бы я позволяла себе ненавидеть настоящих людей, я бы точно кого-то ненавидела. Люди иногда бывают такими злыми... Мама Влада, например. Не знаю, за что она меня ненавидит, но ненавидит, я это чувствую, даже когда её нет рядом... Она как будто не может мне простить, что я люблю её сына. Очень люблю... Или Рябчиков. Меня так возмущает его обращение с тобой, да и со всеми остальными. Но если я возненавижу кого-то из них, я возненавижу себя. Поэтому мне и остаётся ненавидеть героев, которые поступают, как Гуинплен.
Людка заворожённо слушала подругу.
– Ты мне точно дай почитать эту книгу! Я чувствую, что старик Урсус лучше их всех вместе взятых.
– Я тоже так думаю, – согласилась Лена.
– Бедный Квилп! – вновь всплакнула Людка.
– А ещё я подумала, – произнесла Лена, – что Квилп лучше Гуинплена тем, что он хотя бы открытый злодей. А Гуинплен эгоист, скрытый личиной благородства, что ещё хуже. Он думал о бедняках, когда защищал их в палате пэров, а о самом главном бедняке, о том, кто должен быть самым главным для него, о том, кто спас его от холода и голода, он и не подумал. Они с Деей вообще мало обращали внимание на Урсуса, всю жизнь были только друг другом поглощены.
– Так нельзя! – кивнула Людка. – Даже если любишь, нельзя забывать о других людях!
– Люда, – вдруг осторожно обратилась Лена к подруге, – ну как, ты надумала пойти в школу жить? Я поговорила, тебя возьмут уборщицей, комнатка для тебя готова.
– Ой, Лен... если бы ты знала, как тяжело расставаться с прежними привычками. Рябчиков – моя привычка. Да и не только он. Я привыкла, что я или собой торгую или живу с мужчиной. Так сложно отрывать от себя всё это.
– Люда, но ведь ты не хочешь так жить! Я по глазам твоим вижу, что не хочешь, просто боишься. Но тебе понравится новая жизнь. Я во всём буду помогать тебе. Я буду приносить тебе книги. Я всегда буду рядом, обещаю тебе. Я помогу тебе принять новую жизнь.
– Лапочка... – с ужасом прошептала Людка.
– Почему ты смотришь на меня с таким ужасом, Люда? Я тебя напугала?
– Ты пугаешь меня своей добротой. Ты определённо как Нелли из «Лавки древностей».
– А вот и нет! – вдруг весело и задорно ответила Лена. – Нелли умерла, а я буду жить. Я чувствую, что буду жить... – задумчиво прибавила она. – Только ты должна сделать, что я прошу. Я ведь именно прошу тебя, Люда, я не настаиваю. Пожалуйста, оставь Рябчикова и приходи в школу.
– Ладно! Я больше не могу сопротивляться твоей доброте, Нелли! – воскликнула Людка. – Я согласна!
И подруги обнялись.
Через несколько дней, когда Людка уже вовсю обустроилась на новом месте, Влад пришёл к Лене.
– Как я соскучился! – восклицал Влад, обнимая своё сокровище и касаясь её волос, как солнечных лучей. – Ангел мой... моя фея... моя алмазная принцесса!
Он говорил как можно тише, чтобы вдруг не услышал за стенкой Сергей Борисович.
Лена улыбнулась, закрыла глаза и прижалась щекой к плечу Влада, незаметно смахивая слезинку.
Они уселись рядом, говоря обо всём на свете, смеясь и держась за руки, не в силах оторвать глаз друг от друга.
– Знаешь, Влад, Люда оказалась такой интересной девушкой! Я сразу заметила в ней доброе сердце, но она ещё и такой умной оказалась. Она так любит литературу! Она знает Соню Мармеладову!
«Уж кого-кого, а Соню-то она просто обязана знать», – подумал Влад, слегка улыбнувшись, но не сказал вслух.
– Влад, – с нежным упрёком произнесла Лена, – не думай о её прошлом.
– Я не думаю, – ответил Влад, принимая невинный вид провинившегося школьника.
– Владик, ну что ты дурака валяешь? – рассмеялась Лена, а Влад смотрел на неё с бесконечным блаженством.
– Кстати, да, – вдруг сказал он, – Люда правда очень любит читать. Она пока у нас жила, без конца мне про мистера Квилпа твердила.
– Да, она рыдала, когда он утонул, – подтвердила Лена.
Влад вдруг задумался и вспомнил слова Шашкина, представившего его любимую в образе Офелии.
– Лена, береги себя, ладно? – робко попросил он. – Если с тобой что-то случится, я не знаю, что со мной будет. Я, наверное, сразу же брошусь с моста в реку!
– Не надо! Не надо, Владик! Я с тобой! А ты... ты слишком красив для Гуинплена!
– Ну хорошо, хорошо! Не надо Гуинплена! Я буду любить тебя, как граф Монте-Кристо Гайде, как Медведь Принцессу, как Эмиль Эмилию, как Грей Ассоль! Я хочу, чтобы наша любовь была счастливой. Я хочу, чтобы мы были всегда вместе! Я хочу, чтобы мы поженились!
– Ты хочешь, чтобы мы поженились? – переспросила Лена, вновь смахивая слезинку.
– Да. Ты... ты как будто из сна, из мечты. Я всю жизнь о тебе мечтал, ещё с той поры, когда в Италии читал на деревьях книги. Я видел тебя в каждой героине, но всё-таки это была не ты. Иногда мне становится так страшно, что ты исчезнешь...
– Не исчезну... Но давай подождём немного. Я пока не знаю, как сказать Серёже.
– Хорошо, любимая! Пусть будет так, как ты хочешь! Я буду любить тебя всю жизнь, даже если мы поженимся только через сто лет!
– Мы поженимся раньше! Я ведь сама мечтаю выйти за тебя замуж!
– Что ты сказала?!
Влад резко вскочил с места, порывисто взял любимую на руки и закружил по комнате.
– Владик! У меня голова закружится! – смеялась Лена.
И вдруг в комнату вошёл Сергей Борисович. Влад остановился, всё ещё держа Лену на руках. Девушка очень испугалась, увидев Жмуркина.
– Сергей Борисович, мы тут репетируем. Мне по роли надо девушку на руках держать, вот я и решил потренироваться на Лене. Та актриса тяжелее, мне её пока сложно держать.
– Ясно... – покачал головой Сергей Борисович. – Я сейчас перерыв сделал в работе, идите чай пить.
Они выпили чай, слушая рассказы Жмуркина о грандиозном проекте, который он сейчас выпускал, потом Влад простился с Леной и с Сергеем Борисовичем и ушёл, по дороге чуть слышно повторяя строки Игоря Северянина:
– Ты совсем не похожа на женщин других, потому мне и стала женою...
Ему не хотелось идти домой, он долго бродил, а потом вдруг побежал к Шашкиным и к Вике с Олесей. Открыла Маша.
– Что случилось, Влад?
– Я женюсь!!!
– А ты хорошо подумал?
– Вика! Я вам такое расскажу! – закричал он, вбегая в комнату Вики и хватая на руки Олесю, которая весело засмеялась, играя волосами Влада. – Я женюсь!
– На ком, сынок? – спросила Вика.
– На Лене!!! Олеся, твоя учительница станет моей женой! Артём! – Влад опустил Олесю на пол и побежал к Шашкиным, сшибая на пути предметы, а Маша только и успевала приводить всё в порядок, боясь, что Влад устроит полный разгром.
– Я женюсь! По любви женюсь!
Вика посадила дочку на колени, расчёсывая ей волосы и улыбаясь.
– С ума сошёл наш Владик, – говорила Вика, – он влюблён, и это так хорошо! Он весь в Шуберта! Весь!
А из соседней комнаты снова и снова раздавались возгласы Артёма:
– О-о-о!!! Я знал, что ваши судьбы соединятся навеки под ласковым солнцем и под серебристой луной, что в тени яблонь вы наденете друг другу на пальцы два обручальных кольца и ангельский хор прогремит над вами сотней птичьих голосов! О-о-о! Благословляю тебя и твою возлюбленную, о мой прекрасный сокол! Люби же и будь любимым на века! О-о-о! И пусть ваши дети станут достойными продолжателями нашей актёрской династии! О-о-о!
11
– Рябчиков, не хочешь о нас с Владом подумать, подумай хоть о Генке! – как-то сказала Лида мужу, когда тот ужинал телятиной с кровью и заедал солониной и помидором.
– Ты о чём?
– Да огурец хоть возьми, мать твою! Ты от всего красного сам пятнами изойдёшься, девкам твоим не будешь нравиться!
– А-а-а, ты вот о чём! – ответил Рябчиков.
– Ну ещё бы! О чём же ещё? Каждые выходные новую проститутку приводишь. Тебе совсем всё равно, что Генка подумает? Он уже однажды зашёл к тебе, когда ты эту Людку ублажал.
– Не смей напоминать мне! – рявкнул Рябчиков и так ударил по столу, что подскочил даже наполненный заваркой чайник.
– Что, неприятно? – язвительно спросила Орехова. – А он, может, так напоминал тебе, что у тебя ещё и сын есть! Рябчиков, что тебе вдруг бес в ребро ударил? Не пора бы остепениться?
– Ты, что ли, очень остепенилась? Да ты какая была, такая и осталась! Тебя ни годы, ни Италия не поменяли!
– Рябчиков! Я никогда тебе не припоминала, но сейчас припомню. Ты вскоре, как я уехала, мою квартиру продал, меня вынудил расписаться, ещё бумажки все по почте прислал, козёл! Да если бы мне было где жить, разве я пошла бы к тебе?
– Ну что ж ты не пошла к Шубу? Он тебя так сильно обожал, что на другой женился!
– Рябчиков!!! Не смей трогать Шуберта, иначе я за себя не ручаюсь!
– А тебе можно его трогать, да? Он женился, а ты всё угомониться не могла, всё лезла к нему, как кошка! Мечтала небось, что он свою бросит? А он не бросил её, он же у нас такой верный, такой влюблённый! Дон Жуан, мать его!
– Рябчиков, с каких пор ты стал так отзываться о твоём лучшем друге, да ещё и погибшем? – с недоумением спросила Лида, глядя на мужа непонимающим взглядом.
– Ага, погибшем! Потому что нечего на лошадях кататься! Всю жизнь ведь ничего не умел, всё из рук валилось, чуть что – ушибы, порезы, мизинец чуть поранил – так перепугался, нюни развёл, будто ему голову отрезали, а всё туда же! Жокей, мать его! Сидел бы, стишки писал! Это у него лучше всего получалось, да и то не факт. Зря я тогда помчался сломя голову спасать его, когда он вены порезал. Лучше бы сдох уже тогда.
– Рябчиков, прекрати!!! А то я тебя ударю!
– Получишь сдачу в таком случае, – спокойно ответил Рябчиков. – Мне этот твой Шуберт с самого начала жизнь стал портить, мать его! И зачем я с ним так носился?
– А теперь ты мне и Генке жизнь портишь? Генке-то за что?
– Он парень крепкий, весь в меня, он справится.
– Рябчиков, ну и скотина же ты! Да если бы нам было куда уйти...
– Ну Генку я бы тебе не отдал, а вот сама проваливай со своим молокососом.
– Рябчиков!!!
– Да, кстати, у молокососа же пассия есть, может к ней уйти жить.
– Рябчиков, они не женаты, он не пойдёт к ней, пока не женится. И вообще, прекрати называть его молокососом!
– Не женаты, говоришь? Ну и что? Разве это помеха?
– Он не пойдёт к ней, у них же такая чистая любовь! – злобно рявкнула Лида. – Тоже мне! Ты же видел эту цацу, помнишь, какая она. Такая вся фи-фи-фи, строит из себя институт благородных девиц! Тьфу!
– Что, завидно, что сама не такая? – ощерился Рябчиков.
– Завидно? Ещё чего! Пусть я страдала и страдаю, но зато я живая! Я живу! Не то что эта кикимора!
– Ну почему кикимора? – усмехнулся Рябчиков. – Она очень даже ничего. У молокососа хороший вкус.
– Рябчиков!!! – Лида замахнулась, но Рябчиков с силой оттолкнул её, и она ударилась головой о стену.
Она решила пойти к Артёму. И вот они вновь оказались в его гримёрке, из которой Шашкин сделал салон, в котором принимал посетителей.
– Я знал, я знал, что ты придёшь, о внучка достославной партизанки!
– Кончай называть меня так, Шашкин! Я когда шла к тебе, и так пришлось смотреть на твои плакаты.
– Но ведь на них твоё высказывание, твой афоризм! О-о-о! «Шашкин – он и в Африке Шашкин»! Это прекрасно!
– Что мне делать, африканец? – спросила Орехова. – Я меньше всего ожидала, что пойду к тебе советоваться. Но мне больше ничего не остаётся. Рябчиков совсем взбесился. Людка у нас жила, так она куда-то смылась, вот он и стал водить проституток разных, о Генке не думает совсем. Шуберта вдруг оскорблять начал. И чего Людка вдруг ушла? Потому что я ей пощёчину дала, что ли?
– О-о-о! Не поэтому! Возлюбленная моего прекрасного сокола и твоего сына направила её на путь истинный! Если бы не прекрасная Елена, так и жила бы падшая Людмила в омуте порока и греха! О-о-о! Светлый и непорочный ангел спасает падшего ангела! О-о-о! Как это восхитительно!
У Лиды глаза полезли на лоб.
– Как? Она и туда полезла? Да что ей спокойно не живётся? Нет, надо благодетельницу из себя покорчить! Она что, совсем дура, что ли? Нет, ты скажи мне, Тёмыч, что она себе придумала? Что сможет вернуть на путь истинный проститутку и нахлебницу со стажем? Нет, в жизни не встречала подобной дуры...
– Напрасно, напрасно ты оскорбляешь эту девушку, о Лида! Те, кто корчат из себя благодетелей, как ты изволила выразиться, ждут наград, а для прекраснейшей лебёдки лучшая награда – если её подруга станет счастливой истинным и светлым счастьем. О-о-о! Какая прекрасная дружба! Светлый ангел дружит с падшим ангелом! О-о-о! Как это волнует моё воображение! А ты, о Лида, была бы счастливее, если бы остудила твою пылкую ненависть к невинному и чистому созданию росой любви, если бы раскрыла ей материнские объятия, ведь возлюбленная твоего сына должна быть для тебя как дочь!
– Не было у меня никогда дочери – и не хочу! – крикнула Лида. – Одни беды от этих девчонок!
– Не было бы жизни на земле, если бы не женщины. О женщины, моя хвала, моё коленопреклонение – вам! – исступлённо воскликнул Шашкин, падая на колени перед отскочившей к стене Ореховой и целуя её руки. – Да, да, даже тебе моя хвала, о внучка достославной партизанки, даже несмотря на то, как терзаешь ты собственного сына!
А Лена между тем радовалась за Людку, что та теперь жила в школе и зарабатывала себе на жизнь честным трудом. Зарплата уборщицы была небольшой, но Лена помогала Людке деньгами и приносила ей продукты. Однажды после уроков Людка мыла пол, и к ней подошла Лена.
– Ну как ты, Люда?
– Я отлично, и всё благодаря тебе! – сияя, ответила Людка, опёршись о швабру.
– Ты сегодня какая-то бледная...
– Ничего-ничего, это я просто устала. Но мне полезно мыть, подметать, это уж лучше, чем с мужиками в постели валяться.
– Как я рада за тебя, Люда! Если тебе что-то надо, ты говори! Хочешь, я помогу тебе убраться? Меня всё-таки пугает твой вид.
– Ничего-ничего, я сейчас так до блеска всё вычищу, ты ахнешь! – звонко и весело воскликнула Людка и принялась с удвоенной силой тереть пол, но вдруг у неё закружилась голова, она выронила швабру и упала на пол.
– Люда! – испуганно воскликнула Лена и бросилась поднимать подругу. – Сейчас, сейчас мы с тобой к врачу сходим. Ты очень сильно ушиблась?
– Нет, ничего... – Людка растерянно смотрела на Лену. – Ой, Ленок, мне так стыдно, что ты со мной носишься...
– Не говори так, Люда! Даже не думай! – и Лена, поддерживая ослабевшую Людку, повела её к врачу.
– Здравствуйте! – сказала Маргарита Иннокентьевна, глядя на учительницу и уборщицу, когда они вошли в медицинский кабинет.
– Здравствуйте, Маргарита Иннокентьевна! – ответила Лена. – Люде плохо стало. Она убиралась-убиралась – и вдруг упала.
– У меня голова закружилась... – прибавила Людка.
– И часто это у вас? – спросила Маргарита Иннокентьевна, внимательно глядя на уборщицу.
– Да никогда раньше не было такого, – удивлённо ответила Людка и слегка пожала плечами.
– Давайте я вам давление померяю. Руку положите на стол. Так... так... давление нормальное. А вы случайно не беременны?
12
– Я не знаю... – растерянно ответила Людка. – Я предполагала, но не была уверена точно. Значит, это правда? – и она страшно побледнела.
– Откуда же мне знать? – равнодушно откликнулась Маргарита Иннокентьевна. – Вам надо к другому врачу сходить, он вам скажет.
– Пойдём, Люда! – сказала Лена. – Мы сейчас же сходим в поликлинику.
Они сходили, и врач подтвердил, что Людка действительно беременна. Выйдя из кабинета, подруги присели на лавочку в коридоре.
– Что же мне делать, Лен? – едва слышно проговорила Людка, похожая на призрака.
– Ты только не волнуйся, Люда! Всё будет хорошо. Я знаю, какая это для тебя неожиданность, но ты не переживай. Пойдём в школу.
– Тебе уже домой, наверное, пора, Лен...
– Нет, какое домой? Я сейчас должна быть с тобой. Ты не переживай, Людочка! Пойдём!
Они вернулись в школу и сели рядом в комнатке Людки.
– Лена, что же мне делать? Рожать или не рожать?
Лена удивлённо посмотрела на подругу.
– Как ты можешь не рожать? Ты же беременна.
– Ну... может, аборт сделать?
– Люда! Даже не говори таких слов! – в страшном испуге быстро произнесла Лена. – Это же ребёнок, понимаешь? Он ни в чём не виноват. За что ты хочешь лишить его жизни? За то, что ты не ожидала? Или что Рябчиков отец? Или ты чего-то боишься?
– Боюсь, зайка, очень боюсь...
– А убить живое создание ты не боишься? – тихо и осторожно спросила Лена. – У него уже душа есть, понимаешь? Он уже мальчик или девочка, он уже там (Лена слегка коснулась людкиного живота) и ждёт, когда увидит белый свет. Он ждёт, когда увидит травку, понимаешь? Цветочки, солнышко...
Людка заплакала, а Лена обняла её, глядя в пространство, и в её взгляде отразилось бесконечное страдание.
– Всё будет хорошо... – говорила Лена, которая сама нуждалась в том, чтобы её успокоили. – Когда у тебя родится ребёнок, все твои сомнения пройдут. Ты только дай ему родиться. Он крохотный, понимаешь? Он ни в чём не виноват. Никто ни в чём не виноват...
– Лен, где же мы жить будем? Я не вернусь к Рябчикову!
– Мы что-нибудь придумаем, Люда, ты не сомневайся! Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя, что не помогу тебе? Да мы с тобой вместе будем праздновать его рождение!
– Леночка, ну ты подумай сама, – сквозь слёзы говорила Людка, – ну какая из меня мать? Это просто смешно!
– Ты будешь самой лучшей мамой на свете, – улыбнулась Лена.
– Ты говоришь так, потому что ты добрая. Но ты сама понимаешь, что из меня не может выйти хорошей матери. Чему научит ребёнка бывшая проститутка? Я вся насквозь в грязи, понимаешь? Когда я в первый раз продалась, я потом два часа в ванне лежала. Я чувствовала себя лягушкой, которой под кожу въелась болотная грязь. Мне хотелось отмыть то, что уже не отмоется. А потом я погасила свет и долго сидела в темноте. Но эта темнота была светлой по сравнению с мраком, который был у меня внутри. Я как будто живьём увидела этот мрак. У меня не было раньше такого, я не знала, что можно увидеть то, что чувствуешь. А ещё мне показалось, что перед моими глазами как будто какой-то череп возник, такой страшный-страшный... Он мне даже не мерещился, а просто представлялся. Но это было так нестерпимо страшно, что я зажмурилась так сильно, и перед глазами цветные точки запрыгали. Мне казалось, что когда я открою глаза, что-то поменяется. Знаешь, иногда что-то меняется даже за секунду. Но ничего не поменялось. Я только сильно почувствовала время. Оно тоже у меня как будто встало перед глазами. Может быть, этот череп и был для меня чем-то вроде циферблата. И я очень почувствовала, что время движется только по часовой стрелке и никакая сила не может заставить его двинуться против часовой стрелки, а значит, мы не можем вернуть ни одной секундочки. Я это и раньше, знала, конечно, но в тот момент я всем нутром это почувствовала. Я бы тогда всё отдала, чтобы вернуть несколько часов назад, чтобы я не отдалась этому мужчине. Но было поздно... Какое страшное слово: поздно! Мы не понимаем всего ужаса этого слова, когда в детстве мама загоняет нас спать, говоря, что уже поздно, а мы хотим ещё играть, резвиться. А потом я стала продолжать начатое. Когда поплывёшь по течению, уже невозможно свернуть назад и плыть против течения. С каждым днём я всё сильнее взращивала в себе цинизм, который необходим в нашей профессии. Конечно, мне не сразу это удалось, но мало-помалу... Если бы не этот цинизм, никто из нас не выжил бы. Знаешь, когда сильно напьёшься, становится уже всё равно, что говоришь, что делаешь, даже если говоришь и делаешь то, за что потом будет очень стыдно. Вот этот цинизм во мне и стал сродни алкогольному опьянению. Я все эти годы жила как пьяная. Только теперь я как будто отрезвилась, а тут новый удар...
– Люда, но ведь этот ребёнок послан тебе свыше! Вот ты ругаешь себя, не можешь простить себя за своё прошлое, но ты не понимаешь, что этот ребёнок послан тебе именно как прощение. Ты считаешь себя недостойной матерью, но подумай тогда о том, что ребёнок достоин жизни. Если ты по-прежнему чувствуешь себя грязной, ребёнок очистит тебя. Дети – это ведь маленькие ангелочки, недаром они видят то, чего мы, взрослые, не видим. Если ты чувствуешь себя несчастной, ребёнок подарит тебе счастье. Если ты чувствуешь, что тебе воздуха не хватает, эта крошка станет твоим воздухом. А про то, где жить, ты пока не думай. Я тебе обязательно помогу. И Влад поможет. И Сергей Борисович. Они ведь такие хорошие! Главное – не убивай ребёнка. Ведь иначе ты снова почувствуешь, как страшно и зловеще слово «поздно». Ты его потом никогда не вернёшь, понимаешь? Да лучше уж отдать его в детский дом, но подарить жизнь. Но ты не отдашь его, ты будешь с ним. Ты нужна ему, а он тебе. Ему не нужна никакая другая мать, Люда, потому что ты – его мама. Даже если бы она любила его, заботилась о нём, всё отдавала, ему всё равно нужна только ты. Пожалуйста, не убивай его!
– Хорошо, Лена... Я с самого начала не могла сопротивляться тебе. В тебе есть какая-то сила убеждения. Но я совершенно не знаю, как буду жить. Да и к тому же... (Людка замялась) Знаешь, я читала, что первый мужчина оставляет в женщине след, и её дети, даже которые от других мужчин, будут всё равно хоть в чём-то похожи на того, первого. Получается, мой ребёнок будет похож на того, кто купил меня. А вдруг он тоже станет больным, как тот? Ведь здоровый человек в жизни не купит проститутку!
– Купит, Люда, – ответила Лена. – Он может быть не больным, а просто слабым. Мужчины очень часто бывают слабыми, гораздо слабее нас, женщин. У них гораздо больше соблазнов. Они сильнее, чем мы, склонны к разврату. Ты можешь представить женщину, которая покупает мужчину?
– Такое бывает, – слабо улыбнулась Людка.
– Да, бывает, но гораздо реже. Мужчина вообще не может прожить без женщины, я имею в виду без женщины, которая его бы любила, а женщина может прожить без любви. Она стиснет зубы, будет корчиться от невыносимой душевной боли, но выживет. А мужчина не выживет... Люда, постарайся меньше думать о том, на кого будет похож твой ребёнок. Не сравнивай его ни с кем. Смотри на него, как на чудо, как на благословение. Да и к тому же, кто бы ни был твоим первым мужчиной, всё-таки отец ребёнка – Рябчиков. А Рябчикова ты знаешь хоть немного. У него куча недостатков, но есть и достоинства.
– Ты ли это говоришь? – вновь улыбнулась Людка. – Ведь ты плохо выносишь Рябчикова.
– Да, что правда, то правда... Но как бы я ни относилась к Рябчикову, у него и правда есть достоинства. У него прекрасный сын Гена. Этот маленький мальчик защищал Олесю, когда её обижали. Может быть, это Рябчиков научил его заступаться за слабых и беззащитных. Я не могла справиться с учениками, потому что я сама слабая и беззащитная, а Гена смог. Может быть, если бы не Рябчиков, он не смог бы.
– Я видела, как он с Геной обращается... – покачала головой Людка. – Какого-то маленького солдата из него делает, плакать запрещает. А Генке так иногда хотелось поплакать!
– Слёзы невозможно всё время держать в себе, однажды они всё равно вырвутся наружу... – задумчиво произнесла Лена.
– Ну тогда он точно получит от Рябчикова затрещину! – вздохнула Людка.
Подруги ещё немного поговорили, Лена попрощалась с Людкой, ещё раз пообещала ей помочь и ушла домой, а Людка долго сидела, поджав под себя ноги и глядя в одну точку.
13
Лена пришла домой. Из комнаты сразу же вышел Сергей Борисович.
– Лена, у меня есть для тебя сюрприз.
Лена удивлённо улыбнулась.
– Пойдём, – Сергей Борисович повёл её в комнату, открыл шкаф и достал оттуда красивое вечернее чёрное платье.
– Это мне? – растерянно спросила Лена.
– Да. Я хочу, чтобы ты пошла в этом платье в ресторан со мной. Я уже скоро закончу проект. Я же тебе обещал, что свожу тебя в шикарный ресторан. Видишь, я уже готовлюсь. Жмуркин всегда всё делает заранее и всегда выполняет обещания.
– Спасибо, Серёжа. Но я же его не мерила. Вдруг не подойдёт.
– А ты приглядись. Размер точно твой. Я же тебя каждый день вижу, глазомер у меня, к счастью, развит. Примерь его.
Жмуркин вышел, и Лена надела платье. Она открыла дверь. Сергей Борисович смотрел на неё с восхищением. Сама Лена не привыкла к такой одежде и чувствовала себя не очень уютно, но постаралась не подать виду.
– Ты очаровательна! – улыбнулся Сергей Борисович и поцеловал руку девушке, от чего она страшно засмущалась. – Тебе нравится?
– Очень! Это невероятно мило, Серёженька. И подошло мне как раз.
– Ну я же говорю, глазомер у меня хороший.
– Я хотела с тобой поговорить, но теперь даже не знаю как... Серёжа, я боюсь тебя расстроить или рассердить...
Выражение лица Жмуркина стало мрачным.
– Что-то в школе? Ты опять уволилась?
– Нет, это другое... Но у тебя сейчас такое лицо... Не знаю, как сказать тебе.
– Говори, я тебя слушаю.
– Помнишь, я рассказывала тебе о Люде?
– Которая у Коки Рябчикова живёт и Диккенса читает? Да, помню.
– Она больше не живёт у Рябчикова. У нас в школе есть маленькая комнатка, она переселилась туда. Она больше не хочет возвращаться к Рябчикову. Но сейчас ей нужно нормальное жильё. Ей оно очень нужно, Серёжа. Понимаешь, у неё будет ребёнок... (Лена сильно покраснела) Люде стало плохо, когда она убиралась. Если раньше она могла потерпеть некомфортные условия, сейчас это недопустимо. Её нужно оберегать сейчас особенно.
– А я-то тут при чём? – недоумённо спросил Жмуркин.
– Серёженька, очень тебя прошу, не прогони её! Пусть она поживёт здесь, а потом мы что-нибудь придумаем. А я пойду вместо неё в школе жить. Я очень тебя прошу.
– Лена, ты с ума сошла? – сухо спросил Жмуркин.
– Ей очень нужен ребёнок, Серёжа. Я страшно боюсь, как бы она не натворила какую-нибудь глупость. Она сама не знает, как сильно ей нужен этот ребёнок, но я это знаю. Ты даже не представляешь, что ей пришлось пережить. Её в детстве бил отчим. Она совершенно сломана. Ей нужно обновление. А как она будет жить в школе? Там не всегда можно еду нормальную приготовить, молоко даже погреть не всегда получается, воду горячую могут отключить, да и вообще там тесно и холодно.
– И ты готова ради неё сама пойти в тесную комнатку?
– Да.
– Я всегда знал, что ты сумасшедшая, и мне нравится твоё сумасшествие, если уж говорить откровенно. Но я не могу сделать то, что ты просишь. Я её не знаю. Как я могу пустить на порог постороннего человека?
– К тебе ходят люди по работе, вы вместе сидите и разрабатываете бесчисленные проекты. Разве эти люди для тебя не посторонние? Но их ты пускаешь. Ты не знаешь Люду, но я её знаю. Я знаю, сколько она всего перенесла. Прости, я не могу тебе всего рассказать, но поверь мне, она очень страдала. Ты даришь мне шикарное платье, ты проявляешь щедрость. Неужели ты не проявишь и другую щедрость? Откажешь человеку, который так нуждается в твоей помощи? Неужели ты хочешь, чтобы она убила ни в чём не повинного ребёнка?
– Книги – это, конечно, хорошо, – покачал головой Сергей Борисович, – но я начинаю думать, что ты их слишком много читаешь. Это в книгах герои проявляют такое благородство, а в жизни не всё так просто. Человек может быть добрым, но это не значит, что он способен на сверхъестественные поступки. Я не способен взять к себе домой Люду.
– Серёжа, я буду с вами. Я буду уходить в школу только на ночь.
– Нет.
– Я умоляю тебя, Серёжа!
– Даже не думай об этом.
– Ну хочешь, я перед тобой на колени встану?
– Нет, нет и нет! Чтобы мать вставала на колени перед сыном? Совсем в тебе гордости нет. Хотя какая ты мне мать? Хорошо, ты победила. Я согласен. Я не могу больше слушать твои уговоры. Приводи свою Люду, только приходи сама, как и обещала.
– Ну конечно, конечно, Серёженька! Я знала, что ты ещё добрее, чем сам про себя думаешь. Спасибо тебе! Поверь мне, тебе это зачтётся.
На следующий день после уроков она сказала Людке:
– Люда, я поговорила с Сергеем Борисовичем, он согласен приютить тебя. У тебя будет отдельная комната. А я пойду к сестре.
У девушки действительно была сестра, и до того, как Лена переехала к Сергею Борисовичу, она жила с сестрой в комнате. Но сестра через какое-то время вышла замуж, и теперь Лене идти было некуда. Но она не стала рассказывать такие подробности Людке.
– Лена, да ты что? Как я пойду к нему? Я же его не знаю! Я уж лучше к твоей сестре пойду.
– Нет, к сестре сейчас нельзя. У неё... у неё ремонт, – запинаясь, проговорила Лена.
– Сергей Борисович – мужчина! Как я пойду к постороннему мужчине? Конечно, я столько времени имела дело с посторонними мужчинами, но сейчас...
– Люда, не считай Сергея Борисовича посторонним. Он очень хороший. Видишь, как он согласился помочь тебе. Да и к тому же он тебя не будет тревожить, он почти всё время работает.
– Лена, а можно задать тебе нескромный вопрос?
– Задавай, – с тревогой в голосе ответила Лена.
– Почему ты до сих пор живёшь с Сергеем Борисовичем, если ты любишь Влада?
Лене не хотелось признаваться Людке в собственной невинности, так как она понимала, что тогда Людка окончательно почувствует себя самой последней из людей, и Лена с трудом произнесла, ругая себя за то, что невольно клевещет на Сергея Борисовича, который ни разу не покусился на свою приёмную мать:
– Между Серёжей и мной уже давно ничего нет. Но мы с ним хорошие друзья. Я готовлю ему, ведь у него самого нет времени на готовку, он всё время занят. Влад знает это и не ревнует. Когда мы с Владом поженимся, я тогда уйду от Сергея Борисовича.
– Он небось знает, что я проституткой была... – вздохнула Люда.
– Нет, не знает. Я не говорила ему. Я только сказала, что ты жила с Рябчиковым и ждёшь ребёнка. Он не обидит тебя. Он и слова грубого не скажет. Он иногда бывает суховат и сдержан, но у него очень доброе сердце.
– Ты во всех веришь, Лена... – снова вздохнула Люда.
– К сожалению, не во всех, – с грустной задумчивостью ответила подруга. – Я не верю в Рябчикова. Он безнадёжен.
– Да, ты права. Ладно, я пойду к Сергею Борисовичу. Тебе точно будет хорошо у сестры?
– Конечно! Ну давай, Люда, собирай вещи. Не будем терять ни минуты.
Когда они вошли в квартиру, на пороге их встретил Жмуркин.
– Серёжа, знакомься, это Люда. Люда, это Сергей Борисович.
– Очень приятно, – произнёс Жмуркин, протягивая и пожимая руку Людке. – Располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Я много работаю, но если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь. Вы, наверное, хотите поужинать? Лена, приготовь что-нибудь Люде, а я с вашего позволения продолжу работать.
И Жмуркин ушёл к себе.
– Классный мужик! – вполголоса сказала Людка, подмигивая Лене.
– Я знала, что он тебе понравится! – ответила Лена.
14
В один из дней Лида вновь пошла к Артёму советоваться и задержалась у него, так как беседа у них на этот раз оказалась наиболее интересной. А Рябчиков, Влад и Гена были в это время дома. Рябчиков позвал Гену к себе, плотно закрыл дверь, взял газету и свернул трубочкой, заставил Гену снять штаны и стал хлестать его газетой. Гена закричал от боли и обиды.
– Не смей кричать! Мужик не должен кричать от боли! Больно – терпи! Будешь знать, как дружить с этой девчонкой, с Олеськой!
Влад услышал крики за стенкой, резко сорвался с места, подошёл к двери и толкнул её. Перед его глазами предстало жуткое зрелище.
– Что происходит? – воскликнул Влад. – Рябчиков, ты что?
Рябчиков опустил газету, а Гена стыдливо натянул штаны.
– Что ты ко мне лезешь, гадёныш? – прошипел Рябчиков.
– Гадёныш? Ты ответишь за свои слова! Но это потом. Сейчас я хочу знать, за что ты бил Гену?
– Убирайся!
– Никуда я не уберусь. Гена, за что он тебя бил?
– За то, что я с Олесей дружу. Он проткнул воздушный шарик, который она мне подарила... – глухо ответил Гена, делая над собой усилие, чтобы не заплакать.
– Рябчиков, что это значит? – воскликнул Влад.
– А с какой стати я должен отвечать на твои вопросы, молокосос? Убирайся-ка ты лучше и не показывайся мне на глаза. Я и так терплю твоё присутствие, так что лучше не выводи меня из себя. Давай так: я не буду обращать на тебя внимания, а ты – на меня.
– Рябчиков, ты скоро добьёшься, что на тебя вообще никто не будет обращать внимания. Я бы и рад тебя не замечать, но сейчас речь идёт не обо мне и не о тебе, а о Гене. А Гена мне не чужой, он мой брат.
– Он тебе не брат! – зарычал Рябчиков.
– Рябчиков, ты можешь кричать сколько хочешь, что он мне не брат, но он от этого не перестанет быть моим братом, – ответил Влад, и глаза у него сверкнули.
– Он тебе не брат!!! – ещё яростнее завопил Рябчиков.
– Отвечай мне, почему ты не хочешь, чтобы Гена дружил с моей сестрой? И какое ты имеешь право решать за него, с кем ему дружить, а с кем нет?
– Потому что это девчонка гадкого поэтика! Как же хорошо, что он сдох!
Кровь отлила от щёк Влада, он задрожал с головы до ног, сделал шаг и с размаху дал пощёчину Рябчикову.
– Этот мерзавец бьёт меня?!! – закричал Рябчиков, вновь свернул газету и стал хлестать по щекам Влада.
Влад пытался отнять у Рябчикова газету, но безуспешно. Рябчиков оказался сильнее. И тогда Влад неожиданно для Рябчикова ударил его ногой в пах. Рябчиков завыл и упал на пол, а Влад сел на него верхом, схватил газету и стал хлестать Рябчикова по щекам, как минуту назад Рябчиков хлестал его. Гена стоял не шевелясь, находясь как будто в полуобморочном состоянии, и наблюдал за происходящим. И вдруг в комнату вошла Лида. Никто не услышал, как она вернулась и хлопнула входной дверью.
– Что случилось? Влад, что ты делаешь? – спросила она.
Влад вздрогнул, обернулся, слез с Рябчикова и отбросил газету.
– Я товарища любовника оскорбил, видите ли! – задыхаясь, проговорил Рябчиков. – А я всё равно говорю: я рад, что он сдох!
И тут Орехова последовала примеру сына, так же оседлала Рябчикова и стала неистово ударять его газетой по щекам. Рябчиков оттолкнул её и встал на ноги, сильно шатаясь.
– Гена, уйди в комнату! – скомандовала Лида, и мальчик ушёл. – Что, твоя подстилка Людка смылась, ты и бесишься? – с невероятной злостью в голосе спросила внучка партизанки.
– От подстилки слышу! – крикнул Рябчиков.
– Что ты сказал?
И тут Лида и Влад вдвоём накинулись на Рябчикова и стали бить его как попало и куда попало. Рябчиков схватил за волосы Влада и ударил головой о стену. Влад пошатнулся и упал. Орехова бросилась к сыну, привела его в чувства и увела в комнату. Лида и Гена вдвоём перевязали голову Владу, который взял телефон и позвонил Артёму.
– Артём, привет, это я. Я не смогу сегодня прийти на спектакль. Пожалуйста, поставь мне замену. Поставь вместо меня Юрцева. Нет, совсем не смогу. Прости, Артём.
А Рябчиков, оставшись один в комнате, закрыл глаза, всё ещё изнемогая от боли, и стал вспоминать.
Вечер на озере. Рябчиков поехал на рыбалку и взял с собой Шуберта. Они поставили палатку и поплыли на лодке на середину озера. Удил Рябчиков, а Шуберт вдохновенно смотрел на синее небо. Свечерело. Они развели костёр. Рябчиков принялся варить уху, а Шуберт сел на камень у самой воды, зачерпывая воду в ладони и пропуская сквозь пальцы, любуясь переливами струй. Рядом на камне чуть поменьше стоял картонный пакет с недопитым вином. Шуберт специально взял картонный пакет, потому что в прошлый раз случайно разбил бутылку, когда пытался открыть её, прижав к камню, и поранился осколком. Но поэта расстроила не столько рана, сколько пропавшее вино.
– Эй, Шуб, иди, уха готова!
– Сейчас, сейчас, Рябчиков!
– Ну что ты там делаешь?
– Я, кажется, сочинил новый стих.
– А ну-ка почитай!
И Шуберт прочёл:
– Я у озера на камне,
Свет звёзды сияет мне,
Оставляет он на память
Сердце месяцу во тьме.
Ну а месяц улыбнётся,
Скажет: «Звёздочка моя!
Мне не нужно даже солнце,
Я люблю одну тебя!»
И звезда его обнимет,
Поцелует и пойдёт
С ним гулять на небе синем,
Освещая небосвод.
Я и сам хотел бы с милой
Так в обнимочку гулять.
Где же та, что я любимой
Захочу скорей назвать?
Где же та, которой звёзды
Подарю я и луну?
Ей – фиалки, сны и грёзы.
Я люблю её одну!
– Ну ты и мечтатель! – рассмеялся Рябчиков. – Я тут уху сварил, а ты стишки сочиняешь. Садись есть давай, стишками сыт не будешь.
– Но я так хочу найти ту, которой подарю всё своё сердце! Спасибо, Рябчиков, вкусная уха!
– То-то же! А то совсем исхудаешь, как же на свидание со своей пойдёшь? Полетишь, что ли?
– Полечу... – ответил Шуберт, машинально зачерпывая уху в ложку и с бесконечной нежностью глядя, как лёгкие ночные облака проносились мимо яркого месяца.
Рябчиков открыл глаза и прислушался. За стенкой Лида, Влад и Гена уже над чем-то смеялись, будто неприятного эпизода с дракой в этот день вовсе и не было. Рябчиков стукнул кулаком по стене и пробормотал:
– Как же я тебя ненавижу за то, что ты умер!
Часть третья
1
В середине декабря наступил викин день рождения. Олеся подарила ей рисунок, который рисовала три дня: сад, красивый домик с трубой и радугу над ним. Артём с Машей перенесли стол в комнату Вики, накрыли его, позвали детей и стали дожидаться Влада с Геной и Леной, которые пришли с цветами и тортом. Гена тут же подбежал к Олесе и стал играть с ней.
– Спасибо, сынок! Спасибо, Леночка! – говорила растроганная Вика. – Я сильно изменилась, но вот сладкое до сих пор люблю. Шуберт знал мою слабость и по всей квартире мне конфеты подкладывал. А когда я боялась, что поправлюсь, он называл меня самой красивой. Мне кажется, я до сих пор чувствую его поцелуи...
– Вика, ребёнку ещё рано слушать про поцелуи, – тихо сказала Маша, кивнув на Олесю.
– Почему же рано? Вот возьму и расцелую сейчас Олесю. Она ведь для меня лучший подарок, – и Вика взяла дочку на руки.
– Мамочка, с днём рождения! – вдруг сказала молчавшая до сих пор Олеся. – Ты у меня самая лучшая и самая красивая!
– Ежонок мой, спасибо тебе! Но какая же я теперь красивая? Вот посмотри фотографии... – и Вика в который раз достала альбом с фотографиями и стала показывать Олесе. – Видишь, какая я молодая на фотографиях, а сейчас я совсем старенькая. А всё потому что Шуберточика моего любимого больше нет... – произнесла Вика, обращаясь уже не к девочке, а куда-то в пространство.
Артём смотрел на то, как сидят рядом старушка и маленькая девочка, и видел перед собой встречу прошлого и будущего, встречу отцветающих деревьев и молодых, только распускающихся бутонов.
– О Вика! – воскликнул Артём, выходя на середину комнаты. – Я сейчас вспомнил тот день, когда впервые увидел тебя ещё в нашем родном городе. Как Олеся мне напомнила тебя тех лет! О-о-о!
– Артём, ты же не видел Вику ребёнком, вы только в техникуме познакомились, – улыбнулась Маша.
– О-о-о! Не всё ли равно? Я вижу в Олесе будущую прекрасную девушку!
– Да, пусть ежоночек мой счастлив будет... – произнесла Вика. – Пусть будет счастливее меня...
– Вика, как ты можешь жаловаться? – упрекнула Маша сестру. – У тебя было много счастливых лет с Шубертом, а сейчас у тебя ежонок твой есть.
– Да, ты права, ты права, Машенька. Просто мне так его не хватает... Я ведь сама чуть не умерла, только благодаря сестричке моей и выжила. Я предлагаю тост за Машеньку.
– За мою чернокрылую голубицу! – воскликнул Артём, всё так же находясь в центре комнаты. – О моя чернокрылая голубица, сколько лет мы с тобой вместе, а я с каждым годом всё сильнее люблю тебя! О-о-о! И не просто люблю, а влюбляюсь! Ведь некоторые разделяют любовь и влюблённость. А в моих чувствах к тебе они едины, как месяц един с луною, ведь месяц и луна – одно и то же. О моя чернокрылая голубица! Не могу поверить, что когда-то мы с тобой не понимали друг друга, что когда-то даже злились друг на друга. Как я был слеп! Как я был слеп! Если бы я тогда был зрячим, я бы сразу понял, что ты – та, которая предназначена мне самим небом! О-о-о! Как я счастлив делить с тобой каждый день! Как я счастлив, когда ты приходишь на мои спектакли, а если не приходишь, как я счастлив возвращаться домой!
– Особенно по четвергам, – улыбнулась Маша.
– О нет, нет, о моя чернокрылая голубица! Хоть по четвергам я всегда с превеликим блаженством вкушаю суп с фрикадельками, приготовленный твоими дивными руками, но я опровергаю мещанскую поговорку о том, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок! О-о-о! Сердце даже в организме человека находится выше желудка!
– Мне очень приятно это слышать, Артём, – сказала Маша, – но давай всё-таки первый тост поднимем за Вику, у неё сегодня день рождения, а потом и за нас с тобой.
– День рождения! – крикнул Артём, сотрясая руками и падая на колени перед Викой. – О, прости, прости меня, о сестра моей возлюбленной! Выпьем же за тебя!
Все чокнулись и выпили.
– Как у тебя в театре дела, сынок? – спросила Вика, обращаясь к Владу.
– С Владом происходит что-то неладное! – воскликнул Артём, обходя весь стол и обращаясь к каждому лично. – Что с тобой произошло, о мой прекрасный сокол? – спросил Шашкин, останавливаясь перед Владом, сидящим рядом с Леной, которая встревожилась, услышав такие слова.
– Я потом тебе расскажу, Артём, – ответил молодой человек. – Не хочу портить Вике праздник... – тихо прибавил он.
– Прости, о прекрасная лебёдка, – обратился Шашкин к Лене, – я на пять минут украду у тебя твоего возлюбленного! – и он с таинственным и немного скорбным видом позвал за собой Влада.
Они пришли на кухню.
– О Влад! Я знаю, почему ты тогда не смог прийти на спектакль! Я вижу, что творится в твоём доме! О-о-о! Быть может, я выбрал не совсем подходящий день для того, чтобы предупредить тебя, но я должен сделать это именно сегодня. Ведь было бы хуже, если бы я сделал это через несколько дней, когда тебе вновь играть на сцене. Ты тогда снова не сможешь играть! Могу ли я допустить, чтобы ты всё чаще не мог играть?
– О чём ты говоришь, Артём? – с тревогой спросил Влад. – О чём ты хочешь меня предупредить?
– Горе, горе движется быстрыми шагами по направлению к вашему дому... – шепнул Артём.
Влад побледнел и невольно схватился за сердце. А Лена, оставшаяся в комнате, в этот самый момент почувствовала, что её любимому стало плохо, встала из-за стола и пошла на кухню. Как только Влад увидел её, улыбка тут же озарила его лицо и он почти что был готов забыть то, что сказал ему Артём. Во всяком случае, на какое-то время забыть.
– Простите, что помешала вам, – произнесла Лена, – но мне показалось, что я нужна сейчас Владу.
– Ты всегда мне нужна, Лена! – Влад подошёл к девушке и взял её руки в свои.
– О-о-о! Я третий лишний! Я удаляюсь! – воскликнул Артём, раскланиваясь перед влюблёнными и уходя в комнату.
– Владик, скажи мне честно, что случилось? – спросила Лена, нежно и печально глядя на любимого. – Мне вдруг так страшно стало за тебя...
– Ничего особенного. Не волнуйся, милая моя. Просто Рябчиков в последнее время никого ни во что не ставит. Если он раньше был просто грубоват, то сейчас... Но не будем об этом. Какое у тебя сердце... Ты не видела меня и почувствовала, что мне плохо...
– Это потому что я люблю тебя. Но вот видишь, значит, тебе правда плохо, ты сейчас это подтвердил. А говоришь, ничего особенного...
– Да я просто часто из-за ерунды какой-то волнуюсь... Но с тобой я всё переживу, потому что меньше всего хочу потерять тебя.
– Что ты такое говоришь, Владик? Я же никогда тебя не оставлю!
– Ну... если бы я умер, например.
– Владик! – на этот раз Лена страшно побледнела.
– Прости меня, пожалуйста! – воскликнул Влад. – Я сам не знаю, что говорю! Меня Артём очень напугал, но ты же его знаешь, он часто сгущает краски. Я не хотел тебя пугать!
– Любимый мой, ты ведь не умрёшь, правда? – плача, спросила Лена.
Влад почувствовал, что у него разрывается сердце. Он поцеловал Лену и долго не выпускал её из объятий.
Когда они вернулись в комнату, Артём вновь что-то восклицал про чернокрылую голубицу.
– Знаете, Артём так кричит о чувствах, что если бы это был не Артём, я бы не верила, – с улыбкой сказала Маша вновь севшим за стол Владу и Лене.
– Но ты веришь, потому что это я! О-о-о! – надрывался Артём.
И вдруг раздался звонок в дверь.
– Я открою! – закричал Артём, судорожно кидаясь к двери.
Через минуту он вошёл в комнату с каким-то мужчиной.
– Кто это? – пробормотала Капитолина Шашкина, переглядываясь с братьями.
– Здравствуйте! – с немного смущённой и очень сладкой улыбкой обратился ко всем незнакомец. – Позвольте представиться, я Максим Мармеладович.
2
Надо сказать, что Максим Мармеладович, бывший начальник Шуберта, не так давно проводил генеральную уборку во всех кабинетах на работе и случайно нашёл в одном из шкафов завалявшуюся тетрадку Шуберта. В перерывах между «служебными обязанностями», которые заключались в ношении печенья начальнику, Шуберт писал стихи, но никому не показывал их. Может быть, эти стихи он хотел показать позже, когда заполнится вся тетрадка, но не успел. И вот, когда Максим Мармеладович нашёл тетрадку среди завалов, он позвонил Артёму, а Артём вспомнил, что скоро викин день рождения, и попросил Максима Мармеладовича прийти к ней и подарить ей стихи погибшего супруга.
– Максим Мармеладович?! – воскликнула Вика, вскакивая с места, как молодая девушка. – Шуберт столько рассказывал о вас, а я вас так никогда и не видела!
– Надеюсь, хорошее рассказывал? – с тревожной улыбкой спросил гость.
– Только хорошее! А что, разве он мог про вас что-то плохое говорить?
– Ну... однажды я проявил небольшую бестактность, но не будем об этом. Шуберт был очень добрым человеком, он ни на кого не держал зла... – вздохнул Максим Мармеладович. – Дорогая Виктория Александровна, я недавно убирался в моей конторке и нашёл стихи вашего прекрасного супруга. Я хочу подарить вам эту тетрадочку на день рождения. А ещё примите это, – и он протянул Вике мешок печенья. – И примите искренние поздравления и пожелания долгих лет, здоровья, радости! И пусть вас всегда радует ваша очаровательная дочка!
– Спасибо вам, Максим Мармеладович! – в страшном волнении ответила Вика. – Я почитаю стихи Шуберточика.
И она стала читать дрожащим и срывающимся голосом:
– Нас было двое – ты и я,
И я принадлежал всецело
Тебе, как жизнь тебя любя,
С тобою рядом сердце пело.
И я не думал никогда,
Что в нашей жизни вдруг зажжётся
Олеся, новая звезда,
Олеся, ласковое солнце.
Олеся, девочка моя,
Когда тебя я вновь качаю,
Пою я песню для тебя,
Тебе всей радости желая.
Возможно, я немного пьян,
Как будто я – француз-повеса,
Но ты прости мне мой изъян,
Моя прекрасная принцесса.
Я пьян от счастья – разве в том
Моя вина, моя причуда?
Упала звёздочкой ты в дом,
Моя принцесса, свет и чудо.
Тебе дарю я сердце вновь,
Как в дни, когда нас было двое,
Моя счастливая любовь,
Но нас теперь, Викуля, трое!
– О-о-о! – воскликнул Артём. – Однажды Шуберт, который доверял мне все свои сердечные тайны, признался мне, что считал себя неспособным иметь детей! Тогда я стал рассказывать ему, какую радость приносят чада, хотя я и сам не знал об этом, пока моя чернокрылая голубица не подарила мне этих ангелов, которые сидят сейчас за этим самым столом и едят салат! И я предложил Шуберту сходить к доктору, тем более мы с моей чернокрылой голубицей и отроками каждый год проходим в обязательном порядке диспансеризацию! Это моя чернокрылая голубица ввела такую традицию, за что я ей бесконечно благодарен! В здоровом теле – здоровый дух! О-о-о! Но когда я предложил моему юному лирику посетить доктора, мой юный лирик только отмахнулся! О-о-о! Напрасно, напрасно он тогда отмахнулся! Ведь доктор сказал бы ему, что он абсолютно здоров!
– Помолчи, – сказала Маша, подтолкнув Шашкина локтём.
Вика сглотнула всё сказанное Артёмом и продолжила чтение:
– Возник ты вдруг в моей судьбе,
Мой дорогой сынок!
Я жил, не зная о тебе, –
Ну как же так я мог?
Ну как я мог не знать о том,
Кто дорог очень?
Ты называл своим отцом
Того, кто отчим.
Но не могло иначе быть –
И мы с тобой нашлись.
Прости, что мог я раньше жить,
Свою не зная жизнь.
Вдали чужая сторона,
Тебя скрывала тень.
Прости, что жил ты без меня,
Мой тёплый летний день.
Прости, что я тебе не пел,
С тобою не гулял.
Я замер вдруг, оцепенел,
Когда тебя узнал.
И я не мог уже молчать,
Что есть я у тебя.
Мне помогли тебя узнать
И сердце, и судьба.
***
Быть может, я в том виноват:
Она жила в чужой долине,
И ей пришлось, увы, страдать,
А я не знал о нашем сыне.
Простит ли это мне она?
Простит ли прежние все встречи,
Когда сияла нам луна,
Пусть даже пасмурным был вечер?
Простит ли мне она тот день,
Когда мы с нею повстречались?
И я ходил за ней, как тень,
И находил в ней свет и радость.
Простит ли мне она, что сил
Найти не смог я, чтоб не сдаться,
Когда её я полюбил,
Когда нашёл в ней боль и счастье?
Простит ли мне, что не дыша
Теперь любуюсь милой Викой,
Что в ней теперь – моя душа,
И свет луны, и солнца блики?
Вика не могла дальше читать. Она отложила тетрадку и залилась слезами. Влад выбежал из комнаты, потому что сам заплакал и постеснялся своих слёз. Он побежал на кухню и увидел там Олесю, которая сидела на табуретке и тоже плакала. Влад посадил на колени сестру и прижал к себе, а Олеся обняла его за шею. А Артём тем временем взял тетрадку, ища, нет ли стихов про него, про Шашкина, и, найдя наконец, громко и по-актёрски надрывно прочитал:
– На свете было бы печально
Без друга жить мне. Я – поэт.
Поэту нужен берег дальний
И золотистый дружбы свет.
Ты темпераментом – кавказец,
Огонь заката южных гор.
Как много пылкости во фразах
Во всех твоих, мой друг актёр!
А я – поэт, любовь и лира
Со мною будут до конца.
Как хорошо, что в этом мире
Созвучны наши, друг, сердца!
Пускай гремят в оркестре трубы,
Ты любишь музыку, актёр!
Как дорога мне наша дружба,
И за неё я пью кагор!
На этот раз рыдал Шашкин. Он заламывал руки и восклицал:
– Каким он был прекрасным другом! Я всегда помню о тебе, о мой юный лирик! Ты всегда в моём сердце! Я всегда незримо чувствую твоё присутствие! Не верю, что ты нас покинул! Ты всё равно с нами, о прекраснейший из людей, о величайший из поэтов, о нежнейший из влюблённых, о вернейший из друзей!
Когда Влад и Олеся вернулись в комнату, Артём прочитал ещё раз стихотворение, и все решили, что надо будет устроить в театре вечер памяти Шуберта.
3
Праздник продолжался. Вика вдруг сказала:
– А не сходить ли вам на каток? А? Сынок, ты умеешь кататься на коньках?
– Я всего пару раз вставал на коньки, – ответил Влад.
– А вы, Лена?
– В детстве родители водили меня кататься, хотели даже, чтобы я стала фигуристкой.
– О-о-о! Вы были бы прекрасной фигуристкой, о Елена! – воскликнул Шашкин.
– Но дядя, который очень меня любил, разглядел, что мне больше по душе литература, и убедил родителей, чтобы они дали мне самой выбрать свой путь.
– О-о-о! Как часто родители ошибаются, навязывая свои желания детям! Как это печально!
И вдруг Артём осёкся, заметив скептическую улыбку на лице Маши.
– О чём ты думаешь, о моя чернокрылая голубица?
– О том, что ты сам хотел из всех детей сделать актёров.
– О-о-о! Не кори меня, о моя чернокрылая голубица! Ведь ты, в свою очередь, делаешь из Пети архитектора!
– Если бы я увидела, что повар из него выйдет лучший, я бы настояла, чтобы он стал поваром. Но Петя не умеет готовить. Однажды я поручила ему приготовить суп из фрикаделек, а он его пересолил.
– О моя чернокрылая голубица! Тебе надо было поручить ему приготовить что-то другое, ведь суп из фрикаделек – это твоё фирменное блюдо, и никто лучше тебя его не приготовит! О Влад! О Лена! Я вас специально приглашу на четверговый обед, вы должны отведать этот суп! Это что-то! Это что-то!
– Так вы пойдёте покататься? – спросила Вика. – Однажды на мой день рождения (мне тридцать семь лет исполнилось тогда) мы с Шубертом пошли на каток. На Красной площади такой замечательный каток! Правда, Шуберт упал и руку сломал... И как будто совсем не думал о переломе, думал только о том, что будто бы мне день рождения испортил! Он всегда обо мне думал в первую очередь... Шуберточик! Он сидел потом в гипсе, я его спрашивала: «Как ты себя чувствуешь?», а он мне в ответ: «Викуля, когда я выздоровею, мы с тобой пойдём на санях кататься!»
Артём понял, что Вике хотелось остаться одной, и стал сам звать всех на каток. И все, кроме Маши и Пети, которые остались, чтобы не оставлять Вику, в самом деле поехали, в том числе Максим Мармеладович. Лена хотела было тоже остаться, ей было неловко оставлять одну Вику, у которой был день рождения, но Вика настояла, чтобы девушка поехала.
Над катком кружился снег, звучали разные красивые песни прошлых лет. Влад и Лена были счастливы и чувствовали то особенное волнение, которое часто возникает у влюблённых, когда звучит романтичная музыка. После катания Артём всех угостил сосисками в тесте и коктейлями (сочетание несколько экзотическое, но для Шашкина в самый раз). А Вика тем временем читала стихи в тетрадке Шуберта и плакала. Она поняла, что Шуберт так сильно её любил, что никогда бы её не бросил, даже если бы знал, что у него и Лиды есть сын, но он чувствовал себя виноватым перед Лидой и жалел, что не мог видеться и общаться с Владом, когда тот был ребёнком. А ещё Вику поразил такой стих:
***
Мне жаль, что скоро вас покину,
Растаю, словно ночь к утру,
Что уж не будет прежней жизни,
Что не присяду я к костру.
Мне жаль, что уж не будет песен,
Что до утра я пел порой
Для Вики. Сердцу было тесно,
Когда она была со мной.
Мне жаль, что больше не услышу
Её слова, я ими жив,
Её улыбкой сердце дышит,
Как лунным отблеском – залив.
Олеся, став последним чудом,
Не побежит, смеясь, ко мне,
Но я тот праздник не забуду:
Она пришла в мир по весне.
Мне жаль, что с Владом не сыграем
Уж на гитаре мы вдвоём,
Мне жаль, что жизнь свою теряем
Мы все, как обветшалый дом.
Мне жаль, что провожать не стану
Я птиц в далёкие края,
Но повторяю неустанно,
Что с вами всё же буду я.
Неужто я забуду чудо,
Что подарила мне судьба?
Я жизнь вовеки не забуду
И не забуду я тебя!
В последний раз я вижу город,
В последний раз июлем пьян.
Я твой всегда, пусть даже скоро
Я кораблём уйду в туман.
Вика посмотрела дату стиха и увидела, что он был написан в тот самый месяц, когда Шуберт погиб. Её охватил озноб, она выронила тетрадку и упала в обморок, но Маша с Петей услышали шум, прибежали в комнату, привели Вику в чувства и уложили спать. Вике не хотелось оставаться в темноте, и она попросила включить розовый ночник. Она долго лежала, глядя на его свет, бросавший отблески на стену, и не могла заснуть, а когда заснула, ей снился Шуберт.
4
Когда Влад с Геной пришли домой, Рябчиков накинулся на Влада.
– К Вике ходил? К Вике? А там Олеська была! А ты Генку водил! Я же тебе ясно сказал, что не желаю, чтобы Генка дружил с этой девчонкой!
– А я тебе ясно сказал, что Гена сам будет выбирать, с кем ему дружить, – ответил Влад, который начинал дрожать от гнева.
– С какой стати ты решаешь за моего сына?
– А с какой стати ты решаешь за моего брата?
Из кухни вышла Лида и громко крикнула:
– Разошлись по комнатам! Шагом марш!
– А ты не лезь! – крикнул Рябчиков и замахнулся на Лиду, но Влад схватил его руку, после чего началась драка.
Лида и Гена пытались их разнять, но Рябчиков с Владом упали на пол и стали кататься, как дерущиеся коты. С большим трудом Лида всё-таки отцепила их одного от другого.
– Да что вы тут устраиваете вообще? – нервно воскликнула Лида. – Рябчиков, ты совсем свихнулся, что ли? Что плохого, что Влад сходил с Геной в гости? Впрочем, не отвечай. Я знаю, что ты ответишь, а я убью тебя, если услышу это ещё раз. Я за себя не ручаюсь. Так что лучше помолчи.
Влад услышал слова матери о том, что она убьёт Рябчикова, и вспомнил слова Артёма о каком-то несчастье, которое движется на их дом. Влад позвал Лиду на кухню.
– Мама, не убивай Рябчикова, пожалуйста, – попросил он. – Я сам порой готов его убить, когда он начинает про папу гадости говорить и Гену терроризирует, но всё-таки давай не будем убивать человека. Это не остаётся без последствий. Мы же не хотим в тюрьму сесть, в конце концов!
– Ну что ты как маленький? – рассмеялась Лида. – Не буду я никого убивать, я сама в тюрьму не хочу. Но какое же нужно самообладание, чтобы удержаться и не придушить его! Так бы взяла подушку и... Мда... Похоже, Рябчиков прав, что я осталась такой же, как раньше. Мой боевой дух всё-таки не сломлен, несмотря на Италию. А я-то себя считала уставшей и разбитой. Ну как вы там посидели?
– Отлично. Поболтали, потом на каток пошли. Каток такой новогодний, весь в огоньках, музыка красивая играла. А у ГУМА огромная ёлка.
– О чём болтали? – спросила Лида.
– Да так... о разном.
– Как именинница поживает?
– Как всегда. Она ведь больная, ей тяжело на застольях, когда много народу. Но всё-таки ей иногда нужно бывать среди людей. Она нас тепло встретила, видно было, что искренне рада.
– А она сама о чём-то говорила?
– Говорила, конечно. Мы все говорили.
– О чём она говорила?
– Да так... воспоминания разные.
– Ясно.
Когда Влад ушёл в свою комнату, Гена ещё не спал.
– Ну ты чего? – Влад слегка потрепал брата по голове.
– Влад, я больше не хочу на бокс ходить. Я не хочу драться.
– Обещаю тебе, ты больше не будешь ходить на бокс.
– Меня папа побьёт...
– Пусть только попробует. Я сам не особо умею драться, я и в армии не знаю как отсидел, но если кто тебя хоть пальцем тронет, я просто голову оторву этому человеку.
Гена испуганно посмотрел на Влада.
– Да не бойся, – улыбнулся Влад, – не оторву я голову твоему папе. Но пусть он только попробует тебя ударить! Я буду защищать тебя до последнего.
Влад взял телефон, вышел на лестницу и стал звонить Артёму.
– Алло, Артём, ты ещё не спишь? Прости, что так поздно. Но ты должен мне сказать, про что ты мне говорил на кухне? Что за несчастье? Артём, если ты что-то видишь, пожалуйста, скажи мне. Может, это можно как-то предотвратить? Не телефонный разговор? Но у нас обстановка всё хуже и хуже, я боюсь, что в любую минуту может что-то произойти. Скажи мне, с Геной и с мамой всё в порядке будет? Мама сейчас говорила, что готова убить Рябчикова. Я боюсь...
– О мой прекрасный сокол! – раздался голос в трубке. – Увы, я не вижу всего, поэтому не могу сказать тебе в точности. Но у тебя всё будет хорошо, ведь с тебя снято проклятие, как ты помнишь. Твоя мама, достойнейшая внучка достославной партизанки, не убьёт Рябчикова, она всё-таки не сумасшедшая. Гена очень пострадает...
– Гена?! – испуганно воскликнул Влад. – Что с ним будет? Ему Рябчиков что-то сделает?!
– О нет, нет, нет! Не пугайся, о достойнейший из братьев! Рябчиков уже ничего не сможет ему сделать... Гена сильно пострадает, но всё-таки оправится, как бы ни было это тяжело для детской души.
– Я ничего не понимаю, Артём. Ты говоришь, Рябчиков ничего не сделает Гене. Что же с ним случится?
– Ничего больше не вижу, о мой прекрасный сокол! Не обессудь!
Влад вернулся в комнату и не смог заснуть всю ночь. Он хотел позвонить Лене, но побоялся её разбудить. Он не знал, что Лена тоже не спала этой ночью.
5
Влад с каждым днём становился всё мрачнее и мрачнее. Но если в минуты, когда он был один, или с родственниками, или в театре, это был жуткий мрак, как в воронку засасывающий его душу, то рядом с Леной это была просто грусть. Тот, кто знает мрак, всегда охотно променяет его на грусть и поймёт, насколько приятнее грустить, чем быть поглощённым чёрной дырой собственной души. Лена видела, что происходит с молодым человеком, и понимала, что причиной всему его семья. Однажды они бродили по пустынной улочке, занесённой снегом. Влад шёл, опустив голову. Лена осторожно смотрела на него.
– Мы всё чаще гуляем по безлюдным местам... – наконец произнесла она. – Я люблю безлюдные места, меня всегда тянуло туда, где тишина, где никого нет. Давай постоим немного.
Влад машинально остановился.
– Прислушайся! – продолжала Лена. – Здесь можно услышать даже, как падает снег. Мне это очень по душе. Но, честно говоря, меня пугает, что мы здесь, а не среди новогодних гуляний.
– Хочешь в центр? – спросил Влад.
– Нет. Я хочу поговорить с тобой. Только не думай, что я лезу к тебе в душу.
– Ты лезешь ко мне в душу?! – воскликнул Влад, чувствуя сильные угрызения совести. – Моя душа вся для тебя!
– Я знаю, Влад. Но, может быть, у тебя всё-таки есть такие уголки в душе, куда ты не хочешь пускать и меня. Я не хочу тебя принуждать... Но если ты сам захочешь, ты можешь рассказать мне всё, о чём думаешь. Я выслушаю тебя и всегда пойму. Мне иногда стало казаться, что тебя нет рядом...
– Лена, прости меня. Это пройдёт. Я снова буду таким же, как раньше. Я и сам не рад тому, каким я стал... Но я не виноват в этом, правда!
– Миленький, разве я тебя виню? Я только переживаю...
– Какое сердце... Леночка, прости меня! Я больше не могу молчать. Я и правда должен выговориться.
Радостный свет засиял в глазах у Лены, и она приготовилась слушать.
– Артём говорит, что на наш дом надвигается несчастье.
– Владик, Артём иногда ошибается... – улыбнулась Лена. – Он думал про меня... что я... ну в общем... что Сергей Борисович любит меня.
– Я думаю, что на этот раз он не ошибается, – задумчиво произнёс Влад. – Если бы ты видела, что творится в нашем доме! Я стал часто драться с Рябчиковым.
Влад посмотрел на Лену.
– Это он тебя поцарапал? – Лена осторожно и нежно провела рукой по щеке Влада, который взял эту руку и припал к ней губами.
– А я-то старался замазать царапину... – рассмеялся он сам над собой. – Ты не замёрзла? Возьми мои перчатки.
– Спасибо, Владик, но тогда замёрзнешь ты.
– Мы согреем друг друга! – сказал Влад, обнимая девушку, которая целовала его в щёку в том самом месте, где была царапина. – Рябчиков и на Гену стал злиться в последнее время. Он не хочет, чтобы Гена дружил с Олесей.
– Но ведь это два замечательных ребёнка, они просто созданы для того, чтобы дружить друг с другом... – ответила Лена. – Олеся такая чуткая, многое подмечает, что другие не видят, очень деликатная. А Гена тоже такой, только Рябчиков не даёт ему быть таким. Поэтому Гена уже и сам не знает, какой он. Только играя и беседуя с Олесей, он становится самим собой.
– Мне тоже кажется, что я становлюсь самим собой только когда рядом ты, – произнёс Влад. – Знаешь, Леночка, я бы и от театра легко отказался, только бы быть с тобой.
– Я знаю. Но не отказывайся от театра, Владик. Ты должен играть. Артём сделал тебе доброе дело.
– Да, ты права. Я и сам понимаю, что торговать дублёнками – совсем не моё...
– Вот именно! Ты создан для искусства, для творчества, для красоты.
– Лена, знаешь, что мне Олеся недавно сказала?
– Что?
– Она сказала, что ты, в отличие от других учителей, никогда не говоришь «Сели по местам!» и в этом же роде, то есть не обращаешься к ученикам в третьем лице. А ещё никогда не выгоняешь из класса и не ставишь двойки.
– Какой ребёнок! – улыбнулась Лена.
– И с эти ребёнком нельзя дружить Гене, потому что Рябчикову так хочется. Лена, мама недавно сказала, что готова убить Рябчикова.
– Не бойся, она не убьёт его. Если бы у неё не было детей, она, может быть, и могла бы убить его, не думая о последствиях. Но она думает в первую очередь о тебе и о Гене, это не даёт ей совершать ужасные поступки. Хотя по натуре она к ним склонна, она очень вспыльчива и любит делать то, что сама захочет. Владик, ты не обижаешься, что я так говорю про твою маму?
– Я восхищаюсь тобой! – с искренним восторгом ответил Влад. – Но если она не убьёт его, то какое же несчастье может произойти? Хотя... несчастье уже случилось. Рябчиков сам по себе всё сильнее похож на одно большое несчастье.
– Он человек, какой бы он ни был... – вздохнула Лена. – Вот ты считаешь меня чуткой и доброй, но и я его не понимаю. Он в свою злобу как будто втягивается, как в болото. Может быть, если бы вы стали терпеливее с ним, пошли ему навстречу, протянули ему руку, он бы изменился хоть чуть-чуть. Но я понимаю, что это пустые слова. Я понимаю, как невыносимо для вас протянуть ему руку, если он только и делает, что сам отталкивает вас. Поэтому я не советую тебе ничего невозможного.
– Да! – горячо подхватил Влад. – Он оскорбляет моего папу, мучает Гену, дерётся со мной, маму тоже готов бить, приводит в дом разных женщин...
– Как жаль Гену! – вздохнула Лена. – Детское сердце так легко сломать...
– Да! – вновь согласился Влад. – Он ему даже не даёт плакать.
Лена подумала, что слёзы всё равно возьмут своё, но промолчала. А Влад сказал:
– Правда, Артём говорит, что рано или поздно слёзы прорвутся.
«Он прав», – вновь молча подумала Лена.
И вдруг они незаметно вышли на Красную площадь.
– Ну вот и музыка, и огни! – улыбнулся Влад. – Давай покатаемся на коньках? Мы в тот раз были все вместе: и Артём, и его дети, и Максим Мармеладович... А сейчас мне хочется, чтобы были только мы вдвоём и никого...
И они радостно побежали на каток, наперегонки стали надевать коньки и за руки вышли на лёд. И в эти минуты Влад вновь на время забыл то, что его так сильно терзало. А потом он долго прощался у подъезда с Леной, не в силах расстаться с ней. Когда она наконец зашла в дом, она переждала минут десять, вышла из подъезда и отправилась в школу ночевать. Ей не хотелось говорить Владу, что она уступила свою комнату Людке.
6
На следующий день Сергей Борисович остановился у комнаты, где поселилась Людка, и сказал через дверь:
– Люда, сегодня у меня выходной, так что я весь день буду работать дома. Вы не стесняйтесь, что я работаю, хозяйничайте тут вовсю.
Людка весело открыла дверь.
– Да что вы за порогом? Заходите! Ой, ну я и наглая, правда? – и она расхохоталась. – Сама заняла комнату Лены, а ещё вам говорю: «Заходите!», как барыня какая-то. Посидите со мной, Сергей Борисович. Лена ещё не скоро придёт, а мне хочется поболтать.
– Я сейчас не могу, Люда. Мы с вами поболтаем, когда сядем обедать. Мне обязательно надо довести до точки начатое, иначе я не смогу ни о чём другом думать.
«Ты и так не думаешь ни о чём другом!» – подумала Людка.
Через полтора часа Жмуркин вновь подошёл к комнате и сказал всё так же через дверь:
– Люда! Идёмте обедать!
Людка выскочила и пошла на кухню за Сергеем Борисовичем.
– Садитесь, Люда, я вам сейчас подогрею суп и второе. Вы что хотите: рис с курицей и овощами или картошку с сосисками?
– Картошку с курицей! – рассмеялась Людка.
– Вы ставите меня в затруднительное положение, – улыбнулся Сергей Борисович. – Дело в том, что сосиски уже намешаны в картошку.
– Моя мама называла всегда такое блюдо «По-крестьянски», – задумчиво сказала Людка.
– Нет, «По-крестьянски» – это когда ещё яйцом залито, – возразил Жмуркин. – Так что вы будете?
– Да что дадите! Сергей Борисович, а вы сами готовите?
– Иногда сам, иногда поручаю Лене. Конечно, мне не хочется её сильно напрягать такими заданиями, тем более труд учителя – очень тяжёлый и ответственный труд, но я бываю вынужден прибегать к её помощи. Я очень много работаю, мало чего успеваю, так что просто не могу всё время сам готовить.
– А вам нравится столько работать?
– Наверное, я бы не работал столько, если бы мне не нравилось.
– Ну не знаю... Иногда не очень нравится работа, которую ты вынужден выполнять.
– Согласен. Но это когда речь идёт о крайней нужде. Людочка, посмотрите на эту квартиру. Разве может такая квартира быть у человека, который находится в крайней нужде?
– Да и вы не похожи на человека, который помирает с голоду! – рассмеялась Людка.
– Что вы хотите сказать?
– Да нет, нет, я не в том смысле! Фигура у вас что надо, вы подтянутый, хоть и не тощий.
– По-моему, как раз потому и подтянутый, что не тощий, – уточнил Сергей Борисович. – Каждое утро я начинаю с зарядки и обливаний холодной водой. Я и Лену приучил к зарядке.
– Интересные у вас отношения!
– Приёмный сын должен заботиться о женщине, которая его усыновила, – согласился Сергей Борисович. – Но, по правде говоря, Лена для меня больше, чем приёмная мать.
Людка посмотрела на Жмуркина таким взглядом, каким смотрят на не вполне нормального человека.
– Сергей Борисович, может быть, вы всё-таки слишком много работаете?.. – испуганно спросила Людка, удивляясь про себя, что во внешности, во взгляде, в выражении лица Сергея Борисовича не было и тени сумасшествия.
– Работа – это самое главное, что может быть у человека, – ответил Жмуркин. – Потому что только труд облагораживает человека так, чтобы человек мог отличаться от животного. Лена иногда поругивает меня за это. Ну как поругивает? Она ругаться-то не умеет. Просто предлагает мне делать почаще и подольше перерывы. Она волнуется за моё здоровье, говорит, у меня глаза красные. А я ей объясняю, что я скорее тогда заболею, когда перестану работать.
– Ну и человек вы... – пробормотала Людка, всё сильнее утверждаясь в мысли, что Сергей Борисович тихо помешанный. – Вы какой-то странный, честно говоря. И глаза у вас правда красные. Но вы мне нравитесь! И мне хочется спросить вас кое о чём, раз уж вы знаете, что я... хм... в положении.
– Да, мне известно. Потому Лена и уступила вам свою комнату. Я человек прямой, всегда говорю как есть, поэтому не буду от вас скрывать, я сначала отказывался пускать вас, но Лена иногда похожа на сумасшедшую, честное слово.
«Сам ты сумасшедший!» – подумала Людка.
– Лена не от мира сего, это я вам точно говорю... – покачал головой Жмуркин. – Она бездомных собак и кошек кормит, представляете? Специально еду им покупает. И думает, я не знаю об этом, тщательно заметает следы. Она совсем как ребёнок. А ещё приёмная мать, называется... Если бы я позволил, она бы привела их сюда, я в этом не сомневаюсь. Но я не могу себе этого позволить. Мне тоже жаль бездомных собак, но чтобы иметь дома даже одну собаку, нужна как минимум дача. У меня есть дача, но мне некогда на неё ездить. А вот и ваш суп согрелся. Да вы сидите, я вам налью! Вам какого хлеба: чёрного или белого?
– Серого.
– Опять вы меня в тупик ставите! Я вам отрежу два кусочка, сами выбирайте.
– Сергей Борисович, как вы думаете, это очень плохо, когда ребёнок растёт без отца?
– Сказать честно или лучше промолчать? Предупреждаю, Люда, я человек прямой.
– Скажите честно.
– Ну тогда не обессудьте. Я считаю, что такой ребёнок обречён.
– В каком смысле? – спросила Людка, невольно опустив ложку в тарелку.
– Ну... как вам сказать... Такой ребёнок не получит того, что должен получить, потому что ребёнку необходимы отец и мать.
– А если так случилось, что у него не может быть отца?
– Я думаю, что если так случилось, это было очень легкомысленно... – с ласковым сочувствием ответил Жмуркин. – Детей надо заводить, только если поженились.
– Вы очень правильный, Сергей Борисович, но в жизни иногда всё бывает наоборот.
– Согласен.
– Сергей Борисович, а вы любите танцевать? – вдруг спросила Людка, сама не ожидая от себя этого вопроса.
– В студенческие годы я был неплохим танцором, а теперь некогда. Да и сейчас я что-то заболтался с вами. Вы доедайте, я вам сейчас чай налью и пойду дальше работать.
– А вы сами что же не поели?
– Не могу есть, пока не доведу до точки работу. Я специально отвлёкся, чтобы вас покормить.
– Спасибо, Сергей Борисович!
– Не за что, не за что! Ну давайте, ешьте, приятного аппетита, Люда, а я побежал дальше работать. Приятно было пообщаться!
Примерно через час пришла Лена, и Жмуркин сразу же вышел встретить её и взял у неё сумки. Лена принесла фрукты, овощи, молоко, хлеб и ещё другие продукты.
– Зачем же столько, Ленок? – ласково спросил Сергей Борисович. – У нас всё есть.
– Это для тебя и для Люды, ей нужны витамины.
– Ну пойдём обедать! Я тебя покормлю и сам поем.
И Сергей Борисович усадил Лену за стол и принялся ухаживать за ней, подавать еду, наливать чай и расспрашивать, как у неё дела. Лена беседовала с Сергеем Борисовичем, а Людка спала в комнате. Она сама не ожидала, что заснёт, но переживания взяли верх, а человек, который много переживает, сильно изнуряется и может упасть без сил даже среди дня. К тому же Людка была беременна и всё время задавалась вопросом: оставлять или не оставлять ребёнка? Когда она проснулась, она увидела Лену, сидящую у изголовья кровати.
– Люда, я тебе не помешала?
– Конечно, нет, ты что! Я как раз хотела поболтать с тобой. Сергей Борисович так много работает, у него уже крыша едет, извини. Всё болтал что-то про то, что ты ему приёмная мать. Хотя... ему приёмная мать действительно не помешала бы, чтобы отваживать его от работы.
Лена улыбнулась.
– Лен, я «Человека, который смеётся» читаю, там компрачикосы так изуродовали Гуинплена, кошмар просто! Я себе кажусь таким же компрачикосом. Вдруг я изуродовала моего ребёнка тем, как я жила?
– Нет, Люда! Раз ты задумываешься об этом, ты уже не как компрачикос. Я тебе говорила и ещё сто раз буду повторять, что ты станешь чудесной мамой, поверь мне!
– А Сергей Борисович считает, что у ребёнка обязательно должен быть отец... – задумчиво и недоверчиво произнесла Людка.
– У ребёнка обязательно должна быть жизнь... – тихо и печально ответила Лена.
7
Через несколько дней Лена вела уроки и вдруг почувствовала недомогание. У неё разболелась голова и стало ныть сердце. Она отпросилась с двух последних уроков и быстро пошла к домой. У неё перед глазами как будто стоял туман, она почти ничего не видела вокруг и шла на ощупь. Сергей Борисович вышел в коридор, услышав хлопок двери. Лена была в этот момент готова потерять сознание, но Жмуркин подхватил её на руки, отнёс в её комнату, положил на кровать и принёс лекарство. Он приподнял её голову, помог выпить капли и укрыл Лену пледом.
– Серёжа, а где Люда?
– Пошла гулять.
– Как пошла гулять? – Лена резко приподнялась. – Одна? И ты её отпустил?
– Лен, она же не маленькая. Она сказала, что чуть-чуть пройдётся по району и вернётся.
– Но на улицах скользко...
– Скользко не везде, надо просто ходить по местам, где снег лежит.
– И давно она ушла?
Сергей Борисович посмотрел на часы.
– Ты не волнуйся, Лена, она вернётся.
Лена взяла телефон и стала звонить Люде, но телефон оказался выключен.
– Серёжа, она выключила телефон! – произнесла Лена, ужасно бледная.
– Может, просто разрядился... Лена, прошу тебя, не волнуйся. Успокойся. Хочешь, я вызову врача?
– Нет, спасибо, Серёжа, не надо...
А Людка тем временем ходила делать аборт. Она шла в больницу медленными шагами, надеясь в глубине души, что какая-то случайность остановит её, хотя уже несколько дней назад договорилась с врачами о предстоящей операции. Но никакой случайности не произошло, и Людка как-то боком вошла в кабинет и крайне осторожно села в кресло. Пока шла подготовка, Людка чувствовала страшные муки и волнение, она была готова в любой момент вскочить и бежать наутёк, но какая-то сила пригвоздила её к столу и не давала сделать лишнее движение. Людка старалась отогнать мысли, но они ещё настойчивее врывались в её мозг, горящий, как будто воспалённый. Причём мысли были самые разнообразные, и не все из них относились к аборту. Она думала о том, что будет делать, когда придёт домой, представляла склонившегося над работой Сергея Борисовича. Но всё-таки все мысли в конце концов свелись к одному: «Что же я делаю?!» И вот подготовка закончилась, и врач приблизился к Людке. Он показался ей палачом в этот момент. «Всё кончено...» – подумала Людка, закрыла глаза, как тонущий человек, которому ничего не остаётся, кроме как отдаться морской бездне, и вскоре действительно всё было кончено.
А Рябчиков тем временем ссорился с Владом. Рябчиков в очередной раз привёл проститутку, но ничего не смог и стал требовать деньги обратно. Проститутка заявила, что не собирается отдавать ни копейки, потому что ей пришлось потратить своё драгоценное время, которое она могла бы провести с другим клиентом. И когда она ушла, Рябчиков набросился на Влада:
– Ах ты ублюдок! Что ты со мной сделал? Ты меня тогда ударил ногой! Ты изувечил меня! Я тебя тоже изувечу!
Рябчиков попытался схватить Влада за волосы, но Влад пригнулся, и Рябчиков упал на пол. Влад уже начал мало-помалу набираться опыта в драках с Рябчиковым, у него появились уже свои маленькие хитрости.
– Проваливай! – крикнул Рябчиков, которого вдруг потянуло в сон.
Во сне Рябчиков увидел младенца, который плакал и тянул к нему маленькие ручки. Рябчиков тянулся к нему в ответ, хотел взять его, а младенец навис над ним, как в тумане, и слёзы катились по его крохотному лицу.
– Прощай, папа! – произнёс наконец младенец и растворился.
Этот момент стал самым жутким для Рябчикова. Не было ничего ужаснее, чем видеть грудного ребёнка, который ещё не умеет разговаривать, но который говорит, да ещё и такое слово, и смотрит такими глазами, в которых одновременно и боль, и обречённость, и немой упрёк, но в то же время и прощение. Нет ничего мучительнее, чем прощение от человека, перед которым ты смертельно виноват. Рябчиков проснулся в холодном поту и пронзительно закричал:
– Мой сын! Мой мальчик! Мой маленький Вячеслав!
Тем временем Людка пришла домой и прошла в комнату, как преступница. Увидев Лену, она вздрогнула и отвела глаза. А Лена посмотрела на неё и всё поняла.
8
Лена молча села в кресло, глядя в одну точку. Людка тоже смотрела в одну точку, но в конце концов стала медленно переводить глаза. Она посмотрела на Лену, которая сидела неподвижно, и не было понятно, о чём она думала и думала ли вообще. Людку напугало выражение лица подруги.
– Лен... – осторожно сказала она.
Лена перевела на Людку потухший и безжизненный взгляд.
– Лен, ты чего?
Лена ничего не ответила и только закрыла лицо руками. Людка бросилась к ней, уткнувшись лицом в её колени.
– Я не могла сделать по-другому! – закричала Людка, трясясь в конвульсиях. – Где бы мы жили? Где? Как бы я растила его? Это мало – дать жизнь человеку! Но ты этого не понимаешь, потому что сама не испытала того, что я испытала! Если бы ты только могла представить хоть на минутку себя на моём месте, хоть отчасти влезть в мою шкуру, ты бы меня поняла! Но ты не можешь! Всё, что ты говорила, это только теория! Это только в теории все имеют право на жизнь, на солнце, на воздух, на наш поганый мир! Только в теории! А на деле всё совсем не так! Не так!
– Люда, не плачь... – превозмогая боль, заговорила Лена. – Хотя нет, что я говорю? Поплачь, конечно! Бедняжка... Подожди, сейчас я тебе помогу...
Лена помогла Людке подняться, уложила её на кровать и укрыла пледом, как некоторое время назад её саму укрыл Сергей Борисович. Людка запрокинула голову на подушке и продолжала рыдать, а Лена сидела рядом, держа её за руку.
– Ой, что же я сижу? Сейчас, Люда! – Лена побежала на кухню и вернулась с чашкой в руках. – Попей! Это капли, – и она помогла Людке выпить.
– Я не могла по-другому! Не могла! Не могла! – рыдала Людка.
– Я знаю...
– Нет, не знаешь! Ты меня теперь возненавидишь! У меня совсем никого не останется!
– Люда, ну что ты такое говоришь? Я знаю, что не должна была давать тебе советов. Ты пережила столько, сколько ни мне, ни Сергею Борисовичу, ни даже маме Влада не снилось.
Людка пристально посмотрела на Лену и ещё сильнее разрыдалась.
– Ребёнок! – пронзительно крикнула она. – Он не простит меня!
– Простит! – горячо ответила Лена, уже сама не в силах удержаться от слёз.
– Нет! Он меня возненавидит! Я убила его!
– Попроси у него прощения – и он простит тебя! – уговаривала Лена Людку.
– Что ему с того, что я попрошу у него прощения? Это не вернёт ему жизнь! Только не говори мне, что всё можно простить! Я тебе не поверю! Мой малы-ы-ыш!!!
Лена склонилась к Людке и обняла, вытирая чистым платком её слёзы.
– Он не простит меня! У меня больше никого нет! Никого! Я всех потеряла! Один Бог может всех и за всё простить!
Людка долго рыдала, а потом ослабела и повернулась лицом к стене, ещё какое-то время судорожно вздрагивая, пока не заснула, а Лена на цыпочках подошла к книжной полке, достала оттуда икону Божьей Матери с Младенцем, поставила в изголовье кровати и вышла из комнаты. Она пришла на кухню и встала у окна, прижавшись лбом к стеклу и глядя в пространство. И вдруг она вздрогнула, почувствовав, как чья-то рука легла на её плечо. Она обернулась и увидела Сергея Борисовича.
– Серёжа... ты так тихо вошёл...
– Прости, что напугал тебя.
– Ничего...
– Что у вас случилось? Почему Людка так громко рыдала?
– Она сделала аборт...
Жмуркин обречённо вздохнул.
– Зря она так... – пробормотал он. – Родила бы, раз уж беременна.
– Это мы с тобой так думаем, а ей самой очень тяжело. Одна, без мужа, негде жить... Серёжа, я тебя прошу, пусть она ещё немного поживёт у тебя, а потом мы что-нибудь придумаем. Пожалуйста, Серёжа! Я очень тебя прошу!
Но Лена могла бы и не уговаривать Сергея Борисовича, ведь он сам не был против, чтобы Людка осталась. Он видел, как Лена переживает из-за неё, и не хотел расстраивать девушку.
Через несколько дней Людка пришла в школу, чтобы вновь работать уборщицей. Она прошла в комнатку, где жила до переезда к Сергею Борисовичу, и замерла в оцепенении, увидев Лену.
– Лена! Что ты здесь делаешь? Тут твои вещи... Ты что, не у сестры?
– Нет, Люда. Я обманула тебя. Моя сестра вышла замуж, вот я и пошла сюда. Мне очень хотелось помочь тебе, чтобы ты жила в комфорте, в тепле...
– Да что же я всем жизнь порчу? – в отчаянии всплеснула руками Людка.
– Нет, не портишь! Ты только делаешь лучше мою жизнь, ведь у меня до тебя не было настоящей подруги! Я говорю честно, Люда! Я замкнутый и необщительный человек, я и не знала, как здорово, когда есть подруга.
– Да какая из меня подруга? Ты сама не знаешь, что говоришь. Бывшая проститутка, детоубийца – мразь, одним словом. Ещё и твою комнату заняла. Давай-ка меняться обратно, Лена.
– Люда, пожалуйста, поживи ещё у Сергея Борисовича! Ну хочешь, пойдём вместе жить к нему? Комната у меня не очень просторная, но мы всё равно достанем раскладушку, я на неё лягу.
– Нет, я соглашусь, только если сама лягу на раскладушку. Если нет, то я пойду на улицу.
– Ну хорошо, хорошо, пусть будет, как ты хочешь! Ты ляжешь на раскладушку, а я на кровать.
И девушка принялась торопливо собирать вещи, как будто боясь, что она не успеет и Людка выкинет какой-нибудь номер. В тот же вечер Лена вернулась домой, чем очень обрадовала Жмуркина, хотя он и не подал виду. Но он накормил очень вкусным ужином Лену и Людку и побеседовал с ними дольше обычного.
9
Рябчиков пришёл в магазин игрушек. К нему подошла молодая продавщица и с любезной улыбкой спросила:
– Вам помочь?
– Да, помогите! Мне надо выбрать подарок для сына, для моего маленького Вячеслава!
Рябчиков крикнул эти слова с таким отчаянием, что продавщица испугалась. Она пристально посмотрела на Рябчикова. Он был растрёпанный, взмыленный. Было видно, что он долго бежал.
– А сколько лет вашему сыну? – всё с той же любезной улыбкой, хотя немного тревожно, спросила продавщица.
– Он маленький совсем! Только что родился!
– Знаете, в первый месяц можно ему не давать никаких игрушек, дети только начинают осваиваться в мире.
– А потом? – рявкнул Рябчиков так пронзительно, что девушка вздрогнула.
– Потом можно повесить над его кроваткой погремушки.
– Давайте погремушки!
Продавщица стала показывать Рябчикову на выбор разные погремушки, и он выбрал красных черепашек. Заплатив и убрав покупку в сумку, он в последний раз посмотрел на продавщицу, громко крикнул: «Это для моего маленького Вячеслава!» и побежал домой.
– Бедный Вячеслав! – покачала головой продавщица, слегка улыбаясь и глядя на свою коллегу, скучавшую за соседним прилавком.
– Да уж, несладко придётся парню.
Рябчиков вошёл в квартиру, достал погремушки и принялся греметь ими.
– Вячеслав! Вячеслав! Я тебе подарок принёс! Смотри, какие погремушки! Они будут висеть у тебя над кроватью! Вячеслав! Ты что, спишь, что ли? Просыпайся скорее!
Влад с ужасом наблюдал за Рябчиковым.
– Вячеслав! А ну просыпайся скорее! Я тебя сейчас кормить буду! А где твоя мама? Она должна покормить тебя! Вячеслав, где твоя мама?
Он вошёл на кухню и уставился на Лиду, которая в этот момент наливала себе кофе.
– Ты – мама Вячеслава? – спросил он.
– Рябчиков, что ты несёшь?!
Влад вошёл на кухню.
– Перестань издеваться над моим папой, Рябчиков! Он погиб, в конце концов!
– Над твоим папой? – спросил Рябчиков, настороженно и во все глаза глядя на Влада. – А при чём тут твой папа? Он знает, где мой маленький Вячеслав? Как зовут твоего папу?
Влад посмотрел на Рябчикова и начал понимать, что тот не в себе.
– Как зовут твоего папу? – рявкнул Рябчиков и схватил Влада за грудки.
– Шуберт, – ответил Влад.
– Шуберт! – завыл Рябчиков. – Куда ты дел моего маленького Вячеслава? Отдай мне его! У тебя он есть! (Рябчиков ткнул пальцем во Влада) Тебе что, мало? Верни мне моего маленького Вячеслава!
– Папа, хочешь, я на бокс пойду? – вдруг спросил вошедший Гена.
– А ты кто?
– Я Гена.
– Это ты забрал моего маленького Вячеслава?
Влад увёл Гену в комнату и занял его отгадыванием кроссворда, а Рябчиков ходил из угла в угол по прихожей и звал маленького Вячеслава. Вечером Влад ушёл на репетицию и после неё зашёл к Шашкину в гримёрку.
– Артём, по-моему, у Рябчикова крыша едет. Он всё кричал про какого-то маленького Вячеслава, я сначала думал, что он опять над папой издевается, но, похоже, он правда сходит с ума. Он погремушки купил, Гену не узнаёт.
– О мой прекрасный сокол! Несчастье уже совсем близко! Оно уже на пороге вашего дома! Но не отчаивайся раньше времени. Только позаботься о том, чтобы Гена был подготовлен к удару судьбы. Уделяй как можно больше внимания брату, балуй его, заботься о нём! О-о-о!
– Артём, ты что-то недоговариваешь. У меня у самого дурные предчувствия, я сам с трудом держу себя в руках. Пожалуйста, скажи мне всё, что видишь.
– Прости меня, о мой прекрасный сокол! Позволь мне не говорить тебе всю правду. Поверь мне, лучше будет для тебя, если ты встретишь удар судьбы лицом к лицу внезапно, чем если будешь знать о нём заранее. О-о-о! Представь, что было бы, если бы человек знал заранее дату своей смерти! Разве смог бы он спокойно жить? Так и ты. К чему тебе знать заранее о том, чего всё равно не избежать? О-о-о! Ведь ты тогда не сможешь играть в спектаклях, а могу ли я потерять такого актёра, как ты? Нет, нет и нет! Ты – моя гордость, ты – достойнейший служитель искусства, и ни за что на свете не дам я тебе покинуть театр! Это будет всё равно что если бы принц снял корону и бросил её в грязь! О-о-о! Может ли принц бросить корону в грязь? Сегодня ты репетировал принца, полюбившего Золушку. Ты хочешь лишить детей прекрасного новогоднего представления? О-о-о! Детей можно немного обманывать, поверь мне, ведь я всё-таки – отец троих детей! Пока они маленькие, им можно лгать, что жизнь полна света и добра! Для того ты и будешь играть перед ними принца, полюбившего добрую, но бедную девушку. Никогда в жизни принц бы не обратил внимания на Золушку! Впрочем, теперь я солгал тебе! Святые Пётр и Феврония полюбили друг друга и женились, хотя он был князем, а она простолюдинкой. Но такие случаи редки. А дети должны немного обманываться. Да что дети? Сам великий гений русской поэзии Александр Пушкин писал: «Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!» Без обмана невозможно прожить, о Влад! А ведь я говорю не о коварном обмане, а о чистом и невинном, как поцелуй ангела! О-о-о! И ты хочешь лишить детей милого обмана? Кто лучше тебя сыграет принца?
– Ладно, Артём, я пойду, – сказал Влад.
– До завтра, о прекраснейший и достойнейший!
Тем же вечером Влад встретился с Леной на Кузнецком мосту.
– Помню, однажды я зашёл в Джаганнат, мне предложили имбирный напиток, но я его не стал брать в тот раз. Давай зайдём? Мне интересно попробовать.
– Джаганнат? А что это за кафе?
– Вот, мы рядом с ним как раз.
– «Вегетарианское кафе», – прочитала Лена. – Интересно! Я никогда не была в вегетарианских кафе.
– Зайдём?
– Конечно!
Они зашли и взяли две порции риса с соевым мясом, два имбирных напитка и нежнейшие молочные пирожные «Бурфи».
– Какой острый напиток! – сказала Лена и даже содрогнулась.
– А мне нравится, – улыбнулся Влад. – Лен, Рябчиков у нас совсем с ума сошёл.
– Что с ним случилось? – испуганно спросила Лена.
Влад рассказал ей всё, что рассказывал какое-то время назад Шашкину, и Лена грустно произнесла:
– Люда сделала аборт...
И девушка рассказала в свою очередь всё Владу.
– Люда ждала ребёнка?! – воскликнул Влад. – Не могу в это поверить! Надо же... У меня просто в голове не укладывается! И Рябчиков – отец этого ребёнка? Но как он узнал обо всём? Ведь он уже не общается с Людой.
– Может быть, ему что-то приснилось... – задумчиво произнесла Лена. – Я читала, что иногда родителям снится их ребёнок, который так и не появился на свет.
10
Через несколько дней у Артёма зазвонил телефон. Это была Лена.
– Здравствуйте, о возлюбленная моего прекрасного сокола! Я рад вас слышать!
– Здравствуйте, Артём. Я хотела попросить вас, вы не могли бы со мной встретиться? Мне очень нужно поговорить с вами.
– О, конечно, конечно! Вы сможете прийти завтра в семь часов вечера в мою гримёрку?
– Да. Только мне бы хотелось, чтобы наш разговор остался между нами.
– Клянусь вам, о Елена!
И вот они сидели в гримёрке Артёма.
– Что привело вас в эту обитель искусства, о прекраснейшая и достойнейшая из всех земных девушек? Впрочем, чему я удивляюсь? Вы как будто созданы для искусства. О-о-о! Я даже удивляюсь, как вы сами не сочиняете, вы, которая знает всю литературу от а до я!
– Знаете, Артём, в детстве я пробовала писать. Случилась целая история.
– Расскажите мне её! – воскликнул Артём, всем телом подавшись вперёд, а его глаза загорелись заинтригованностью и величайшим любопытством.
– У меня была кукла, к её платью была пришита сумочка, а из сумочки так смешно вылезала голова котёнка. Это была моя любимая кукла, в основном из-за котёнка. Я носила её с собой везде, на улицу, в сад – повсюду. Но однажды сумочка оторвалась и где-то потерялась. Я только дома заметила. Я долго искала её в местах, где была в последний раз, но не нашла. И тогда я посмотрела на куклу, оставшуюся без котёнка, и мне показалось, что её лицо стало таким грустным. И я стала её утешать, старалась помочь ей. Я начала вести что-то вроде психологического дневника, хотя тогда я не знала таких слов, конечно. Я каждый день записывала, как меняется настроение моей Саши (так звали куклу). Но вскоре родители нашли тетрадку, прочитали и долго обсуждали между собой, что записи в дневнике совсем не похожи на записи маленького ребёнка. Не думайте, Артём, я была нормальным ребёнком, я играла в детские игры, я не была как взрослые. Но мне ужасно хотелось помочь Саше, вот поэтому, наверное, мои записи и получались такими серьёзными. А с тех пор, как их нашли и прочитали, я перестала писать. Я уже писала только сочинения в школе, получала всегда за них пятёрки, а одноклассники просили меня написать и для них. Учительница всегда ругала меня за то, что я им помогаю. Я даже писала специально с ошибками для одноклассников, чтобы она не догадалась, но она всё равно догадывалась. Однажды даже поставила им всем пятёрки, а мне двойку, и выгнала меня из класса. Но это была очень хорошая учительница, Артём. Она просто хотела, чтобы все ученики писали сами. Но я-то видела, что у них лучше получалась алгебра, геометрия. Вообще это был класс с математическим уклоном, меня туда записали родители, но дядя уговорил их, чтобы они попросили меня перевести в гуманитарный класс.
– О-о-о! У вас был прекрасный дядя! – воскликнул Артём. – Вы и на дне рождения Вики про него говорили!
– Да, у меня был замечательный дядя, – улыбнулась Лена. – Он уже умер, он был не очень здоров... Но я никогда не забуду всего того, что он мне дал. Он очень повлиял на мою жизнь. Я каждый год езжу на его могилу.
– О-о-о! Какое счастье, что у вас был такой дядя! – воскликнул Артём, ударяя себя кулаком в грудь. – И как жаль, что ваши родители стали обсуждать ваши записи! О-о-о!
– У меня хорошие родители, просто так иногда бывает, к сожалению... Вы читали «Идиота»?
– Да! – соврал Артём, который из Достоевского читал только «Преступление и наказание» ради сцены убийства старушек, которая будоражила его воображение.
– Помните, когда князь Мышкин рассказывал сёстрам Епанчиным про швейцарскую девушку Мари, он рассказал, что однажды она запела, а все стали её обсуждать. И с тех пор она больше никогда не пела.
Артём трагически закрыл лицо руками и издал страдальческий стон.
– О-о-о! Мы обязательно поставим в театре «Идиота», я возьму вашего возлюбленного на главную роль!
Лена улыбнулась.
– Но вы хотели мне ещё что-то сказать, о Лена? – вдруг спохватился Артём.
– Да, я хотела поговорить насчёт Люды. Вы же знаете, она раньше... ну в общем... – девушка замялась.
– Жила по жёлтому билету, скажем так! – помог Артём гостье. – О-о-о! Вы так чисты, что даже боитесь произнести слово «проститутка»!
– Ну хорошо, Артём, вы сказали за меня. Время жёлтых билетов уже давно прошло, но проституция, похоже, никогда не исчезнет, к сожалению.
– О-о-о! Вы ошибаетесь, о прекрасная лебёдка! Когда наступит новая жизнь, когда наступит время светлого рая, не будет больше ни убийств, ни проституции, ни грабежа, ни каких либо других человеческих страданий! О-о-о! И зачем я раньше был атеистом?
– Вот про веру я и хотела с вами поговорить, Артём. Вы как будто читаете мои мысли. Мне кажется, что Люде надо сходить в церковь, но я боюсь показаться ей навязчивой. Вопросы религии никогда нельзя навязывать, это вызывает только отторжение. Дядя никогда мне ничего не навязывал, но именно благодаря ему я стала верующей. Мои родители были атеистами, но дядя в конце концов и их незаметно заставил поверить в Бога. Я крестилась в двенадцать лет. Может быть, у вас получится как-то сделать так, чтобы Люда сама захотела пойти в храм? Может быть, вы поговорите с ней?
– С превеликой радостью, о возлюбленная будущего князя Мышкина!
Лена вновь улыбнулась.
– Только вы поосторожнее с ней, Артём, хорошо? У неё почти каждый день истерики случаются. И, пожалуйста, не говорите ей, что знаете, кем она была.
– Разумеется! – воскликнул Шашкин. – Можете во всём на меня положиться, о великодушная сударыня!
11
Лена предложила Людке сходить вместе в театр, и Людка поначалу долго сопротивлялась. Лене с огромным трудом удалось уговорить несчастную и подавленную подругу, которой ничего не хотелось, которая каждый день машинально мела и мыла полы в опустевших школьных коридорах. Они сходили, и Людка осталась в полном восторге. Как бы невзначай Лена провела её в гримёрку к Артёму, представив его как режиссёра спектакля и близкого друга Влада. Как бы невзначай Шашкин начал беседовать с Людкой, как бы невзначай перевёл разговор на религиозные темы и принялся в красках расписывать Людке всю красоту жизни древних монахов, пустынников, столпников и многих других. С пылающим огнём в глазах Артём рассказывал новой знакомой о том, какие чудеса творила вера, как некоторые святые при жизни начинали сиять подобно солнцу, какие чудные откровения им приходили во сне и наяву. Людка слушала затаив дыхание, и когда она только-только почувствовала огромное желание слушать дальше, едва она ощутила себя маленькой речкой, впадающей в море (морем были монологи Шашкина), как актёр внезапно замолк и сказал:
– Но нам пора прощаться, о ясноокая ласточка!
– Как? Уже? – спросила Людка, как будто опомнившись ото сна.
– Увы! Увы! Время летит быстрее, чем мы успеваем поспеть за ним... Но я вижу по вашим глазам, о Людмила, что вам жаль проститься со мной, вы хотели бы дальше говорить о том, как величественно и чудотворно православие! Что ж, приходите, когда вам вздумается. Возьмите визитку, здесь мой телефон.
Людка взяла позолоченную визитку, на которой изящными буквами со множеством вензелей красовалась надпись «Артём Шашкин». Нечего говорить, он словно обволок Людку своим актёрским магнетизмом, неподражаемыми манерами, таинственными глазами, в которых эмоции ежеминутно сменяли одна другую, переходя от глубокой скорби до сумасшедшей радости. Людка стала ходить к Шашкину, и все их беседы были о религии. Через неделю Людка уже была твёрдо убеждена, что ей необходимо сходить на исповедь и причаститься. Когда она сказала об этом Лене, Лена заходила пойти вместе с ней и с Шашкиным.
– Не бойся, не бойся, о ясноокая ласточка! – шептал Артём Людке, ставя свечи у всех икон. – Я знаю, как страшна первая исповедь, но ты снимешь за один раз всю тяжесть своих грехов!
Надо сказать, что Людка уже сама рассказала Артёму о своей жизни, о том, как была проституткой, как потом жила у разных мужчин и у Рябчикова и в конце концов забеременела от него и сделала аборт.
– Не знаю, отпустит ли он мне грехи... – срывающимся голосом прошептала в ответ Людка.
Лена стояла рядом с ними, но не вмешивалась в их разговор. Она чувствовала, как Артём и Людка хорошо поладили, как будто найдя друг в друге родственные души, и боялась разрушить наладившуюся между ними нить. Лена чувствовала волнение Людки и волновалась за неё, но в то же время радовалась, видя свою подругу в храме, а ведь раньше Людку можно было представить где угодно, только не в святом месте.
– Я пойду после тебя и после Лены, – шепнула Людка Артёму.
– Как тебе будет угодно, о ясноокая ласточка! Но только не бойся ничего! Ведь это тот самый праведный батюшка, который снял с Влада , с моего прекрасного сокола, проклятие.
Шашкин исповедался. Людка и Лена видели, как он ударял себя кулаком в грудь и воздевал руки к куполу, разговаривая со стареньким седовласым священником. Потом пошла Лена. Она что-то тихо говорила батюшке, как будто боясь, что другие услышат. Людка невольно подумала, что Лена рассказывает ему о своей связи с Сергеем Борисовичем, ведь Людка до сих пор не знала о том, что Лена приходилась Сергею Борисовичу только лишь приёмной матерью и никогда не имела с ним близости. Артём как будто прочитал мысли Людки и шепнул:
– У нашей прекрасной лебёдки не так уж много грехов, но, как и все праведники, она видит в себе грехи!
Наконец дошла очередь до Людки, она вдохнула побольше воздуха и подошла к священнику. Лена и Артём смотрели на них, и по мере того, как Людка шептала что-то, у батюшки менялось лицо, оно становилось очень грустным. Священник качал головой. И вдруг произошло страшное: Людка в одну секунду потеряла всё самообладание, грохнулась в ноги к священнику, стала рыдать и биться в конвульсиях. Артём издал негромкий стон, Лена почувствовала, как у неё замерло сердце, а Людка всё билась и билась. Батюшка склонился к ней, гладил по голове и быстро-быстро читал над ней разные молитвы. Потом он оглядел ласковым взглядом прихожан и сказал:
– Подождите, друзья. Если одна овца заблудилась, все ждут, пока она не отыщется...
Эти слова были произнесены с необыкновенной деликатностью. Очень долго Людка не смогла успокоиться, а когда наконец успокоилась, священник накрыл её епитрахилью и отпустил грехи. Артём, Лена и Людка причастились и после окончания службы вышли из храма.
– Как ты себя чувствуешь, о ясноокая ласточка? – спросил Шашкин.
– Мне как будто стало легче, и мне кажется, что мой ребёнок меня простит! А какой хороший священник! Он совсем не ругал меня! Совсем! Он даже как будто оправдывал меня! – ответила Людка и вдруг бросилась на шею Артёму, вновь заливаясь слезами. – Артёмчик, спасибо тебе! Спасибо! Спасибо!
– Её благодари! – с непередаваемой интонацией ответил Шашкин и указал на стоявшую в стороне и греющую себе ладони Лену.
– Леночка, заенька моя, птичка моя райская, ангелочек мой, сердечко жемчужное! Что бы со мной без тебя было? – воскликнула Людка, кидаясь к Лене.
С этого дня Людка всё сильнее и сильнее чувствовала в себе религиозность. Она даже по дому стала ходить во всём чёрном и закрытом и с головой, покрытой чёрным платком.
– Что с ней? – спросил Сергей Борисович Лену, когда Людка в который раз удалилась в комнату, чтобы предаться молитвам.
– Она не ожидала, что священник отпустит ей грехи, – ответила Лена, – она чувствует себя самой грешной во всём мире. Вера в Бога и покаяние её спасают. Только вот... – девушка замолчала и вздохнула.
– Что только?
– Её потом может метнуть в обратную сторону. Так часто бывает... – грустно произнесла Лена и снова вздохнула. – Но я постараюсь ей помочь! Она не должна больше жить, как жила раньше.
– Не должна, – согласился Сергей Борисович и вновь принялся за работу.
12
Сергей Борисович всё чаще задумывался об одном «деле», как он сам это называл. И вот он наконец окончательно всё решил и обратился к приёмной матери:
– Лена, я закончил проект. Помнишь, я обещал сводить тебя в шикарный ресторан? Поедем завтра. Надень то чёрное платье, которое я тебе подарил.
– Завтра? Наверное, мне надо как-то подготовиться.
– А как? – улыбнулся Жмуркин.
– Я сама не знаю.
Сергей Борисович достал из кошелька деньги и протянул Лене:
– Можешь завтра после школы зайти в парикмахерскую сделать себе завивку. Только не вздумай стричься, у тебя прекрасные волосы.
На следующий день Сергей Борисович вызвал такси и сказал Лене:
– Сегодня мы будем шиковать! Красивая у тебя завивка. Я боялся, что ты подстрижёшься.
– Нет, Серёжа, мне было бы жаль отрезать волосы. Они очень медленно растут.
– В тёплых странах росли бы быстрее, – ответил Сергей Борисович. – Там витаминов больше. Мы, возможно, уедем с тобой. У меня намечается одно дельце...
Лена удивлённо посмотрела на Сергея Борисовича, и в этот момент зазвонил его телефон. Приехало такси.
– Скажи Люде, что ли, что мы поехали, – произнёс Жмуркин.
– Не стоит, – ответила Лена. – Она сейчас молится.
И вот они вошли в огромный ярко освещённый зал с шикарным интерьером, с люстрой в виде множества свечей.
– Серёжа, мне неловко... Тут такая обстановка...
– Это только начало! – улыбнулся Сергей Борисович, настроенный в этот день крайне благодушно.
Они сели за столик, и официант во фраке и с бабочкой принёс им меню.
– Принесите нам белого вина, фрикадельки из копчёного лосося и итальянские бутерброды на гриле, всего по две порции, – распорядился Жмуркин. – Это для начала. Лена, ты ведь не обижаешься, что я заказал за тебя? – спросил Сергей Борисович, когда официант удалился. – Но это такие блюда, которые ты в жизни не пробовала. Это объедение.
– Конечно, не обижаюсь, Серёжа, но я не очень понимаю, что всё это значит... Это всё так неожиданно...
– Давай сначала выпьем вина, потом я тебе скажу.
Пришёл официант и принёс ведёрко со льдом, в котором стояла бутылка вина. Он разлил его по бокалам, а потом принёс фрикадельки и бутерброды.
– Тебе нравится здесь? – спросил Жмуркин.
– Здесь красиво, но мне хочется куда-то спрятаться. Тут столько народу, всё на виду... Мне всё время кажется, что на меня кто-то смотрит.
– Ну ещё бы на тебя не смотреть! Ты очаровательна, у тебя такая красивая причёска, шикарное платье. Привыкай, Леночка, скоро мы с тобой зашикуем!
– Я ничего не понимаю, Серёжа...
И тут Жмуркин достал из своего портфеля маленькую бархатную коробочку и протянул её Лене. Лена открыла её, увидела обручальное кольцо и растерянно посмотрела на Жмуркина.
– Нет, тебе не показалось, – улыбнулся он. – Это обручальное кольцо. Примерь-ка его. Хочу снова убедиться, что у меня отличный глазомер.
Лена осторожно надела кольцо на безымянный палец и подумала о Владе. А Сергей Борисович продолжал:
– Ну вот, что и требовалось доказать. Кольцо в самый раз. Леночка, я предлагаю тебе выйти за меня замуж. Теперь ты поняла, зачем я пригласил тебя сюда?
– Но Серёжа... Ведь ты никогда не любил меня!
– С чего ты это решила?
– Но ведь ты сам сказал мне ещё тогда, когда я написала тебе письмо. С тех пор прошло столько времени, я так привыкла быть твоей приёмной матерью. Мне трудно что-то менять.
– Вот именно: столько времени прошло! – подтвердил Жмуркин. – Я должен был убедиться, что ты – именно та, кого я хотел бы видеть своей спутницей жизни. Я всегда тебя любил. Но я всегда был слишком занят. Если бы я тогда ответил на твои чувства, это было бы похоже на прыжок в омут с головой. Я не мог так сразу, ты же меня знаешь. Ты тогда была лишь юной студенткой. Теперь мы друг друга знаем вдоль и поперёк. Теперь я смело могу сказать, что ты способна пойти в огонь и воду за другом. Я тоже пойду за тобой в огонь и воду. Никогда раньше я не чувствовал, насколько ты сильно мне нужна.
– Серёжа, но ты сейчас говоришь лишь рассудочные вещи. Ты говоришь, что со мной надёжно, что я гожусь на роль спутницы жизни. Но я не пойму, какие у тебя ко мне чувства? Именно чувства, не рассудочные мысли.
– Ты хочешь чувств? Хорошо. Я скажу тебе всё. Я начал с рассудочных слов, потому что мне трудно говорить о чувствах, я слишком реалистичный человек. Но давай поговорим о чувствах. Я люблю тебя, это правда. Мне очень важно чувствовать и знать, что ты рядом. Когда я работаю, мне становится тепло, потому что ты за стенкой. Между мной и тобой за эти годы образовалась прочная нить. Я хочу сделать её ещё прочней. Когда я смотрю на тебя, я бываю очень тронут твоей красотой, твоей добротой. Мне хочется всю жизнь оберегать тебя, быть твоим другом. Конечно, я часто занят, но это не помешает мне быть твоим другом, Лена, поверь мне. Со мной ты будешь чувствовать себя как за каменной стеной.
Подошёл официант и вновь наполнил их бокалы.
– Но если для тебя моё предложение слишком неожиданно, я не тороплю тебя с ответом. Признаться, я не ждал от тебя такой реакции, я рассчитывал на твоё согласие, но если тебе нужно время, чтобы подумать, – сколько угодно! А я буду ждать.
– Спасибо, Серёжа. Мне действительно надо подумать.
Они посидели ещё в ресторане, Сергей Борисович заказал две порции французского мороженого и кофе, а потом вызвал такси, и они уехали домой. Было одиннадцать вечера. Людка, очень уставшая за этот день, уже спала, а Лена села в кресло и грустно посмотрела на неё. Вдруг у Лены зазвонил телефон.
– Алло, Влад! – она побежала на кухню, чтобы не разбудить Людку. – Я сама хотела тебе позвонить, но не решалась так поздно. Мне надо тебе кое-что сказать. Я не хочу, чтобы между нами были тайны. Сергей Борисович сделал мне предложение.
– Что?!! – воскликнул Влад и бросил трубку.
«Обиделся...» – подумала Лена и заплакала.
Но через полчаса раздался звонок в дверь, и она бросилась открывать. На пороге стоял Влад, запыхавшийся, раскрасневшийся от бега и от мороза. В прихожей было темно (Жмуркин рано гасил свет в прихожей в целях экономии), но Лена видела, как блестели глаза Влада.
– Лена! – воскликнул он. – Я никому тебя не отдам, так и знай! Никому! Ты что, согласилась выйти за него?
– Нет, нет!
– Лена, я сделаю тебя самой счастливой на свете! Я не могу жить без тебя! Да я для тебя... да я театр брошу, если только намекнёшь! Я пойду блины печь!
– Владик, тише! – прошептала Лена, услышав, как открылась дверь комнаты Жмуркина.
– Лена, кто к нам пришёл?
– Это я! – воскликнул Влад.
– Лисёнков? – удивился Сергей Борисович.
– Мне надо было передать дневник Гены!
– Ну вы не задерживайтесь, всё-таки уже поздно, – сказал Жмуркин и снова вернулся в свою комнату.
– Лена! – уже шёпотом, но всё так же разгорячённо заговорил Влад. – Я не знаю, что со мной будет, если ты выйдешь за другого! Мы должны быть вместе!
– Я знаю, – шепнула Лена в ответ, глядя на молодого человека нежным и любящим взглядом. – От судьбы не уйдёшь. Сергей Борисович сделал мне предложение именно сейчас, потому что ты – моя судьба. Ведь раньше я бы не раздумывая вышла за него замуж. А теперь всё по-другому. Теперь у меня есть ты, и я буду только с тобой.
– Правда? – чуть не плача, спросил Влад.
– Ты ещё сомневаешься? – улыбнулась Лена.
– Лисёнков, вам пора! – раздался голос из комнаты Сергея Борисовича.
13
Когда Влад ушёл, Лена вернулась в комнату и вдруг услышала из темноты голос Людки:
– Лен, расскажи мне про взаимную любовь.
Лена вздрогнула.
– Я никогда её не испытывала и не испытаю уже, – прибавила Людка.
– Люда, всякое бывает. Ты ещё можешь встретить любовь.
– Лен, ну что ты такое говоришь? Моя жизнь сломана окончательно. Она была сломана уже с того раза, когда я в первый раз продалась. С того момента уже невозможно было ничего исправить.
– Люда, а как же твои беседы с Артёмом? Разве он не рассказывает тебе о святых, которые смогли с Божьей помощью изменить свою жизнь? А ведь у многих из них тоже была исковерканная жизнь.
– Но я не святая, – мрачно ответила Людка.
– Ну и что? Люда, Бог всех любит, вот абсолютно всех! А ты даже не представляешь, какая ты хорошая!
– Нет, Лена. Бог забыл меня.
– Не говори так!
– Мне нужен знак, чтобы знать, что я не забыта.
– Люда, не жди специально никакого знака, просто верь.
– Колокол! – вдруг пронзительно закричала Людка и вскочила на кровати.
– Что? Какой колокол? – испуганно спросила Лена.
– Я слышу колокол в своей голове! – и Людка стала с безумным видом раскачиваться взад и вперёд.
«Она сходит с ума...» – подумала Лена.
Людка упала на кровать и разрыдалась.
– Мне всё показалось! Не было никакого колокола!
Лена принялась утешать Людку, и они не спали полночи. Не выспавшись, они пошли в школу. После уроков Лена стала звать Людку домой, но Людка сказала, что хочет ещё немного побыть в школе. Лене не хотелось оставлять подругу одну, но ей ничего не оставалось, как уйти одной. И вдруг у школьных ворот она увидела Рябчикова. У него изо рта густо валил пар, как из пасти огромного пса. Снег присыпал его воротник.
«Что он здесь делает? – подумала Лена. – Влад ведь давно уже забрал Гену».
– Ты кто? – рявкнул Рябчиков, когда Лена проходила мимо него. Она старалась пройти как можно быстрее и незаметнее, но это было невозможно, так как Рябчиков стоял у самых ворот, а другие ворота были заперты.
– Я учительница вашего Гены и других ребят, – отшатнувшись от испуга, ответила Лена.
– Значит, ты знаешь! Ты всё знаешь! – зарычал Рябчиков и схватил девушку за грудки. – Где мой маленький Вячеслав? Куда ты его спрятала?
– Рябчиков, что вы делаете? Отпустите меня!
– Не отпущу, пока не отдашь моего сына, моего маленького Вячеслава!
– Я не знаю никакого маленького Вячеслава, честное слово!
– Не знаешь, говоришь? А это ты знаешь? – и Рябчиков показал ей кулак.
– Рябчиков, перестаньте, прошу вас...
Но Рябчиков ударил Лену кулаком в живот. Вокруг никого не было. Она вскрикнула и упала в снег, а Рябчиков развернулся и пошёл прочь. Лена поднялась и медленно побрела домой. А Рябчиков тем временем вошёл в свою квартиру и, не снимая уличных ботинок и куртки, прошёл в комнату Гены и Влада.
– Где мой сын? Где мой маленький Вячеслав? – завопил Рябчиков, набрасываясь на Влада, который в этот момент лежал на диване и перебирал гитарные струны.
Влад резко поднялся и замахнулся гитарой на Рябчикова.
– Рябчиков, не приближайся! Если ты хоть шаг сделаешь, я ударю тебя гитарой по голове, не пожалею! Предупреждаю тебя!
Тень испуга мелькнула в глазах у Рябчикова, но тут же исчезла. Он резко выхватил у Влада гитару, швырнул её на пол и вцепился в парня. Влад укусил Рябчикова за руку.
– Ах ты паршивец! Ублюдок! – закричал Рябчиков.
В комнату вошла Лида и быстро разняла их.
– Нет, пора с этим заканчивать! – сказала она и пошла куда-то звонить.
Через некоторое время приехала машина и забрала Рябчикова в психиатрическую больницу.
– Не может быть! Рябчиков в дурке! – удивлённо и с некоторым облегчением сказал Влад.
– Ну не справлять же мне Новый год с этим ненормальным! Ты ведь небось к своей побежишь на Новый год, нас с Геной бросишь, – злобно сверкнув глазами, ответила Лида.
– Мама, за что ты её так не любишь?
– За что, за что... Она неискренняя, от таких, как она, вечно подвоха можно ждать.
– Лена неискренняя?! Это Лена-то неискренняя?
– Да что ты пристал вообще? Отстань, мне надо отдохнуть, дай вздохнуть свободно наконец-то после этого Рябчикова. Могу же и я спокойно пожить! То Италия, то Рябчиков... – и Лида ушла на кухню, где стала плакать.
А Влад взял гитару, стал играть и петь вполголоса:
– Я хочу быть с тобой,
Я хочу быть с тобой.
Я так хочу быть с тобой,
Я хочу быть с тобой,
И я буду с тобой.
Потом он отложил гитару и стал звонить Лене.
– Алло, Лена! У меня прекрасная новость! Рябчикова забрали в дурку!
– Владик, как же я рада, что вы больше не будете драться! Если бы ты знал, как я за тебя боялась! Конечно, жаль Рябчикова, но, честно говоря, я очень рада.
– Да мне тоже иногда казалось, что кому-нибудь из нас точно сейчас придёт конец. Я сегодня его чуть гитарой не огрел. Я, наверное, мог бы его убить.
– Нет, Влад, я знаю, что ты не способен убить человека, даже если это Рябчиков.
– Иногда я и сам не знаю, на что я способен, а на что нет...
14
Лена позвонила Артёму и попросила позволения прийти к нему в гримёрку. Артём воскликнул, что его двери открыты для неё днём и ночью, что он в любое время суток готов принять её, чтобы излить друг другу душу, ведь так трудно в жизни, полной горестей и потерь, когда нет рядом того, кто может выслушать, понять и т.д. и т.п. Лена пришла.
– О-о-о! Приветствую вас, о прекраснейшая лебёдка, в моей скромной обители искусства!
– Артём, мне надо многое сказать вам.
– О-о-о! Даже земля не слушает так песню ветров, как я буду слушать вас, о Елена!
– Скажите, зачем вы говорили Владу, что их семью ждёт несчастье? Он ведь места себе не находит, я вижу. Рябчикова забрали в психбольницу, но Владу кажется, что это не то несчастье, о котором вы говорили.
– Он прав! Как он прав, о достойнейшая из девушек! Это только начало несчастий.
– Может быть, не стоило говорить об этом Владу? Ведь всё равно чему быть – того не миновать.
– Но иногда лучше знать заранее, о прекрасная лебёдка! Не зря же мне открылись тайные знания! Не зря же мой взор проникает туда, куда я не был в силах проникнуть раньше!
– Ваш тайный взор иногда подводит вас, вы уж простите, что припоминаю, Артём...
– О-о-о! Это вы простите меня за то, как я тогда посмел усомниться в вас и чуть было не лишил вас и Влада любви, которая светлым облаком снизошла на вас с небесных высот! О-о-о! Но сейчас я не ошибаюсь! Нет-нет, не ошибаюсь!
– Артём, мне и самой кажется, что это не конец несчастий, тем более то, что забрали Рябчикова, очень трудно назвать несчастьем... – задумчиво произнесла Лена.
– Что вы хотите сказать, о благороднейшая душа?
– Я не люблю Рябчикова... – вздохнула Лена.
– О-о-о! Знаю, знаю! Он ударил вас!
Лена вздрогнула.
– Я никому не рассказывала об этом...
– Не забывайте про мой тайный взор! – торжественно воскликнул Артём. – О-о-о! Как страдал я за вас, увидев, как вы упали в снег! – и Артём с выражением непередаваемой скорби закрыл глаза и положил руку на сердце.
– Мне жаль Рябчикова, я понимаю, почему он такой, – сказала Лена, – но ведь я тоже человек. Мне было так неприятно, когда он ударил меня. Он даже не подал мне руку, не помог подняться. Он спокойно ушёл домой, оставив меня в снегу. И когда я думаю о нём, он рисуется мне таким неприятным, таким даже грязным... И мне становится самой от себя неприятно.
– О-о-о! Вы слишком много копаетесь в себе! Вы слишком правдивы, о прекрасная лебёдка! Вы докапываетесь именно до правды! Но иногда нужно поиграть в самообман! Иногда даже полезно уверить себя в том, чего нет на самом деле! Если вам так не нравится в себе самой неприязнь к Рябчикову, просто уверьте себя в обратном, уверьте себя, что вы к нему хорошо относитесь! О-о-о!
– Зачем, Артём? Чтобы я начала любоваться собой? Чтобы я думала, какая я хорошая, раз люблю того, кто меня ударил? Нет, уж лучше пусть всё останется как есть. Буду утешать себя тем, что зла я Рябчикову не желаю.
– О-о-о! Кто же осмелится желать зла Рябчикову? Ведь он несчастный человек! Разнесчастный человек! – Артём запрокинул голову и сжал пальцами свои волосы с выражением адской муки.
– Артём, я ещё хотела посоветоваться с вами.
– О чём, о благоуханнейший цветок, о роза без шипов, о лазурный василёк?
– О Люде. Она каждую ночь стала слышать какой-то колокол в своей голове, встаёт на кровати, качается взад-вперёд. Мне так страшно становится. Я чувствую, что этот колокол не от Бога, тут что-то нечистое. Мне кажется, она сходит с ума.
– О-о-о! Это неудивительно, о Лена! Её связь с Рябчиковым слишком крепка, хоть они и перестали видеться!
– И хорошо, что они не видятся! – подхватила Лена. – Я боялась, что Люда выйдет во двор в тот момент, когда Рябчиков разговаривал со мной у ворот.
– О-о-о! И раз Рябчиков сошёл с ума, ничего удивительного, что сошла с ума и Люда!
– Я думаю, она сходит с ума не только из-за связи с Рябчиковым. Она не может себе простить аборт. Знаете, я только сейчас поняла, насколько важно прощать не только других, но и самого себя. Я теперь вижу, что человек просто разрушается изнутри, если не может себя простить. Как мне помочь ей, Артём? Она стала очень религиозной, но она скорее просто бежит от себя. Вот если бы она искренне поверила в Бога...
Артём широко распахнул глаза и очень громко воскликнул:
– О-о-о!!!
– Что с вами?
– Вы раскрыли мне глаза! Вы сказали мне то, что я сам не разглядел! О-о-о! Позвольте же жалкому червю поблагодарить вас, прекрасную лебёдку! Как вы правы! Как вы правы! Вера Люды фальшива, искусственна! Но вот что я скажу вам, о Елена! Клин клином вышибается! Когда моя чернокрылая голубица учила меня кататься на коньках, вы даже не представляете, сколько раз я падал! И знаете, какой был у нас метод? О-о-о! Я вопреки всем ушибам и ссадинам продолжал ехать, ехать, ехать, пока не начинал скользить более-менее хорошо! Ведь если бы я снял коньки тогда, я бы их больше никогда не надел! О-о-о! Мне ли было отступать перед трудностями?
– Мне кажется, это слишком жёсткий метод... – задумчиво ответила Лена. – Я знаю, что такое бывает. Дядя Есенина учил его плавать, бросая с лодки на середину реки. Но мне этого не понять.
– В самый раз! – воскликнул Артём. – И про Люду я вам вот что скажу, о Лена: раз её вера фальшива, ей нужно пойти в монастырь и побыть там несколько лет послушницей!
– Я знала, что вы это предложите, – грустно улыбнулась Лена, – но я уже не уверена, что ей это поможет.
– О-о-о! Вам ли терять надежду, вам ли? Ведь в вас столько веры в светлое будущее, в исцеление недугов! О-о-о!
– Боюсь, во мне недостаточно этой веры. Мне кажется, что Рябчиков безнадёжен. Я не думаю, что он вылечится. Но Люде мне бы так хотелось помочь! Хорошо, я попробую поговорить с ней про монастырь и посмотрю, что она скажет, как посмотрит, какое у неё будет лицо. Спасибо вам, что приняли меня, Артём. Простите, если помешала.
– О-о-о! Вы никогда не мешаете мне, о прекраснейшая возлюбленная моего сокола! Я люблю беседовать с людьми, особенно с такими интересными, как вы и ваш возлюбленный! Вы – прекрасно подобранная чета! Вы идеально созданы друг для друга! О-о-о!
– Спасибо, Артём! – улыбнулась Лена благодарной улыбкой.
15
Лена долго не решалась сказать Людке про монастырь, но Артём подгонял её. И тогда Лена всё-таки собралась с духом и предложила подруге побыть немного послушницей, хоть пару недель (Лена, в отличие от Шашкина, не стала предлагать несколько лет). Людка посмотрела дикими глазами, расхохоталась, ничего не сказала и стала быстро одеваться.
– Куда ты, Люда? – в тревоге и тоске спросила Лена.
– Да какая из меня монахиня, Лен? Ну кого ты смешишь?
– Ну хочешь, забудем про монастырь, Люда! Я сказала глупость! Не надо тебе в монастырь идти!
Но Людка уже хлопнула дверью и помчалась в театр к Артёму. Прибежав, она тут же столкнулась в дверях с Владом, который шёл с репетиции. Людка тут же забыла о Шашкине.
– Владик, привет, солнце моё!
– Привет, Людка! Ты к Артёму?
– Думала зайти к нему, поболтать, но увидела тебя и передумала. Я с тобой лучше поболтаю, – и Людка пошла с Владом обратно к метро. – Как ты поживаешь?
– Ничего. А ты как?
– Да, я вижу, что ничего! Весь такой радостный, раскраснелся от мороза! Эх, Влад, ты совсем кровь с молоком! Красавчик такой! Не то что я!
– Да ладно тебе прибедняться! – рассмеялся Влад.
– Эх, Владик, ты ведь мне совсем как братишка! А у меня никогда братишки не было... Знаешь, я вот вспоминаю, как мы здорово жили тогда вместе. Правда, Рябчиков был под боком, вот это не здорово. Я слышала, его в дурку сплавили?
– Да, мама его сплавила и хорошо сделала, – кивнул Влад. – Я уже замучился с ним. За Гену очень страшно было, да и за себя. Я уже кусаться с ним начал, что было бы дальше? Я бы его убил, наверное, и в тюрьму сел.
– Ну и что, что сел бы? Лена бы тебя не бросила.
– Я знаю, но неужели я бы обрёк её на такую жизнь? Ведь я хочу жениться на ней и всегда быть вместе, под одной крышей! Каждый день видеть её! Да и самому что хорошего в тюрьму садиться? Да даже не в тюрьме дело. Как-то не хочется всё-таки убивать кого-то, даже Рябчикова. Потом ведь не сможешь быть таким, как прежде...
– А как сейчас Гена поживает? – вдруг спросила Людка.
– Уже лучше. Он немного ожил. А раньше как будто и шаг боялся сделать. Я теперь только и понял, как сильно он боялся Рябчикова. Он теперь так звонко смеётся, так заразительно! Я слышу его смех и сам смеюсь.
– Ой, Владик, какой же ты счастливый! Мне так хочется такого братишку, как ты, иметь.
– Ну считай, что я твой братишка, – улыбнулся Влад.
– Честно-честно? А ты примешь такую сестру, как я?
– Ну конечно, Людка! Ты ещё спрашиваешь! Чем ты не сестра?
– Мы ведь с тобой на Диккенсе тогда подружились, помнишь, Владик? Мистер Квилп!
И они оба рассмеялись.
– Владик, а Владик! А мама у тебя теперь в комнате спит или всё так же на кухне?
– На кухне.
– Владик, а Владик! А можно я зайду к вам сегодня?
– Ну заходи, если хочешь! Только не знаю, будет ли мама тебе рада...
– Ну конечно, будет! Она же у тебя хорошая... А как она поживает, кстати?
– Тоже стала бодрее, как и Гена. Она до этого два раза в неделю работала, специально так попросилась, чтобы как можно чаще дома быть, от Рябчикова же чего угодно можно было ожидать, а теперь снова каждый день ходит на работу. Приходит домой, фильмы смотрит.
– Я пойду к вам! – твёрдо решила Людка.
Когда они зашли в квартиру, Влад прошёл на кухню и сказал:
– Мама, к нам тут гости пришли.
– Какие ещё гости?
– Людка.
– Людка?!! – Орехова поперхнулась и вышла в прихожую, где виновато улыбалось знакомое ей лицо.
– Привет, подруга! – сказала Людка.
– Явилась не запылилась! – ответила Лида. – Что тебе надо?
– Лидочка, миленькая, солнышко, можно я у вас поживу? Я буду у вас комнату снимать, платить буду. Я теперь уборщицей работаю, буду всю зарплату отдавать.
– С дуба рухнула, что ли?
– Ну Лидочка, ну я тебя очень прошу! Я буду вам готовить, убираться.
– Да, мама, она будет готовить, убираться! – улыбнулся Влад.
– Молчи, разбойник! – хихикнула Людка. – Я тебе покажу, как смеяться над бедной девушкой!
– Что ты там наготовишь твоими погаными руками? – нервно спросила Лида.
– Ах так! Погаными руками, говоришь? А что же ты хотела, чтобы я этими самыми погаными руками... – и Людка покосилась на Влада, который внимательно слушал весь этот диалог, а потом вновь многозначительно посмотрела на Орехову.
– Молчать!!! – закричала Лида. – Иди в свою комнату, всё равно я больше не буду там жить после того, как ты с Рябчиковым кувыркалась на моей кровати. Договорились, будешь готовить, убираться, стирать.
– Ты просто золотко! – Людка чмокнула Лиду и ушла в комнату победной походкой, а Лида брезгливо вытерла щёку.
Наступила ночь. Лена беспокойно ходила по своей комнате взад и вперёд. Сергей Борисович у себя доделывал работу. Когда он доделал, он подошёл к комнате Лены и спросил вполголоса:
– Лена, ты ещё не спишь?
– Нет, Серёжа, заходи!
Сергей Борисович зашёл и сел в кресло, а Лена продолжала ходить из угла в угол.
– Серёжа, у меня душа не на месте. Люды до сих пор нет.
– Ну ты же её знаешь. Загулялась где-нибудь. Не переживай, Ленок, она вернётся.
– Нет, в том-то и дело, что в последнее время она была уже совсем другая. Она рано приходила домой, много молилась... А сейчас... Зачем я ей сказала про монастырь? Это я виновата! Это было так неуместно, так неосторожно... Я этим словом всё разрушила. Хотя я и так предполагала, что Люда станет снова такой же, как раньше, но лучше бы это произошло позже.
– Знаешь, Лена, если ты и сама уверена, что Люда стала бы такой же, как раньше, зачем ты тогда с ней так возишься? Тебе завтра рано вставать, а ты как будто и не собираешься спать.
– Да какой сон, Серёжа? Зачем я вожусь? А зачем родители возятся со своими детьми, даже если дети совершенно пали? Зачем братья переживают за сестёр, даже если сёстры безнадёжны?
– Может, тебе удочерить Люду? – рассмеялся Сергей Борисович. – Хорошая у меня сестрёнка будет, нечего сказать!
– Ты ничего не понимаешь, Серёжа... Ты смеёшься, а у меня сердце разрывается... Ты думаешь, это ерунда, одним человеком меньше, одним больше, а если с ней что-то случится, это... это как будто звезда на небе погаснет! Конечно, какая разница, одной звездой меньше, одной больше... Ой, прости, Серёжа, я не хочу тебя упрекать, у меня просто мысли путаются...
– Ну успокойся, успокойся, любимая... – сказал Сергей Борисович, подошёл к Лене и хотел её обнять, но она быстро взяла телефон и стала звонить Шашкину.
– Алло, Артём! Это Лена. Я хотела спросить вас, вы не могли бы мне сказать, где Люда? В комнате Рябчикова? А что она там делает? Как живёт? Зачем она ушла от нас? Я так и думала, что из-за монастыря...
16
– Лена, ложись-ка ты спать! – мягко, но настойчиво произнёс Сергей Борисович. – Тебе рано вставать утром.
– Я знаю, Серёжа...
На утро Жмуркин стал ходить по прихожей и звонить в колокольчик, подаренный ему небезызвестным Леовитовым.
– Подъём! Подём! – твердил Сергей Борисович, прислушиваясь к малейшему звуку, но не услышал из комнаты Лены ни единого шороха.
Тогда он вошёл в комнату и увидел Лену, которая спала, забравшись с ногами в кресло.
– Лена! Да что же это такое?
Девушка с трудом открыла глаза.
– Серёжа... уже утро?
– Да, и тебе пора на работу, к твоему сведению. Ты что же, совсем не ложилась?
– Мне не спалось, я всё ходила, а потом села в кресло и сама не заметила, как заснула.
– И всё из-за этой Люды! – покачал головой Сергей Борисович.
– Серёжа, дай колокольчик посмотреть!
– Да что у меня за мать? – вздохнул Жмуркин, протягивая колокольчик Лене. – Ей на работу пора собираться, а она колокольчики разглядывает.
– Да, верно! – Лена быстро поднялась и стала собираться.
– Какая ты бледная...
В школе после уроков Лена подошла к Людке и осторожно сказала:
– Люда, может, вернёшься к нам? Разве тебе было у нас плохо?
Людка грустно улыбнулась, опёршись о швабру, и ответила:
– Нет уж, Лена. Спасибо тебе за гостеприимство, за хлеб-соль, я всё это оценила, поверь мне. Но я должна вернуться туда, откуда вышла. Мы не можем с тобой дружить, ты слишком хорошая для меня. Я к Лидке примазалась опять. Я её слегка пошантажировала. Она ведь хотела, чтобы я Влада твоего соблазнила. Да не смотри ты так испуганно! Я попыталась его соблазнить, но я тогда ещё тебя не знала. Когда я узнала тебя, я ей так и сказала, что и пальцем его не трону. Она мне пощёчину ещё влепила. А сейчас я ей пригрозила, что если она меня не пустит, я расскажу всё Владу, ну она хвостик и поджала. Видишь, какая я нехорошая. Так что разные у нас с тобой дорожки. Будь счастлива, Лена, люби Влада, а я уж как-нибудь сама... Я ведь на что угодно способна, только не на подлость. А если бы я соблазнила Влада, я бы сделала подлость. Да он и не поддался бы! Он тебя одну видит во сне и наяву.
– Люда, я знаю, что ты хорошая! Ты всё пытаешься меня разозлить, но я совсем не злюсь на тебя. Ты же сама сказала, что ещё не знала меня тогда. За что же мне злиться? Давай не будем ссориться.
– Да мы и не ссоримся. Только я хочу, чтобы ты знала, что я на что угодно способна. А я вижу, что ты этого не знаешь.
– Как же мне узнать это?
– А вот как! – Людка наклонилась над ведром с водой, вынула из него тряпку и бросила на пол, потом медленно подняла ведро и окатила себя водой с головы до ног.
– Люда!..
Людка стояла не шелохнувшись, вся мокрая. Она напряглась от холода и боялась сделать шаг, потому что ей казалось, что станет ещё холоднее. Но в конце концов она всё-таки пошла прочь, обернувшись и сказав на прощание:
– Теперь ты убедилась, что я на что угодно способна!
– Люда, куда же ты так пойдёшь? Тебе надо переодеться!
Но Людка надела пальто и вышла на улицу.
– Она же простудится... – грустно прошептала Лена.
В этот момент из кабинета вышла Маргарита Иннокентьевна, школьный врач.
– Лена, ну как же так, что же ты так неосторожно? – спросила она, глядя на огромную лужу воды, растёкшуюся по всему коридору. – А, хотя что я на тебя? Это Людка расставила ведро на самой середине, как всегда. Ой, Лена, а что ты такая бледная?
– Я не знаю...
– А ты случайно не беременна?
Лена удивлённо посмотрела на Маргариту Иннокентьевну.
– Да вы что? Я же не замужем.
– Ну мало ли... Всякое бывает. Я ведь без мужа мою Дашку родила. А к тебе всё парнишка какой-то ходит, я видела, как вы вместе уходите...
– Влад хороший, он никогда бы себе не позволил... – начала было Лена, но почувствовала, что её слова звучат наивно и по-детски, и грустно прибавила: – А зачем вы интересуетесь этим, Маргарита Иннокентьевна? Интересовались бы лучше вашей Дашей, а не за другими подсматривали.
Маргарита Иннокентьевна недовольно поджала губы. Её шестнадцатилетняя Даша связалась с каким-то сомнительным мужчиной гораздо старше себя и даже собралась переехать к нему, поэтому мать предпочитала не вникать в её дела, чтобы лишний раз не переживать.
А Людка тем временем вернулась домой, сняла пальто и вся мокрая вошла в комнату Влада и Гены. Влад был на репетиции, Лида на работе, а Гена сидел за столом и делал уроки.
– Привет, Геночка! – сказала Людка, подсаживаясь к мальчику.
– Привет, Люда! А почему ты мокрая?
– От слёз, Геночка, от слёз!
Гена посмотрел на Люду, и она расхохоталась.
– Я ведь, Геночка, убийца! Я человека убила.
– Как? И тебя будут судить, в тюрьму посадят?
– Хуже, Геночка, хуже! В аду я сгорю. А она ещё говорит: в монастырь!.. Ты, Геночка, когда вырастешь, когда женишься (а ты обязательно женишься!), никогда не заставляй свою жену убивать деток. Хорошо?
– А зачем убивать деток? – удивлённо спросил Гена. – Я буду их любить, я им подарю большой аквариум.
Людка в слезах выскочила из комнаты, упала на пол и стала биться в конвульсиях.
Когда вернулась Лида, Людка побежала к ней на кухню, села рядом и уткнулась в её плечо.
– Ты чего? – спросила Лида.
– Ой, Лидочка, ты ведь мне как мама родная!
– С дубу рухнула, что ли? Не было у меня никогда дочери, и не надо! Тем более такой, как ты!
– Ну Лидочка! У меня мама была хорошая, только отчим её зомбировал, она во всём его слушалась. Ну пожалей меня, Лидочка!
– Да иди ты! – отмахнулась Орехова.
Людка встала, медленно подошла к двери, чтобы уйти, но перед уходом обернулась и сказала:
– Ты, Лидочка, купи обязательно Геночке большой аквариум. Смотри, самый большой купи! Геночка у тебя хороший, как будто не в мать и не в отца, а в проезжего молодца!
Лида замахнулась, но Людка с хохотом убежала в комнату и, оказавшись одна, бросилась на кровать, заливаясь горькими слезами.
Лида схватила чашку, швырнула её на пол и разбила. Но когда наступил Новый год, она в самом деле подарила Гене большой аквариум и сказала:
– Ты, Генка, Олесю приглашай, пусть приходит на рыбок посмотреть!
Часть четвёртая
1
Незаметно наступил май. Из психиатрической больницы позвонили врачи и сказали, что Рябчикова можно забрать, у него был не такой уж тяжёлый случай, и он сумел вполне реабилитироваться. Лида нервно сжала кулаки. Она старалась не думать о выписке Рябчикова, как многие люди не думают о собственной смерти, представляя её очень отдалённой или вообще тем, что случается с другими, хотя прекрасно понимают, что смерть беспристрастно забирает всех. Может быть, Лида в глубине души надеялась, что Рябчиков останется в больнице навсегда и она будет избавлена от всех неприятностей, какие влекло за собой его нахождение рядом. После долгих лет в Италии у Лиды появилась привычка тешить себя несбыточными иллюзиями. Она прекрасно понимала, что Рябчиков рано или поздно вернётся, но предпочитала просто не думать об этом. Но час настал, и за день до возвращения мужа Лида с мрачной иронией сказала Людке:
– Уходи. Ты теперь тут совершенно неуместна.
Людка даже не стала спорить, только сделала очень несчастное лицо и ответила:
– Ну что ж. Пойду на улицу. Владик, проводи меня!
Она собрала вещи и вышла из квартиры с молодым человеком.
– Что мне делать, Владик? Куда идти?
– Я даже не знаю... Может, тебе пойти в хостел?
– Какой хостел? Откуда мне взять денег?
– Я бы тебе одолжил, но вчера я потратил всё, мне самому остаётся только ближайшей зарплаты ждать, а она через месяц только. Ну я мог бы у Артёма занять, но как я потом отдавать буду? Не люблю я эти долги, Люд, потом из них так трудно выпутываться.
– Ты говоришь, как какой-то старинный картёжник, – усмехнулась Людка.
– Да нет... Просто у меня всё время куда-то деваются деньги. Вроде не покупаю ничего особенного, а они у меня в руках как будто тают.
– Прямо там не покупаешь! – горько рассмеялась Людка. – А цветы, мороженое для Лены? А книжки? А кубики Рубика? Думаешь, я не видела, как ты на той неделе принёс кубик Рубика, всё пытался собрать, а потом швырнул на пол? Разозлился, что мозгов не хватает собрать! Эх ты, чудо-юдо! Ты, Владик, умный парень, просто ты не Рубик. Один Рубик и соберёт свой ужасный кубик!
– Я ведь ещё один купил, – с немного виноватой улыбкой произнёс Влад и достал из кармана очередной кубик Рубика. – Может, на этот раз получится?
– Не надейся! – с бесконечным трагизмом ответила Людка. – Ты Сергею Борисовичу дай, он мигом соберёт. Но куда же мне идти, Влад? Знаешь, я бы пошла к Лене обратно, но за последнее время мы с ней как-то отдалились, только в школе перекидываемся парой слов – и всё. Владик, а Владик! Ты не можешь позвонить ей, попросить, чтобы она приняла меня?
– Я не знаю... Там же ещё Сергей Борисович.
– Но он же взял меня в тот раз!
– Лене пришлось его уговаривать, я не хочу ей доставлять ещё трудностей.
– Ну Владик, ну пожалуйста! Помнишь, я спросила, можно ли мне быть твоей сестрой? А ты согласился! Брат должен помогать сестре, если ей самой слишком трудно что-то сделать! Представь, как трудно Лене уговаривать Сергея Борисовича, и представь, как трудно мне без дома, на улице! Да я же снова пойду в проститутки! Неужели ты этого хочешь? Или в реку брошусь с моста! Влад! Ты меня слышишь?
– Слышу. Хорошо, я позвоню.
Тем временем Сергей Борисович сидел на кухне с Леной и говорил ей:
– Послушай, Лена, я дал тебе достаточно времени для размышления. Уже весна наступила. Мне нужен твой ответ.
– Серёжа...
– У меня наметилось крупное дело в Сан-Франциско. Я уезжаю через месяц. У меня уже подписан контракт. Я предлагаю тебе поехать вместе со мной. Я хочу, чтобы ты и только ты стала моей женой. Теперь мне нужен только твой ответ.
– Но Серёжа, послушай, я не могу так быстро...
– Ты то же самое говорила ещё до Нового года, когда мы с тобой сидели в ресторане. А теперь я хочу услышать только да или нет. Желательно да, – с улыбкой прибавил Жмуркин, видя, что напугал девушку своим категоричным тоном.
– Дай мне ещё немного времени, пожалуйста, – произнесла Лена, глядя на Сергея Борисовича умоляющими глазами и чуть не плача.
– Хорошо, думай, только недолго! И не плачь, я не выношу, когда ты плачешь! – Сергей Борисович чуть было не стукнул кулаком по столу, но сдержался и быстро ушёл в свою комнату.
Лена осталась одна и стала растерянно смотреть в одну точку. Вдруг у неё зазвонил телефон. Это был Влад.
– Лена, как у тебя дела? – спросил он (ему хотелось назвать её солнышком, но он постеснялся при Людке, которая смотрела на него в упор).
– Хорошо, Владик! Я как раз о тебе сейчас думала. Мне очень хочется тебя увидеть.
– Мне тоже! (Влад с трудом удержался, чтобы не сказать при Людке, что соскучился по Лене). Но я должен тебе кое-что сказать...
– Что?
– Понимаешь, к нам возвращается Рябчиков.
– Как? – у Лены даже задрожала рука, и она чуть было не выронила телефон. – И вы снова будете драться?
– Я не знаю. Говорят, он подлечился, но там видно будет. Если что, я себя в обиду не дам.
– Мне так страшно за тебя...
– Я знаю, ты волнуешься, милая. Но всё будет хорошо! Ничего мне не сделает Рябчиков, тем более с меня снято проклятие.
– Меня только это и успокаивает... – вздохнула Лена.
– Понимаешь, – ужасно волнуясь, продолжал Влад, – Люде некуда идти. Ты не можешь её обратно к себе взять?
– Ну конечно! Ты ещё спрашиваешь!
– Она согласна! – тихо и радостно сказал Влад Людке, закрыв трубку рукой, и вновь обратился к Лене: – А Сергей Борисович не будет против?
– Я не знаю. Но я поговорю с ним и сделаю всё, чтобы он согласился. Нельзя же Люду оставить без дома!
Лена поговорила ещё немного с Владом и осторожно пошла к Сергею Борисовичу. Она страшно боялась, что он будет отказываться.
– Серёжа, пожалуйста, выслушай меня!
Сергей Борисович внимательно посмотрел на Лену поверх очков в золотой оправе. У него стало портиться зрение от бесконечной работы, и врач выписал ему очки.
– Серёжа, Рябчиков возвращается домой. Люда больше не может там оставаться. Пожалуйста, пусти её снова к нам.
– Опять эта Люда! – обречённо вздохнул Жмуркин. – Она тебе дороже, чем я.
– Нет, Серёжа, это не так, вы мне оба дороги, но по-разному.
– А Лисёнков тебе ещё как-то по-третьему дорог?
– Что?.. – кровь отхлынула от щёк Лены.
– Ничего, просто неудачная шутка. Пусть Люда приходит, что я могу с тобой поделать!
– Серёжа, спасибо тебе! Мне правда очень неудобно. Очень! Мы что-нибудь придумаем потом, это временно...
Тем же вечером Людка вновь вошла в квартиру, которую покинула несколько месяцев назад.
– Проходите, Люда, чувствуйте себя как дома, – вежливо обратился к ней Сергей Борисович, перекладывая за другое ухо свою неизменную ручку «Паркер».
Людка стала распаковывать вещи, а Лена сидела на раскладушке, которую так и не убрала с тех пор на случай, если подруга решит вернуться, и смотрела с грустной нежностью, как та быстрыми и неловкими движениями расправлялась с вещами.
– Я так рада, что ты снова у нас! – тихо произнесла Лена.
Людка со странной стыдливостью посмотрела на подругу и вдруг бросилась к ней в ноги, сотрясаясь от рыданий.
– Лена! Прости меня! Прости!
2
Итак, это свершилось: Рябчиков вернулся. По его лицу было очень трудно угадать, что творилось в его душе. Иногда даже казалось, что он ничего не помнил. Иногда он становился подозрительно благодушен и даже стал дружелюбно, если не ласково, трепать Гену по голове. Но лучше бы таких моментов вовсе не было, потому что потом он отталкивал сына и становился так мрачен, как никогда раньше не бывал. Прежде он был агрессивным, но воинственность слетела со всех его взглядов, движений, действий. Он как будто забыл, что умел когда-то драться. Когда семья собиралась за столом, все старались как можно тише ударять ложками о тарелки, ставить чашки и т.д. Казалось, один лишний звук мог превратить нависшее напряжение в ужасающий разряд молнии. И однажды это случилось. Гена уронил вилку на пол и тем самым выдернул отца из его мрачной задумчивости. Рябчиков взял Гену за волосы, чего не делал уже давно, и зашипел (впрочем, не так агрессивно, как раньше):
– Ты мужик или не мужик? У тебя руки из какого места растут?
Гена молчал.
– Отвечай, паршивец!
Но Гена внезапно вырвался и побежал в комнату. Рябчиков вскочил с места, опрокинув табуретку, и хотел было бежать за мальчиком, но Лида встала в дверях и закричала:
– Ты пальцем не тронешь моего Гену! Хорошо тебя подлечили, нечего сказать! Каким был, таким и остался! А Гена – мой! Тебя к нему и близко подпускать нельзя, ты его ещё убьёшь, чего доброго. Я только ради того, чтобы он цел остался, и терпела все твои выходки. Хотел на бокс его отдать – ладно. Устраивал ему армейскую жизнь – пускай. Ты думал, я так ослабела за годы в Италии, что не могу постоять за сына? Плохо ты меня знаешь, мать твою! Я ещё сильнее, чем прежде! И теперь я положу конец всему и разом.
– Гена не твой! – закричал в ответ Рябчиков, краснея, как болгарский перец. – Ты не любила меня, а родила его! Ты никогда меня не любила!
– Любила, не любила... Какие слова! – усмехнулась Орехова. – Терпеть не могу баб, которые не любят своих детей за то, что от кого-то не того родили.
Рябиков полминуты смотрел на Лиду безумными глазами и вдруг прижал её к стене, схватил нож и приставил к горлу женщины с диким воплем:
– Где мой сын?!! Где мой маленький Вячеслав?!!
Орехова и виду не подала, что испугалась. Она смотрела прямо и с вызовом в глаза мужу.
– Я не знаю, где твой Вячеслав, – сказала она, не делая никаких попыток, чтобы защититься, – а мой Вячеслав навсегда здесь (она положила руку на сердце).
– Убью, сволочь!!! – вопил Рябчиков. – Что же ты не зовёшь Генку на помощь?
В этот момент Влад вернулся из театра. Он сразу почуял неладное и побежал на кухню. Он вырвал нож из рук Рябчикова и заслонил собой мать.
– Только тронь её, я тебя в порошок сотру! – воскликнул молодой человек.
Началась драка. Рябчиков и Влад упали на пол, молотя друг друга, а Рябчиков что-то невпопад кричал о маленьком Вячеславе. Это длилось недолго...
Прошло некоторое время. Влад позвонил Лене и попросил её прийти к нему. Обычно он не звал её к себе, так как не хотел сталкивать с матерью. Лене тоже не хотелось встречаться с Лидой, но на этот раз она сразу собралась и отправилась к Владу. Когда Лена пришла, оказалось, что Лиды и Гены не было дома. Влад взял девушку за руку и повёл к себе в комнату. Они сели рядом. Влад долго молчал. Лена осторожно коснулась его волос, любуясь, как они переливались под тусклым светом лампы, и спросила:
– Владик, что-то случилось?
Он кивнул, но промолчал.
– Знаешь, с Геной что-то творится. Он какое-то время не ходил в школу, а когда пришёл... Я даже боюсь его спрашивать на уроках, он сидит за партой такой потерянный... Я даже не стала просить его читать стихотворение наизусть, которое задавала. Я вижу, что ему не до стихов. Он даже перестал на переменах к Олесе подходить. Я столько раз хотела с ним поговорить, спросить что-то, но всё боюсь. Так страшно лезть в душу к ребёнку. Малейшая неосторожность – и всё потеряно. Что случилось, Владик?
Молодой человек посмотрел на неё и ответил дрогнувшим голосом:
– Рябчиков повесился.
– Как?..
– Да... Мы всего ожидали, только не этого. Гена увидел первым. Он вошёл в комнату и увидел его сине-фиолетовым, под самым потолком.
– О Боже, какой ужас... – прошептала Лена, прижимая дрожащую руку ко лбу.
– Лена! Леночка! Тебе плохо? – вдруг воскликнул Влад, хватая подушку и подкладывая её под голову девушки.
– Ничего... ничего... сейчас пройдёт... – ответила Лена.
Влад обнял её и почувствовал, как Лена дрожит.
– Бедный Гена... Что же теперь с ним будет? Увидеть такое! – и Лена заплакала.
– Наступит лето, и мы поедем в Питер, – ответил Влад, обнимая и целуя любимую, – я ведь давно хочу показать ему Питер, хочу показать, как разводят Мосты, как красивы белые ночи, а ещё праздник с алыми парусами. Мне очень нравится бродить по Питеру...
– Ты был в Питере?
– Нет, – внезапно опомнившись, ответил Влад, – но я часто представлял, как мы с тобой гуляем по набережной Невы. Я так мечтал поехать с тобой в Питер. А теперь мы и Гену возьмём с собой. Ему просто необходимо побывать в Питере! Мы будем радовать его. И Олесю тоже возьмём. Ты ведь поедешь с нами, Лена?
– Ну конечно! – Лена с грустной и нежной улыбкой посмотрела на Влада. – Я покажу вам самые мои любимые местечки. Но для Гены Питера мало после такого. Мне так страшно за него...
И вдруг она поднялась и пошла к двери.
– Куда ты? – тревожно спросил Влад.
– Можно мне посмотреть на эту комнату? – взволнованно спросила Лена.
– Леночка, может, не стоит?
– Пожалуйста, Влад!
Она медленно подошла к комнате Рябчикова и открыла дверь. Влад пошёл за ней. Войдя в пустую комнату, Лена вдруг почувствовала сильное головокружение и упала на пол без чувств.
– Лена!!! – Влад подхватил девушку на руки, и её голова беспомощно откинулась назад.
В этот момент открылась дверь и вошла Орехова с сыном. Лена пришла в себя и встала на ноги.
– Здравствуйте, Лидия Михайловна! Здравствуй, Гена!
– Ах так! – закричала Лида. – Стоит ненадолго отлучиться, а ты тут как тут! Даже случившееся тебя не остановило! Хоть бы переждала немного ради приличия!
– Я только сегодня узнала...
– Ах, она только сегодня узнала! Вон!!! Чтобы духу твоего здесь не было! – Лида указала на дверь.
Лена быстро выбежала, а Влад побежал за ней, пытаясь утешить плачущую девушку.
– Лена, мама просто в шоке от самоубийства Рябчикова, она не владеет собой! Прости её, пожалуйста!
– Дело не в самоубийстве. Она вообще ненавидит меня! За что она так со мной? Почему она не хочет, чтобы мы были вместе? Да ещё и при Гене так меня опозорила...
Лена остановилась у дерева. Влад подбежал к ней, обнимая и шепча ласковые слова, а потом проводил домой. Они решили не рассказывать Людке о смерти Рябчикова.
3
Лена прошла на кухню, хотела что-то приготовить поесть, но вместо этого села, закрыв лицо руками. Она чувствовала голод, но в то же время кусок в горло не шёл. И вдруг вошла Людка.
– Что с тобой, Лен?
– Ничего, Люда. Всё хорошо.
– Тогда пойдём в комнату, поболтаем!
– Да, скоро. Надо посуду помыть.
– Сергей Борисович уже всё помыл.
– А я сейчас ещё испачкаю, – попыталась улыбнуться Лена.
– Ну что ж! – вздохнула Людка. – Если захочешь поболтать, я буду ждать тебя днём и ночью! – и она медленно удалилась.
Лена продолжала сидеть, глядя в одну точку. Вскоре пришёл Сергей Борисович.
– Привет, Ленок. А я заработался, не заметил, как ты пришла. Что-то случилось? Ты чем-то огорчена?
– Нет, Серёжа.
– Лена, скажи честно, что-то в школе?
– Ну... в общем, да. Мне трудно даётся математика, мне жаль, что меня сделали учителем младших классов. Я бы хотела вести русский язык и литературу.
– Эх, гуманитарная ты наша... – вздохнул Сергей Борисович, подсаживаясь рядом с Леной и перекладывая за другое ухо свою неизменную ручку «Паркер».
– Зачем ты меня ругаешь, Серёжа? Ведь ты бы плохо справлялся, если бы тебе сказали написать картину маслом?
– Если бы надо было, я бы выучился и этому. Ты ведь меня знаешь.
– Да, знаю...
– Так что и тебе надо поднажать на математику. Я тебе помогу.
– Серёжа, дело не только в математике. Я вообще часто не справляюсь с учениками. Иногда мне кажется, что они меня раздавят.
– Вырабатывай силу характера.
– Как, Серёжа? Как?
– Ну... для начала прихлопни комара, – улыбнулся Сергей Борисович. – А впрочем, не буду тебя заставлять делать что-то непосильное. Всё равно это скоро не понадобится. Скоро ты забудешь школу, как страшный сон.
– Что ты хочешь сказать?
– На носу июнь, а это значит, что мы скоро уезжаем в Сан-Франциско.
– Серёжа, но я ведь пока не соглашалась... – нерешительно произнесла Лена.
– Ты никогда ничего не решишь, поэтому я вынужден решать за тебя. Мы уезжаем в Сан-Франциско, там и поженимся.
Лена испуганно посмотрела на Жмуркина.
– Там ты не будешь работать в школе, не пугайся. Там я устрою тебя в какой-нибудь журнал, будешь писать статьи. Конечно, я буду зарабатывать достаточно, ты могла бы вообще не работать, но об этом не может быть и речи. Без дела человек закисает. Человек должен быть деятельным, и это абсолютная глупость, что женщина должна сидеть дома и хранить очаг. Конечно, очаг тоже надо хранить, это бесспорно, но надо иметь и дело. Только это одно и держит человека в тонусе. И не только человека. Лошадь, например, тоже любит труд.
– Серёжа, а если бы так случилось, что ты стал бы жить за границей без меня, тебе бы меня не хватало?
– Разумеется.
– А тебе было бы очень плохо?
– Лена, мне не до того, чтобы мне было плохо. Я всё время занят, это и избавляет от всяких переживаний. Переживания истощают и мешают заниматься полезными делами. Но я бы по тебе скучал и ждал тот день когда ты приедешь ко мне.
– Ясно...
Когда наступила ночь, Лена долго лежала, не в силах заснуть. И вдруг она услышала людкин голос:
– Лена, ты спишь?
– Нет...
– Скажи мне, что случилось?
– Ничего, Люда.
– Не ври, пожалуйста! У тебя это плохо получается. Я всё вижу.
– Люда, тебе показалось.
– Поклянись!
– Ну зачем нужны клятвы?
– Чтобы я точно видела, что ты не врёшь.
– Ну Люда, ну перестань...
Людка замолчала и повернулась лицом к стене на своей раскладушке. Лена ещё долго не могла заснуть, но в конце концов усталость всё-таки взяла своё. И только Лена погрузилась в сон, как на всю квартиру раздался пронзительный крик. Лена поспешно накинула халат поверх ночной сорочки и побежала на крик. Сергей Борисович тоже выскочил из комнаты в брюках и в рубашке, которую даже не стал застёгивать. Они очутились в ванной и увидели, что на противоположной от зеркала стене было установлено ещё одно зеркало, которое было взято из коридора. На столике догорала свеча, а сама Людка лежала на холодном полу без сознания, откинув руку в сторону. Сергей Борисович поднял Людку и понёс в кресло в своей комнате, велев Лене включить во всей квартире свет. Сергей Борисович быстро привёл в чувства Людку, дав ей понюхать нашатырный спирт, который всегда был у него в аптечке (сам Сергей Борисович иногда прибегал к помощи этого лекарства, когда ему становилось плохо от избытка работы). Людка медленно открыла глаза, и Сергей Борисович крикнул:
– Что за глупости ты устраиваешь? Не даёшь мне поспать в собственном доме! А ты в курсе, что завтра у меня с утра важное совещание?
Лена хотела заступиться за Людку, но не решилась, понимая, что отчасти Жмуркин прав. Людка что-то бессвязно бормотала, дрожа и поминутно всхлипывая.
– Объясни, что это было? – уже спокойнее спросил Сергей Борисович.
– Серёжа, не спрашивай ничего у неё сейчас, – осмелилась наконец вступиться за подругу Лена, – ты же видишь, она сейчас не в состоянии. Давайте попытаемся поспать, а завтра поговорим?
– Поспишь тут... – проворчал Сергей Борисович. – Ладно, утро вечера мудренее.
Лена взяла Людку под руку, увела в их комнату и уложила на раскладушку.
– Подожди меня, – шепнула Лена, пошла в ванную, сняла со стены зеркало и вернула его на прежнее место в коридоре, выбросила огарок свечи и вернулась к подруге, придвинув стул и сев у изголовья раскладушки.
– Люда, ты гадала?
– Да... – плача, ответила, Людка.
– Ну зачем, Люда? – с мягким упрёком спросила Лена. – Это же не приводит ни к чему хорошему.
– Да уж, – слабо улыбнулась Людка, – Сергей Борисович страшен в гневе.
– Дело не в этом. Это очень опасно, Люда. Ты ведь стала такой верующей. Зачем тебе гадания? Ты же знаешь, это против Бога. Тебе очень повезло, что ты всего лишь потеряла сознание, а могло быть и хуже. Ну зачем ты всегда как будто лезешь на рожон?
– Это ты виновата, ты! – вдруг набросилась Людка на Лену.
– Я? Почему?
– Потому что ты не хотела мне сказать правду, а я видела, что что-то случилось! Раз ты мне не сказала, я и стала спрашивать у зеркала!
Лена почувствовала угрызения совести и взяла Людку за руку.
– Да, ты права. Я виновата. Я должна была сразу тебе сказать, всё равно такие вещи невозможно долго скрывать... А что ты увидела в зеркале?
– Лучше не спрашивай... – бледнея, ответила Людка, обеими руками вцепилась в Лену и крепко прижалась к ней. – Как я не умерла от ужаса?
– Ты видела Рябчикова? – едва слышно проговорила Лена.
– Да! Он был окружён демонами, такими страшными! Я и не знала, что какое-то существо может быть настолько страшным! Я даже не могу описать их!
Лена стала успокаивать Людку и уговаривать хоть немного поспать, но Людка сказала, что не уснёт, пока Лена не скажет ей правду. И тогда Лена произнесла:
– Рябчиков повесился.
Людка пронзительно воскликнула и забилась в конвульсиях. В комнату вошёл Сергей Борисович и снова закричал:
– И сколько будет продолжаться это безобразие? Люда, ты забываешь, что ты не у себя дома! Если это будет ещё продолжаться, я буду вынужден принять меры.
– Серёжа, Рябчиков повесился! – воскликнула Лена.
– Кока Рябчиков?!! – переспросил поражённый Жмуркин. – Что ж ты мне сразу не сказала?.. Поверить не могу... Прости, Люда, я погорячился. Это меняет дело. Бедняга Кока... Мда... Ну и ну...
Жмуркин ушёл в свою комнату, а Людка ещё долго плакала, прижимаясь к Лене, и заснула только на рассвете. Лена осторожно освободилась от её цепких рук, посмотрела на часы и решила, что ложиться спать уже бессмысленно, а на следующий день на уроке потеряла сознание. Гена Рябчиков, все эти дни отрешённый и безучастный ко всему на свете, тут же вскочил и побежал за школьным врачом. Маргарита Иннокентьевна привела Лену в чувства и посоветовала больше спать и меньше волноваться из-за всяких глупостей.
4
Наступил июнь. В один из вечеров Артём Шашкин позвал Влада к себе в гримёрку и сказал:
– О мой прекрасный сокол! Я не хотел тебе говорить раньше времени, чтобы сделать сюрприз. О-о-о! Если бы ты узнал заранее, твой пыл мог бы невольно охладиться от долгого ожидания. Как странно! Мы можем годами о чём-то мечтать, но стоит этому случиться, как наш пыл охлаждается. Ты спросишь, почему, а я отвечу тебе, что долгое ожидание губительно для всякого мечтания. О-о-о! Кажется, у меня зарождается новый стих. Ты уловил рифму, о прекраснейший и достойнейший из актёров и людей? О-о-о! Я вижу по твоим глазам, что ты уловил рифму! Тебе ли, тебе ли не улавливать рифмы? Впрочем, всякий из нас немножечко поэт, потому что вся жизнь – это скопление трагизма, рифмованного с фарсом. О-о-о!
Артём запрокинул голову и коснулся изогнутой рукой лба с видом великого страдальца и не менее великого философа.
– Ты меня интригуешь, Артём, – откликнулся Влад, которому всегда нравилось, как Артём его интриговал, а Артёму нравилась реакция Влада, поскольку Шашкин был большим любителем интриг.
– О-о-о! Не спеши, не спеши, о мой чудесный друг! Я обо всём скажу! Но приготовься слушать!
– Да я уже час как готов! – рассмеялся Влад. – Не томи, Артём!
Шашкин округлил глаза, приоткрыл рот с таким видом, будто собрался говорить, но тут же закрыл рот и принял безучастное выражение лица.
– Артём, ты ужасен! – ещё сильнее рассмеялся Влад. – Говори уже!
– О мой прекрасный сокол! Мы едем на гастроли на месяц! Мы будем ездить по городам нашей великой и необъятной родины! О-о-о!
– На месяц? А когда?
– Через три дня, о друг мой! Уже через три дня! Видишь, как я хорошо сделал, что рассказал тебе только сейчас, чтобы твоё восприятие этого величайшего события осталось свежим и незамутнённым томительным ожиданием. О-о-о! Я всё, всё продумал!
Влад порывисто вскочил. У него был очень взволнованный вид.
– Да-да-да, я вижу по твоим глазам, что ты хочешь проститься с твоей прекраснейшей возлюбленной! Беги же к ней, беги, о мой прекрасный сокол! Вы расстаётесь на целый месяц, а он порой равен целой жизни! О-о-о! Однажды моя чернокрылая голубица уехала на неделю на гастроли, а я думал, что не выдержу даже такую короткую разлуку, я помчался к ней на всех ветрах! Я помчался к ней на крыльях любви! И помчусь сейчас на тех же крыльях, что нисколько не потрепались за все эти годы! Моя любовь к чернокрылой голубице осталась такой же нежной, пламенной и неистовой, как и в первый день! О-о-о! Полетим же на крыльях любви к нашим возлюбленным, о мой прекрасный сокол, оросим слезами подолы их платьев, простимся так, будто уходим на верную погибель! Я знаю, знаю (Шашкин воздел руки к потолку и закрыл глаза), что именно так прощались со своими подругами древние воины, уходящие в бой. А разве театр – не то же поле боя? Только мы бьёмся не с врагами, а с собственной тенью, которая покушается отнять у нас нашу же шпагу! О-о-о!
Дома Артём в трагических выражениях сообщил Маше о том, что уезжает на месяц, и у него на лице было написано, что он не просто испытывал, но и жаждал испытывать вселенскую скорбь.
– Я буду так сильно скучать, так страдать по тебе, о моя чернокрылая голубица! – вздохнул Артём.
А Влад тем временем прибежал к Лене и столкнулся с ней в дверях подъезда. Она собиралась идти в аптеку за лекарством для Людки.
– Лена!
– Владик!
Они бросились друг другу в объятия.
– Я уезжаю на гастроли через три дня, я только сегодня узнал. Артём такой шутник, только сегодня мне и сказал. Говорит, если бы я раньше узнал, уже перестал бы радоваться. А разве сейчас я радуюсь? Я только и думаю о том, что целый месяц не буду тебя видеть!
– Я буду очень скучать, – ответила Лена, – и всё-таки я буду очень радоваться за тебя, я буду думать о твоём успехе. А куда вы поедете?
– По разным городам. Я пока толком не знаю... Я буду звонить тебе каждый день.
– Звони! Я буду ждать!
– А ещё я буду писать тебе бумажные письма. Я из каждого города напишу тебе по письму.
Лена счастливо улыбнулась и сказала:
– А когда ты приедешь, мы поедем в Питер с тобой, с Геной и Олесей.
– А ты поговоришь с Сергеем Борисовичем?
– Да. Прости меня, Владик, что я так долго тянула с этим. Пока тебя не будет, я обязательно поговорю с ним, тем более он хочет увезти меня за границу...
Тревога мелькнула в глазах у Влада.
– Но я ни за что на свете не соглашусь уехать, – быстро прибавила Лена. – Я люблю тебя! Я хочу быть с тобой всю жизнь.
– Нас никто не разлучит! – воскликнул Влад, порывисто беря девушку за руку и подбегая с ней к качелям во дворе.
Лена села на качели, Влад стал её качать, а потом сел рядом с ней и стал обнимать и целовать, а Лена обнимала и целовала его в ответ, уже даже не думая о том, что Сергей Борисович мог подойти к окну и всё увидеть.
– А куда ты шла? – вдруг спросил Влад.
– В аптеку. Люде так плохо, она всё ругает себя за смерть Рябчикова. Говорит, что он покончил с собой из-за её аборта.
– Она права... – вздохнул Влад. – Рябчиков только и делал, что разыскивал своего сына, маленького Вячеслава. У нас уже было что-то вроде войны с Рябчиковым, мы всё время дрались, а теперь мне его жалко...
– Честно говоря, больше всех мне жалко Гену, – задумчиво произнесла Лена, – он так страдает! Люда тоже страдает, но у неё страдания немного показные, если уж говорить откровенно. А Гена весь ушёл в себя, именно это и говорит о самых сильных страданиях. Я знаю, что они просто очень разные с Людой и чувства у них проявляются по-разному, но всё-таки Гена страдает больше.
– Мы обязательно ему поможем, даже не сомневайся! – ответил Влад. – Я не дам моему братишке угаснуть. Он снова будет радоваться и улыбаться.
– Какой ты у меня замечательный! – улыбнулась Лена, сквозь слёзы глядя на любимого.
Влад пошёл с Леной в аптеку, и они купили нужные лекарства. Все эти дни они проводили время вместе, гуляли у реки, по весеннему лесу, катались на теплоходе и на колесе обозрения в парке, а через три дня Влад уехал.
5
Надо сказать, что за день до отъезда Артёма, Влада и всей труппы Людка прибежала к Шашкину в гримёрку вся в слезах, стала трясти его за руку и кричать:
– Что мне делать, Артём? Я не знаю, как мне дальше жить! Он умер из-за меня! Если бы не мой аборт, он бы жил дальше!
– Но ведь он не знал ничего о твоём поступке, о ясноокая ласточка!
– Значит, он чувствовал!
– Как ты права, о Люда, как ты права! Наш мир соткан из той невидимой ауры, которая витает вокруг наших мыслей, действий, вокруг малейших шорохов, и все эти ауры смешиваются в единый вселенский коктейль! О-о-о! Рябчиков знал многих женщин! Может быть, он и не подозревал, что именно ты убила малыша, может быть, у него очень много рождённых и не рождённых детей! Но он почувствовал, что где-то на свете есть его кроха, его кровинка, которая так и не увидела свет Божий! О-о-о!
Людка пронзительно вскрикнула и упала на пол.
– Артём! Как ты жесток! Если бы ты знал, как я страдаю, а ты только подсыпаешь соль мне на рану!
– О ясноокая ласточка! Прости меня за правду! Но для тебя целительно услышать правду! О-о-о! Бог тебя простит, раз ты так каешься, но тебе необходимо каяться в полной мере!
– Артём, да ты что? – Людка испуганно смотрела на Шашкина. – Я и не думала, что ты настолько жестокий...
– О ясноокая ласточка! Я стараюсь не быть жестоким, но, по всей видимости, у меня это плохо получается. О-о-о! Просто я предпочитаю правду, какой бы она ни была. Если бы было правдой, что я плохой актёр, я бы со смирением принял эту весть!
– Ничего подобного! – крикнула Людка и вскочила на ноги. – Ты бы устроил мировую трагедию из-за этого! Злой! Злой! Злой!
Артём внезапно принялся декламировать:
– «Взгляните, вот портрет, и вот другой,
Искусные подобия двух братьев.
Как несравненна прелесть этих черт;
Чело Зевеса; кудри Аполлона;
Взор, как у Марса, - властная гроза;
Осанкою - то сам гонец Меркурий
На небом лобызаемой скале;
Поистине такое сочетанье,
Где каждый бог вдавил свою печать,
Чтоб дать вселенной образ человека.
Он был ваш муж. Теперь смотрите дальше.
Вот ваш супруг, как ржавый колос, насмерть
Сразивший брата. Есть у вас глаза?
С такой горы пойти в таком болоте
Искать свой корм! О, есть у вас глаза?»
– Что ты читаешь? – спросила Людка. – Это твой новый стих?
– О нет! Это речь Гамлета, которую датский принц обратил к своей матери! Как ты думаешь, почему я произнёс сейчас эту речь, о Люда?
– Чтобы показать мне, что Гамлет не жесток был к матери, а просто счёл своим долгом открыть ей глаза, пусть даже сделав больно. Но мне-то, мне-то ты зачем делаешь больно? Я и так уже думаю о самоубийстве!
– О-о-о! Ты не из тех, кто добровольно уйдёт из жизни. Тебя обязательно в последний момент спасут. Ты в глубине души будешь этого ждать, потому так и случится. Мы с тобой похожи... – таинственным шёпотом прибавил Шашкин.
– Но всё-таки, что мне делать, Артём?
– Иди в монастырь!
– Монахиней?
– Послушницей!
– Но мне так страшно! Можно мне позвать Лену с собой?
– Лену? У неё начался отпуск, у неё всё лето, а ты хочешь заточить её в монастырских стенах? Хочешь лишить бедную пташку вольного воздуха? О нет, я вовсе не хочу сказать, что монастырь – тюрьма, но для Лены нет необходимости идти туда. Не тронь это безгрешное существо! Она не обязана нести наказание за твои грехи! О-о-о!
– Безгрешное?! – глаза Людки яростно блеснули. – А что же она с Сергеем Борисовичем?..
– О-о-о! Как ты слепа, о Люда, как ты слепа! Лена невинна, как ангел!
– Да что ты такое говоришь, Артём? Она же была его любовницей!
– Никогда! – воскликнул Артём, запрокидывая голову и ударяя себя кулаком в грудь.
– Кто же она ему?
– Приёмная мать!
На следующий день, после того, как Лена проводила Влада и пришла домой, Людка бросилась к ней в ноги, схватила её руки и стала покрывать их поцелуями.
– Люда, что с тобой? – испуганно спросила Лена.
– Лена, прости меня, что я так плохо думала о тебе!
– Да что случилось? Люда, встань, пожалуйста!
– Не встану!
– Ну я прошу тебя! Или я тоже встану на колени!
Тогда Людка моментально поднялась и произнесла:
– Я думала, что ты была любовницей Сергея Борисовича, а ты была его приёмной матерью! Прости, прости меня!
– Не будем об этом, – грустно улыбнулась Лена. – Все так думают, пока не узнают правду. Я не обижаюсь. Я знаю, что никому не может прийти в голову, что если девушка живёт с мужчиной, значит, она его усыновила.
– Леночка, мне так нужно пойти в монастырь! Я это чувствую! Но я боюсь одна. Умоляю тебя, поедем вместе? Мы будем послушницами, мы каждый день будем видеться! Иначе я чувствую... – и Людка замолчала.
– Что? – с тревогой спросила Лена.
– Я на грани самоубийства! Только монастырь меня и спасёт!
– Тебя спасёт искреннее раскаяние, – ответила Лена.
– Этого недостаточно! Я и так каюсь! Мне необходимо пожить в монастыре! Поверь мне, Лена, я знаю, о чём говорю!
– Но почему ты боишься одна?
– Я никогда не была в монастыре! Как я окажусь одна среди этих святых дев?
– К сожалению, они не все святые, – вздохнула Лена.
– Я любого человека вижу святым рядом со мной! – воскликнула Людка. – Но я вижу, что ты отказываешься! Что ж, тем хуже для меня! – Людка порывисто подбежала к окну, как будто собираясь прыгнуть.
Лена знала, что Людка не выпрыгнет, но сделала вид, что испугалась, подбежала к ней, схватила за руку и быстро сказала:
– Поедем в монастырь, Люда!
– Завтра же! – ответила Людка, чьи глаза засияли.
– Да, завтра. Только...
– Что только?
– Давай скажем Сергею Борисовичу, что останемся там, что примем постриг.
– Хорошо! Так и скажем! Честно говоря, мне немного легче оттого, что ты тоже способна на обман.
Лена ничего не ответила, только вздохнула и о чём-то глубоко задумалась, а Людка начала собирать вещи.
Через какое-то время Лена осторожно вошла в комнату Жмуркина и сказала:
– Серёжа, прости, но я не могу поехать с тобой за границу. Я много думала и поняла, что такая жизнь всё-таки не для меня. Меня не привлекает та роскошь, которую ты описываешь. Мне не нужны дорогие рестораны, шубы, машины...
– А я тебе нужен? – спросил Жмуркин, перекладывая за другое ухо ручку «Паркер».
Лена опустила глаза.
– Серёжа, прости. Мы с Людой решили уйти в монастырь и стать монахинями.
– Что?!! – Жмуркин аж подскочил на месте, что не часто с ним случалось.
– Давно, когда я призналась тебе в любви, я не думала о том, что такое семейная жизнь. А теперь я поняла, что моё призвание совсем другое, – всё сильнее краснея и запинаясь, говорила Лена. – А Люда открыла мне глаза. Когда она сказала, что хочет уйти в монастырь, я поняла, что это то, чего я сама всю жизнь искала.
– Этого и следовало ожидать... – ответил Сергей Борисович. – Я вижу, как ты всегда прячешься и скорее убегаешь к себе, когда ко мне приходит Леовитов и другие по работе. Ты не приспособлена к жизни. Когда вы уезжаете?
– Завтра.
– Оставь себе ключи на всякий случай, – сказал Сергей Борисович, глядя в сторону. – Жаль, что ты не поедешь со мной в Сан-Франциско.
– Серёжа...
– Тебе надо собирать вещи, – торопливо произнёс Жмуркин, снимая очки. – Иди!
Лена вышла и какое-то время постояла у закрытой двери. Она не слышала ничего, но знала, что Сергей Борисович плакал. Вернувшись в комнату, она села в кресло и так заплакала, что напугала Людку, но на расспросы подруги ничего не ответила. На следующий день они уехали в Дивеево.
6
Через неделю Лида возвращалась домой с работы, заглянула в почтовый ящик и нашла там письмо от Лены Владу. Лида взглянула на адрес и увидела, что девушка писала из монастыря в Дивеево. Орехова в крайнем недоумении быстро схватила письмо, пошла в квартиру, первым делом вскрыла конверт и прочитала:
«Владик, милый мой!
Я пишу тебе из Дивеево. Вчера мы с Людой уехали в монастырь, я звонила тебе, но не могла дозвониться, а в монастыре нельзя иметь телефон, поэтому я больше не смогу тебе позвонить, я пишу тебе письмо. У меня разрывается сердце, когда я представляю, как теперь ты пытаешься дозвониться до меня и не можешь. Наверное, ты очень волнуешься. Я знаю, как твоя мама не любит меня, но, может быть, она пожалеет тебя и передаст тебе всё, о чём я пишу. Ведь она должна понимать, как для тебя важно сейчас не волноваться. Тебе надо думать о спектаклях, а ты вместо этого будешь ломать голову, куда я пропала... Я очень надеюсь на твою маму!»
– Не надейся! – пробормотала Орехова и продолжила чтение.
«Теперь расскажу тебе, что случилось, почему я внезапно уехала и стала послушницей. Люда сходит с ума, она только и думает о том, что виновата в смерти Рябчикова. Она вбила себе в голову, что ей необходимо пожить в монастыре, а ты знаешь Люду, её переубедить невозможно, если она что-то решит, то в жизни не отступится от этого. Но она побоялась ехать одна. Она умоляла меня поехать вместе с ней, и я согласилась. Но должна тебе признаться, что я согласилась не только из сочувствия к ней. У меня была и своя корысть. Я не знала, как сказать Сергею Борисовичу, что люблю тебя, и я обманула его. Если бы ты знал, как тяжело говорить правду! Вроде понимаю, что имею право на собственную жизнь, имею право на любовь к другому человеку, тем более Сергей Борисович долго отвергал меня и захотел быть со мной, только когда моё сердце уже было занято тобой. Но как тяжело несмотря на это говорить правду в глаза человеку, который ждёт от тебя совершенно другого. Если бы не монастырь, я бы, конечно, ему всё сказала, но тут представился такой случай, и я решилась пойти на обман. Я сказала Сергею Борисовичу, что останусь в монастыре и стану монахиней. Всё равно он не узнает правду, он, наверное, уже уехал в Сан-Франциско. Он плакал! Можно представить, что было бы, если бы я ему сказала, что люблю другого. Утешаю себя тем, что иногда обман бывает во благо, но всё равно мучаюсь угрызениями совести».
– Мать твою! – пробормотала Лида, на пару секунд отрываясь от чтения, но тут же вновь опустила глаза на строки письма.
«Я не знаю, на сколько задержусь здесь. Жизнь у нас нелёгкая, мне даже стало жаль монахинь, у которых уже нет пути обратно. Это их выбор, но часто люди ошибаются, даже считая, что принимают единственно верное решение. Как ужасно, что некоторые ошибки можно исправить, а некоторые нет. Например, самоубийство. Я молюсь за Рябчикова, чтобы его участь была хоть немного облегчена».
– Молится она! – огрызнулась Орехова – Мать Тереза, тоже мне!
«На сколько я задержусь – зависит от Люды. Я надеюсь, что вернусь ещё летом, но если летом не получится, осенью обязательно, ведь мне надо будет выходить на работу. Прости меня, Владик, если я вернусь только осенью. Я помню про наши мечты, про Питер. Я только и жду дня, когда снова увижу тебя. Мы обязательно поедем в Питер, если не этим летом, то осенью во время каникул, если тебя отпустят в театре. Я думаю, Артём отпустит, он очень любит тебя. Пусть мы не увидим пока что белых ночей и алых парусов, но ведь у нас вся жизнь впереди. У нас с тобой будет много всего замечательного. Ты – тот человек, которого я искала всю жизнь. Я благодарю Бога за нашу встречу и с ужасом думаю, что так и могла бы прожить, не узнав то счастье, которое ты бесконечно даришь мне. Обнимаю тебя нежно и всей душой желаю тебе успехов на гастролях. Пусть тебе рукоплещет зал, а ты представляй, что я среди этих людей, что я сижу в зале и радуюсь за тебя, аплодирую тебе громче всех. Так жаль заканчивать письмо, мне хочется написать тебе ещё много всего, но скоро надо будет вновь приниматься за работу, поэтому буду уже запечатывать. Я очень тебя люблю! Я всегда рядом! До встречи, мой дорогой, мой любимый, моё счастье! Твоя Лена»
Дочитав, Лида принялась расхаживать по комнате и думать. И вскоре она вновь села за стол, взяла чистый лист бумаги, а рядом положила прочитанное письмо и четыре часа выводила буквы, подделывая почерк Лены. Она написала:
«Владик, милый мой!
Я не могла тебе дозвониться, да и не хотела, если честно. Мне было бы очень стыдно тебе признаться в том, что я уезжаю с Сергеем Борисовичем в Сан-Франциско. Я люблю только тебя, но я не смогла ему отказать. Он так хотел, чтобы мы поженились! Пойми меня, мы так давно с ним вместе, и как бы я ему вдруг сказала, что полюбила другого? Мне кажется, я не имею на это права. Мне легче связать судьбу с нелюбимым, чем отказать ему и видеть, как он плачет. Уж лучше буду плакать я сама, но не другой человек! Знаю, что наношу тебе ужасную боль, и просить прощения бессмысленно, но всё-таки говорю тебе: прости меня! Я всегда буду помнить о тебе и любить тебя. Ты – тот человек, которого я искала всю жизнь. Но жизнь не сказка, и наш алый парус слишком быстро исчез в тумане. Я от всей души желаю тебе счастья! Я не достойна тебя, я уезжаю с Сергеем Борисовичем по малодушию, поэтому забудь меня, как страшный сон, даже если тебе кажется, что у нас с тобой было бы много всего замечательного. Прощай! Твоя Лена»
Дописав, Лида выбросила настоящее письмо, вложила в дивеевский конверт фальшивку и запечатала конверт.
7
Влад стоял во Владимире напротив Золотых ворот и фотографировал их. Он уже побывал в Музее лаковой миниатюры и купил для Лены красивую шкатулку, побывал в Музее ложки и купил для Лены деревянную ложку с вишенками. Но он не мог дозвониться до той, которую хотел одарить подарками, о встрече с которой так мечтал.
– О мой прекрасный сокол! – восклицал Артём. – Ты совсем не думаешь о спектаклях!
– У неё телефон всё время выключен, Артём! Я не знаю, что и подумать. Все эти дни звоню и не могу дозвониться!
И вдруг у Влада раздался звонок. Молодой человек скорее схватил телефон, надеясь, что это наконец Лена, но увидел, что звонила мать.
– Ну как у тебя дела, Влад? – спросила Орехова.
– Да ничего... – рассеянно ответил актёр. – Играем, публика тепло нас везде встречает...
– Отлично! Мы с Генкой тоже ничего. Да, кстати, тебе тут письмо пришло из Дивеево.
– Письмо? От кого? – воскликнул Влад и весь так и встрепенулся.
– От Лены твоей. Не знаю уж, что она забыла в Дивеево.
– От Лены?!! А что она пишет?
– Я откуда знаю? Письмо же тебе, я его не распечатывала.
– Распечатай, пожалуйста!!!
Лида вскрыла конверт и прочитала сыну всё, что сочинила сама.
– Не может быть!!! – закричал Влад так громко, что перепугал проходящих мимо людей.
– Как это не может быть? – ответила Орехова. – Я что, выдумала это, по-твоему? Делать мне нечего, что ли? Ну хочешь, я сфотографирую письмо и пришлю тебе?
Она так и сделала. Она сфотографировала на телефон письмо и отправила Владу в сообщении фотографию. Дрожащими руками Влад увеличил фотографию и узнал почерк Лены.
– Что случилось, о мой прекрасный сокол? Ты весь дрожишь и так побледнел!
– Читай! – ответил Влад и протянул Шашкину телефон.
Дочитав, Шашкин отдал телефон Владу и раскинул руки в стороны.
– О небо! Где твоё милосердие? За что ты послало такую горесть моему прекрасному соколу? О-о-о!
Артём хотел ещё много всего восклицать, но Влад вдруг сорвался с места и выбежал на мостовую.
– Вла-а-а-ад!!! – закричал Шашкин и бросился за парнем.
Машина в последний момент затормозила, а следом за ней и другие машины. Образовалась пробка, водитель вышел, и если бы всё это происходило в кино, он обязательно выкрикнул бы: «Тебе что, жить надоело?», но так как это было не кино, он только громко проматерился, убедился, что Влад в порядке, и поехал дальше, а Шашкин увёл Влада обратно на тротуар.
– Не совершай глупостей, о мой прекрасный сокол! Будь стойким перед житейскими скорбями!
– Перед житейскими скорбями?!! Да я... да я... я всю жизнь мечтал о ней! Я днём и ночью только и ждал... Стоило мне увидеть её, как я узнал её! А она... Да как она могла? Предательница! Почему я теряю всех, кто мне дорог?! Зачем мне такая жизнь?
– О мой прекрасный сокол! Как я тебя понимаю! Я и сам когда-то страдал, когда белоснежный ангел покинул меня, я думал, что больше никогда и никого не полюблю! О-о-о!!!
– Артём, ты же говорил, что ты первый её бросил, ты уехал в Москву, ничего не сказав Вике, а потом вы случайно встретились. А я... я никогда не бросал Лену! Я так её любил! Так любил! И она меня! Она говорила, что мы будем всегда вместе! Она говорила, что любит меня! Я ничего не понимаю! Может, я сплю? – и Влад ущипнул себя в надежде, что ему снился кошмар, но сон не исчез, потому что это не было сном.
– «О женщины, вам имя – вероломство!» – воскликнул Шашкин.
– Я так ей верил! Я больше не смогу верить людям! Почему так? Почему?
Шашкин увёл Влада в гостиницу. Влад шёл за ним, не видя ничего вокруг, как пьяный. В номере Влад бросился на кровать и зарыдал. Артём позвал всех актёров, прося их помочь, так как сам не знал, что делать. Одна актриса, страдающая повышенным давлением и носящая с собой всякие медицинские приспособления, стала мерить давление Владу, и оно оказалось тоже повышенным. А ещё у Влада поднялась температура, он бредил.
– Ему нельзя играть! Он не в состоянии! Он завалит спектакли! – горестно воскликнул Артём и стал обзванивать разных директоров с просьбой отменить спектакли, где играл Влад.
Через два дня Владу стало чуть лучше, Артём вызвал такси и попросил водителя, чтобы он отвёз Влада в Москву, а сам Шашкин поехал с труппой по другим городам.
8
Когда Влад вошёл в квартиру, Лида сидела в наушниках на кухне и слушала музыку. Но она услышала, как хлопнула дверь, сняла наушники и с удивлением вышла в прихожую.
– Ты так рано вернулся? – спросила она, увидев Влада. – А как же гастроли?
– Больше не будет гастролей...
– Почему? Что случилось? Ты заболел?
– Да, я заболел.
И он прошёл к себе, глядя невидящим взглядом вокруг.
– Привет, Гена, – сказал он, взял гитару, ушёл в бывшую комнату Рябчикова и закрылся там.
Лида на цыпочках подошла к двери и прислушалась. Влад пел:
– Я же своей рукою
Сердце твое прикрою -
Можешь лететь и не бояться больше ничего.
Сердце твое двулико,
Сверху оно набито
Мягкой травой, а снизу каменное, каменное дно.
Лида стала прислушиваться дальше. Ей показалось, что она слышит приглушённые рыдания.
– Между прошлым и новым заблудиться так просто,
Между прошлым и новым - непростые вопросы,
Непростые ответы. Я скитался небрежно,
Я искал тебя, где ты? Был мой мир безутешен.
Я ломал его стены, истребляя надежды,
Ополаскивал кровью золотые одежды.
Одиноко и слепо умирал без любимой,
Мне казалось, что небо обо мне позабыло.
Лида приоткрыла дверь и увидела, что сын сидел на полу с гитарой. На него было страшно смотреть. Она осторожно спросила:
– Хочешь есть?
Влад удивлённо поднял голову. Он даже не услышал, как вошла мать.
– Нет, спасибо, мама, не хочу.
– Влад, не сиди в этой комнате, пожалуйста. Надо нам вообще новую квартиру купить. В этой больше нельзя жить.
– А что, приходил призрак? – безучастно спросил Влад.
– Какой призрак?
– Призрак Рябчикова.
– Влад, да что с тобой такое? А ну-ка живо вставай!
Влад покорно поднялся и ушёл в свою комнату. И вдруг какое-то острое чувство пронзило сердце Лиды. Она вспомнила, как Шуберт с таким же убитым видом, с таким же страданием в глазах принёс ей букет хризантем.
– Лида, возьми...
– Ты что, думаешь, я от твоих цветов растаю? – гордо ответила Орехова.
– Я скучаю по тебе... Мне не хватает твоей любви...
– Знаю я, чего тебе не хватает! Денег на выпивку – вот чего!
– Любимая моя... – Шуберт, забывая страх и не в силах сдерживать чувства, стал обнимать Лиду, и столько любви и страдания было в каждом его прикосновении, но Лида оттолкнула его.
– С бутылкой будешь обниматься!
И тогда Шуберт пошёл и в самом деле напился, разгуливая по улицам и безлюдным дворам.
– Ну надо же было такой дурой уродиться... – пробормотала Лида, подходя к комнате Влада и Гены.
– Влад, может, поешь всё-таки? – спросила она, заходя, но сын спал, отвернувшись лицом к стене.
Лида бережно укрыла его пледом и обратилась к Гене:
– А ты хочешь есть, гномик?
На следующий день она купила букет хризантем, поехала на Ваганьковское кладбище и положила цветы на могилу Шуберта, который смотрел с фотографии ясным и лучезарным взглядом. Лида была не в силах выдержать этот взгляд, но уйти у неё тоже не было сил, и она долго просидела у могилы, а когда вернулась домой, увидела Влада во дворе. Он снова и снова пел душераздирающие песни.
9
Когда Артём вернулся в Москву, Влад пришёл к нему домой. Открыла Маша. Едва Влад прошёл в квартиру, как к нему побежала Олеся.
– Влад, я думала, ты обиделся на меня!
– За что? – спросил парень и впервые за эти дни улыбнулся.
– Ну ты не приходил – вот я и подумала.
– Моя хорошая!.. – Влад поднял девочку на руки и поцеловал, а она обняла его за шею и прижалась щекой к плечу.
– Сынок! Как я рада тебя видеть! – сказала Вика, выходя с палочкой навстречу Владу. – Что же тебя так долго не было? Олеся по тебе соскучилась.
– Знаю, – ответил Влад, – и очень виноват. Но я не мог прийти раньше.
– А что случилось? – спросила Маша.
– Случилось то, что я больше не буду играть в театре. Олеся, ты больше никогда не увидишь твою учительницу, она уехала далеко и больше никогда не вернётся.
И вдруг из комнаты выбежал Шашкин, который всё это время подслушивал.
– Ты больше не будешь играть в театре? Что я слышу, о мой прекрасный сокол?
– Я не могу, Артём!
– Влад, это очень неразумно с твоей стороны, – произнесла Маша. – Столько сил положить на театр, добиться успеха – и уйти! Я от тебя не ожидала.
– Я не могу... – повторил Влад, виновато опустив голову. – Прости меня, Артём.
Тогда Шашкин позвал Влада в комнату, чтобы поговорить один на один.
– О мой прекрасный сокол! Ты – моя гордость, лучший актёр театра! Я столько надежд возлагал на тебя! О-о-о! Неужели ты оставишь театр? Неужели тебе совсем не жаль обделять искусство своим талантом? О небо! О громы и молнии! За что вы обрушились на меня? Как я перенесу такой удар? О-о-о!
– Артём, пойми меня. Я не могу ничего сделать, у меня слёзы катятся из глаз. Я каждый день плачу, не могу остановиться. Как я буду играть на сцене?
– Но зато твои герои станут ещё выразительнее! Даже самая лучшая игра остаётся игрой, а теперь твоё лицедейство будет проникнута подлинной мукой! О-о-о! Знаю, как больно твоей душе, но можно извлечь пользу и из страданий. Твои страдания будут крайне натурально выглядеть на сцене! О-о-о! Тебе гарантирован ещё больший успех, чем раньше!
– Но я не хочу никому показывать свои страдания.
Артём горестно вздохнул и произнёс:
– Что ж! Я не в силах уговорить тебя! Но я хочу, чтобы ты знал, что я буду ждать тебя днём и ночью! Возвращайся, как только пожелаешь, как только ты почувствуешь, что не можешь обойтись без искусства! О-о-о! Я верю, что настанет этот светлый день! Весь театр будет ждать тебя! Мы на руках внесём тебя обратно на сцену! О-о-о! Но чем же ты теперь займёшься, о мой прекрасный сокол?
Влад пожал плечами и ответил:
– Сам не знаю... Наверное, пойду блины печь.
Через несколько дней Влад стал работать в одном из парков блинопёком. Помощник научил его наливать тесто на огромную сковороду, переворачивать блин, наливать или насыпать в него начинку и заворачивать блин конвертиком. Влад неплохо справлялся, пока не увидел влюблённую парочку.
– Ну пойдём! – уговаривал парень девушку. – Я угощаю!
– Нет, мне нельзя!
– Ну один-то блин можно!
Они подбежали к Владу, и парень заказал:
– Два блина с... Тебе с чем?
– С вареньем!
– А мне со сгущёнкой.
Влад стал печь блины, но случайно сжёг их.
– Ну и отлично! – рассмеялась девушка, совершенно не рассердившись. – Зато я не съем блин! Вы правильно сделали, что сожгли, молодой человек, он нарочно хочет, чтобы я блины ела и растолстела, чтобы не ревновать меня!
И они со смехом убежали. Влад услышал, как парень на ходу уговаривал девушку поискать вместе другой ларёк.
Через некоторое время Влад заметил какую-то немолодую женщину в элегантном костюмчике, которая нерешительно прохаживалась вдали и бросала на Влада несмелые взгляды. Но когда Влад встречался с ней глазами, она тут же начинала смотреть в другую сторону. И вдруг она не выдержала, подошла к Владу и в упор посмотрела на него.
– Вы хотите блин? – спросил новоиспечённый блинопёк.
– Нет, я хочу автограф! Вы ведь не откажете?..
Влад удивлённо посмотрел на неё, но она уже раскрыла перед ним блокнотик и протянула ручку.
– Значит, вы знаете меня? – спросил Влад, расписавшись.
– Да, я ходила на все спектакли с вами! А сейчас межсезонье, такая грустная пора. В театр нельзя ходить, все театры закрыты. Но я с нетерпением жду осени, мне так не терпится снова увидеть вас на сцене. Вы хорошо сделали, что пошли блины готовить, так скучно летом без театра, надо хоть как-то отвлекаться.
У Влада защемило сердце. Он не решился сказать женщине, что больше не будет играть.
Все эти дни у него всё валилось из рук, он ещё несколько раз сжёг блины, и тогда директор уволил его. Влад даже не стал просить дать ему ещё один шанс, он беспрекословно ушёл.
– Как твои успехи, о мой прекрасный сокол? – спросил у него через несколько дней Артём, и Влад рассказал всё как было, умолчав только про женщину, попросившую автограф.
– О мой прекрасный сокол! Я знаю, что играть на сцене тебе больше подходит, чем печь блины, но я могу тебе помочь! Только обещай мне, что ты в награду рано или поздно вернёшься в театр!
Не дожидаясь ответа, Артём попросил Влада оставить его одного и стал звонить Максиму Мармеладовичу.
– О достопочтеннейший Максим Мармеладович! Я знаю, что с тех пор как умер прекрасный Шуберт, мой юный лирик, вы больше никого не брали на работу носителем печенья! О-о-о! В самом деле, можно ли было взять другого после прекрасного Шуберта? Но сжальтесь над его сыном! Он так страдает, он ушёл из театра! Я лелею мечту, что он обязательно вернётся, но не знаю, скоро ли или не очень скоро. От него ушла любимая девушка! О-о-о! Ему нужна работа, возьмите его! Он будет исправно приносить вам печенье, как когда-то мой юный лирик!
– Ну конечно! Пусть приходит! – приветливо и сочувственно откликнулся Максим Мармеладович. – Я всегда рад сыну Вячеслава.
Так Влад и устроился на должность, которую когда-то занимал Шуберт.
10
Сергей Борисович сидел в самолёте. Скоро он взлетит. Жмуркин даже не думал о том, сколько часов ему предстояло провести в кресле самолёта, что он сделает в первую очередь, когда прилетит в Сан-Франциско, как будет жить. Он об этом всём уже успел поразмыслить. Сейчас он думал только о Лене. Как она там? Стала ли уже монахиней? Сидит и перебирает чётки? Впрочем, нет. Какие в наш век чётки? Теперь монастыри уже не те. Если раньше монахи могли вволю предаваться молитве и размышлениям о Боге, то теперь на это отводится гораздо меньше времени. Большее количество времени посвящено работе. Монахи даже не всегда имеют возможность участвовать в богослужениях. Об этом всём Сергей Борисович знал, так как интересовался разными областями жизни. Он всегда считал, что помимо своих основных работ должен знать, что происходит в мире, и читал то, что казалось ему наиболее актуальным. Одно время он интересовался жизнью монастырей и прочитал множество литературы на эту тему. Поэтому он как будто сам всё увидел своими глазами и мог сравнивать монастыри прошлых эпох с нынешними. Впрочем, всё же прочитать – одно, а почувствовать – совсем другое. Он знал, что никогда в полной мере не сможет понять, что такое монашеская жизнь. Теперь это поймёт Лена, его приёмная мать. И зачем ей вдруг понадобилось уходить в монастырь? Действительно ли она создана для такой жизни? Вряд ли. Сергей Борисович это знал. Но для жизни в миру она приспособлена ещё меньше. Он всегда мысленно посмеивался над тем, что был её приёмным сыном. Было бы более правдоподобно, если бы он сам был её приёмным отцом или по крайней мере старшим братом. Жмуркин чувствовал, что именно он мог опекать её, не она его. Именно он мог защитить её в житейской буре, сберечь от напастей, помочь пронести на плечах мешок судьбы, порой слишком тяжёлый, чтобы нести его в одиночку. Как она будет жить в монастыре? Кто защитит её? Кто подставит надёжное плечо, чтобы она могла опереться на него? Она будет там одна, совсем одна. Сергей Борисович почувствовал, как у него защемило сердце. Но он был не из тех людей, кто может резко сорваться с кресла самолёта и побежать на выход, расталкивая всех и вся. Он уважал выбор другого человека, в том числе и выбор Лены. Раз она решила принять постриг, значит, имела на это полное право. Конечно, Жмуркин никогда не поймёт её, но и удерживать не станет. Он и так много раз звал её за собой в Сан-Франциско. Почему она отказалась? Она, так сильно любившая его когда-то... Сергей Борисович взглянул в окно и увидел, что самолёт разгоняется ещё сильнее. И вот он оказался в небе. Самолёт стал постепенно, но в то же время стремительно набирать высоту. Лёгкая дрожь пробежала по телу Сергея Борисовича, но это было только пару мгновений. Он постарался собрать все мысли воедино, не отвлекаясь на дрожь, мешавшую думать, и стал вспоминать.
Это было давно. Уже как будто прошло сто лет, хотя прошло гораздо меньше времени. Сергея Борисовича пригласили в педагогический институт провести курс по информатике. Вообще говоря, это был факультет русского языка и литературы, но ректору почему-то непременно захотелось дать студентам, вернее, студенткам, азы информатики. Так Сергей Борисович помимо основных работ год прослужил преподавателем. Через год информатику отменили по требованию какой-то важной персоны со связями, у которой училась в этом институте двоюродная сестра, но целый год студенткам приходилось слушать лекции Жмуркина. Впрочем, лекции были достаточно приятными, потому что Сергей Борисович нравился многим. Он всегда был достаточно импозантным, чтобы внушить симпатию женщинам, а сам оставался при этом хладнокровным и смотрел на студенток не более чем на своих учениц. Он был справедлив и никогда нарочно не топил девушек на экзамене, но и не вытягивал, если тянуть было не за что. Казалось, такая беспристрастность ещё больше сводила с ума студенток, но никто в него серьёзно не влюблялся. Чувства барышень к Сергею Борисовичу сводились к лёгким и приятным думам перед сном, которые развеивались с наступлением утра и сменялись другими разнообразными впечатлениями. У некоторых девушек уже были кавалеры, другие были слишком рассудительны, чтобы влюбиться в человека, с которым им ничего не светило, третьи вообще не думали о любви. И только одна девушка, Лена Жарикова, увидев своего преподавателя, не смогла больше не думать о нём. Она была примерной студенткой, но, как назло, информатика совершенно ей не давалась. Сергей Борисович обратил внимание на Лену, он увидел в ней большой потенциал, и ему было бы жаль ставить ей двойку и даже тройку на экзамене. Однажды после занятий он подошёл к ней, когда она укладывала книги и тетради в сумку, и прямо сказал:
– Лена, мне было бы жаль, если бы вас исключили из института. Другие преподаватели вас хвалят, и я охотно им верю. Но сам я не могу похвалить вас.
Лена страшно заволновалась и посмотрела на преподавателя своими большими и красивыми глазами, которые, впрочем, мало очаровывали его, как и глаза любой другой девушки.
– Простите меня, Сергей Борисович. Я каждый вечер читаю конспекты, которые записываю за вами, пытаюсь разобраться, но, видно, мне не дано понять информатику.
– Раз она стоит в нашей программе, речь не идёт о том, дано или не дано, – ответил Жмуркин. – Вот что. Я хочу подтянуть вас. Предлагаю вам два раза в неделю дополнительные занятия.
Лена смутилась, думая, что должна платить Сергею Борисовичу, а денег у неё было не так уж и много, хотя она и подрабатывала репетитором. Жмуркин быстро прибавил:
– Занятия бесплатные. Я просто хочу, чтобы вы остались в институте, а просто так поставить оценку я вам не могу, сами понимаете.
И вот начались систематические занятия Сергея Борисовича с Леной информатикой. Когда они сидели рядом и Жмуркин объяснял ей такие понятные ему самому истины, Лена почти не слышала, о чём говорил преподаватель. Она слышала только его голос, такой уверенный и твёрдый. Когда преподаватель смотрел на неё, она краснела и невольно опускала глаза, а потом, оставшись наедине с собой, плакала. Она всеми силами старалась не выдать себя, не показать Сергею Борисовичу своих истинных чувств и делала вид, что расстраивается из-за своих неудач с информатикой. По правде говоря, эти неудачи её в самом деле расстраивали, так как она хотела окончить институт, получить диплом, но ещё больше её расстраивало безразличие Сергея Борисовича. Сколько раз они сидели рядом вдвоём, а он ни единым словом, ни единым взглядом, ни единым жестом или интонацией не намекнул ей, что она нравится ему! И вот, когда дело близилось к экзамену, Сергей Борисович вдруг сказал ей:
– Вот что. Вы не совсем безнадёжны, некоторый прогресс есть, но больше тройки я не смогу вам поставить. Заметьте, никому я больше так не шёл навстречу, только вам.
Лена хотела сказать тысячу слов благодарности Жмуркину, но у неё словно отнялся язык, и она только и смогла проговорить тихое «спасибо», на что Сергей Борисович ласково и снисходительно улыбнулся.
И вот Лена получила свою троечку. Близился момент, когда она и все другие студентки должны были распрощаться со Жмуркиным навсегда. И тогда Лена написала письмо, запечатала его и стала ждать Сергея Борисовича на лестнице в институте. Когда он проходил, он сначала не заметил её, но она подбежала к нему и сказала:
– Здравствуйте, Сергей Борисович!
– А, здравствуйте, Лена. Поздравляю вас с успехом.
– Пожалуйста, возьмите... – Лена протянула ему дрожащей рукой конверт и чуть не потеряла сознание.
Сергей Борисович строго посмотрел на неё.
– Мне не нужны деньги. Я не ожидал от вас. Я думал, вы поняли, что я просто решил помочь вам.
– Там не деньги! – ответила Лена и убежала.
Сергей Борисович внимательно и удивлённо посмотрел ей вслед и открыл письмо. Оно было написано неровным почерком, что говорило о том, что у Лены дрожали руки, когда она писала. Жмуркин прочёл:
«Простите меня, но я не могу больше молчать. Я только и думаю о вас. Пожалуйста, не думайте, что это просто мимолётное увлечение или благодарность за помощь. Хотя я действительно очень благодарна вам, но это не благодарность. Это любовь. Я бы никогда не решилась написать вам, но мне стало очень страшно, что мы скоро никогда не увидимся. Я не хочу, не могу потерять вас. Пожалуйста, дайте мне знать, если вы тоже...»
На следующий день был экзамен по литературе. Лена получила пятёрку и, выйдя из кабинета, увидела вдали Сергея Борисовича с двумя преподавателями. Он всё смотрел на часы. Увидев Лену, он пожал им руки и направился к ней.
– Здравствуйте, Лена, – сказал он.
– Здравствуйте, Сергей Борисович...
– Что вы получили на экзамене?
– Пять...
– А я начинаю думать, что вам надо было бы учиться в техническом институте.
– Почему?
– Вы слишком увлечены литературой и невольно поступаете, как персонажи из книг. Вы поставили меня в неловкое положение. Неужели я должен ответить вам, как Евгений Онегин Татьяне?
– Вы... вы можете ответить по-другому... – произнесла Лена и страшно покраснела, решив, что сказала глупость и нескромность.
– Да? – спокойно и задумчиво ответил Жмуркин. – К сожалению, я не могу вам ответить по-другому. Вы славная девушка и обязательно встретите хорошего человека. Постарайтесь не плакать.
Сергей Борисович взглянул на Лену. Она молчала. И тогда он сказал:
– Мне надо идти.
Он ещё помолчал пару секунд, глядя на студентку, и направился к лестнице, как вдруг Лена подбежала к нему и взволнованно и умоляюще проговорила:
– Пожалуйста, будьте моим сыном!
– Что?..
– Приёмным сыном! Я буду заботиться о вас, я буду развлекать вас беседами, если вы заскучаете. Если хотите, я даже выучусь играть на пианино...
– Не надо на пианино. Если мне хочется послушать хорошую музыку, я иду в филармонию и слушаю профессиональных музыкантов. Во всём должен быть профессионализм, Леночка. А ваше предложение очень заманчиво, – и он улыбнулся, глядя на Лену, которая готова была провалиться сквозь землю.
– Простите, я не должна была предлагать такое... Я не подумала! Я обычно думаю, прежде чем сказать, честное слово, а тут не подумала... Конечно, это глупость. Ну какая я вам мать? Просто мне так страшно стало потерять вас...
– Ну что ж, раз уж вы так не хотите расставаться со мной, я согласен.
Сергей Борисович смотрел и смотрел в окно. Москва уже оставалась где-то совсем низко и была похожа на карту, на которую бросили много маленьких фонариков, сцепленных одним запутанным проводом, какие вешают на новогодние ёлки. Жмуркин глубоко вздохнул и выпил стакан сока, принесённый стюардессой, и перед глазами у него стояли глаза Лены, когда она просила его стать её приёмным сыном. Какой-то старичок, сидящий рядом с Жмуркиным, принялся рассказывать ему про молодость, и Сергей Борисович охотно поддержал беседу, радуясь, что старичок был словоохотлив и что до самого Сан-Франциско ему, Жмуркину, обеспечена приятная компания.
11
Максим Мармеладович видел, как грустил Влад, и хотел ему хоть как-то поднять настроение. Но заговаривать с ним Максим Мармеладович не решался, так как на несчастном молодом человеке было написано, как ему хотелось побыть одному. Начальник только и ограничивался робкими вопросами:
– Ну что, вы принесли печеньки, Влад? Вы тоже угощайтесь, пожалуйста! Хорошая сегодня погода, правда?
Влад отвечал Максиму Мармеладовичу, но было видно, что его мысли заняты совершенно другим. Он сам как будто был не здесь, а где-то далеко. И тогда Максим Мармеладович решился и предложил в один из дней подчинённому:
– Давайте выпьем с вами вина, Влад? Я сегодня купил хорошее вино.
Максим Мармеладович немного боязливо ждал, что Влад станет отказываться, но, к его удивлению, молодой человек живо откликнулся:
– Давайте! Это отличная идея, Максим Мармеладович!
Они прошли в кабинет начальника, Максим Мармеладович достал стаканчики, открыл вино и налил Владу и себе.
– Ну что ж, давайте выпьем! – разливаясь в сладкой улыбке, произнёс Максим Мармеладович. – Давайте выпьем за вас, Влад!
– Спасибо, Максим Мармеладович, но за меня уже можно не пить...
Они чокнулись и выпили.
– Вы раньше играли в театре? – спросил любитель печенек. – Театр – это прекрасно! И вообще искусство – это прекрасно! Жаль, я не видел вас на сцене. Давайте выпьем за театр!
Они вновь выпили.
– А третий тост надо поднимать за любовь! – улыбнулся Максим Мармеладович.
– Нет! – воскликнул Влад. – Я не буду пить за любовь!
– Почему же? – Максим Мармеладович уже немного захмелел и напрочь забыл, что ему рассказал Артём, будто Влада бросила девушка.
– Потому что я ненавижу любовь! Какой дурак придумал, что она счастье приносит?
– Как вы заблуждаетесь, дорогой мой Влад! Любовь – это действительно счастье. Ладно, не хотите пить за любовь – я сам выпью, – Максим Мармеладович выпил из своего стакана, а потом из стакана Влада и продолжил: – Знаете, каким чудесным человеком был ваш отец? Я очень любил его! Выпьем за Вячеслава!
– Да, выпьем! – горячо подхватил Влад, порывисто взял бутылку, налил Максиму Мармеладовичу и себе и сам выпил из обоих стаканов.
– Знаете, он таким красавчиком был! Я, по правде говоря, большой ценитель мужской красоты!
– А я вообще ценитель красоты, – откликнулся Влад, – я не разделяю её на мужскую и женскую. Красота есть и в природе, и в живописи, и в архитектуре.
– Какой же вы эстет, совсем как я и как Вячеслав! Мы с вашим отцом были большими друзьями, хотя я однажды обидел его!
– Как вы его обидели? – спросил Влад, вновь наливая вино.
Чокнувшись с подчинённым и выпив, Максим Мармеладович ответил:
– Ну... я однажды поцеловал его. Не просто там чмокнул в щёчку, а поцеловал, как мужчина целует женщину.
Влад поперхнулся, и всё вино оказалось у него на рубашке.
– Я не удержался... – с виноватым видом и со сладкими опьяневшими глазами ответил Максим Мармеладович. – Мне ужас как захотелось его поцеловать! И не только поцеловать... Какие у него нежные губы... Ах! Никогда не забуду его губы... Повезло же его жене! Ну что вы нахмурились, Влад? Славочка заплакал, говорит, мол, я не голубой, зачем вы меня поцеловали, Максим Мармеладович, а я сижу, последним придурком себя чувствую, не знаю, что делать. У меня из головы вылетело, что я его соблазнить хотел, я только и думал теперь, как бы мне его успокоить. Славочка такой беззащитный был, когда плакал... Повезло же его жене! Ну я стал мямлить что-то, прощения попросил, думал, он уволится. Но Славочка был таким добрым человеком! Он тут же простил меня, мы помирились и стали хорошими друзьями. Я никогда – слышите, никогда больше не делал своих попыток соблазнить его или даже просто поцеловать!
– Я думал уже рассердиться на вас, – ответил Влад, вздыхая и наливая вино, – но уж не буду.
– Как я любил Славочку! – вздохнул в свою очередь Максим Мармеладович.
– Я очень люблю папу! – подхватил Влад. – Я чувствую, что он рядом! Мне даже кажется, что это он уберёг меня от самоубийства.
– От самоубийства? – в ужасе вскричал Максим Мармеладович.
– Да, – ответил Влад и принялся пить остатки вина из горла, в то время как начальник открывал новую бутылку. – Я люблю одну девушку, она меня тоже любит, но она бросила меня, улетела за границу с другим и вышла за него замуж.
Максим Мармеладович в ужасе закрыл рот рукой.
– Она пожалела его, потому что он её любит. А меня не пожалела. Я тут подыхаю, а она меня не пожалела!
– Влад, я всей душой сочувствую вам! Бедный вы мальчик!
– Сочувствием тут не поможешь... И никакой я не мальчик, я теперь старик. Мне иногда даже кажется, что я седеть начал.
– Вы ошибаетесь, Влад! Это просто при резком освещении так кажется! У вас прекрасные волосы!
– Знаете, Максим Мармеладович, у меня до сих пор в голове не укладывается. Ну как она могла? Мне иногда кажется, что тут какая-то ошибка, недоразумение... Как будто кто-то просто напакостил... Ну как же так? Она же любила меня! Ну как так можно было взять и уехать? Объясните мне, Максим Мармеладович. Артём, конечно, говорит, что вероломство – имя женщин, но это же Артём, он всегда говорит что-то такое...
– Я и сам не понимаю, Влад... Это нонсенс. Давайте выпьем за верность!
– Выпьем!
Они ещё долго сидели и пили, а на следующий день, когда Влад вновь принёс печеньки начальнику и оба уже были трезвыми, Максим Мармеладович с испугом в глазах осторожно произнёс:
– Влад, послушайте, я вчера, кажется, перебрал немного... Скажите мне, пожалуйста, я не наговорил вам ничего лишнего?
– Да вроде нет, – ответил Влад, решивший не напоминать Максиму Мармеладовичу, как тот сознался, что когда-то поцеловал Шуберта.
– Ну и славненько! – так и просиял начальник. – Идёмте ко мне, выпьем чайку с печеньицем!
12
Наступил конец августа. В один из дней Влад, как обычно, принёс печеньки Максиму Мармеладовичу, и вдруг у начальника раздался телефон.
– Алло! – произнёс Максим Мармеладович.
Звонил охранник. Он сказал, что пришёл какой-то мужчина, который желает видеть Влада.
– Ну что ж, он сейчас подойдёт, – и, повесив трубку, любитель печенек прибавил: – Влад, спуститесь, кому-то что-то нужно от вас, только возвращайтесь быстрее, я без вас не буду грог пить.
– Хорошо, я мигом.
Влад спустился и увидел актёра Дмитрия Летниского, с которым вместе играл, пока не ушёл из театра.
– Дима?
– Да, это я. Я с трудом выведал у Шашкина, где ты теперь. Мы уже все собираемся в театре, скоро ведь начало сезона, а тебя нет, ну я и стал расспрашивать Шашкина, что и как, а он говорит, у тебя, мол, личная драма, девушка тебя бросила.
У Влада подкатил ком к горлу.
– Какая тебе разница, кто меня бросил?
– Не скажи, не скажи! У нас театр такого актёра лишился! Кто у нас теперь Печорина играть будет?
– Вот ты и играй! – выкрикнул Влад и побежал на лестницу.
– Эй, постой! – крикнул Летниский, потирая свою мощную шею.
– Ну чего тебе?
– У меня девушка хорошая есть на примете, может, вас познакомить как-нибудь?
– Да пошёл ты! – и Влад скрылся за лифтом.
Летниский посмотрел на охранника, безучастно наблюдавшего эту сцену, и глубокомысленно произнёс:
– Ну что за народ! – и ушёл.
Вечером того же для Влад сменил номер телефона. А через несколько дней вернулись Лена и Людка. Они приехали в бывшую квартиру Сергея Борисовича, где жили до монастыря.
– Ну вот и всё, мы дома, – улыбнулась Лена, глядя в зеркало на своё бледное лицо и на домашнее платье, которое теперь болталось на ней.
– Если честно, я не знаю, как мне дальше жить... – вздохнула Людка.
– Ты пока поработай в школе, Люда, а потом мы что-нибудь придумаем. Мы обязательно что-нибудь придумаем. И с жильём что-нибудь тоже придумаем, не можем же мы дальше жить у Сергея Борисовича. Я ведь обманула его...
Лена взяла телефон, который ей вернули, когда она уходила из монастыря, она прошла на кухню и, не зажигая свет, стала набирать номер Влада, глядя в окно на вечерний город. Но номер оказался заблокированным. Лена ещё несколько раз попыталась позвонить ему, но так и не смогла дозвониться. Тогда на следующий день она с утра пошла домой к Владу, позвонила и увидела на пороге Лиду, которая собиралась на работу.
– Здравствуйте, Лидия Михайловна!
– Иди-иди отсюда скорее! – торопливо зашептала Орехова, выталкивая девушку за дверь. – Он уже начал забывать тебя, уже не так часто плачет!
– Лидия Михайловна, объясните мне, пожалуйста...
Но Лида захлопнула за Леной дверь и прошла в комнату сына.
– Влад, подъём! Хватит дрыхнуть!
– Кто приходил, мама? – воскликнул Влад.
– Никто.
– Да кто приходил, в конце концов?!
Влад в одной пижаме побежал к двери и хотел выбежать, но Лида преградила ему путь.
Через несколько дней наступило первое сентября, и Лида пошла проводить Гену в школу. И вдруг она замерла, увидев Лену, встречающую класс. Лида часто встречала Гену из школы, но никогда не знала, что Лена была его учительницей.
– Ничего не понимаю... – пробормотала Орехова.
После уроков она пошла за сыном. Все ученики уже разошлись по домам, но Гены всё не было. Тогда Лида прошла в школу, сказав охраннику, кто она и к кому пришла, и стала ходить по разным классам в поисках Гены. И вдруг, открыв одну из дверей, она увидела пустой класс и только двух человек, сидящих рядом за партой: Лену и Гену. Гена плакал, рассказывая учительнице, как увидел повешенного отца, а Лена обнимала и гладила ребёнка по голове, глядя с бесконечным страданием на доску, с которой ещё не успела стереть то, что писала на уроках, словно искала на этой доске нужные слова для безутешного детского сердца.
– Всё образуется, солнышко... Знаешь, как Антон Павлович говорил, мы ещё увидим небо в алмазах... Ну что ты, маленький... Бедненький мой...
И вдруг Лена подняла глаза на Лиду, и Орехова увидела слёзы в глазах у девушки. На этот раз у Лены во взгляде не было испуга, который всегда невольно появлялся, когда она встречалась с матерью Влада.
– Он плачет?! – изумлённо спросила Лида, и Лена молча кивнула.
– Вот это да... – пробормотала Орехова. – Он как будто вовсе не Рябчикова сын...
Лена встала, подошла к Лиде и прошептала:
– Лидия Михайловна, пожалуйста, берегите его... Очень вас прошу!
– А ну-ка пойдём со мной! – Лида крепко схватила Лену за руку и повлекла за собой. – Генка, за нами!
На этот раз Лена испугалась, но беспрекословно пошла за женщиной. Лида привела её домой.
– Влада ещё нет, он на работе, но скоро придёт, – сказала Орехова. – Ты пока кофе попей, с Генкой поиграй, а я в магазин сбегаю, торт куплю.
И Лида быстро собралась и ушла. Вернувшись, она стала выгружать из сумки груду праздничной еды, в том числе чёрную икру.
– Надо салат порезать, – сказала Лида.
– Давайте я вам помогу! – предложила Лена.
– Друг другу сейчас поможем, ты яйца режь, а я крабовые палочки. Эй, Генка, иди кукурузу режь! Ой, что я говорю? Кукурузу-то не надо резать... Ну иди тогда поиграй пока.
И вот Лида и Лена принялись за дело.
– Лен, ты не мельчи только, ладно? В салате всё должно быть крупным, чтобы почувствовать вкус каждого продукта. Я и Шуберту всегда говорила: что ты мельчишь? Хотя чаще всего я готовила, а он мне стихи читал. Ему нож-то опасно было в руки давать, такой он у меня был... Вот точь-в-точь как Генка сегодня, когда ты с ним сидела. Мне даже на секунду показалось, что он сын Шуберта, хотя это невозможно, конечно. Он сын висельника нашего...
Лену слегка передёрнуло.
– Да ладно, ладно тебе! Это у меня чёрный юмор такой. Я просто называю вещи своими именами. Ведь Рябчиков у нас кто?
– Висельник, – вздохнула Лена.
– Вот и я о том же!
Когда всё было готово, раздался хлопок двери. Пришёл Влад.
– Эй, Влад, иди сюда скорее! Я тебе невесту привела! – окликнула его Лида.
– Какую ещё невесту? – и Влад прошёл в комнату Рябчикова, захватив гитару.
– Опять небось пошёл в эту мертвецкую комнату... – проворчала Лида и пошла за сыном. – А ну кончай ходить сюда, ишь повадился! Иди живо на кухню, тебя там кто-то ждёт.
Влад отложил гитару и нехотя побрёл на кухню, а Лида пошла к Гене. Лена в этот момент расставляла тарелки.
– Лена... Леночка!
Лена чуть не уронила тарелку, и они бросились друг к другу, обнимаясь и говоря какие-то бессвязные слова. Влад заплакал, так прижимая к груди любимую, словно боялся, что её отберут у него.
– Как я соскучилась по тебе... Я только и ждала, когда снова буду с тобой! Так не хотелось уезжать от тебя!
– Ты сбежала из Сан-Франциско? – с бесконечным счастьем, которое всё ещё было пронизано страданием, спросил Влад. – Ты не вышла за него замуж?
Лена удивлённо посмотрела на Влада.
– Сан-Франциско? О чём ты говоришь?
– Ну как же? Твоё письмо... Я не знаю, как не умер, когда прочитал его...
– Покажи письмо! – попросила Лена, начавшая о чём-то догадываться.
Влад сбегал за письмом, и Лена узнала свой почерк на конверте. Достав листок, она тоже увидела почерк, очень похожий на свой, и прочитала сочинённую Лидой фальшивку.
– Миленький мой! – рассмеявшись, произнесла Лена. – Посмотри на конверт!
– Смотрю...
– И не понимаешь?
– Нет.
– Ну с какой стати я буду тебе из Сан-Франциско писать в дивеевском конверте?
Влад хлопнул себя ладонью по лбу и вновь крепко обнял Лену.
– Так ты не ездила в Сан-Франциско?
– Ну конечно, нет!
– А кто же это написал?
– Я написала! – сказала вошедшая Лида и во всём призналась, рассказав подробно, как сидела и подделывала почерк Лены, а настоящее письмо из монастыря выбросила. – Между прочим, каждый имеет право на ошибку, и я надеюсь, что вы меня допустите погулять у вас на свадьбе.
Лена с Владом переглянулись и счастливо рассмеялись. А через несколько дней Влад вернулся в театр, попрощавшись с Максимом Мармеладовичем, с которым они остались друзьями и продолжили поддерживать общение, и помирился с Летниским. Владу не хотелось ни на кого обижаться, тем более на Летниского, который по сути был добродушным человеком, просто немного туповатым. Артём воскликнул:
– О мой прекрасный сокол! Я знал, я знал, что ты вернёшься! Знал и верил! О-о-о! Блики рамп померкли бы, если бы ты решил покинуть театр безвозвратно! О-о-о! Я знал, знал, что театр не отпустит тебя и что любовь вернётся к тебе! О-о-о!
– Артём, что же ты не сказал мне, что Лена в монастыре была? Ты же у нас прорицатель.
– О-о-о! Только теперь я понял, как ничтожны мои способности, и если я и могу что-то видеть, то лишь каплю в бездонном и безбрежном океане жизни и человеческих судеб! О-о-о! Я ошибался не раз! Я всё время ошибаюсь насчёт твоей прекрасной возлюбленной, о Влад, ведь я когда-то посчитал, что она живёт в грехе с Сергеем Борисовичем! О-о-о! Видимо, я сам слишком грешен, а твоя прекрасная лебёдка слишком чиста, вот она и ускользает от моего тайного взора! О-о-о!
В октябре Влад и Лена расписались в загсе и обвенчались. Когда они выходили из церкви, Артём разбрасывал на их пути лепестки роз и восклицал сонеты Шекспира, а Лида плакала от счастья. Она теперь всё отдала бы, чтобы Влад и Лена всегда были вместе, чтобы их любовь никогда не прошла, чтобы они никогда не расстались. Но для этого и не требовалась ничего отдавать. Лида и так всё видела по их сияющим лицам. Вика подарила молодожёнам квартиру, где жила когда-то с Шубертом и с которой съехала к Шашкиным после инсульта. А Людка стала костюмершей в театре и поселилась в небольшой комнатке в театре. Ей очень понравилась театральная атмосфера, и она втайне стала примерять костюмы актёров и актрис, красивейшие шляпы с перьями и венецианские маски. Но Артём всё видел и приговаривал:
– Кажется, в нашем театре скоро зажжётся новая звезда! О-о-о!
А ещё он решил со временем скинуться со всеми актёрами и купить Людке хорошую однокомнатную квартиру. Впрочем, со временем он забыл о своём намерении, но это и не было бедой: Людке вполне понравилось жить в театре и вращаться среди актёров. Ей было бы гораздо хуже в четырёх стенах в полном одиночестве, которое Людка никогда не любила.