Сказка под Новый Год 5. Девушка и леший

Владимир Печников
     На старой осине в глуши лесной
     Жил леший, глазастый и волосатый.
     Для лешего был он еще молодой -
     Лет триста, не больше. Совсем незлой,
     Задумчивый, тихий и неженатый.    
     Однажды у Черных болот в лощине
     Увидел он девушку над ручьем,
     Красивую, с полной грибной корзиной
     И в ярком платьице городском.
     Видать, заблудилась. Стоит и плачет.
     И леший вдруг словно затосковал…
     Ну как ее выручить? Вот задача!
     Он спрыгнул с сучка и, уже не прячась,
     Склонился пред девушкой и сказал:
     - Не плачь! Ты меня красотой смутила
     Ты – радость! И я тебе помогу! –
     Девушка вздрогнула, отскочила,
     Но вслушалась в речи и вдруг решила:
     «Ладно. Успею еще! Убегу!»
     (Эдуард Асадов)

     Увидеть лешего проще пареной репы, это я вам точно говорю. Для такого случая нужно всего-то посмотреть  через правое ухо лошади и невидимый лесовик предстанет наяву. Конечно, есть важное условие, которое заключается в том, чтобы леший именно в этом месте тотчас находился. А ещё, есть момент один нехитрый. Ведь неизвестно какой лесной дух требуется для рассмотрения дела необходимо важного. И требуется ли вообще. Если просто из любопытства приспичило или из-за удалого героизма с ним повстречаться, никому ненужного во все времена, тогда точно не увидишь. Или на свою бедовую голову бездаря узришь во всей красе пришедшего лесного духа с оказией, устрашить до безумства или, хуже от того, переместить в мир иной. Этот герой, названный, будет на людях твердить без конца, мол, я вот такой смелый, что и с лешим могу повстречаться потому, как его и на свете вовсе нет и не было.  Может, и нет, может, и не было, может и папортники на Ивана Купалу не цветут. Да только не хотят они показываться любому встречному поперечному, и их не зовут без дела, а сами лешие приходят. Так же как папортник цветы колдовские свои не по заказу проявляет. Очень важен серьёзный подход к такому щекотливому делу.

     Уверенность душевная в первую очередь требуется, что именно от встречи с лесовиками зависит твоё или того, за кого просишь, дальнейшее существование жизненное. В отличие от веры христианской славяне не продавали душу дьяволу, а искренне раскрывали её во всей своей полноте духам, выступающим посредниками между людьми и мирами невидимыми, неведаными. Ведь даже из Нави можно вызволить самого отчаянного грешника, если найдётся хоть один человек до такой степени любящий, что сможет вымолить с надеждой на возвращение. Очень важно, в каком месте хотелось бы повстречаться с лешим. Если уж совсем невмоготу, но чтобы не в ущерб себе, то такого искателя хотелось бы направить в дубраву, в сосновый бор или берёзовую рощу.  Самым верным способом считается срубить обязательно тупым топором сосну здоровенную, в обхват, чтобы она, падая, повалила две осины, встать на них лицом к северу и призвать лешего. При этом нужно мысленно напрячься, кого бы ты хотел видеть, а вслух произнести: «Покажись ни серым волком, ни чёрным вороном, ни елью жаровою, покажись таким, каков я». В березняке следует нарубить молодых берёзок, сложить их в круг вершинами в центр, стать в него и громко крикнуть: «Приходи завтра!»

     Зачастую таким моментом пользуются несчастные или просто некрасивые девушки, готовые на всё, даже прикончить жизнь свою собственную. Опять же, повторюсь, искренним желание должно быть. Но специально запланированные действия приведут только к тому, что станешь мавкой в наилучшем случае. Пойдёт такая девица, к примеру, в осинник вешаться или за ним в болото утопиться, но проходя мимо берёзок, крикнет вдруг, что есть мочи от полной безысходности и горя непоправимого:
     - Деду-у-у-ушка!
     - Какой такой дедушка? – вдруг откликнется лесовик-берёзовик, возникнув за спиной и похлопав по плечу нежно.
     - А й-й-я, н-ничего, - заикаясь, начнёт повторяться испугавшаяся девица, - дед-душка.
     - Нашла, тетеря, дедушку, - затевает разговор берёзовик, поворачиваясь в разные стороны от непомерного бахвальства, данного ему пожизненно природой, как и красотой мужской мускулистой на все времена, - как хоть звать величать тебя, голубушка?
     - Любкой кличут.
     - Кто ж тебя кликает-то так?
     - Как кто? Все так и зовут, кого не повстречаю.
     - Ай, нет… звати Любушкой буду. Хочешь?
     - Хочу, а как не хотеть-та.
     - Вот и поживёшь со мною… Семь годочков-то, они стремёхонько промчатся… Нарожаешь мне детишек для лесу, а тамочки вознагражу я тебя достойно. Только туточки условие есть обязательное – дух людской свой сохранить смогёшь ли? А коль не одичаешь, с богатством домой отпущу, на которое  всё купишь и будет разница при этом в том, что в отличие от других, ты будешь справедливо и от искренней души тем богатством распоряжаться.
     - Ой, смогу ли?
     - Смогёшь, смогёшь… А нет, так иди вешайся, тенью мавкой скитайся   по лесам погубительницей жизней человечьих, али в трясине захлебнись, да с кикиморами вечность вечную бесконечную кукуй! Ну чаво, поладим чё ли?
     - Д-да, - скажет Любушка и отвернётся от смущения несказанного.
     - Вот и ладушки. У нас ведь разница в годах-то, я день живу, а ты шесть, потому и семь лет тебе даётся на год больше, уж так мир наш устроен.
     - Как же мне обращаться к вам, коли што?
     - Та, Блудом кличут, сотоварищи мои, мать их ети. Люди не сами по себе в лесу теряются, я их заманиваю и заставляю блудить. Самым верным способом является, когда обращаюсь каким-либо знакомым и показываю дорогу. Кого заблужу, тот и начинает скитаться, сбившись с пути. Особенно люблю поблудить с женской половинкой человеческой. Некоторые даже очень рады от такой блудливости остаются и вспоминают потом с фантастическим удовольствием проведённое с усладой время.

     А ведь так оно и есть на самом деле, только не можем мы понять бесконечно от сознания собственного, замороченного изначально со своими примбабасами религиозными, жизнь нас окружающую, которая  настолько невероятна, настолько недоступна, что мы любыми путями стараемся в неё не верить. Хотелось бы по поводу, сказанному лешим, предостеречь тех, кто найдёт заблудившегося человека: нельзя с ним громко разговаривать, потому что он может принять спасителей за Блуда, убежать в лес – и тогда уж точно не вернётся, бедолага.

     Может и такое произойти, что другая девица промчится, безмозглая и бесшабашная, на нервах неугомонных через рощу берёзовую, если вообще таковая на пути  встретится, прямиком к осиннику. Станет она вскорости присматривать дерево удобное суковатое, дабы повесится на одном из них. Да с отчаянья дикого вскочит наша девушка пропащая, но духом зовущая на попавшиеся два пенька ногами, подымет подол, повернувшись задом к востоку, наклонится и голову промеж ног высунет, крича:
     - Дя-я-яденька ле-еший! Отзовись, коль ты е-е-есть, ведь повешусь шас, жизнь опосты-ы-ылила! – проорёт она и упадёт с пеньков тех без сознания, с потерей его временным.
     - Хто ж тебя научил такому способу меня выкликивать? – вдруг услышит она голос над собой, лежащей в траве.
     - Д-дед р-родной, - скажет девушка, приподнимаясь и видя сидящего как будто бы человека на пне, с которого свалилась только что, мужчину видного в рубахе красной, поясом цветным подпоясанной, с чубом, словно у того известного казака запорожского.
     - А-а-а… Игнат, чё ли? Охотником знатным был, знавал, знавал… Любил он меня подкармливать… А уж я ему скоко дичи пужал на выстрел. В меру всегда отстрелит на пропитание, лишнего николи не возьме и не спроси. Как звать-то?
     - Ладонька, - ответит, затрясшись от внезапного видения девица, позабыв тут же напрочь, зачем сюда явилась в ужасе бессознательном.
     - ЛадУшка, стало быть… - продолжит лесовик, приглашая жестом присесть на соседний пенёк новую знакомую, - а я осинник, Лечий… нет не леший, а просто Лечий – от слова лечить. Ведь осина, хоть и поганым древом щитается, но, как и солнечная радиация вредная, как и яд змеиный смертельный, при особых условиях способствуют оздоровлению души человеческой и исцеляет раны телесные, как снаружи, так и внутри. Во, как… Хто ж тебя надоумил сюды припереться-то?
     - Та, я… ведь он…
     - Не мучь себя, ЛадОнька, понЯл я, понЯл… поиздеваться вздумалось дядьке-то, - сказал Лечий, закинул ногу на ногу и продолжил, - бездарь той тебя попутал, обещал жениться, зараза эдакая, та и бросил в самый неподходящий момент, наигравшись досыти… так ведь оно, дело было?
     - Так, дядя, так…
     - Пойдёшь ко мне услуживать, в таком разе. Ведь жрать-то,  небось, щас уже хочется иль ужО всхотнётся.
     - Й-я н-не знаю, - всхлипнет Лада, стеснительно пряча верёвку за спину трясущимися от нахлынувшего волнения руками.
     - А туточки и знать неча. Сказано-сделано, пойдёшь в мой обиход бабе лешуне помогати на семь годков от дня сегодняшнего. Не за просто так, за науку знахарскую. Когда отпустим тебя на волю людскую, буш человеков от болезней травами излечивать, а в особых случаях заговором и даже колдовством небольшим. Так-то вот.

     Да, именно так, примерно, выглядят подобные ситуации при встрече с берёзовиком и осинником, своенравными духами лесными. И задайся хоть на миг вопросом, уважаемый читатель, когда вдруг однажды увидишь женщину богатую, независимую или ведунью-знахарку  знатную, которые пропали из твоего виденья девушками ровно семь лет назад, что неспроста такое дело непонятное. Лично у меня на примете с десяток вдруг примеров подобных наберётся. И цифра семь, подумай, по известным причинам не случайно в моём повествовании кружится, всплывая время от времени. Семидневный цикл издревле у славян присутствовал, а с появлением веры христианской был просто обозначен, где седьмым днём явилось воскресенье. Воскресенье было и у славян седьмым днём, но только по-другому обзывалось и с Христом никак не связывалось.

     Раз уж разговорился про веру, то не могу отметить значение воды, на которой собственно и держится всё  живое на нашей планете, в том числе и мы, люди. Кровь человеческая в большинстве своём из воды состоит и без обновления оной, происходить затухание будет постепенное организма людского. А ведь всё зависит от зимней структуризации воды, от её намагничивания, а не от освящения её крестом попами. Наши духи славянские лесные, впадая в зимнюю спячку, влияют на магнитные полюса земли и водяные духи, которые в это время тоже спят, никак не могут помешать такому явлению, как некоторое отклонение этих полюсов. Примерно с середины декабря, а не именно в крещенское девятнадцатое января, по середину февраля в наших краях происходит интенсивная структуризация воды на основе её намагничивания. В этот период желательно обливаться водой из открытых безопасных источников и пить воду из колодцев пренебрегая любой водопровод с необыкновенными фильтрами.

     Что-то я совсем уже зарапортовался, отклонившись, увиливая от нашего приключения непосредственного. Что же там с домовёнком фальшивым и сходом лесным лешачьим? Сейчас, немедленно гляну. А-а-а, всё в порядке и идёт своим чередом. Смотрите…
     - Слушаёте вы, чучелы огородные, - старый пень Пеничешство скривил от удовольствия поганый рот, что произнес удачную на его взгляд фразу, не зная про шутки и в помине и, щёлкнув языком, продолжил, - Сороки не видать, ежа нетути, и энтого, паршивца твово, - выдавил главный дух пристально глянув на сосновика, - цельный год мои очи не ведают и язык  ни на сколько-нибудь не  недочувает.
     - Вона, ишь ты! Пропади ты пропадом мой коромысел! Как заговорили, однако, - вступил в ожидаемую перепалку, не долго думая, как всегда не особо озадачиваясь о последствиях, ельник, - а я вам шо в прошлом годе вещал не придумывая ни сколечки. Пошлите меня, пошлите меня упрашивал, вместо того маленького опушонка придурошного!
     - А ну заткнись маненько, голова еловая, не то на вовсе под землю упеку! А ты Евграф отвечай, по добру, да по здорову, покудова тебя без пристрасу усякого спрашивают!

     Сосновик встал нехотя, вздохнул глубоко от незнания собственного, что  ответить ему в защиту сыночка своего. Посмотрел налево, направо и вдруг… трясогуска, откуда только она взялась, уселась на плечо ему и давай щебетать на ухо. Тут же воспрянул духом Евграф, выпрямился и давай поливать на залихватский   манер:
     - А чаво мне говорить-то? Вылупились, будто я один туточки уси вопросы решаю. На Филиппа Евграфьевича, однако, управы завсегда найду коли чё! По родственному и в приказном порядке тут же явлю на сход натуру евонную, ежели угомонитесь по настоящчему! Пусть ответ даёт любой, хто о чём успросити! Но, условие одно, щёб не идиного колдовства к моей кровиночке не приведено было и щёб с клятвою от тебя хозяин!

     Евграф сделал несколько шагов вперёд, по пути непроизвольно, но с умыслом, давно в печёнках застрявшим, оттолкнув ельника Макара с такой силой, что тот, под общий хохот лесной толпы, кубарем по акробатскому способу прокатился несколько шагов приличного размера. Сосновик повернулся к сборищу лешачьему, агитируя для пользы своей и сына так, как только жизнь его лешачья научила:
     - Господа, лесные жители! Щас прям, как топну ногой, и Филипп Евграфьевич представится пред вами в полной мере и с мешком здоровенным жранья людского! А щас, пред явлением отпрыска мово, прошу провыть в знак лешачьей солидарности в мою пользу и семейства нашего.
     - У-У-У-У!!! – завыли почти все собравшиеся лешаки и земля заходила ходуном от топота неприличного!
     - Ша, нелюди! – заорала глотка лужёная главного предводителя лесного, и язык щёлкнул кнутом пастушьим над толпой воющей!

     Внезапно образовалась тишина, до  такой степени глухая, что было слышно издалека шелест при скручивании в трубочку языка Пеничешества. Он с минуту помолчал и, видя настрой своего войска лесного, профырчал на всю округу:
     - Клятву даю без всякого на то супротиву, но лишь касаемо Филиппка, а покудова батько евонный ответ будет держать за отпрыска свово!

     Толпа загудела одобрительно и тысячи глаз уставились на сосновика Евграфа. Тот, не долго думая, топнул один раз ногой и голову вверх к небушку вскинул. Снова тишина наступила непродолжительная совсем, потому что выскочил на свет поляны из кустов опушка Филиппка с баулом на плече. Раздались радостные возгласы непомерные, почти тут же сменяющиеся на яростные порывы возмущения, когда увидели лесовики непомерное выражение перекосившейся на глазах удивительной публики морды хозяина главного леса потому, как ёжик тоже вышел, только с другой стороны и вовсю уже делал доклад о своей засланческой деятельности. Пеничешество языком колдовским ежика подобрал в единый момент с появлением  юного лешего, и к дырке взамен уха приткнул его для лучшего расслышивания.
     - За-а-аткни-и-ись! – прогремело на весь лес. - Тварь неблагодарная, - следом прорычал звериным рыком главный дух, - ты кого на уши схотел поставить, под землю вековать не иначе как удумал? Клятву нарушать смыслу нетути никакого, но и меня на мякине не проведёшь!

     Только проговорил, как язык раскрутился с неимоверной скоростью, ухватился вокруг шеи сосновика  его кончиком  и поволок оного в пропасть под самим пнём образовавшуюся. Надсадно кинул он во мрак Евграфа и, чмокнув от гадского удовольствия, скрутился отросток ротовой в прежнее положение. Вход следом закрылся, а хозяин леса пробубнел с толком уже и с расстановкой:
     - Ну чё, господа нехорошие, обарзели чё ли, как никогда?    А нукась слушай сюды и не отвлекайси от докладу моегонного…
     Окружають энти бесхвостые двуногие нас без всяких на то прав и привилегий. Незнаючи лезуть, бестолочи, на рожон, обижая беззаконьем жителей лесных. Мы уже не вправе к городу, а то и к селу на несколько десятков километров подойтить. Так загажено и осквернено, мать их ети, што боимси подкатити хоть и ненАдолго. Про деревни балакать тоже неча, нетути колхозов и раздолью нашему бедокурскому заслон ядохимикатами обозначен вдоль и поперёк. Людишек, особливо женского полу, ежели старух не считать, совсем не осталоси для нашего развлечения и продолжения рода лесного неугомонного. Ишшо и некоторые язвы, вскочившие на нашем лешачьем теле, пытаются немедленно удрать от нас, в домовые переделываются.
     Людишки-то вскорости уже уси пропадуть, я вам точно говорю и отвечаю за кажное сказанное словцо. Хто ж без воды обновлённой долго прожити смогёт? На мёртвой долгонько не протянешь, как не крути, ежели и крутить совсем нечем, твари безхвостые!
     Но на данном этапе лешачьей эволюции, вот ещё хрень человечья усё больше ум затмевает… так как нам деваться никуды и шоб ряды лешачьи обновить  духом свежьим, повелеваю: всех грибниц и ягодниц с родильными возможности сбивать с пути истинного, покудова не наберётся количество нужное и для нас, леших, необходимое. Осовременились, заразы, удавиться на суку нихто идтить не хочут. И энти ишшо, што на трассе стоять, даже ихней душонки к нам не заманити ни на каких-либо условиях, легкого пути все видеть норовяти.  До городу опасно тоже идтить, а в деревнях и девок нетути.
     Таперича далее: домовёнок новоиспечённый батьку свово буде вызволять из подземелия вот таким вот способом… девчонку ту младую, што Анькой кличут доставит самолично в управление к осиннику Лечию и к бабе лешане евонной, пусть обучают делу лесному и знахарскому, а через семь годов к ельнику Макару в жёны в отмеску опушёнку Филиппке отдамо. Берёзовик Блуд пойдёт с Филиппкой и соблазнит красотой своей и богатством непомерным мамку ейную.  Макарка тоже вмести с ими пойдёть, с умелой прытью особливой споить и ублажить азартом игральным папку, а чтобы ничего не заподозрил подложим ему нашу Олеську кривую, придав ей вполне знакомый и приличный вид.
     Как только сие желание будет исполнено, тут же выпушу сосновика Евграфа из подземелья. Усё, доклад окончен, докладыватель, ваш хозяин несменяемый, наше Пеничишство.

     Продолжение…