Праздник удался
За высокими украшенными гирляндами лампочек и снежинками окнами зала неспешно падает густой снег. Матвей нервничает. Он с беспокойством посматривает на часы, обегает глазами зал с убранными столами, красивой елочкой: все, вроде, как надо, только беспокойство не покидает.
Матвей работает управляющим на базе отдыха, принадлежащей одному из ведущих предприятий области. Она небольшая, но уютная, оборудованная всеми благами необходимыми, чтобы приехав сюда хоть одному, хоть с компанией или семьей можно было сказать всему миру «подожди!». Здесь проходят семинары, совещания, слеты, тренинги, встречи «без галстуков». А сегодня Матвей ожидает группу руководителей среднего звена на новогоднюю корпоративную вечеринку. До Нового года еще несколько дней, но начинаются такие заезды заранее и в определенной очередности: сначала низы, а в последние дни уходящего года приезжает само руководство со своим пулом.
Нервничает Матвей не зря: ему предстоит самое сложное – поддерживать порядок среди гостей, когда море разливанное выпито и амбиции присутствующих начинают одерживать верх над благоразумием.
Хотя руководство постоянно говорит высокие слова о необходимости придерживаться принципа корпоративности, общности целей и задач и прочих вещах, в общем-то, не плохих, однако на деле картина вырисовывается малоприятная. Если низам особо делить нечего, то верхи подспудно или откровенно борются за место под солнцем – весьма привлекательны эти места во всех отношениях. И в ход идут самые разные способы: от тайных интриг до открытой грубости. На вечеринках подобных предстоящей, Матвей наблюдал многое, потому и нервничает, и речи о корпоративном духе слушает с глубокой иронией.
У него нет товарищей среди тех, кто постоянно приезжает на базу, но практически всех больших и малых руководителей он знает не только в лицо, но успел изучить характеры, повадки, привычки многих, некоторым даже дал клички, соответствующие кому внешне, кому внутренне. И вот сейчас он напряженно вышагивает по залу: «Что день грядущий нам готовит?»
Заезд начался. Служебные машины выстраиваются в рядок на парковке, водители привычно отправляются в кабинет около кухни: поболтать, подремать, перекусить в ожидании, когда начальственное тело надо будет доставить до машины, а потом домой.
Вечер прошел без происшествий, хотя гуляли мужики активно: много пили, с удовольствием ели, как моржи плескались в бассейне, роняя в воду обремененные пивными животами тела, стучали шарами в бильярдной, до хрипоты доказывая, кто лучше играет…
К одиннадцати в зале остались самые стойкие, и именно они вызывали у Матвея , как давно но ярко выразился один товарищ «предчувствие Гражданской войны». И оно не подвело!
Седой – так Матвей зовет начальника одного из подразделений, внушает ему больше всего опасений. Молчаливый, с насупленными бровями, глубоко посаженными холодными стального цвета глазами и играющими на узком длинном лице желваками, он не вызывает приятных эмоций. К тому же имеет привычку делать что-то неприятное исподтишка и невозмутимо ожидать результата. Самовлюбленный и эгоистичный, он с пренебрежением относится к подчиненным, иронично издевательски - к ровни, и умеет терпеливо ждать, когда «Акелла промахнется», если речь идет о вышестоящих.
И если Седого Матвей откровенно побаивается, то Шакала презирает. Заместитель Седого очень напоминает персонаж известного мультика кричащего из-за спины шефа: «А мы пойдем на Север!» Этот тоже не отходит от Седого, добросовестно поддакивает и преданно заглядывает в глаза. Шакал и пьяным помнит, что должен быть рядом с шефом, все видеть, слышать. И его тост «За Вас!» с наклоном в сторону Седого, и вопрос «Ты меня уважаешь? А Виктора Павловича уважаешь?» не бывают праздными, все работает на благо себя, любимого, в надежде на хорошие дивиденды.
Мелкий тоже начальник отдела, но кличку такую ему Матвей дал не за должность, а внешность: низкий, худенький, белобрысый, суетливый. Ему в компании неуютно. Он не любит подобных сходок, хорошо знает собравшихся и душевного расположения ни к кому не испытывает: «Волки! Загрызут и не поперхнутся». Его тяготит непростая атмосфера, царящая в офисе, где вопреки ожиданию руководства не получается дружить не только семьями, но и отделами, и кабинетами. Каждый тянет одеяло на себя, каждый хочет быть отмеченным и получить лучший кусок. Потому присутствие здесь особой радости у него не вызывает и примкнуть ему здесь не к кому. Для Седого он мелковат, Шакалом же брезгует сам, а Колючий, что в невозмутимом спокойствии одиноко сидит за столом и методично угощает себя то рюмочкой, то закусочкой, прекрасно обходится без остальных, и потому никак на Мелкого не реагирует.
Все четверо были уже основательно пьяны, но желания покидать теплое место не проявляли. Мало того, чем дольше они сидели, тем тяжелее становился взгляд Седого, и все противнее сосало под ложечкой у Матвея.
Седой натужно мычал, сидя во главе стола и время от времени поводя вокруг злыми, уже с трудом фокусирующимися на предметах глазами. Ему многое здесь сегодня не нравится, но особенно раздражает Матвей: «Трезвенника из себя строит… Гад, присматривать за мной вздумал? А в морду?! – желваки на скулах забегали быстрее. – Кто ты такой, чтобы мне указывать, что и как? Мне!? Ты?! Хозяином себя здесь чувствуешь, ишь: туда нельзя, там закрыто. Это мне нельзя?» Седой накручивал себя все больше, чувствуя, как наливаются свинцовой тяжестью руки, как растет желание бить, бить и бить.
Шакал все искал с кем поговорить об уважении к себе и, конечно, Седому. Мелкий хоть и был накачан спиртным по глаза, старался соблюсти порядок, а на настойчивые требования Шакала уважить его и шефа ответил коротко и грубо, но справедливо, за что слышавший разговор Колючий предложил выпить и выпил, не дожидаясь ничьей реакции.
Трудно непьющему в подобной ситуации. Но и другие чувствуют себя рядом с таким человеком раздетыми догола: ведь он видит и слышит то, что они не сделали и не сказали бы на трезвую голову. А если кому расскажет? И не жене дома, а тому, кому надо? Никому не нужный свидетель.
Примерно такие мысли и ворочались в голове Седого когда он, опираясь на нетвердое плечо Шакала проходил мимо Матвея. Неожиданно его правая рука сделала выпад, но подвело выпитое, и удар пришелся по касательной. Искры брызнули из глаз Матвея, но отреагировал он мгновенно, одним ударом отправив Седого в другой конец зала, даже не успев подумать о последствиях. Однако ситуацию тут же оценили остальные и с удивительным для пьяных проворством Шакал и Колючий повисли на его руках. Обида и злость накрыли Матвея с головой, но трезвый ум взял верх: начальство, тем более это, всегда будет правым. Он стряхнул с плеч облепивших его мужиков и присел на диван, ощупывая лицо: крови нет, только бы синяк не появился, а то объясняйся потом…
Между тем остальные бросились успокаивать Седого с рыком поднимавшегося с пола. Шакал, помогая шефу подняться, пытался даже что-то поправить на нем , но Мелкий решительно толкал их обоих к выходу, пытаясь остановить явно наметившееся побоище, угрожая кулаком и оставив все субординации посыпал головы пьяных задир отборным матом.
Седой с трудом принимая вертикальное положение выходил из ступора: ЕМУ по морде? ЕМУ?! И кто? – Завхоз? Убью! А этот что орет? Он на кого, на меня? Они что, с ума посходили?
Первый, кто оказался рядом с ним – Мелкий, и именно ему с глубоким удовлетворением Седой ударил в нос. Тот отреагировал, и все опять повалились в кучу, закричали… Из бильярдной на крики и грохот выбежали еще двое, начали помогать Матвею выталкивать этот клубок из рук-ног-голов на улицу. Подоспевшие водители подхватывали каждый своего хозяина и тащили к машине…
В доме наступила тишина. Матвей вернулся в зал: на полу чьи-то туфли, даже носок с кого-то в азарте боя стащили, разбросанные по помещению стулья, сдвинутые столы. Хорошо окна не успели побить!
Он устало опустился на диван. Утром надо доложить о проведенном мероприятии главному начальству. Матвей невесело усмехнулся: он знал, чего от него ждут: «…Вечер прошел в теплой, дружеской обстановке. Такие мероприятия действительно положительно влияют на сплочение коллектива, более тесную связь и взаимопонимание между отдельными руководителями, отделами и подразделениями в целом».
И что делать: сказать как было и накликать на себя ненависть всех , кто здесь кутил? «Пропади они все пропадом, - устало думает Матвей, - им есть за что грызться, а мне последнее потерять? Пусть будет, как хочется вышестоящему – «чинно и благородно».