Это было во времена заката социализма, когда и без того не богатые в СССР прилавки стали вдруг совершенно пустыми, а за любыми продуктами или вещами тут же выстраивалась серая глухо ворчащая людская масса.
В такой очереди перед дверями ещё не открывшегося хлебного магазина на морозе топталось уже несколько десятков человек, ожидая завоза. Как и вчера, хлеба могло не хватить и тогда кому-то пришлось бы покупать вчерашние засохшие батоны и буханки, а то и идти домой с пустыми руками.
Сейчас уже трудно понять, что творилось в головах людей, честно трудившихся на страну и в одночасье лишившихся элементарной для «развитого социализма» возможности нормально поесть и одеться. От этого порой возникали разные мысли о том, кто виновен во всём и путях выхода из тупика.
К традиционным возгласам: "Больше двух в руки не давать!", "Эй там! Вас тут не стояло!", "Куда прешь?" и другим, более красноречивым народным выражениям добавился голос деда пенсионного возраста с видом коммунистического праведника:
- Бездельники! Совести у вас нет! Стоят, когда пахать надо. Вот из-за таких в стране и нет ничего. Пахать! Всех вас под ружьём гнать на работу надо!
В микрорайоне многие знали друг друга. Знали и деда. Он жил рядом, часто устраивал подобные концерты и всем порядком надоел. Успокоить его пытались, но он никак не унимался и распалялся всё больше.
- Сталина на вас нет! Всех бы собрал, лопаты в руки и снег на путях чистить!
- Дед! Твой Сталин столько людей в лагерях сгноил, ты б его лучше не вспоминал – тогда уже было известно о сталинских репрессиях и нравах НКВД.
- Что ты знаешь о Сталине? – дед наскочил на молодого оппонента – Что ты знаешь? При нём порядка больше было. Опоздал на пять минут – получи пять лет! На десять – десять! И все работали, а не в очередях толкались.
- И сидели все опоздавшие? Никого просто так или по навету не сажали?
- Сидели враги народа, такие, как ты! – наседал дед – Вот мне бы сейчас винтовку. Я бы вас всех штыком под зад и в Сибирь, на лесоповал! Так бы и гнал пешком, чтобы знали!
На мгновение очередь затихла. На генном уровне сработал животный инстинкт, невольничья сущность, зависимость и страх пред всесилием «народной» власти, но тут раздалось:
- Дед, а чего это ты себя в конвоиры записал? – выдал молодой и добавил:
- Товарищи! Все слышали, как он сейчас товарища Сталина ругал? Кто готов подписать заявление в НКВД?
Очередь одобрительно загудела:
- Слышали, слышали! Давай, где подписать-то?
- Как можно так про товарища Сталина? В Сибирь его. В колодки!
- Ишь, чего удумал! Конвойный он! – на полном серьёзе взвилась какая-то бабка – Я сама тебя туда отправлю. Сынок, давай, что там подписать надо?
- Всё дед, пойдешь ты сейчас по этапу как злейший враг народу... – после эмоционального выступления бабки ехидно заключил кто-то. Все смеялись.
Дед поворачивался то к одному, то к другому, часто моргал, приоткрывая рот, силился что-то сказать, объяснить, но очередь не давала ему вставить ни слова. Мало того, достали бумагу, ручку, отогрели её и стали серьёзно обсуждать, кому писать лучше, Горбачову, что он его хулил, или ещё куда.
- Да вы что? Это же ложь, неправда!
- А! Неправда? Ты и сейчас вместо раскаяния против народа? У, вражина!
Очередь хохотала, а дед, бросив своё место, растолкав стоявших рядом, рванул куда-то от греха подальше. Импровизированный концерт и то, как парень остепенил деда, понравилось всем. Смеялись вслед надоевшему оратору и молодые, и старые. Не смеялся только один изможденный старик, пред глазами которого прошла другая, казавшаяся тогда шуточной сценка из партсобрания, после которой он отсидел в лагерях пятнадцать лет.
Он молчал, а в глазах, перебегавших с одного лица на другое, читалось:
- Нет, ничего не изменилось в вас, люди. Время изменилось, условия – да, а вы – нет. Как бы вы поступили тогда? Не все же беды у нас от Ленина, Сталина и Берии, многое от нас самих, от того, какие мы.
Он искренне не понимал, почему ни один не вступился за деда? Шутка-шуткой, но он ушел, а значит, ничего не купит. Нет, ничего не изменилось...
Наконец-то магазин открылся и старик, дождавшись очереди и получив в одни руки две буханки свежего, только что выпеченного хлеба, понес одну своему идейному оппоненту…