Жизнь — обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукою
Роковые пишет письмена…
(С. Есенин)
Волею судьбы жил я в малосемейном общежитии приборостроительного завода. Небольшой двухэтажный дом с уютным двориком окружал небольшой деревянный заборчик, вдоль которого росли роскошные кусты сирени и абрикосовые деревья. Все здесь дышало тишиной и покоем. Но мог ли я предположить, что здесь переживу едва ли не самые драматические моменты в своей жизни? Совсем не ожидал, что в этом, ничем не примечательном домишке, разведусь с одной женщиной, а потом сойдусь с другой. Что именно здесь испытаю и радость, и горе.
Длинный коридор в каждом этаже дома разделял по пять комнат с каждой стороны. Наши комнаты на первом этаже были рядом. Моя соседка была матерью-одиночкой. На завод она попала по распределению после окончания института. Работала мастером участка в две смены. Звали ее Светой. Имела дочь пяти лет, которую отдавала в детский сад в круглосуточную группу. Я считался женатым и жил со своей бывшей женой и сыном. Почему бывшей? Да потому, что официально развелся с ней еще восемь лет назад. Так получилось, что до женитьбы после однократного интима со мной, она забеременела и родила сына. Как порядочный мужчина, решил жениться. Расписались. Оба работали на заводе и получили комнату в заводском семейном общежитии. Тут она мне заявила, что меня не любит, никогда не любила, и жить со мной не хочет. Развелся. Жил в мужском общежитии, но бывшая жена, когда ребенок болел, призывала меня на помощь. Возвращался потому, что ее любил. Снова ссорились. Снова уходил. Так было несколько раз. Последний раз договорились жить временно вместе, дождаться получения квартиры, а мы стояли в заводской очереди, разделить квартиру и навсегда расстаться. Меня такая жизнь устраивала еще потому, что мог общаться с сыном. Так и жили. Любовь к жене прошла. Интима с ней у меня давно не было. Спал на раскладушке и, естественно, женщины меня не могли не волновать. Я безумно влюбился в Свету.
Еще задолго до окончательного разлада моей семейной жизни, когда я заходил на общую кухню, она всячески старалась меня чем-нибудь зацепить.
– Терпеть не могу, когда мужики крутятся на кухне, заглядывая девкам под юбки, – как-то раз заявила она.
– Света, не волнуйся, под твою не заглядываю, – парировал я, – там ничего оригинального нет.
Если признаться честно, то я сильно лукавил. Даже в домашнем халатике она выглядела очень изящно. Когда, бывало, она проходила мимо меня по коридору, я не мог отвести глаз от ее соблазнительной фигурки. Какая-то непреодолимая сила влекла меня к ней. Красавицей она не была. Небольшого роста, довольно подвижная. Обладала внешностью, на первый взгляд, самой обыкновенной, но если внимательно присмотреться, то глаза у нее были бездонными, из-под длинных ресниц они светились внутренним сиянием и проникали в самую глубину моей черной, загаженной неудачным браком души. Ее пышную копну волос я всегда замечал еще издали, а когда встречался, то насмешливая улыбка красивых, но очень язвительных ее губ, вызывала у меня сладостное желание, «зацеловать ее до пьяна и измять, как цвет».
Двери наших комнат разделял стол вахтерши, работающей по совместительству уборщицей и поэтому часто отсутствовавшей на посту. Мы могли слышать, когда кто-нибудь из нас выходил из своей квартиры. Была весна конца шестидесятых. Моя жена уже два месяца не жила в нашей квартире. Она забрала сына и ушла охранять квартиру сестры, пока та находится в загранкомандировке. Я оказался один в квартире. Уход жены принял как благо. Света ко мне относилась довольно прохладно. Она почувствовала мое расположение к себе, и когда я стал очень активно добиваться ее внимания, сразу сказала, как отрезала:
– У нас с тобой ничего быть не может. Ты женат. Я чужие семьи разбивать не собираюсь. Достаточно того, что мою разбили…
Мы свой договор с бывшей женой держали в большом секрете, но такое категорическое заявление Светы заставило меня пойти на крайний шаг. Беседы со Светой мы могли вести только на работе. Я работал технологом в сборочном цехе, она – в параллельном – мастером. Под видом решения производственных вопросов мы с нею могли общаться очень часто, и здесь я, что называется, раскололся. Показал ей свой паспорт, где стоял штамп о разводе и рассказал о своем договоре с бывшей женой… Не скажу, что сразу после этого, Света коренным образом поменяла свое отношение ко мне. Она позволяла мне после работы проводить ее домой, но дома все оставалось по-прежнему, хотя почувствовал, что взгляд ее потеплел и она сама ищет со мною встреч. И вот теперь, когда карты мои, как говорится, были раскрыты, нам не хватало только искры, чтобы разгорелся нешуточный пожар.
Случилось так, что в один из вечеров, я поужинал и пошел на кухню мыть посуду. Света что-то готовила, стоя у газовой плиты, которая находилась рядом с мойкой. Испытывая желание чем-нибудь затронуть соседку, повернул тарелку так, чтобы брызги попали на Свету, но тарелка выскользнула из рук и, упав на пол, разбилась. Света тут же отреагировала:
– Коля, что-то ты совсем ослаб. Уже тарелку в руках не держишь. Не из-за слабости ли в коленях?..
Я как рыба, вытащенная из воды, открывал рот, но слов для ответа так и не нашел. Собрав осколки, ушел в свою комнату. Конечно, я понимал, что она хотела общения со мной, но намекая на мою мужскую слабость, сделала она это, на мой взгляд, не совсем корректно. Во мне все кипело от злости и, придя в себя, захотел с ней «по- дружески пообщаться». Но Светы на кухне уже не было. Дверь в ее комнату была приоткрыта, и я без стука вошел. Она стояла у зеркала и заплетала косу. В комнате горела ночная лампа, создавая полумрак. Никогда не поднимал руку на женщину, но в этот момент мне захотелось сделать ей больно. Нет, не ударить! Потискать ее в своих объятиях! Стремительно подошел к ней и взял за руку… То, что произошло дальше совершенно меня обезоружило.
– Подожди, я дверь закрою, – сказала она, ласково притронувшись к моей щеке рукой.
Закрыв дверь на ключ, она выключила ночник, подошла и прижалась ко мне своей грудью, а ее руки сплелись на моей шее… Мне шел тридцать второй год. Я так соскучился по интиму и близость этой загадочной женщины привела меня в крайнее возбуждение. После яростного, затяжного поцелуя взял ее на руки уложил на кровать. Рванул с ее плеч халатик, а там никакой другой одежды не было. Быстро уравнял наш с нею внешний вид, сбросив свою одежду на пол. Не говоря ни единого слова, как в немом кино, при полном согласии партнерши, стал доказывать, что с «коленями у меня все в порядке». Я целовал ее грудь, шею, лицо и когда наши губы встречались, то мне казалось, что она вливает в меня огненный напиток страсти. Вновь и вновь овладевал ею. За два года полного воздержания я был в состоянии быка на испанской корриде. Кровать ужасно скрипела, но мне казалось, что мы, прижавшись друг к другу, катаемся на качелях: вверх– вниз, вверх-вниз… И все быстрее и быстрее… Она, попадая в ритм моих движений, помогала раскачивать эти качели…
Но все в этом мире заканчивается… Расслабленный, улегся рядом с нею и первым подал голос:
– Светочка, прости… Я тебя очень люблю, но все случилось так неожиданно и грубо с моей стороны…
– Неожиданно? Это неожиданно для тебя, а я ждала, когда ты придешь ко мне. Если бы ты сейчас этого не сделал, то я сама пришла бы к тебе. Милый, мне так приятна была твоя грубость…
И тут она стала сбивчиво рассказывать мне:
– Колечка, я полюбила тебя давно. Часами ждала, когда ты выйдешь из комнаты и старалась встретиться с тобой, увидеть тебя. Но ты всегда мне говорил одни гадости. Да, я тоже дерзила, но как мне хотелось говорить тебе совсем другое! Когда узнала, что ты разведен – безумно хотела быть с тобой. Я чувствовала, что и ты ко мне неравнодушен… И сейчас, когда ты остался один, я злилась, видя твою нерешительность. Любимый мой, я умышленно оскорбляла твое мужское самолюбие… Прости меня, родной.
Руки ее были такими нежными, а волосы источали такой аромат и так сладко щекотали мое лицо. «Милый», «любимый», «родной» – эти слова сладкой музыкой ласкали мой слух. От жены этих слов никогда не слышал… Душа моя торжествовала, а тело едва не плавилось от близости со Светой, такой близкой и доступной. Вновь повторил то, с чего мы с нею так неожиданно начали… Но, странное дело, не почувствовал удовлетворения у Светы. Я ведь был не новичком в этом деле. Были до этого у меня две женщины, включая мою жену, но всегда чувствовал, когда у них оно наступает. Даже моя жена, которая меня не любила, но если я, после длительной ласки, ее, как говорится, заведу, то выдавала такое, что мало не покажется…
Утром я проснулся первым и долго лежал на спине, боясь пошевельнуться, чтобы не потревожить сон Светы. Ее спокойное дыхание слышалось у самого моего сердца, а ее рука удерживала меня, видимо, чтобы не упал с узкой кровати. «А, может быть», – лезла в голову дурная мысль, – чтобы не убежал после всего произошедшего?..». Убегать мне совершенно не хотелось. Я лежал и смотрел на потолок и стены Светиной квартиры, ставшей мне такой родной и близкой. Свершилось то, о чем я даже не мечтал. Себя чувствовал альпинистом, покорившим вершину, если не Эверест, то уж не менее «семитысячника». И вот теперь она моя! «Кем она станет мне? Любовницей или женой? Так меня еще никто не ласкал», – думал я». Женщины, с таким послушным мне телом – я еще не знал.
Повернулся лицом к ней и при дневном свете, что называется, в упор стал рассматривать ее. Я не художник, но если бы мог рисовать портреты, то ее прекрасное лицо рязанской мадонны украсило бы не одну галерею мира. Она не выспалась. Ее натруженные взаимными поцелуями губы прильнули к моей щеке, и она стала дремать. А я, сбросив простынь к ногам, увидел ее обнаженную. Когда мы ночью в темноте занимались с ней, как сейчас принято говорить, любовью, то не мог видеть всей прелести ее тела, хотя ощущал гибкость и тонкость талии, упругую грудь, а сейчас у меня перехватило дух от красоты ее бедер и ног. «Как можно оставить такую женщину и уйти к другой?»– думал я о ее бывшем муже…
Из раскрытого окна веяло весенней прохладой, легкий свежий ветерок шевелил белоснежную тюлевую занавеску. Неугомонные воробьи, видимо, затеяли драку и их щебетанье окончательно разбудило Свету. Увидев, что мы лежим нагишом, схватила простынь и начала укрываться.
– Коля, мне стыдно… Я не могу так…
Я попытался противостоять и стал удерживать ее руки, но почувствовав решимость и настойчивость, уступил. Она укрыла с головой не только себя, но и меня. В этом «шалаше» мы обнялись и опять все повторилось, с той лишь разницей, что я сейчас не бросался на нее, как бык на тореадора, а не спеша наслаждался ее телом… Воробьиный галдёж за окном слегка глушил монотонный скрип кровати и опять эти качели: вверх – вниз, вверх – вниз. На этот раз мы «катались» довольно продолжительно, но я опять почувствовал, что она добросовестно помогает мне раскачивать качели, но не горит страстью. Придя в себя, спросил у неё: «Ты получаешь удовольствие от нашей близости?..».
– Мне с тобой очень приятно, но я знаю, чего ты ждешь от меня… Притворяться я не могу и изображать искусственно оргазм не хочу. После трех лет замужества, муж меня покинул, обвинив во фригидности. Но в этой фригидности он сам, как мне кажется, был виноват. Он грубо меня изнасиловал в первую брачную ночь. Мне было очень больно. Никакого медового месяца у меня не было. Я с ужасом ожидала каждой ночи, но он меня насиловал по нескольку раз даже днем. После рождения дочери он охладел ко мне, а я не настаивала на близости с ним. Он ушел к другой… Теперь в моей жизни появился ты. Но ты такой ласковый и нежный, совсем другой…
Она обняла меня и целуя, с большим волнением, чуть не плача, стала говорить:
– Коля, мой миленький. Любимый мой! Я буду твоей верной женой если ты на мне женишься. Я тебя люблю, буду лечить свою фригидность, пойду к докторам… Не бросай меня!..
Я заверил ее, что скорее умру, чем расстанусь с ней. Потом добавил:
– Не надо никаких докторов… Это не смертельно.
Она успокоилась. Я подал ей простынь и посмотрел на будильник, стоящий на столе. Впереди был рабочий день. Мы с нею должны были работать в первую смену, а за дверью комнаты, в коридоре уже кипела обыденная суета: на кухне гремели кастрюли, кричали дети, хлопали двери соседей… А мне надо было выйти незаметно из комнаты. Я боялся опорочить Свету. Кажется, Пушкин сказал, что «злые языки страшнее пистолета», а их в общежитии было достаточно. Оделся. Света тоже накинула халат и вышла в коридор. Через несколько минут вернулась и сказала:
– Милый, полный провал. И соседки, и вахтерша тут. Что делать?
– Окно у нас зачем? – спросил я. На дворе был месяц май. Деревья густой листвой закрывали мое «десантирование» на асфальт отмостки дома. За всю жизнь, впервые уходил от женщины «яко тать в ночи». Правда, была не ночь, всего семь часов утра.
Когда вошел в дверь общежития, вахтерша баба Дуся, удивленно спросила меня:
– Николай, ты откуда?
– Ночная смена, Евдокия Петровна, – бессовестно соврал я.
Это была самая приятная ночная смена в моей жизни.
– То-то я вижу – дверь комнаты не закрыл, Светка, как полоумная бегала купаться ночью через каждый час, – съехидничала баба Дуся. И, подойдя ко мне вплотную, тихо добавила: «Ходи уж в дверь, нечего сигать в окно!».
«Сарафанное радио» в общежитии работало довольно хорошо и уже через неделю все знали, что я сошелся со Светой. Баба Дуся первая одобрила мое решение:
– Светка, девка хорошая. Не то, что твоя Раиса.
Жена тоже быстро все узнала, но, странное дело, никаких эксцессов не устроила. Даже с пониманием отнеслась к происшедшему:
– Хорошо, что ты определился со своей личной жизнью, но как быть нам с квартирой? Мне, теперь, как матери-одиночке, дадут однокомнатную, а мы стоим в очереди на двухкомнатную…Ведь наша очередь уже близко. Осталось несколько месяцев…
Я пообещал все уладить и действительно мне это удалось. Оформил очередь на Раису. Председатель заводского профкома посоветовал не оформлять пока законно второй брак, сохранять видимость сожительства с бывшей женой. Она успокоилась. Света тоже. Она тоже стояла в очереди на получение квартиры, правда, далековато, и после получения квартиры Раисой, мы со Светой смело могли подавать заявление в ЗАГС. Нас это устраивало.
И стали мы со Светой обустраивать свое «гнездо». В первую очередь купили двуспальную кровать. В ее двенадцатиметровой комнатушке стало тесней. Между детской кроваткой и нашей оставался довольно узкий проход, но Свете было очень удобно лежа в кровати разговаривать перед сном с дочкой. Я занимал место у стены. В ту пору у нас не было компьютеров, холодильников. Телевизоры были большой редкостью и ничто нас не отвлекало от радости «медового месяца». О ее фригидности даже забыл. Я впервые понял: какое счастье обладать женщиной, которая тебя любит! Которую ты сам любишь и не мыслишь своей жизни без нее. Я называл ее рязанской мадонной. Переселился к ней и мне казалось, что с нею живу всю жизнь. Условия жизни в общежитии были ужасные. Три бытовые комнаты: туалет, прачечная и кухня – были всегда заняты. Нужно было занимать туда очередь. На кухне постоянная толчея. Горячей воды не было. Посуды у нас прибавилось и мне пришлось пропилить в досках пола нишу и оборудовать в общем подвале дома свой подвальчик. Он был для нас и холодильником, и посудным шкафом. Доски пола оформил в виде открывающегося люка. Теперь мы со Светой чувствовали себя как в раю. Воду для меня она грела в большой выварке, а сама ходила мыться в прачечную комнату.
Света по-прежнему меня возбуждала своими ласками и делала все, чтобы мне было хорошо. Но все ее заверения о том, что ей приятно заниматься со мной любовью и она получает удовольствие – меня не успокаивали. Все ею делалось в угоду мне. А мне так хотелось, чтобы она познала, то что познаю я в момент высшего наслаждения ею, когда меня буквально пронзает истома и судорога сводит низ позвоночника и икры ног. Поскольку я не был мужчиной-эгоистом, то решил все же поговорить с врачом. Где-то через месяц, втайне от Светы, посетил сексолога. Он мне дал целую кучу наставлений и советов, их было много, но запомнил лишь некоторые: «Меняйте позы, ищите на ее теле эрогенные зоны, возбуждайте их…» Я был озадачен. «Ну с позами, как-нибудь разберусь. Где искать эротические точки?» – думал я.
Середина июля выдалась очень жаркой. В нашей комнате было душно. Я в плавках, она в купальнике – ходили мы по комнате. Светина изящная и сексапильная фигурка будила во мне инстинкты далеких предков. Особенно меня возбуждали ее маленькие, грациозно торчавшие груди. Они были постоянным объектом моих ласк и ей это нравилось. Мне необходимо было ее привыкание ко мне. Я делал все, чтобы у нее исчезла стыдливость, и, кажется, этого добился. Она тоже приходила в восторг при виде моего голого тела. Начал задумываться: «А зачем мне добиваться от нее того, что ей не дано? Получаю удовольствие, и она говорит, что тоже. Как жили, так и будем жить». А тут мне в руки попалась книжка, не помню уже названия и автора, где говорилось, о том, что чувственность у женщины может появиться где-то к тридцати годам. Я совсем успокоился.
Света уже окончательно чувствовала себя замужем. Она как-то вся изменилась. Я помнил ее раздраженной и даже злой. А сейчас у нее в руках, как говорится, все горело. Она стирала мою одежду, готовила пищу на семью. Ее звонкий смех был слышен часто на кухне, когда она разговаривала с соседками. Бюджет у нас с нею стал общим. По субботам на воскресенье мы брали дочку из детсада, и ходили на пляж, в парк и кино. Мы стали жить, как это сейчас говорят – гражданским браком. Ничего не предвещало очередных потрясений в моей жизни, и жил я со Светой в согласии и любви. Причем, «любовь» и в переносном смысле, нашу молодую семью не покидала никогда. Ею со Светой мы занимались регулярно, но, когда в квартире появлялась дочь, а ее кроватка стояла напротив, наша бурная «деятельность» затихала. Света была очень стеснительной и довольно упрямой. Она ни за что не хотела при спящем ребенке уступать моим домогательствам. «Ты же не можешь тихо», – говорила она». Но она меня очень любила и не могла отказывать, когда глубокой ночью иногда будил ее, проявляя настойчивость и, покусывая мочку ее уха, шептал ей о своем желании…
Чисто с календарной точки зрения, наш с нею «медовый месяц» закончился где-то в середине июня. Но для нас он продолжался, и мы не видели его конца. И у нее, и у меня работа на заводе была довольно ответственная, мы приходили домой усталые, но делали домашнюю работу вместе. По вечерам ходили в кино, несколько раз были в театре, но чаще оставались в своей квартире.Она и я были в первом браке несчастливы и теперь мы,можно так сказать,наверстывали упущенное. Естественно, регулярная половая жизнь не могла не дать результатов. И они появились. Света забеременела. Ее, бедняжку, сильно рвало. В районной женской консультации определили срок – шесть недель. К началу августа она стала себя чувствовать гораздо лучше. Но что я заметил? Ее половая активность возросла. Она с нетерпением ожидала моих действий и торопила их если я где-то задерживался. Однажды среди ночи проснулся от громких стонов Светы. Растормошил ее и испуганно спросил: «Света, что с тобой?» Она обняла меня и тихо прошептала на ухо: «Ты не поверишь – так сейчас было сладко». Естественно, проверил – все подтвердилось. И стало это повторяться раз за разом, изо дня в день…
В начале сентября ей должно было исполниться 27 лет. А перед этим она захотела в свой трудовой отпуск навестить родителей на Рязанщине. В самом конце августа проводил ее с дочерью до вагона поезда. Неистово целовал на прощание, не предполагая, что вижу Свету в последний раз. Вот уж, действительно: «… и каждый раз навек прощайтесь – когда уходите на миг…». На стенде объявлений у заводской проходной висела ее увеличенная фотография с сообщением о ее трагической гибели. В деревне она отравилась грибами. Вместе с ней погибли муж старшей сестры и племянница. Утром я положил 26 алых роз у стенда, а к вечеру цветов была огромная охапка. На заводе ее знали и любили. А я стоял у двери, теперь совершенно пустой квартиры и рыдал. Не мог поверить, что больше не увижу ее лицо, не услышу ее голос. Казалось, что все это неправда, что произошла какая-то чудовищная ошибка, и она скоро придет и зажжет свет в нашей квартире... Слезы лились по моим щекам. «Прощай, моя рязанская мадонна!» Я никогда до этого не писал стихов, а тут они родились сами собой. Стихов не писал, но на гитаре играл довольно прилично.
Сижу с гитарою один в тоске-печали,
А за окном шумит осенний старый сад.
Там, где рассвет с тобою мы встречали,
Теперь неистово бушует листопад.
Твои следы в саду засыпал лист осенний,
Твое лицо укрыл туман печальных дней,
Но теплых рук твоих прикосновенья
Навек остались в памяти моей.
И эта память отложилась в сердце раной.
Возьму гитару и прижму к своей груди,
Забыть тебя пытаться я не стану,
Сама из памяти моей не уходи!
Сижу с гитарою один в тоске-печали,
А за окном шумит осенний старый сад…
Там, где рассвет с тобою мы встречали,
Теперь рябины гроздья красные горят.
Оставаясь по вечерам в пустой квартире, я повторял слова этого стихотворения под аккомпанемент мною же сочиненной музыки, которую уже не помню. Было невыносимо грустно. Я потерял сразу двоих – и будущего ребенка, и будущую законную жену. Ее похоронили на родине. Бывший муж Светы забрал свою дочь к себе… Я остался один в Светиной комнате. Через некоторое время Раиса получила двухкомнатную квартиру, а комендант общежития предложил мне место в мужском общежитии в обмен на занимаемую мной комнату в женском. Предлагал очень настойчиво и я вынужден был согласиться. Все вернулось на круги своя.