Милому ангелу посвящается:)
1.
Предупреждаю , повествование это с физикой никак не связано, скорее с физиологией. Или – химиологией, поскольку все мы, как известно, ходячая таблица Менделеева. Плюс всякие добавки из ферментов . ферамонов и гормонов.
Итак – я – Лев, мне 58 лет и я влюблен в Анюту, которой только что исполнилось восемнадцать.. Скажете – да ну, не ново. Был уже Набоков с Лолитой. Ну да и бог с ним, Анюта моя хоть и постарше, но ничуть не хуже будет.
Когда меня арестовали, то так и объяснили, что за педофилию. Это правда, что когда я впервые с ней заговорил, ей еще не исполнилось пятнадцати, и ноги её были покрыты цыпками от укусов крапивы. Так она мне и сказала. Однажды, сбегая вниз по лестнице с пятого этажа многоэтажки, я с размаху налетел на неё. Она упала. Легкое платьице задралось, обнажив худые коленки. Я подал ей руку, но она, покраснев, поднялась сама и одернула подол:
- Это у вас музыка Ободзинского играет? – Спросила она.
Я кивнул и сказал:
- Заходи, если хочешь послушать. Кажется, мы соседи?
Днем позже раздался стук в дверь. Смущенно улыбаясь, она топталась на пороге. Любовь к Ободзинскому пересилила застенчивость.
«.. Вечный покой
Вряд ли сердце обрадует,
Вечный покой
Для седых пирамид,
А для звезды,
Что соравлась и падает
Есть только миг,
Ослепительный миг…»
Я не знаю, что там в это время творилось в её русоволосой головке, только песню эту из кинофильма « Земля Санникова» крутила она уже по третьему разу.
« Совратить, что ли?» - мелькнула в голове мысль, и я подал ей журнал “ Playboy”, который жена достала где-то по большому блату.
Вспыхнув сразу лицом и шеей, она покорно устремила взгляд на немыслимо-красивое кружевное белье манекенщиц. Странички журнала мелко задрожали. Она встала:
- Я пойду?
- Заходи еще, у меня и другие пластинки есть.
Она кивнула.
В следующий раз я предложил ей конфету « Мишка на Севере». Ела она её осторожно, подставляя ладошку, сложенную ковшиком, снизу, чтобы вафельные крошки не сыпались на ковер. И , все-таки, умудрилась испачкать нос шоколадом. Поднявшись со своего продавленного кресла, я вытер нос пальцами, как ребенку. На глазах у неё заблестели слезы. Знакомая мелодия звучала уже по второму кругу:
« есть только миг..»
« И его нельзя упускать!» - Подумалось мне. –« Когда еще такая вот прелестная маленькая девочка будет сидеть в двух шагах от меня и так необыкновенно- чудесно краснеть. Надо её поцеловать!»
Но я не сдвинулся с места. Вместо этого я спросил:
- Тебе так сильно нравится Ободзинский?
- Да. Но еще больше мне нравится Дворжецкий, который в фильме играл, « Земля Санникова». У него глаза огромные, как небо!
Как меня это, почему-то расстрогало. "Огромные, как небо" ! Жаль, что у меня они зеленые и совсем обыкновенные. На мгновение меня это задело, что весь я вот такой обыкновенный, и её вниманию не подлежу. Да да, так я и подумал: "Её вниманию не подлежу".
Позже, когда она ушла, фраза эта все так и крутилась у меня в сознании: «Её вниманию – не подлежу, её вниманию не подлежу.. А, ведь, пыльца от крыльев не остыла на пальцев кончиках, и яркие, навзрыд, смешались краски ослепительного чуда!»
Вот и заговорил стихами.
Что-то она почувствовала, моя маленькая Анюта, и, приходя в гости, сидела уже на самом краешке стула, словно готова была в слюбую минуту сорваться с места и убежать.
« Ах, дурак-дурак, спугнул, спугнул!» - Думал я. К тому моменту никакие шальные мысли уже не крутились в моем мозгу. Мне было радостно её видеть, украдкой наблюдать за её птчьими повадками угнездяться на стуле, ерзая маленьким задом. "Когда? – Спрашивал я себя - Когда ? Успела она стать мне так дорога? "
Я давал ей послушать другие пластинки, « Песняров», « Цветы», мне хотелось, чтобы её посещения не прекращались. Я затаился, и больше не позволял себе думать о ней всякое « взрослое». У неё были тонкие пальцы с обкусанными ногтями и заусеницами, и эти маленькие пальчики так мило просвечивали на солнце, когда она ими поправляла свои, мальчишеские почти, вихры.
- Можно мне пригласить тебя на танец? – Спросил я однажды.
- А я не умею. – Было робкое мне в ответ.
Галантно ангажировал я её, словно Князь Болконский – Наташу Ростову. Рука моя ласково легла на её махонькую талию.
На ней было надето платье расцветки крыльев бабочки-махаона – коричневатое, с черными прожилками и ярко-голубым глазом в уголках этих самых крыльев. Такого же цвета были Анютины глаза, я отчетливо видел их испуганное выражение с высоты своего роста.
Какое же это пьянящее ощущение, вести в танце полуребенка, нераспустившийся цветок. А голос Ободзинского мягко закрадывался в душу и заставлял мою партнершу плавно отдаваться течению мелодии. Мне оставалось только поддерживать её на плаву:
«Он был, этот танец дивный,
Этот листопад,
Вспомню в зимний вечер синий
Твой летящий взгляд.
Я в глаза твои смотрю,
Хлопья снежные ловлю,
И, как будто зачарован,
Повторяю снова,
Повторяю снова:
Я тебя люблю!...»
Той ночью я долго не мог заснуть. Жена похрапывала рядом, и мне пришлось повернуть её на бок, чтобы тривиальный храп этот не нарушал мои грезы.
Но, женщину не обманешь, и она застукала однажды нас, танцующих в сумраке комнаты, открыв дверь своим ключом, и вернувшись домой раньше положенного времени.
Посмотрев на Анюту, разом отпрыгнувшую от меня, тяжелым неусыпным взглядом, она категорически сказала:
- Марш домой. И чтобы я тебя больше тут не видела.
После уже, когда дверь за девочкой захлопнулась, она повернулась ко мне:
- Кобелина. Стыд потерял. Старый шелудивый кобелина.
Жена моя - хирург по профессии, и умела резать по живому.