- Мам, а мам, давай завтра пойдём в храм, а? - негромкий детский голосок прозвучал необычно и мягко-просительно.
Мария, занятая сборами на работу, в техникум - где целые колготки, блин, да и юбка недоглаженная - отмахнулась на бегу от шкафа в спальне к коридору:
- Да погоди ты! Видишь, некогда...
С раздражением даже подумала: это он уже не в первый раз канючит. И с какого панталыку ее шестилетнему сыну пришла в голову эта идея с храмом? Бабка, мать Марии, не могла такого придумать - не верующая в принципе, бывший руководитель планового отдела, коммунист в прошлом, да и в настоящем – взглядов не меняет. Железобетон!
- А давай в субботу? - не отставал Борька.
- Ну, не знаю... Может быть, если время будет. Генералить надо квартиру, видишь, всё заросло.
Борька замолчал и стал ковырять дырочку в коричневых обоях прихожей.
Мать наконец экипировалась - красотка, провела – наизусть - яркой помадой по губам. При этом подумав, что сначала надо было чмокнуть сына. Но теперь уже не получится... Ладно!
- Ну, пока, сын! Побежала. Сейчас бабушка придет, молока принесет. И мороженое!
Дверь захлопнулась Мальчик вздрогнул. Он не любил этот звук, будто лопнул большой воздушный шар. Хлопнулся...
Он решил обратиться с просьбой пойти в храм к бабушке.
Только результат оказался еще хуже: пришедшая бабушка объяснила внуку, что в храм ходят темные люди, которые не могут понять науку о мире и как всё в нем устроено. Она беззлобно посмеялась над Борькой, потрепала по щеке и пообещала сводить его в цирк.
- Что-то ты бледненький у нас? Свежего воздуху надо больше. И кушать лучше. Вот я бульончик сварю куриный, оладушки... Какой еще храм? Ты же не дикарь какой-нибудь, читать-считать уже умеешь!
Борька хотел спросить, а как мир устроен, но бабушка громко включила телевизор - любила про политику...
А потом Борька сильно заболел – ангина и еще что-то с почками. Ему даже ставили уколы, много уколов, но он терпел, чтобы мама не расстраивалась. А бабушка тоже старалась - читала ему цветные книжки и про буратино, и про смешного мальчика Мишку, который неправильно варил кашу. Отец из Уренгоя прислал посылку с огромной коробкой "Лего". И Борька попытался построить из него храм. Получилось не очень похоже.
Попытки сходить с мамой в тот, настоящий храм, увиденный им однажды на далекой улице с невысокими домиками, он продолжит, когда выздоровеет. Но у мамы снова не будет времени, ей приходилось вести уроки за какую-то декретницу – так она говорила. Но зато они летом обязательно поедут на море – чтобы горло больше не болело. Мама обещает, железно!
Так прошли весна и лето, началась осень и школа.
О храме ослабевший за долгую болезнь Борька больше никогда заговаривал. Он шёл в первый класс, где у него, как у мамы, будет много дел и мало времени.
А потом, спустя еще семь лет, наступил страшный для Марии и ее матери день.
Почему именно этот день? Может, потому что майский свет заливал их квартиру, как никогда? А может, потому что уже с месяц или больше намечались, копились признаки лютой беды, но женщины не хотели их замечать? Сами себя обманывая…
В тот день вместо Борьки они увидели другого мальчика – крайне странного, развинченного, с неестественно огромными черными зрачками, хриплым не своим голосом, озирающегося с диким видом вокруг и не слышащего ни маму, ни бабушку. На их расспросы он не мог ответить ничего внятного, он их просто не узнавал. Так же, как они его.
Руку на лоб – холодный, в испарине. Бабушка, спотыкаясь, принесла градусник, руки затряслись - уронила. Мария зачем-то пыталась глянуть горло сыну с помощью ложечки – серебряная, с зайчиком, дарили на годик. И тут Борька конвульсивно захохотал – громко, жутко. И никак не мог остановиться…
Скорая прибыла вовремя – мальчик еще не свалился в коме, задержавшись на грани небытия.
- Давно он принимает наркотики? – спросил пожилой усталый врач.
Вместо ответа Мария задохнулась. И помертвела.
- Я сделаю. что могу. Но лечиться ему надо срочно – берите направление… Иначе потеряете сына.
....
Прошло еще три года.
Эти годы унесли бабушку – не пережила порока Бориного, не вынесла, ведь всё для него делалось!
Эти годы стёрли красоту Марии, погрузив ее в беспросветный мрак.
Боря после неудачного лечения в клинике (денег насобирали, отец прислал с Севера, хоть и давно уже там подженился), снова сорвался. Не помогла больница и ее схемы. А потом нашел в сети один адресок, по которому сразу же и отбыл. Сам, собравшись втихаря от матери. Так его маленький остров монаший с названием Коневец, что в Ладоге, приманил. Батюшка там, отец Сергий, таких, как Борька, собирает и лечит – простым трудом, суровой природой и многими молитвами. Прожил там юноша полгода. Писал: всё хорошо, понял, зачем живёт человек, научился многим вещам, себя прокормить, по крайней мере, да печь вытопить. Спасибо отцу Сергию. И святым книгам…
С тайным неослабевающим страхом ждала Мария возвращения сына.
Увидела на вечернем перроне – тощий рюкзачок, лицо родное, худое, обветренное, но со светящимся взором, радостное изнутри. Давно-давно такого лица у сына не было…
Дом осветился, когда пришли они вдвоём, почти не говоря пока ни о чём. Спугнуть свою и сыновью радость чуткая теперь Мария словом или неловким движением боялась. Скорей на кухню, холодильник открыть с припасенной снедью…
Борис ел мало, не спеша, с благоговением, не привычным для Марии. Совсем другой стал… А после обнял мать за плечи и тихо сказал-попросил:
- Мам, а пойдём завтра в храм, а?
Громом эти его тихие слова ахнули для Марии.
Заплакала безудержно, будто всю жизнь слезу копила, да гордо сдерживала.
- Конечно, пойдём, сынок! Конечно…
И всю ночь эту не сомкнула глаз мать, самая счастливая и самая виноватая на свете – собиралась…