Пушистая елочка-семилетка, припорошенная искристым снегом, являла собой утонченный образец дамского кокетства. Обитатели лесной опушки не заслоняли малышке свет божий. Обласканная природой, зеленая прелестница вольготно пушила колючие ветви. С элегантным шиком куталась чаровница в пушистое одеяние, сотканное из инея и снежинок. Белоснежная пелерина, ниспадая к остывшей земле мягкими складками, устроила для лесной принцессы царственный трон из снежных наплывов.
Сладкая дремота одолевала елочку под однообразное вьюжное пение. Полусон смазывал и приглушал звуки зимней неторопливой жизни. Размытыми отголосками вплетался в сновидения дробный треск работящего дятла, без устали прошивающего клювом-иглой полотно древесной коры. Трубный рев исполина-лося, продирающегося через плотный заснеженный подлесок к возлюбленной, тонул в дремотном оцепенении и не пугал малышку. Иногда упрямый кабан, вспарывая снежную целину, задевал ее ветви и стряхивал снежное одеяние. Но касания дикого вепря были привычны, они не вносили сумятицы в сладкие грезы юной красавицы.
Изредка, порывы студеного ветра приносили на лесную опушку отголоски дачной жизни. Отдаленный собачий лай и неясный людской говор вплетались в сонное забытье лесной кокетки. Звуки не раздражали, они напоминали однообразный рокот зрительного зала, расползающийся по театральному закулисью перед премьерой.
- « -
Пробуждение было внезапным и резким. Мои листья-иглы вздрогнули от болезненных ударов по стволу. Я, наверное, закричала, закричала громко, на весь лес. Растревоженное птичье племя встало на крыло и, хлестко взбивая воздух крыльями, покинуло лесную опушку. А я, c хриплым скрежетом, содрогаясь всем телом, ощутила тошнотворное падение. Моя макушка врезалась в снежную перину сугроба, поднимая столб пушинок зимнего покрова. Я, принцесса лесной опушки, эталон колючей роскоши, пушистая чаровница повержена варварами, лишена трона, парализована, обезножена. Я обречена на гибель.
Пытка унижением и болью была бесконечной. Меня бесцеремонно перетащили из студеной зимы в жаркое лето душной комнаты и вонзили изуродованную ногу в ведро с влажной землей. Саднящая боль от касания порезов с почвой, сковала все мое естество, дрожащее от страха. Раны на теле моем покрылись смолистой обжигающей испариной. Не осталось сил выносить страдания, и я заплакала, по-женски безутешно и горько. От таяния наледи полились хрустальные капли пресных слез с моих хвоинок. Растеклись надежды мои несбыточные прозрачной лужицей тщеты по блестящему полу светлого помещения, ставшему для меня истинной Голгофой. В этой комнате, напоенной запахами чужой, непонятной жизни, меня распяли, сковав блестящими гирляндами и мишурой. На укороченную макушку, на символ моего величия, чужие руки нацепили звезду, раздавившую своей нелепостью прежние представления о привольной жизни и независимости.
Судьба вынесла мне горький приговор. Униженная блестящим стеклярусным одеянием, оскорбленная, вырванная из родной семьи, я приготовилась угасать, медленно теряя хвойное убранство на гордом теле.
- « -
К вечеру дом заискрился весельем. Воздух пропитался трепетным ожиданием праздника. Он ворвался в дом звоном посуды, кулинарными ароматами, радостным смехом, россыпью яркого фейерверка. Волнующее предчувствие чуда околдовало и меня, притупив саднящую боль и безысходность.
И чудо случилось. Тихо шурша колесами, в комнате появилась инвалидная коляска с кареглазой девчушкой. Ореол утонченности и нежности обнимал малышку. Локоны, цвета спелой ржи, струились по плечам, освещая ангельский лик. Милая ямочка на подбородке усиливала впечатление хрупкости и наивности. Легкий румянец оттенял светлую кожу. Длинные ресницы, отбрасывая тень на щечки, придавали незнакомке сказочную таинственность заколдованной принцессы.
В медовых глазах гостьи я увидела свое отражение, бликующее сиянием мерцающей гирлянды. Я неотрывно смотрела на прелестную малышку, сопереживая всеми своими иглами ее болезненной ущербности. Чем могла помочь ей я, разряженная в пух и прах елка? Разве только осознанием схожести нашей. Мы обе прикованы судьбой к остову, я к ведру, а нежный ангел, к коляске. Две инвалидки-отроковицы, два обезноженных существа, две юные прелестницы встретились нечаянно в одной комнате, в один праздничный вечер.
В размышления мои ворвались чистые, высокие звуки музыки. Блондиночка моя, хрупкая гостья моя выдувала из странной трубки божественную мелодию. Легкие пальчики девочки бегали по поверхности удивительного инструмента, едва касаясь отверстий, усиливая и уплотняя впечатление. Музыка плыла по комнате легким шлейфом, проникая в каждую хвоинку мою, в каждый больной срез. Мелодия исцеляла, разбавляла горечь, гнала тоску, рассказывая большому дому о моей жизни на лесной опушке. В музыкальную историю вплетались перезвон синичек-теньковок, дробный треск лекаря-дятла, нежные переливы свиристелей. Иногда врывалось завывание метели, далекий звериный вой и легкий шорох падающего снега. От музыкальной нежности навернулись на хвоинки мои слезы душистой смолы. Обнял хвойный аромат весь дом, напоил души людские лесной чистотой и вдохнул в меня смирение перед судьбой, опустошившей радужные надежды мои.
Дремавший неподалеку хозяйский кот, внезапно проснулся от хлесткой пальбы взрывающихся петард. С перепуга не разобрал бедолага причин переполоха. Страх подбросил кошачье тело вверх, а затем запустил кота по немыслимой траектории на сияющую елку. Вцепился домашний домосед в колючий лапник, укололся, перепугался пуще прежнего и, запутавшись в гирляндах, рыча по-звериному, попытался спрыгнуть на пол.
Звеня стеклянным убранством, я ощутила падение. Но не дали мне упасть и сломаться нежные детские руки. Страх за мою погибель, заставил гостью забыть про свое увечье, сойти с коляски и удержать в падении хвойное диво. Видимо, мы с малышкой громко закричали, перекрыв трескотню фейерверков. В комнату вбежали люди и замерли пораженно. Моя юная фея, стоя на своих ногах, удерживала колючую плоть обеими руками, терпеливо перенося боль.
Меня не выбросили на помойку после праздников. Ведро со мной, слегка облысевшей, вынесли в прохладные сени. Каждый день меня навещала нежная подружка. Она поливала грунт питательными смесями и играла на флейте. Ствол мой к весне пророс новыми корнями. Когда оттает земля, меня высадят в саду. И больше не придется рубить елки в лесу. Ведь под окнами будет расти своя, садовая, рождественская ель, подарившая семье великое чудо исцеления кареглазого ангела.