Будут алые губы нежны
Будут руки искать и ласкать
И пробьют равнодушно часы
Первый час твоей женской судьбы
И пробьют равнодушно часы, одни часы
Первый час твоей женской судьбы
(«Барабанит по улице дождь». Петлюра)
Взрыв! Меня накрыло ударной волной и теперь, лежа лицом в мутной болотной жиже, я проклинал все на свете вспоминая, зачем я ввязался в эту войну на Раме. Как говаривал мой дед, великого ума человек: «Если тебя ест венерианский трахонозавр, лучше не рыпаться, а смириться, пожелав ему приятного аппетита». Планета на краю вселенной. Война без начала и конца. За что? Не известно. Зачем? Не понятно. Господи! Если ты есть, объясни мне, зачем все это! Мутная жижа заползла за воротник броне костюма, отвратительным холодом щекоча нервы. Где-то над головой рвались снаряды, командиры орали во всю глотку: «Вперед, трусы! Или вы хотите жить вечно?!?». Измотанные солдаты рвались в атаку, а я просто лежал, отрешившись от всего на свете, и вспоминал то, почему я здесь.
Это было жарким августом три года назад, когда я, двадцати трех летний выпускник Звездной Академии, младший лейтенант Космического патруля, астронавигатор, Джонатан Стэнли Айронхарт, шел по улице, вдыхая ароматы уходящего лета, любовался пейзажем и мечтал о далеком космосе, который наконец-то после пяти лет строгого обучения, казалось, стал намного ближе. Жизнь казалась долгой и беспечной. Молодость кипела в крови, я слушал старинную музыку, какая-то рок группа двадцатого века пела в миниатюрных наушниках:
в последнем месяце лета
я встретил тебя
в последнем месяце лета
ты стала моей
в последнем месяце лета
речная вода
еще хранила тепло июльских дождей
и мы вошли в эту воду однажды
в которую нельзя войти дважды
с тех пор я пил из тысячи рек
но не смог утолить этой жажды
первая любовь была слепа
первая любовь была как зверь
ломала свои хрупкие кости
когда ломилась сдуру в открытую дверь
и мы вошли в эту воду однажды
в которую нельзя войти дважды
с тех пор я пил из тысячи рек
но не смог утолить этой жажды
в последнем месяце мы
распрощались с тобой
в последнем месяце мы
не сумели не простить
в последнем месяце лета
жестокие дети
умеют влюбляться
не умеют любить
и мы вошли в эту воду однажды
в которую нельзя войти дважды
с тех пор я пил из тысячи рек
но не смог утолить этой жажды
И… Я сразу заметил ее летящую походку, светлые кудри обрамляющие лицо и то, как красиво отражалось солнце на ее серебристом облегающем платье, которое, если и было предназначено для сокрытия достоинств ее тела, явно не справлялось с этой ролью, только подчеркивая их. Она прошла мимо, взглянув на мой с иголочки мундир, слегка улыбнулась и словно захватила меня в плен сладкого аромата духов. Она удалялась по тенистой аллее, а я все смотрел ей вслед. Кто она? Первым желанием было догнать ее, расспросить, кто она, откуда, как зовут и не мог бы я составить ей компанию. Но, в тот раз вмешался господин случай, наверное, по указке своей госпожи судьбы. Меня кто-то бодро похлопал по плечу. Я обернулся, нос к носу столкнувшись с Роном.
- Привет, космический бродяга! – Бодро проговорил он. – Как дела на дальних рубежах вселенной? – Рон был на моем курсе и сейчас праздновал, как и я. Он был высоким, стройным, даже красивым. Все девчонки на курсе по разу, а то и по два перебывали у него в постели, что было предметом зависти его сверстников. А вообще-то он был и остается моим другом и мы с ним прекрасно ладим.
- Привет, Рон. Ты случайно не знаешь…. – Я вновь обернулся посмотреть вдаль моей незнакомке, но там уже никого не было.
- Что? – Озадаченно спросил Рон.
- Да так. Ничего. – Отрешенно ответил я. – Куда идешь?
- Мы с парнями собираемся отметить окончание учебы. В девять « У Чарли». Придешь?
Я взглянул на часы. Половина восьмого. Неужели уже вечер?
- Обязательно. – Ответил я. – Только забегу домой, порадую родителей. Встретимся «У Чарли».
- «У Чарли»! – Рон еще раз бодро хлопнул меня по плечу и вприпрыжку, что явно не соответствовало его теперешнему положению, отправился куда-то по своим делам.
Дома меня уже ждал торт, поздравления, пожелания счастья и т.д. и т.п. Быстро разобравшись со всеми этими милыми знаками внимания, ровно в девять я был «У Чарли». Это был всего лишь бар. Небольшой бар, но мы, юные прожигатели жизни, давно облюбовали это местечко. Чарли Мэрдок был рэйнджером, погибшим где-то то ли на Веге, то ли на Церцее? Никто не знал точно, но существовала легенда, что он пожертвовал собой, ради того, чтобы любимая женщина осталась в живых. Когда его корабль потерпел аварию, Чарли, до последней минуты экономил свой запас кислорода в скафандре, отдавая его своей любимой, умерев у нее на руках. Романтическая история. А что для нас, желторотых юнцов, кровь которых по большей части состоит из гормонов, еще было нужно? И бар «У Чарли» с первого курса стал любимым местом проведения времени тех, кто мечтал о романтике космических дорог.
На площадке для танцев было людно. Пары кружились в волшебном вихре, а я, сидя за стойкой, держа в руках стакан с чистым виски, которое пил скорее для того, чтобы почувствовать себя как можно круче, нежели потому, что мне действительно нравилось это пойло, откровенно скучал, мечтая о той прекрасной незнакомке, которую потерял, едва успев найти. Обиднее всего было то, что я даже не знал ее имени.
- Скучаешь? – Рон как всегда не кстати вмешался в мои мысли.
- Да так….
- Выше нос! Давай лучше я тебя познакомлю с какой-нибудь красоткой. Ты только оглянись! Выбирай любую, а все остальное предоставь мне.
Отвязаться от Рона можно было, только согласившись подыграть ему и я неохотно обвел глазами бар в надежде, что, забуду о ней. Она? Мой взгляд напрягся! Она! Неужели она? Стоит в том же серебристом облегающем платье и о чем-то весело разговаривает с Ченсом, парнем с моего курса. Рон проследил направление моего взгляда.
- Да, парень! Ты пропал!
- Кто она?
- Иоланта Смайлз. Она с другой группы. Медицинской. Говорят, что свести с ума парня ей ничего не стоит. Она ими питается. Погуляет месяц другой, пожует парнишку, вытянет из него все соки, а заодно и все кредитки, а после просто выплевывает за ненадобностью и ищет новую жертву.
- Плевать! Я хочу быть съеденным! – Запальчиво проговорил я. — Слушай, Рон. Познакомь меня с ней!
- Да ты конкретно попал, как я посмотрю! Прими мои соболезнования. Как друг я обязан предупредить тебя о том, что эта цыпочка будет похлеще гравитационного циклона!
- Мне все равно. Рон, не заставляй тебя умолять! Познакомь меня!
- Ну ладно. Мое дело предупредить. – И он направился к ней, а я быстро отвел от них глаза, стараясь собраться с мыслями. Этому весьма способствовало виски, которое я тут же залпом выпил. Как говаривал мой дед, умерший в период колонизации Венеры: «Виски, внучек, как женщина. В стакане холодна, выпьешь, согревает тело и душу, пьянит разум и ты готов сделать все, что угодно, но! Запомни внук, никогда не теряй контроля за выпитым. То, что приятно сегодня, завтра может превратиться в горькое разочарование жестокого похмелья. Как и женщина, виски способно принести, как радость, так и жестокую боль». Так говорил он после того, как наливал себе этот напиток и вспоминал годы на Венере, где в молодости потерял свою первую любовь. Бабушка была его второй женой и у них были прекрасные отношения до самой смерти, но дед никогда не забывал свою первую любовь, навсегда разбившую ему сердце. По его загорелому, покрытому морщинами и шрамами, истинно мужскому грубому лицу, было трудно предположить с первого взгляда, что под шрамами, покрывающими его тело, таилось еще более израненное сердце.
- Познакомься! – Рон. Этот Рон!
Я повернул голову и… чуть не поперхнулся виски. Она стояла рядом, мило улыбаясь. Вблизи она оказалась еще прекраснее. Светлые волосы, волнами ниспадающие чуть ниже плеч, приятно гармонировали со светло-зелеными чуть грустными глазами, изящно очерченными губами с легким налетом помады изящно изогнутыми в улыбке, от которой у меня в душе разлилось нежное тепло.
- Я… Мне очень приятно. Джон Айронхарт. – Я протянул ей руку, немного смущаясь и она ответила на мой жест. Рука у нее была приятная на ощупь. Теплая, нежная с точеными пальцами, но в тоже время рукопожатие было уверенным и сильным, что говорило о сильном характере.
- Иоланта Смайлз. Друзья называют меня Ио.
- Ио? Как спутник Юпитера? Открыт Галилеем в тысяча шестьсот десятом году. Расстояние от Юпитера четыреста двадцать две тысячи километров, сидерический период обращения[1] сутки, восемнадцать часов, двадцать восемь минут, диаметр три тысячи шесть сот тридцать километров. Самый большой среди спутников Юпитера. Мощные проявления вулканизма, имеет атмосферу. – Выпалил я не задумываясь, лишь бы как-нибудь скрыть неловкость первой встречи.
- Эй! Не гони лошадей навигатор! Девушка здесь не на лекции по астрономии! – Воскликнул Рон. Добавив через секунду. – Ладно. Вы тут общайтесь, а у меня еще дела. – И он скрылся в неопределенном направлении, предварительно бросив мне взгляд, красноречиво говоривший: «Я тебя предупредил!».
Но мы этого не заметили. Стояли и смотрели друг другу в глаза, не замечая происходящего вокруг нас. Между нами с самого начала установилась какая-то связь. Что-то более глубокое, чем простое желание. Дед наверное сказал бы нечто вроде: «Запомни, внук. В жизни есть только три больших беды. Первая — чувство любви, второе — чувство, которое возникает, когда теряешь любимого человека. И третье — не испытать первых двух чувств».
- Вы астронавигатор? – Спросила она своим трепетным нежным голоском. Настолько приятным, что он показался мне таким же сладким, как ее духи.
- Да. А вы?
- Я врач и специалист по внеземным формам жизни по совместительству. Короче ксенобиолог.
- Можно вас угостить? Что вы будете пить?
- Вино.
- Бармен. Бокал лучшего вина даме! – Произнес я с некоторым пафосом, ничуть не сожалея о содеянном. Я вообще-то из богатой семьи и никогда не был стеснен в средствах.
- Почему же я вас не видела во время учебы?
- Может, перейдем на ты? – Легкий кивок с ее стороны был полон согласия, и я продолжил. – Я мало показывался в Академии. В основном сдавал все экстерном. Самоучка так сказать. Посещал лекции только для того, чтобы профессора не забывали, как я выгляжу. А что заставило такую красивую девушку, как… ты, выбрать профессию, которая, как известно, очень опасна?
- Ошибка молодости, о которой я, впрочем, не жалею. Родители мечтали видеть меня, как минимум капитаном межзвездного лайнера на пассажирских рейсах где-нибудь между Сэйном и Лаурой. Местечко тепленькое, работа не пыльная. Но я взбунтовалась и скорее из вредности пошла на врача. После мне это понравилось, и я даже увлеклась.
Что тут еще скажешь? Вечер пролетел незаметно. Слова лились через край и на следующий день я не удивился, когда проснулся в ее постели. День был чудесным. Сквозь окна пробивался радостный свет, я лежал рядом с ней и чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Как, наверное, чувствует себя каждый человек, который, наконец потерял девственность, но взамен ей нашел нечто гораздо более ценное. Любовь.
Я поцеловал прядь ее светлых душистых волос, и она проснулась. Потянувшись, она взглянула на меня и улыбнулась.
- Джон. Я счастлива. Как бы мне хотелось, чтобы это длилось вечно!
- Я люблю тебя. – Неожиданно для самого себя сказал я. Ее реакция в следующий момент меня удивила, поразила и раздавила.
- Любишь? Джон! Не смеши меня! Любви нет, есть привычка!
- Как? – Потрясенно произнес я. Наверное, мой вопрос прозвучал слишком по-идиотски, потому, что она сделала, то, что задело меня еще сильнее. Она засмеялась.
- Что как? Джонни, мальчик мой! Неужели ты думал, что я без ума от тебя? – Она обняла меня, поцеловала и продолжила. – Извини, если мои слова ранят тебя, но, прошу тебя, очнись! С тобой, конечно, приятно быть вместе, ты умный, симпатичный, без предрассудков, с тобой можно поговорить и не только, но неужели ты думал, что я полюблю тебя? – Мой потерянный вид красноречивее всяких слов говорил о том, что да! Да! Именно на это я надеялся! Я! Тот самый идиот, решивший, что она может меня полюбить и сам влюбившийся, стоило только мне ее увидеть! Наверное, заметив мое состояние, она озабоченно произнесла.
- Неужели думал? Ты случайно не был девственником, до того, как я затащила тебя в постель?
- Да. Был. Именно был. – Говорил я, не осознавая смысла слов, которые говорил кто-то другой. Кто-то другой, у кого были мои губы и голос. Сам же я был где-то далеко.
- Прости. Ты должен был сказать мне об этом до того, как…. Понятно. У тебя до сих пор не было девушки, и ты теперь считаешь, что раз я у тебя была первой, то теперь ты должен жениться на мне и уверен, что безумно меня любишь.
Я неопределенно кивнул.
- В таком случае, нам не стоит больше встречаться. Извини, но я не могу дать тебе того, что ты хочешь. Я молода и у меня все еще впереди. Я не могу тратить жизнь на одного тебя. Лучше расстанемся друзьями.
Друзьями? Остаться после такого друзьями? После такого близкого соприкосновения тел и более того, душ, просто остаться друзьями? Видеть друг друга, разговаривать, шутить и не думать, что аромат этих волос ты когда-то вдыхал, эти руки были в твоих руках, а как забыть чуть влажное тепло этих прекрасных губ, мягкую упругую нежность которых ты до сих пор чувствуешь на своих губах? Как забыть все то, что было? Не придавать этому значения? Как быть просто другом для человека, в котором уже нашел нечто более близкое? Кто испытал вкус вина, разве способен довольствоваться простой водой, пусть это будет самая вкусная вода на свете. Она может утолить жажду тела, но вода никогда не принесет того прекрасного опьянения счастьем, которые было испытано однажды благодаря вину. Быть просто другом? Это было не для меня. Я только покачал головой, потерянно глядя в никуда.
Мне больше нечего было делать и я ушел в полном смятении чувств и с глубокой уверенностью, что меня использовали. Она права. У нее все еще впереди. Она молода, красива, умеет покорять сердца, как я недавно убедился на собственном горьком примере. У ее ног весь мужской мир от шестнадцати до сорока. Мир, который она использует только для того, чтобы получить удовольствие. Так я шел и думал всю дорогу до «У Чарли». В баре было до отчаяния пусто. Здесь я и встал на стоянку, заливая горе алкоголем вспоминал деда, которые несомненно сказал бы: «Парень. Если тебя кинула девушка, не отчаивайся! Подумай о том, что не ты потерял ее, а она потеряла самое лучшее в своей жизни. То есть тебя. Это ее потеря, а не твоя. Скажи себе так пару тройку раз. И желательно поубедительней, иначе выход один – бластер в глотку и на курок!».
Следующие три месяца пробежали как в тумане. Я опустился. Пил, дрался, накачивался наркотиками, несколько раз пытался покончить с собой. За драки меня разжаловали, и лейтенант мне больше не светил. Я стал ненавистен самому себе. Желание умереть стало основой моей жизни. Наверное, именно неотступные мысли о смерти заставили меня записаться добровольцем в ряды Вооруженных Сил Земли и с группой таких же разочаровавшихся в жизни юнцов, отправиться на одну из войн, которые земля вела постоянно, где-то на краю света.
Я прославился, как самый отчаянный солдат. Крушил врага направо и налево, лез в первые ряды, нарывался на неприятности с единственной надеждой умереть, но все было бесполезно. И сейчас, сержант Джонатан Стэнли Айронхарт, сержант Вооруженных Сил Земли, лежал лицом в болотной жиже и вспоминал девушку, из-за которой он сейчас оказался здесь, а не нежился где-нибудь на курорте Лауры потягивая сладкий коктейль в обнимку с какой-нибудь очередной потаскушкой под ненавязчивую убаюкивающую мелодию. Я поднял голову. На ближайший со мной куст села бабочка. Доверчивое создание. Я не знал как звучит ее название на местом диалекте, не знал как и на английском. Не знал даже ядовита ли она или нет, мне было все равно. Я поймал ее. Держа ее крылья между пальцами, я ощутил странное чувство. Словно поймал чью-то трепетную нежную душу своими грубыми пальцами. Присмотрелся внимательнее. Большие крылья бабочки были прекрасны. Изумрудные переливы у самого брюшка, плавно переходящие в золотистые волны, которые в свою очередь оканчивались небесной голубизной, изящно окаймляющей крылья у самого края, покрытого легкой пушистой бахромой. Бабочка была прекрасна. Прекрасна, как сама любовь…
И я подумал. А ведь любовь по своей сути и есть эти самые крылья бабочки. Нежные очень красивые, но эта красота очень хрупка. Стоит нажать чуть сильнее и крылья сломаны на век. Бабочка больше никуда не полетит, а уподобится ползающей гусенице из которой произошла. Согни крылья, для этого достаточно совсем малого усилия, которое ты даже не ощутишь и участь та же. Бабочка, конечно, может со временем распрямить свои крылья, но уже никогда не будет столь прекрасной, как прежде. А сдави их, просто держа своими грубыми пальцами, и рисунок нарушен, превращен просто в грязь. Краски остались на твоих пальцах. А что же бабочка? Ее красота убита. Так же и с любовью.
Малейшее давление, сгиб или надлом и это уже не любовь. Не то прекрасное чувство, которому ты с упоением предавался. Это просто оставшаяся на пальцах грязь. Смешение красок в одно мерзкое грязное пятно, которое не может никого украсить и лишь следуя иллюзиям, сохранившимся в памяти, можно некоторое время довольствоваться этой грязью, но лишь временно. Это не любовь. Можно говорить, писать о ней, но сколько ее будет в этих словах? В этой пыльце, оставшейся на пальцах….
Любовь очень нежное и ранимое создание. Грубость, вражда, ложь, лицемерие способны сломить ее прекрасные крылья. Не дать взлететь. Когда ты любишь, ты словно держишь за крылья это прекрасное живое существо, коим является душа любимого человека и от тебя зависит, сохранится ли в целости все то, что есть в ней прекрасного.
Но нет! Лучше не держи, а посади ее на свою теплую ладонь и тогда она сама решит улетать ей или навсегда остаться с тобой и жить на твоей ладони, зная, что будет согрета твоим искренним добрым теплом.
Люби человек, но помни об этой бабочке. Относись к своему любимому человеку, как к этому крохотному и хрупкому созданию. Так, чтобы в любой момент она могла взлететь, не потеряв при этом и самой крохотной толики своей красоты. Она не улетит, если ты этого заслуживаешь, но если все же это случится, не держи ее. Так нужно. Не гоняйся за ней с сачком, дабы удержать ее силой. Ты можешь поймать ее, но этим ты убьешь ее навсегда. Лучше улыбнись ей вслед и пожелай от всего сердца удачи. Пусть она летит на волю и пусть другие нежные достойные руки согреют ее своим теплом.
Я разжал пальцы и отпустил ее. Лети невинное созданье и будь счастлива. И лишь пыльца на моих пальцах вырвала тяжелый вздох из груди.
- Эй, сержант! – Позвал меня кто-то. Приподняв голову я заметил Дженни, медсестру. Симпатичная девчушка. Джен Ли была полу китаянкой. Отец у нее был американец. Хрупкое создание. Что она делает в этом аду? Ее место на земле, а не в этой мясорубке.
- Что, Дженни?
- Сэр, вы ранены? – Она подползла ближе и профессионально оглядывала меня с ног до головы, пытаясь отыскать причину моего здесь лежания.
- Нет, Джен. Я в порядке. Взрывом только немного оглушило. Я сейчас встану и пойду надеру рамонцам задницы! В этот момент я заметил приближающийся сенсорный снаряд, грозящий упасть неподалеку.
- Берегись! – Крикнул я и навалился на хрупкую сестричку, закрыв ее собой. Снаряд рванул и все, что я помню, это то, что на меня опустилась блаженная темнота и моей последней мыслью было: «Неужели мертв? Наконец-то!».
Но я ошибся. Это был, к сожалению еще не конец. Я открыл глаза и обнаружил себя в полевом лазарете. Рядом была Дженни, заботливо меняла компресс у меня на лбу. «Какие у нее нежные руки» - подумал я – «Как у Ио».
- Сколько я здесь? – Голос мой был каким-то слабым и хриплым, словно и не мой он был вовсе.
- Не говорите, пожалуйста, сэр. Вас контузило, и вы провели без сознания три дня. Вы еще очень слабы.
- Воды… — Прохрипел я и когда прохладная влага оросила мое горло, я смог более отчетливо выговорить. - Ты вытащила меня с поля боя?
- Нет. Куда там! В броне костюме вы весите больше центнера. На ваше счастье подоспел медкар. И… - Она опустила глаза, глядя куда-то в пол. – Спасибо, сэр. Вы спасли мне жизнь.
- Брось, Джен. Ты сделала для меня тоже самое. Так что мы в расчете.
- Все равно, сэр. Спасибо.
- Ладно. Только в следующий раз, не стоит меня вытаскивать с поля боя.
- Почему?
- Это долгая история.
- Не расскажете? Атака рамонцев отбита, тяжело раненных не много и я вполне могу взять часовой перерыв на обед.
- Спасибо, Джен, не стоит. Может, в другой раз? – Сказал я, чувствуя, что сознательно вру ей. Другого раза не будет. Я никогда не смогу рассказать ей об Иоланте. О том, как жестоко она со мной поступила.
Она внимательно посмотрела на меня и ответила.
- Хорошо. Если вам что-нибудь будет нужно, только скажите.
- Да. Нужно. Дженни, не могла бы ты достать бритву, а то эта щетина…. – Я провел рукой по щекам.
- Хорошо. Я сейчас. – Через пятнадцать минут она вернулась, неся с собой бритвенные принадлежности в составе: опасная бритва, тазик с водой, зеркальце. Я с подозрением взял в руки бритву. На земле я бы в два счета свел щетину каким-нибудь лосьоном для бритья без того, чтобы скоблить себя этим орудием пытки.
- Это лучшее, что я смогла достать, сэр. – Сказала Джен, правильно истолковав мой взгляд.
- Джон. Просто Джон, пожалуйста. – Сказал я ей. – Без всяких сэров.
- Хорошо, сэ… Джон. Как хочешь.
- Ну и отлично. – Пробормотал я, намыливая свою физиономию, глядя в зеркало. В нем отражались последние три года. Как же я постарел! Мне только двадцать шесть, а откуда эти морщины, этот взгляд, в котором усталое безразличие как-то странно сочетается с некоторой юношеской запальчивостью. Я постарел. Бросил взгляд на сестру. Она стояла рядом.
- Все в порядке, Джени. Я сам справлюсь.
- Я в этом уверена, Джон. Только…. Я прочитала твою медицинскую карту и узнала, что… что у тебя очень сильна суицидальная наклонность.
- И ты думаешь, что то, что ты за мной приглядываешь, помешает мне разрезать себе горло? – Я усмехнулся устало.
- Я… я надеюсь, ты не будешь этого делать.
- Почему? А вдруг я... – Я приставил лезвие к месту, где билась сонная артерия. - А вдруг я сейчас нажму чуть сильнее и даже не успею понять, что умираю. Какие-то доли секунды и все…. – На минуту я всерьез поверил самому себе, но заметив, что Дженни побледнела, тот час убрал лезвие от горла и произнес успокаивающе. – Не волнуйся. После того, что ты меня вытащила из лап курносой старухи с косой, было бы свинством резаться на твоих глазах. Я обещаю, что буду вести себя хорошо. Можешь не присматривать за мной. – Я примирительно улыбнулся.
- Если позволите… позволишь, я бы все-таки хотела быть рядом.
- Хорошо. Если тебе так спокойнее, то я не против. Тем более, что после последней попытки самоубийства, меня по просьбе родителей, подвергли гипнотическому внушению. И теперь, даже, если я и захочу всерьез покончить с собой, мои мышцы в тот же момент откажутся мне подчинятся. А иначе, думаешь, мне доверили бы винтовку, зная о моем досье?
Старательно намылив физиономию, а затем, соскоблив все наросшее на ней за несколько дней, я умылся и, вытираясь полотенцем, спросил мою надзирательницу.
- Дженни?
- Да?
- Скажи. Что делает такая красавица, как ты, в этом аду?
- Я медсестра и лечить людей моя работа, которая мне нравится. А война или не война, это не важно.
Я внимательней взглянул на нее.
- А парень у тебя есть?
- Был. Он служил здесь, на Раме, но месяц назад его убили под Харадом.
- Под Харадом? Я был там. Жуткое месиво было! Извини, если разговорами о нем причиняю тебе боль, но как его звали?
- Мэтью Флэнаган. Рядовой.
Я покачал головой.
- Нет. Я не знал его. Извини.
- Не нужно извиняться. Это война. Кто-то умирает, а кому-то суждено выжить. Мы не вольны выбирать судьбу.
- А кто-то жаждет смерти, но никак не может ее обнять в последнем танце. – Пробормотал я себе под нос.
- Что? – Не поняла Джен.
- Так….. Это я сам с собой. Держи. – Я отдал ей все, что она принесла, и лег на спину, уставившись в потолок. Ио, Ио, Ио, Иоланта. Где ты? С кем ты? Вернулась Дженни.
- Вас хотят видеть.
- Кто?
- Назвался вашим другом.
За ее спиной я разглядел мундир космического патруля с двумя перекрещенными ракетами на погонах. Рон!
- Привет, старик! – Бодро ответствовал он, протянув мне мозолистую руку. Война не пощадила и его. Через всю щеку красовался шрам от луча бластера, морщины в еще большей степени исполосовали его красивое лицо и в глазах устало светилась надежда, что все это когда-нибудь кончится.
- Привет, космический бродяга! Как там на дальних рубежах вселенной?
- Все так же. – Устало отмахнулся он, присев на край постели. – А ты как?
- Как? Все гоняюсь за смертью в надежде, что она, наконец, заметит меня и сделает навечно своим любовником.
- Все не можешь забыть? – Он понимающе взглянул в мои глаза.
- Не могу. – Согласился я. – О ней что-нибудь слышно?
- Не просто слышно. Я… - Он немного замялся. – Она здесь.
- Где!?! – Выпалил я, оглушенный новостью.
- С последним рейсом по поставке оружия на Раму, она упросила меня взять ее с собой. И… она хочет видеть тебя.
- Хочет видеть? Зачем?
- Наверное, чтобы извиниться. Она сильно изменилась за эти три года. Мы все изменились, Джон. Романтика космоса поблекла, столкнувшись с жестокой реальностью. Мы уже не те напыщенные дети, мечтающие о подвигах. Она сильно изменилась. Ты сам это поймешь, когда увидишь ее.
- Не могу. – Ответил я, отвернувшись к стене. – Не могу. После трех лет это будет слишком….
- Больно? Я знал, что ты так скажешь. Она на корабле и ждет моих новостей. Что ей сказать? Что ты не дал ей шанса?
Резко повернувшись, я изумленно уставился на друга.
- Извинить!?! Рон! Извинить ее за то, что исковеркала мне жизнь? За то, что просто уничтожила меня? Проснись, Ронни! Да если бы не она, я не был бы сейчас здесь, а спокойно прокладывал бы курс на каком-нибудь корабле в тепле и уюте. А сейчас? Гоняюсь за рамонцами на этой богом и дьяволом забытой планете! Неизвестно ради чего! Рон! Извинить ее?
- Джон. – Он положил мне руку на плечо и проникновенно взглянул в мои глаза. – Я понимаю, как тебе плохо.
- Откуда? В академии девчонки за тобой чуть ли не охоту вели!
- Я понимаю, Джон. Через год, после того, как ты записался добровольцем на эту войну, я женился на прекрасной девушке. Тогда я устроился на пассажирские рейсы, помощником капитана. Перевозил почту и однажды, взял ее с собой. В этот рейс… - Лицо Рона стало жестким и непроницаемым. – В этот рейс на нас напали пираты. Мне чудом удалось спастись, но Линда была жестоко убита.
- Я сожалею. – В растерянности проговорил я. – Если бы я знал…..
- Все в порядке, Джон. Все в порядке. С тех пор я и гоняюсь за пиратами по всей вселенной, стараясь разыскать тех ублюдков, которые это сделали. Поэтому, я очень хорошо понимаю тебя, Джон. И… я прошу, ради нашей дружбы, дай ей шанс.
- Шанс? Шанс на что?
- Не знаю, хотя бы просто на то, чтобы извиниться. О большем она не просит.
- Дай мне время подумать.
- Хорошо. Только не долго. Корабль будет здесь три дня. У тебя не много времени. Я еще зайду. Поправляйся, старик! – Он отдал мне честь по уставу космического патруля, а я по уставу пехотинцев. Мы рассмеялись, пожали друг другу руки и он оставил меня наедине с моими мыслями.
Иоланта. Простить? Не прощать? Что выбрать? Сейчас я чувствовал себя королем, не так как еще несколько минут назад. Теперь я знал, что она чувствует себя виноватой и мог диктовать свои условия. Но я отогнал эти эгоистичные мысли. И это я? Я? Тот самый Джон Айронхарт, который еще только три года назад чувствовал себя последним человеком на земле, сейчас вновь почувствовал вкус жизни. Что делать? Помучить ее? Пусть помучается сознанием своей вины? Нет. Рон сказал, что она изменилась. Но как? И в лучшую ли сторону? Да. Она отшила меня, посмеялась над моими чувствами, но я же люблю ее. Господи, ну почему же после всех этих безумных лет, после ее отказа, после моих неисчислимых попыток забыть ее, почему же я все еще безумно люблю ее? Секс? Может, я хочу просто ее тела? Нет, за эти три года у меня было много женщин, ну может и не очень много, но вполне достаточно, чтобы утолить этот голод. Но каждый раз ложась в постель с очередной подругой на ночь, я жестокими усилиями воли, пытался найти в избраннице хоть волосок, хоть черточку, которая напомнила бы мне о ней. Всякий раз, занимаясь не любовью, нет, самым банальным сексом, я искал в них ее. Только ее. Нет. Не желание ее тела тянет меня к ней. Это что-то неуловимое, но очень сильное, что повергает сознание в безумие ярких красок и чувственного пожара души. Я люблю ее, люблю не смотря ни на что. Люблю. Да! Я должен увидеть ее! Но не для того, чтобы надменно смотреть, как она будет унижаться, вымаливая у меня прощение, нет, я на такое не способен. Я хочу просто увидеть ее. Пусть она вновь посмеется надо мной и пусть не будет ни о чем умолять. Мне это не нужно. Только раз, еще один только раз увидеть взгляд ее прекрасных, светло-зеленых глаз, ее милую, нежную, ласковую, чуть лукавую улыбку. Только раз, последний раз услышать ее мелодичный голос, в котором медовая нежность гармонично сочетается с обертонами журчания весенних ручьев. Один раз! Только один раз и я вновь пойду в бой. И когда разрывной снаряд пронзит грудь, в последнем вздохе пусть вырвется ее имя и ее голос пусть звучит в ушах последним: «Прощай, любимый». И пусть это будет только воображение. Я обману себя, убедив, что это она говорит, что это ее голос поет в моей душе. Да! Я должен ее видеть!
- Здравствуй, Джон. – Я вздрогнул и вернулся из страны мечты.
Она стояла рядом с постелью, и я не мог справиться с нахлынувшими на меня чувствами, которые передались в волнение, а волнение мое тело выдало дрожью, которую я, как ни хотел, но не смог скрыть.
- Тебе плохо? – Спросила она, заметив мое состояние.
- Нет, не очень. – Ответил я сквозь зубы, стараясь справиться с бешенной деятельностью надпочечников. Для тех, кто не понял, с адреналином, который является гормоном, вырабатываемым надпочечниками. Черт! Ну кому нужна эта лекция по биологии в такой момент! Дрожь понемногу отступила. Я молча лежал и смотрел на нее. Все те же прекрасные светло-зеленые глаза, та же милая, но сейчас слегка печальная легкая улыбка. А глаза? Эти зеркала души, как сказал Чехов, отражали те года, что я не видел ее. Как же всех нас изменило время! На ней это отразилось меньше всех, хотя бы внешне. Но в глазах больше не было молодой самоуверенности. Даже какой-то налет неуверенности поселился в них. Сочетание мудрой грусти с угасающим интересом к жизни. При взгляде в бездонную глубину ее очей, мне в голову пришла фраза из Екклесиаста: «Во многом знании — много печали, поэтому умножающий познание — умножает скорбь». Ее душа печальна и, когда я это понял, то желание насладиться ее унижением само собой улетучилось из моего сознания. Мне захотелось понять, что у нее на душе, о чем ее печаль? Я обратил внимание на то, что руки ее были скрещены на груди. В академии в свое время я прослушал несколько лекций по языку жестов и теперь ее поза красноречивее всего говорила о ее неуверенности в жизни и в этом моменте в частности. Возможно, она хотела попросить прощения, но старые привычки заставили ее бессознательно скрестить руки на груди в жесте защиты. Так она словно защищала свой внутренний мир, повинуясь старой привычке не пускать никого в то, что, вероятно, хотела забыть.
Но я молчал, не зная, что сказать после этих лет. Она первая нарушила затянувшееся молчание.
- Как ты?Господи! Если минуту до этого я еще хотел попытаться понять ее, выслушать, то после этого вопроса мне мучительно сильно захотелось выскочить из кровати и крикнуть прямо ей в лицо: «Дура ты набитая! Как я?!? После того, что ты со мной сделала, ты еще смеешь спрашивать «как я»?!?. Но я сдержал первый порыв, ответив только.
- Было значительно лучше, пока… - выдержал короткую паузу – ты не пришла.
- Почему? – В голосе прозвучала обида. Кажется, я ее задел.
- Шучу. – Грустно ответил я. – Это безумный мир, Ио, и есть только один способ не поддаться общему безумию. Относиться к миру, как к шутке. Зачем ты пришла? Рон просил меня, чтобы я дал тебе шанс, но ответа я пока не давал.
- Я решила, что захочешь ты меня видеть или не захочешь, я все равно должна придти и попросить у тебя прощения.
- За то, что убила меня?
- Убила?
- А разве не так? После того, что ты сделала, лучшего сравнения найти трудно. Я потерял работу, почти всех друзей, не могу смотреть в глаза родителям. Я опустился. Теперь я лишь солдат. Пушечное мясо. Без любви, без веры в будущее, даже без надежды на это будущее и с одной мыслью, что в очередной раз, идя в атаку, меня, наконец, настигнет пуля рамонского снайпера, оборвав серебряную нить[2].
- Я не хотела так поступать с тобой.
- Не хотела? Но поступила и этого уже не изменить. Боже, Иоланта, зачем ты пришла? За эти годы я привык быть отвергнутым, растоптанным, униженным. Я привык к боли, что ты мне причинила. Время не забрало мою боль с собой. Оно лишь слегка подлечило мои раны. И теперь, ты приходишь вновь, и старая боль возвращается с новой силой. Даже сильнее. Я устал от этой безумной гонки с жизнью. Слишком устал….
Она стояла рядом и ничего не говорила. Она тоже очень устала. Но от чего? Мне это было не ведомо. Видимо решив, что бесполезно что-то мне объяснять. Что после сказанного мною, я больше не смогу ее простить она только медленно кивнула, развернулась и собралась уходить.
- Подожди. – Черт! Ну кто меня тянул за язык? Зачем я ее остановил? Неужели же я все еще безумно люблю ее, что даже после стольких лет боли, принесенной ею, после того, что она одним своим присутствием причиняет мне страдания, мне не хочется, что бы она уходила. Это же мазохизм какой-то! Не уходи — останься, но, оставаясь ты причиняешь мне боль. Но наверное в тот момент, я понял, что если позволю ей уйти, то уже никогда больше не увижу этих глаз.
Она остановилась и повернулась ко мне. И тот час же мне захотелось обнять ее, принять в свои объятия ее хрупкий мир, взяв под свою охрану и заботу ее истерзанное (в этом я почему-то был уверен) сердечко. Но привычка остановила меня и я только сказал.
- Мой дед однажды сказал. Если обидел ты — извиняйся, если обидели тебя — всегда давай шанс объясниться. Иначе перестанешь уважать самого себя. Ты хотела что-то сказать Ио? Если ты еще не передумала, то я слушаю. – Как же холодно и надменно прозвучали эти слова! Как пафосно, гордо! Я же хотел сказать не так и не то. Но, наверное, в этом мире есть фразы, которые как ни говори их, всегда будут звучать так, как тебе меньше всего хочется в данный момент.
Она подошла к моей кровати, присела на край и, уставившись куда-то в пол начала.
- Я не прошу простить меня, Джон. Просто выслушай, и ты поймешь, почему я тогда поступила так, как поступила. – Она вздохнула, собравшись с мыслями и продолжила. – Очень давно, когда мне было только четырнадцать лет. В то время я была еще молодой наивной дурочкой, видевшей жизнь в розовом свете. Я не знала, что в этом мире есть предательство. Он был красив, умен. Умел говорить такие простые и приятные слова, что я, разинув рот, принимала все за чистую монету. Что было дальше ты, наверное, уже понял. Я отдала ему свою невинность, а он…. После первой ночи любви в моей жизни. Любви, по крайней мере, с моей стороны…. Больше я его не видела. Он просто исчез. Тогда я не знала, что существуют меры предосторожности. Точнее имела некоторое представление, но поверила ему и забеременела. Когда узнали родители, меня заставили сделать аборт. Во время операции возникли осложнения и…. В общем, я больше не смогу иметь детей. Выражаясь медицинскими терминами, мне пришлось сделать гистерэктомию. Мне удалили матку, отрезав в прямом смысле слова путь к счастью материнства.
Я внимательно смотрел на нее и заметил, как на щеке сверкнула слеза. Ио смахнула ее жестом, который попыталась выдать за небрежный, и продолжила:
- С тех пор я обозлилась на парней. Я стала мстить им. Я красива, а что еще нужно тем, кто хочет сунуть поглубже, кончить поскорей и смыться без проблем. Только я ориентировалась не на таких. Для меня было важно, чтобы меня любили. А когда очередной юнец терял от меня голову, я просто бросала его, выбирая очередную жертву. Я играла с чувствами, потеряв веру в любовь. Ты не представляешь даже что я творила. Иной раз, доведя партнера до точки кипения, когда остановить его уже невозможно, я просто уходила, оставив его одного. И другое в таком же роде. Я била парней их же оружием, не веря в любовь. И в то же время, как ни странно это может прозвучать, я хотела любви, как хочет ее любая женщина. Красивой, нежной и в тоже время страстной, жгучей, как местное солнце. Я…. Не веря в любовь, хотела ее. Но не той, любви, в которой парня привлекало бы мое тело. Я красива и прекрасно умею этим пользоваться. Но для меня важнее было то, чтобы меня ценили не как красивое тело, а за то, что у меня внутри. За мой внутренний мир. Возможно, человека, который смог бы меня понять, действительно понять и принять мой черный мир, я смогла бы полюбить….
- Любви нет, есть привычка.
- Да. Тогда я так говорила. Потому что не верила в то, что она есть. Я была мстительна, жестока, но…. В тот вечер, когда я встретила тебя в баре «У Чарли», я почувствовала что-то. Чувство, в которое давно не верю, вновь немного всколыхнулось во мне, но я не могла довериться тебе. Ведь тогда я слишком мало тебя знала, и старые привычки взяли верх. Единственное, что я могла сделать для тебя, это поскорее бросить, чтобы боль не оказалась такой сильной, как если бы я была с тобой, как со всеми месяц или два.
- Ты решила не съедать меня, а лишь слегка перекусить? Так получается? – Боже! Неужели это говорю я!
- Ты имеешь право ненавидеть меня, Джон. Я понимаю. Но за эти три года произошло слишком много такого, что заставило меня пересмотреть свои взгляды на жизнь. Я изменилась, Джонатан.
Изменилась? Она изменилась? Не знаю, не знаю. Возможно, что она права, но только время может подтвердить ее слова. Только время и ничто другое. А пока не буду верить или не верить. Время покажет.
- Время покажет. – Ответил я.
- Пожалуйста, не говори больше этой фразы. Я ее не люблю. В моей жизни время показывает только черно белые фильмы ужасов.
- Да. Время порой, кажется, хуже смерти. Мы встречаемся, сходимся, расходимся. Но это так… будни и праздники нашего существования. Но когда наступает провал, когда время тянется жестоко медленно и ничто не может оборвать эту нить. Такая жизнь смерти подобна. Мы все стареем, меняемся. Вот Рон. Потерял жену, но не смирился, не пал духом. Гоняется за пиратами в надежде, что сумеет отомстить. А я? Я давно не жилец, Иоланта. В то время, когда мы только встретились, я еще мог бы предложить тебе руку и сердце. Мог обеспечить и тебя и семью, даже, если бы не устроился на работу. Я был богат. А что я есть теперь? Солдат, гоняющийся за смертью, для которого невестой лишь винтовка, а постель грубая ткань броне костюма? Если бы я простил тебя Ио. Даже если бы я мог тебя простить, я никогда не смогу предложить тебе того, что ты заслуживаешь. А ты достойна лучшего, чем потерявшего себя человека. Возможно, ты и почувствовала что-то тогда в баре, но это чувство было не ко мне, а к тому, кем я был.
- Ты не сможешь простить меня? – Спросила она, напряженно глядя прямо мне в глаза.
- Простить тебя? За то, что ты со мной сделала? Иоланта…. — Я приподнялся на кровати и нежно прикоснулся к ее щеке, но тот час, словно обжегшись, резко убрал руку и лег. — Бог простит, а я всего лишь его грешное созданье, как и все мы. Я не волен прощать или миловать. Ты сама выбрала свой путь. Да. Тебя такой сделало твое прошлое. Я понимаю, почему ты стала такой, какая ты есть сейчас. Я все понимаю, но простить…. Ты била парней их же оружием, ты уже не человек, а машина для мести, а я не хочу быть с машиной, пусть и раскаявшейся в своих злодеяниях. Я устал, Ио. Устал страдать и ждать, надеяться и верить, что все это был лишь кошмарный сон, от которого я хотел бы проснуться. Но это не так. Несколькими словами невозможно перечеркнуть все то, что ты сделала со мной. Со мной и еще Бог знает со сколькими людьми. Быть может сейчас не я один ищу смерти где-то на краю вселенной. Не я один хочу станцевать последнее танго с этой костлявой леди с косой. Прости, Ио. Мне не нужна машина. Мне нужен человек. Любимый человек, ради которого стоит жить. Пока что у меня есть только ради кого умереть. Это ты. Я не могу тебя простить. Я не могу дать тебе индульгенцию, которая словно по мановению волшебной палочки даст тебе отпущение всех грехов и выбросит из моей памяти все то зло, что ты причинила мне. Мне и тем многим несчастным отвергнутым тобою. И все из-за того, что тебя использовали. Око за око не мой принцип. Я не могу жить рядом с мстительной женщиной, которой ты стала, пусть я и прекрасно понимаю причины этой мести. Не хочу быть подобранным тобою без уверенности в том, что завтра ты меня вновь не бросишь. Прости, Иоланта. Ты потеряла мое доверие, стоило тебе только сказать те слова «я не могу дать тебе того, что ты хочешь». Я могу понять твой черный мир, но принять его выше моих сил. Прости…
- Ты ненавидишь меня? — Спросила она, глядя на стену потерянным взором. И я понял, что нет. Нет! Я все еще люблю эту мстительную пародию на женщину! Какой бы плохой она ни была я никогда не перестану любить ее. Я ее люблю. Люблю, но принять ее темный мир не в моих силах.
- Нет, Ио. Я не могу ненавидеть тебя. В какой-то степени я даже благодарен тебе, что ты открыла тому зеленому юнцу, каким я был, глаза на оборотную сторону этой жизни. Я благодарен тебе за то, что ты дала мне шанс узреть, что жизнь не похожа на райский сад. Это вовсе не злая ирония. Это действительно благодарность. Спасибо, что бросила меня, когда я в тебе так нуждался. Прости, но я не в силах простить тебя и нет смысла продолжать этот разговор. Если ты действительно раскаялась, то желаю тебе удачи с каким-нибудь хорошим человеком. Я радуюсь и плачу, что этим человеком не буду я, но я искренне желаю тебе найти свое счастье в любви с прекрасным человеком, который будет тебя достоин и который вне всяких сомнений сделает тебя счастливой. Ты заслуживаешь счастья. А сейчас прости, я устал и не хочу больше говорить. Прощай и…прости….
В затянувшейся паузе я услышал лишь несколько слов на латыни, которой владел лучше английского.
- Vale at me ama. Прощай и люби меня. — Она тихо поднялась с моей постели и также тихо ушла.
Я не смотрел ей вслед. Все было очень просто. Только сейчас я понял, чего мне не хватало все это время. Мне нужно было выговориться. Сказать ей в лицо все, что я думаю и освободиться от этого свинцового холодного груза на сердце. И только сейчас я понял, что все…. Действительно все. Я свободен — я спасен. А она? Как будет она? Господи! Ну почему же я все-таки думаю о ней!? И сам ответил на свой вопрос. Да потому что я люблю ее. Я люблю ее. И никогда не смогу разлюбить. Так как же она? Быть может она действительно изменилась? Быть может все действительно правда и так и должно быть, что в любви необходимы испытания, через которые необходимо пройти, дабы получить приз. Взаимность. И кто знает, быть может я упустил сейчас свой последний шанс быть с любимой женщиной? Но, кажется, все эти вопросы останутся, увы, безответны. Быть может, на них ответит сама жизнь? Но я сделал то, что считал нужным. Она бросила меня, а я…. Око за око? Не мой принцип? А что я сделал сейчас? Разве я не поступил с ней так же, как она со мной. Я ее бросил… Бросил тогда, когда, возможно она во мне очень сильно нуждалась. Иначе зачем ей было прилетать? Возможно, чтобы просто очистить душу? А может она хотела начать все заново? Слишком много безответных вопросов, Джон. Живи. И будь счастлив, а она несомненно найдет свое счастье с кем-нибудь другим, все равно ты бы не смог его ей дать. Ты не смог бы дать ей того, что она хочет и несомненно заслуживает. Злая судьба. Теперь ты по ту сторону, где несколько лет назад была она и ты поступаешь также как она. Вспомнился дед, который несомненно сказал бы: «В драке никогда не бей первым. Тогда ты всегда сможешь сказать, что не ты все это начал и хоть так немного очистить совесть за то, что твой противник будет маяться в реанимации». Все просто, но просто ли….
Через пару дней усталый солдат увидел, как за окном полевого госпиталя стартовал корабль Рона, который уносил с собой его сердце и он ничего не мог с этим поделать. Он хотел кричать, хотел вырваться из постельного плена и бежать за ней, но, скрепив сердце, он только поднял руку и тихонько помахал ей вслед, не замечая, как на его суровом мужском лице блеснул свет. Что это было? Слеза? Быть может…. Оставим это на суд читателей. Пусть они решат, что именно творилось в израненном сердце этого человека, который наконец обрел долгожданную свободу, ценой которой была потеря любимого человека. И только сорвавшееся с его пересохших губ слово, возможно, даст нам нить к пониманию этого. Это было слово….
Прости….
С серого неба пошел мелкий надоедливый дождь. Человек отвернулся от окна, нацепил наушники и весь ушел в слова двадцатого века….
Слепая ночь легла у ног,
И не пускает за порог.
Брожу по дому, как во сне,
И мне покоя нет нигде.
Тупая боль пробьет висок,
И пальцы лягут на курок,
А в зеркалах качнется призрак,
Призрак любви.
Возьми мое сердце, возьми мою душу,
Я так одинок в этот час, что хочу умереть.
Мне некуда деться, свой мир я разрушил,
По мне плачет только свеча на холодной заре.
Ты умерла в дождливый день,
И тени плыли по воде,
Я смерть увидел в первый раз,
Ее величие и грязь.
В твоих глазах застыла боль,
Я разделю ее с тобой,
А в зеркалах качнется призрак,
Призрак любви.
Возьми мое сердце….
А когда ты глупышка поймешь,
Что была мне совсем не нужна
Ты заплачешь проклятый дождь
Ах зачем я домой не пошла
Ты заплачешь проклятый дождь, проклятый дождь
Ах зачем я домой не пошла
(И вновь Петлюра).
24/01/2002г.
[1] СИДЕРИЧЕСКИЙ ПЕРИОД ОБРАЩЕНИЯ (от лат. sidus, род. п. sideris - звезда, небесное светило), промежуток времени, в течение к-рого тело Солнечной системы (планета, астероид, комета) совершает полный оборот вокруг Солнца или др. центр. тела (для спутников планет). (Прим. авт.)
[2] Для тех, кто не понял, выражение «оборвать серебряную нить» идет из оккультных наук, в которых считается, что душа человека, иначе астральное тело, находится над головой человека как бы в перевернутом состоянии и соединятся с физическим телом посредством нити, которую и называют серебряной. Т.е. «оборвать серебряную нить», означает ничто иное, как умереть. (Прим. авт.)
Продолжение следует...