Глава 12,
в которой встретятся наши старые знакомые
барон Александр фон Белов и князь Феликс Феликсович Юсупов,
граф Сумароков – Эльстон,
а также раскроется тайна появления амулета Сен-Лисов у Юсуповых.
Франция, городок Сарсель, июль 1940 года, шато де Сен-Лис конец 18 - начало 19 века, Москва, сентябрь 1812 года
Феликс Феликсович, последний князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, сидел на лавочке около старого дома. Дом этот, в городке Сарсель, километрах в 15 от Парижа, на дороге в Шантийи, в котором на лето поселилась семья Юсуповых, был построен ещё в 18 веке, и сильно напоминал деревенскую усадьбу - там был сад и огородик, где они выращивали овощи. Юсуповы сняли его ещё в прошлом, 1939 году, но на зиму вынуждены были его покинуть, так как испуганное войной население бежало из пригородов Парижа, ожидая битвы за столицу, и страшась попасть под обстрелы и бомбёжки. Закрыты были все лавки, торговля прекратилась, и, чтобы не умереть с голоду, Феликс с женой Ириной вернулся в Париж, им едва хватило бензина на дорогу. Там Юсуповы поселились у своих давних знакомых, в весьма стеснённых условиях. Но они не роптали на судьбу, стойко принимая её удары. Очередным ударом для них стала смерть в конце ноября 1939 года матери Феликса, княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой, когда-то признанной светской красавицы, отличавшейся острым умом, склонностью к искусствам (особенно к хореографии) и добрым сердцем. Она щедро делилась со страждущими своими несметными богатствами, занималась благотворительностью. Феликс боготворил свою мать, и её потеря была для него невосполнима.
Но жизнь продолжалась, хотя в воздухе пахло грозой. Франция терпела неудачи в боях с вермахтом, откатываясь назад от укреплённых границ. Выяснилось, что не так уж хорошо была построена линия обороны, да и не все французы готовы были погибнуть, защищая «свою милую Францию», и сдавали одну позицию за другой, не оказывая серьёзного сопротивления своему традиционному врагу. Немцы же, осознавшие причины поражения в прошлой войне, учли её уроки, и на этот раз трепали былых победителей, расслабившихся и растерявших свой боевой галльский дух.
14 июня 1940 года немцы без боя вошли в Париж. Правительство Франции, осознав свою неготовность на равных сражаться с немецкой военной машиной, паровым катком проходящей по Европе и перемалывающей всех, кто оказывал им хоть малейшее сопротивление, испугалось, что в результате боёв Париж будет разрушен. Оно предпочло заключить с агрессором позорное перемирие, и сдать страну и её столицу на милость победителя, не забыв выторговать условия для себя. Перемирие было подписано, и жизнь в оккупированной столице Франции понемногу стала налаживаться – заработали кафе и рестораны, театры и варьете открыли свои двери, развлекая немецких господ, прибывших во Францию на отдых после боёв. Беглецы, осознав, что немедленная смерть и разрушения им не грозят, стали возвращаться по домам, и в конце июля Феликс с Ириной также возвратились в Сарсель. Там всё же было полегче жить, чем в столице.
Феликсу перевалило за полвека, это был уже не тот озорной мальчишка, с которым мы познакомились на Рождественском балу во дворце на Мойке, где юный сорванец поневоле способствовал открытию необычных способностей Андре де Сен-Лиса. И даже не тот заговорщик, участвовавший в убийстве доверившегося ему Григория Распутина, простого русского мужика с непростой судьбой и неведомыми до конца способностями, на свою беду ставшего Другом царской семьи. Сейчас это был счастливый муж, отец и дед маленькой внучки, которую он пока что не видел (та с родителями жила в Англии). Несмотря на тяжёлые жизненные условия, вынужденное бегство из России, потерю почти всего семейного состояния (которое в начале века равнялось с императорским, если даже не превосходило его), Феликс не унывал. Уныние – один из смертных грехов, а он и так нагрешил в жизни немало. Сейчас наступало самое время всё переосмыслить, и придти к гармонии тела и души.
Сидя на скамеечке, он грелся на тёплом французском солнце и, прикрыв глаза, вспоминал эпизоды своей бурной жизни. Первую часть своих мемуаров он уже издал, и сейчас работал над второй, включавшей события после того злосчастного большевистского переворота, вследствие которого он был вынужден искать спасения в Европе. Тени прошлого мелькали перед его мысленным взором, и он даже начал понемногу придрёмывать, разомлев на ласковом солнышке, как вдруг услышал негромкий голос:
- Guten Tag, Herr Yusupov!
- Guten Tag! – автоматически ответил Феликс Феликсович, открывая глаза.
Перед ним стояли два офицера в мундирах войск СС, цвета фельдграу (серо-зеленого), у одного из них, с глубоким шрамом через левую бровь и щёку, были знаки различия штурмбанфюрера СС (что соответствовало армейскому майору), у другого, невысокого белобрысого крепыша крестьянской наружности - унтерштурмфюрера СС (эквивалент армейского лейтенанта). Лицо штурмбанфюрера показалось, несмотря на уродующий его шрам, смутно знакомым Феликсу. Визитёр улыбнулся и подтвердил его догадку, перейдя на русский язык:
- Да, Вы правы, мой дорогой князь. Я вижу, Вы меня узнали.
- Александр, мы не виделись около четверти века, но Вы вполне узнаваемы - стали так похожи на своего отца, профессора Антона фон Белов, если не считать…
- Следа от моей не совсем удачной охоты на медведя? – снова улыбнулся барон фон Белов, – отец и Борис много мне рассказывали о той замечательной медвежьей охоте в вашем имении под Санкт-Петербургом, как оно называлось… Ах, да, Мга!
- Да, там ещё был Ваш французский родственник, виконт де Сен-Лис, - поддержал тему воспоминаний Феликс. – Кстати, он прислал мне пару ящиков своего вина, не желаете ли промочить горло?
- С удовольствием, у дядюшки отличное вино. Да, извините мою бестактность, я забыл представить Вам своего спутника – Генрих Ловцов, мой помощник.
Стоявший рядом с ним офицер молча кивнул. Это был постоянный ассистент и доверенный человек барона, знакомый нам ещё в звании обершарфюрера по участию в операции «визит к дядюшке де Сен-Лису», из которой он, приняв командование группой, сумел вывезти находившегося без сознания хозяина, раненого медведем – охранителем, в госпиталь, для оказания первой помощи. А затем верный молчаливый Генрих доставил барона в родовой замок, где того окончательно исцелила фрау Марта, известная нам уже, как Хель. К сожалению, глаз был потерян, но она заменила его удачной имитацией, и если не знать о травме – не сразу определишь, что глаз искусственный. Как и предки Генриха Ловцова, начиная с Рогволда Ловца, искусного охотника и воина, в совершенстве владевшего обеими руками и ходившего в бой без щита, с двумя мечами, на протяжении столетий служили роду фон Беловых, так и он сам был предан своему сюзерену, готов был пойти ради него даже на смерть. Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС, под непосредственным руководством которого находился «Отдел медиевистики и археологии» организации Аненербе, в котором служили фон Белов и его верный «оруженосец», высоко оценил его действия, и присвоил своему тёзке сразу офицерское звание, минуя звание гауптшарфюрера.
Феликс пригласил незваных гостей в дом, ни к чему было, чтобы кто-то увидел его мирно беседующим с немецкими офицерами, тем более в форме войск СС. Там он, оставив их на минуту в своём кабинете, сходил за вином, попутно предупредив домашних, что в доме находятся офицеры оккупационных войск, и лучше лишний раз не показываться им на глаза. Вернувшись в кабинет, он застал Александра, с интересом просматривающего черновик его мемуаров, непредусмотрительно оставленный на письменном столе.
- Прошу прощения, Феликс, на правах старого знакомого я позволил себе наглость сунуть нос в Ваши записки. Но, как я понимаю, там нет ничего секретного? Мне посчастливилось с огромным удовольствием прочитать первую часть, уже изданную Вами, и теперь с нетерпением хотелось бы ознакомиться с продолжением. У Вас незаурядный дар литератора…
- Да, там нет ничего такого, что бы следовало скрывать, - с долей недовольства в голосе ответил ему хозяин дома, - но это ещё совсем сырые заметки, я бы не хотел, чтобы их читали посторонние.
Однако, вспомнив свои обязанности хозяина, славящегося гостеприимством, Феликс налил в хрустальные бокалы чудесное золотое вино, впитавшее в себя и солнце южной Франции, и некоторую долю чародейского мастерства виконта Симона де Сен-Лис, основателя семейной винодельни.
- Да, поистине королевское вино! – восхитился Александр, рассматривая, как в старинном бокале переливается искрящийся в лучах Солнца волшебный напиток.
Генрих сидел в тёмном углу кабинета, лицом к двери, и, несмотря на то, что тоже держал в руке бокал с вином, не расслаблялся ни на минуту. Опасность могла возникнуть откуда угодно. Он не доверял князю, потомку коварных татарских ханов, тем более, что знал о его роли в убийстве этого загадочного русского мужика, любимца царской семьи, Распутина. И даже некоторая толика немецкой крови в жилах хозяина дома (по семейной легенде, его прапрадед – прусский король Фридрих-Вильгельм III) не внушала доверия.
Несмотря на свою обманчиво простоватую крестьянскую внешность, Генрих был неплохо образован, много читал, был посвящён во многие сакральные тайны, в том числе о происхождении своих хозяев. Его далёкий предок Рогволд был ратником в дружине основателя рода славного витязя Ода, а после его кончины служил старшему сыну витязя, Белу. За века, прошедшие с того легендарного времени, никто из его потомков не запятнал себя предательством, и фон Беловы ценили своих верных вассалов. Те ни в чём не знали нужды, а после смерти попадали в мир Хель, где продолжали службу в её дворце. А некоторые, которым посчастливилось пасть в бою, защищая хозяев, отправлялись в Вальхаллу, в пиршественный зал Одина, где пировали, сражались и снова пировали.
Тем временем, Феликс и Александр, вспомнив общих знакомых, и поговорив на темы погоды и видов на урожай, намеренно не касаясь войны и политики, чтобы не портить впечатление от вина, плавно подошли к теме визита офицеров к князю.
- Вы, Феликс Феликсович, видимо, терзаетесь вопросом, какого лешего я к Вам вдруг заявился?
- Ну, не без этого. Сначала я подумал, что у немецких властей ко мне есть вопросы…
- Да, вопросы, конечно, есть, - с едва заметной улыбкой ответил барон, пытаясь найти на аристократическом, даже немного «иконописном» лице хозяина дома следы испуга. Но напрасно – Феликс научился не показывать страх, много действительно ужасных событий в жизни закалили его характер.
Пожалуй, последний раз по-настоящему он испугался, когда там, в комнатке в подвале Юсуповского дворца на Мойке, казавшийся мёртвым Гришка Распутин вдруг открыл глаза и схватил его за горло, пытаясь задушить, и при этом страшно хрипел «Феликс! Феликс!». Если бы его тогда не спасли Пуришкевич и Дмитрий Павлович, оглушив злодея, и разжав, с великим трудом, костлявые сильные пальцы, мёртвой хваткой вцепившиеся с синеющее горло молодого князя, Феликс мог сойти с ума до того, как умрёт. Недаром потом он снимал стресс, тяжёлой резиновой гирей превращая лицо ненавистного колдуна в кровавое месиво, вбивая в него свой страх, ненависть, презрение… Гришка слишком много знал, и слишком много мог, чтобы оставаться живым. И, кроме того, об его физическом устранении просили уважаемые джентльмены. Настойчиво просили, и даже оказали действенную помощь, когда у заговорщиков не получилось быстро завершить дело, когда они впали в панику, не ожидая от этого мужика, который должен был уже несколько раз умереть, такой звериной живучести.
После этого, мало что могло испугать Феликса. Даже революционные матросы в Крыму, угрожавшие ему смертью, не вывели «бывшего князя» из себя. Напротив, он пригласил их в дом, накрыл стол, и после совместной выпивки, когда они узнали в хозяине дома, игравшем им на гитаре и певшем песни, того самого знаменитого «убийцу Распутина», пострадавшего за это от царя и царицы, они расстались почти друзьями.
Александр фон Белов, так и не дождавшись явного проявления испуга у своего собеседника, ухмыльнулся, и продолжил:
- Я случайно узнал, что Вы здесь живёте, и решил нанести визит вежливости старому знакомому. Ну, и кроме того, зная бедственное положение многих русских эмигрантов, хотел бы предложить помощь – бензин, уголь, продукты…
- Вы оказываете помощь всем эмигрантам? – саркастически спросил Феликс.
- Разумеется, нет, но для Вас я мог бы добиться некоторых определённых льгот…
- Спасибо, у нас всё есть. Мы не нуждаемся. Ещё вина? – отрезал Феликс, давая тем понять, что разговор окончен. Прожив во Франции много лет, он воспринимал страну, давшую ему приют, как родную, и не хотел принимать от оккупантов какую-либо помощь. Ему приятно было встретить человека «из прошлой жизни», знакомого с детства, но продолжать разговор он считал неуместным.
- Нет, нет, князь, пожалуй, мы больше не будем отвлекать Вас от Ваших трудов. Всего наилучшего. Но если Вам, всё же, потребуется помощь – не стесняйтесь, предложение остаётся в силе…
И барон протянул в прощальном жесте руку вставшему проводить их Феликсу. Тот, чисто рефлекторно, пожал её. Контакт состоялся.
Александр теперь мог контролировать поток мыслей и воспоминаний своего визави. Воспоминания из расторможенного некоторым воздействием алкоголя сознания Феликса потекли такой бурной рекой, что Александр еле успевал вылавливать моменты, интересующие его. Порой всплывали такие картинки, которые барон предпочёл бы не видеть, например, слишком нежные отношения Феликса с товарищами по учёбе в Оксфорде, где он был завербован английской разведкой. Именно по её заданию он и организовал устранение Григория Распутина, втянув в это дело своего «милого друга» великого князя Дмитрия Павловича, кузена царя Николая II, и ещё ряд сотоварищей – депутата Пуришкевича, доктора Лазаверта. Правда, доделывать дело пришлось контролировавшему выполнение задания резиденту Интеллидженс Сервис Освальду Рейнеру. Тот остановил Григория, ускользнувшего из страшного подвала дворца, и убегающего из Юсуповского парка к спасительной калитке, метким выстрелом в голову. Англичане опасались сепаратного мира России и Германии, в результате которого обе стороны, ставшие союзниками, могли повернуть пушки против Британской империи. Тогда ей неминуемо настал бы полный капут, как говорят немцы… А Распутин склонял государя к миру с германцами и разрыву Тройственного союза с Францией и Британией, и тот начинал уже понемногу поддаваться, задумываться об этом.
Боясь захлебнуться в неуправляемом потоке сознания князя, Белов стал задавать наводящие вопросы. Его, конечно, интересовала судьба амулета Сен-Лисов, затейливо сплетённого из серебряных нитей футляра, содержащего частицу чудодейственного камня Алатыря. Уже потеряв глаз в поисках этого талисмана, он не останавливался в своих изысканиях, результатом которых должно было стать могущество и бессмертие. По крайней мере, это обещала тётя Марта, земное воплощение Хель.
- Помните серебряный витой амулет, он был в Вашем дворце на Мойке?
- Да.
- Откуда он у Вас?
- Его нашли в нашем Московском дворце, в Большом Харитоньевском переулке. Когда родители затеяли перестройку дворца в 1890-х годах, был обнаружен старинный подземный ход, ведущий к Кремлю …
* * *
Великая армия императора Наполеона Бонапарта, наголову разбив русскую армию в сражении при деревне со смешным названием «Бородино», подошла к древней столице русских варваров Москве. Как на ладони, перед ними расстилался город со множеством золоченых куполов, увенчанных крестами непривычной формы. Император остановился на Поклонной горе и ждал, когда трусливые «бояре» принесут на красной бархатной подушке ключи от своего города, но «бояр» почему-то не было…
Антуан Моро, гренадёр Старой Гвардии Императора, в составе группы арьергарда из пятнадцати человек во главе с сержантом Адриеном Бургонь, находился неподалёку от Наполеона, как и в той победоносной битве под Москвой. Непосредственно ему не удалось поучаствовать в стычках с этими дикими «казаками», но всё сражение их полк стоял в резерве позади дивизии генерала Фриана, и ядра дождём сыпались в их ряды и вокруг Императора. По счастью, он не был даже ранен. И вообще, Антуан мог считать себя счастливчиком – он участвовал уже во многих сражениях, потерял немало друзей и сослуживцев, но сам был, как заговорённый – ни пуля, ни осколки его не брали. И даже в рукопашных схватках его противники не могли ранить его ни штыком, ни пикой, ни саблей – он почему-то заранее знал, когда и куда враг нанесёт свой удар, и успевал или парировать его, или уклониться.
Антуан был ещё молод, красив, ростом под два метра и широк в плечах – истинный гвардеец, любимец женщин. Он вырос на юге Франции, в небольшой деревушке Сен-Лис неподалёку от Тулузы, точнее, в шато виконта Симона Франциска де Сен-Лис, где его отец, Жан-Жак Моро, был управляющим. Мать он потерял в детстве – Женевьева Моро умерла вскоре после рождения его младшего брата Анри, когда Антуану исполнилось пять лет. Отец горевал недолго – за малышом надо было ухаживать, а тут, кстати, подвернулась вдова егеря Бульвиля, погибшего на охоте. Жанна тоже недавно родила сына, но ребёнок вскоре умер (увы, в те времена дети часто умирали не только в крестьянских, но и в аристократических семьях), и она стала кормилицей для Анри, а потом и его мачехой. Жанна Моро очень привязалась к милому малышу Анри, и считала его своим сыном, а к проказливому, резвому и своенравному Антуану относилась по-иному. Она пыталась его воспитывать, тот не поддавался, и однажды в пылу ссоры (ему тогда было уже 12 лет) Антуан заявил Жанне, что она не его мать, и не имеет права указывать ему, как себя вести, это может только отец. Жанна тогда, в запале, не осталась в долгу, и выдала, сама не заметив этого, семейную тайну, что Жан-Жак вовсе не его отец. Он взял замуж Женевьеву, когда та была уже беременной от прежнего хозяина, барона де Вернье. Ревнивая баронесса Клодин де Вернье, узнав, что горничная забеременела от Юбера, её разгульного мужа, выгнала девушку из поместья. Жан-Жак, возвращаясь из Тулузы, где он был по торговым делам, увидел лежащую у дороги без сил девушку со сбитыми в кровь ногами, пожалел её и привёз в шато Сен-Лис. Вскоре она пришла в себя, и через несколько месяцев согласилась выйти замуж за спасителя. Через два месяца родился Антуан.
- Ты чёртов бастард! – орала, выпучив глаза, взбешённая наглостью пасынка Жанна. Но, если она думала как-то смутить его, то добилась прямо противоположного результата. Антуан возгордился тем фактом, что его отец – барон де Вернье, и его самомнение выросло. Он даже задумывался о том, чтобы найти барона и потребовать от него помощи в карьере. Но вскоре случились события, названные потом Великой французской революцией, под лозунгом «Свобода, Равенство, Братство». Затем король Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта были казнены (король – в январе, а королева – в октябре 1793 года), как и многие аристократы и противники революции, а потом революция стала «пожирать своих сыновей» - были казнены сотни революционеров - Дантон, Демулен, а затем и Робеспьер, Сен-Жюст и их сторонники…
Так или иначе, во Франции стало немодно говорить о своём дворянском происхождении, да и просто опасно. Антуан отложил на время мечты о карьере, и занялся более приятными делами. Барон Юбер де Вернье оставил своему бастарду в «наследство» большую любовь к амурным похождениям, и неотразимость в делах любовных. Пользуясь своей привлекательностью в женских глазах, он не пропускал ни одной смазливой мордашки в ближних деревнях, и только ловкость и большая физическая сила помогали ему не пострадать от кулаков обманутых мужей и отцов. Со временем, он дошёл до того, что соблазнил дочь виконта, Мари де Сен-Лис, подругу своих детских игр.
Это стало его главной ошибкой в жизни – все остальные были лишь отдалённым её последствием. Антуан надеялся, что влюблённая девушка сможет уговорить отца разрешить ему женится на ней. Ведь он чувствовал себя почти равным де Сен-Лисам – он был, хоть и незаконным, сыном аристократа. Но виконт мало того, что отказал обнаглевшему бастарду - пасынку своего управляющего, но приказал выпороть его до полусмерти, и изгнал из поместья. Собственно, жениться на Мари Антуан хотел не от большой и чистой любви – его больше привлекал титул и возможность сделать карьеру, будучи членом семьи виконта де Сен-Лис. Со временем он надеялся прибрать поместье себе – друг его детских забав, сын виконта, Серж, был большим авантюристом, и любил путешествовать по опасным местам, вроде африканских пустынь или русской тайги. Там он мог сгинуть (а, при случае, этому можно было бы и поспособствовать). Сама же Мари его мало привлекала. Сначала он польстился на её милое личико и стройную фигурку – знакомая с детства девчушка вдруг оформилась в милую девушку, озорную и любопытную. Высокая, стройная, с иссиня-чёрными густыми волосами, забранными в замысловатую причёску, и необычного оттенка глазами – то ярко-синими, сияющими теплом, то холодного оттенка горного льда, она поистине выглядела неотразимо. Но вскоре Антуану наскучило общение с Мари, её навязчивая влюблённость и ревность, когда он ненароком в её присутствии засматривался на других девушек. Да и её пристальный, холодящий взгляд, направленный на него порой, и холодные ноги и руки, казалось, леденящие его в объятиях, настораживали и пугали. Так что, в отказе виконта его больше разочаровала потеря возможности «вылезти из грязи» (хотя, положение сына управляющего поместьем не было такой уж «грязью», но хотелось всего и сразу). Да унижение с поркой и изгнанием Антуан не собирался прощать несостоявшемуся тестю.
Отлежавшись после экзекуции, Антуан решил уйти не с пустыми руками, и ночью забрался в тайный кабинет виконта.
Когда то давно, ещё в детстве, он однажды проник сюда из любопытства, что за диковины хранятся на столе и в шкафу – виконт любил путешествовать, и привозил из разных мест забавные вещи – статуэтки, маски, картины, ювелирные украшения, морские раковины причудливой формы. Детям настрого было запрещено заходить в кабинет, но любознательный, шаловливый Антуан наплевал на запреты, и забрался в столь заманчивую для него комнату через потайной ход в стене – однажды он случайно видел, как виконт нажал на узор в стенной панели, та отворилась, и виконт зашёл в своё секретное убежище. Назавтра, убедившись, что виконт уехал на виноградники, мальчик нажал на скрытую кнопку, панель отошла в сторону, и он пробрался, сдерживая дыхание, в таинственную комнату. Да, это действительно было чудесное место, наполненное разными интересными вещами, и мальчик заигрался, рассматривая их в неярком свете, еле пробивающемся через щели закрытого ставнями окна. Он чуть было не пропустил момент, когда виконт вернулся, и, услышав тихий скрип открывающейся потайной двери, шмыгнул под стол, стараясь не дышать. Вошедший в кабинет виконт ничего не заметил, сразу прошёл к стоящему в дальнем от входа углу зеркалу в богатой резной раме, и повернул узор в виде солнца, расположенный в верхней части рамы, по часовой стрелке на пол-оборота. Затем Симон де Сен-Лис надавил на него, и зеркало отодвинулось вправо, открыв за собой ящик с полочками, на которых лежали главные сокровища – драгоценности, золото, какие-то бумаги… Хозяин положил в этот потайной шкаф мешочек с монетами (как смог догадаться по характерному звону затаившийся под массивным столом маленький проныра). Затем он достал с верхней полки футляр из черного дерева, покрытый затейливой резьбой, извлёк из него какой-то цилиндрик, сверкнувший серебряным отблеском от горевшей на столе свечи, принесённой им в кабинет. Виконт поднёс эту странную вещь к губам, ко лбу, к сердцу, полюбовался отблесками света от свечи на ней, снова бережно уложил его в футляр, и убрал его на место.
Антуану показалось, что это необычайно ценный для виконта предмет, раз он так его хранит, и почтительно с ним обращается. Мысль о том, что это реликварий с частицей мощей какого-нибудь святого, мелькнула и тут же погасла. Виконт не отличался особой набожностью, скорее, он выполнял необходимые религиозные обряды формально, для вида. Антуан никогда не видел его, в отличие от виконтессы, молящимся в домашней часовне. Значит, это не реликварий, но что? Антуан терялся в догадках. Тем более, ему показалось, что внутри этого серебряного плетёного цилиндра (мальчик сумел рассмотреть его неплохо, когда виконт выполнял свой странный ритуал) блеснул яркий жёлто-медовый свет, медленно потухший, когда таинственный предмет был помещён в своё хранилище.
Так вот, теперь, когда Антуан был вынужден отправиться в изгнание, он посчитал для себя справедливым разжиться ценностями из тайного хранилища обидчика. В замке никого из хозяев не было – сын виконта, Серж де Сен-Лис, уже год как путешествовал по Африке, старый виконт с женой уехал в Тулузу, а Мари, сказавшись больной, не выходила из своей комнаты, и юноше представилась замечательная возможность пошарить по тайнику. Не будучи никем замеченным, Антуан пробрался потайным ходом в дом (он с детства обшарил здесь все закоулки, и знал все тайные ходы и замаскированные двери не хуже хозяина). Зайдя в кабинет, он отыскал дверцу, скрытую зеркалом, и открыл тайник. Набив принесённый с собой вьючный мешок золотыми монетами (с камнями он решил не связываться – много проблем, чтобы их продать по хорошей цене), Антуан достал с верхней полочки ту загадочную чёрную шкатулку, покрутил её в руках, пытаясь найти секретную кнопку, чтобы открыть крышку. Увлекшись, он не услышал, как входная панель отъехала в сторону, пропуская разгневанного виконта со шпагой в руке.
- Ты вор! Не смей трогать это, маленький негодяй! Положи шкатулку на стол, и вон отсюда! – кричал возмущённый виконт, но Антуану послышалась в его голосе нотка испуга и неуверенность. Он понял, что Сен-Лис опасается за тот предмет, который сейчас находится у него в руках, и побоится сделать что-либо, пока предмету угрожает возможность быть поврежденным.
Антуан с издёвкой ухмыльнулся и занёс шкатулку над головой, имитируя желание разбить её с размаха о каменный пол.
- Отойди в сторону, старик, и пропусти меня, иначе я сейчас…
Он не успел закончить угрозу, как заметил, что старый виконт исчез. Вот только что был, стоял в дверях и размахивал своей шпажонкой, и вот - как будто растаял в воздухе.
- Что за дьявольщина? – подумал Антуан, но решил не задерживаться в кабинете, левой рукой ухватил увесистый мешок с золотыми монетами, а правую руку продолжал держать над собой, потрясая увесистой чёрной шкатулкой.
Он осторожно выглянул из дверного проёма – никого нет. И слева, и справа длинный коридор был пуст. «Старик не мог так быстро завернуть за угол, или дойти до лестницы в конце коридора. Значит, он где-то прячется. Интересно, где? Я не знаю здесь никаких других потайных комнат или ниш» - лихорадочно мелькали мысли в голове похитителя сокровищ. Он осторожно, оглядываясь, покинул кабинет, и пошёл не к лестнице, где его могла ждать вооружённая засада из слуг виконта, встревоженных его криками, а в сторону комнаты Мари. Оттуда он рассчитывал потайным ходом, спрятанным за изголовьем её кровати, выбраться в часовню, а из неё – через подземный ход в ближайший лесок, где на около потайного лаза была уже привязана к молодому дубку осёдланная лошадь виконта, которую он тоже считал своей законной добычей.
Антуан уже почти дошёл до комнаты Мари, как услышал, а точнее, почувствовал, дуновение ветра сзади, и непонятно, почему, ощутил угрозу жизни. Отскочив в сторону, он, не глядя, нанёс сильный удар шкатулкой, зажатой судорожно в правой руке, в пустоту, точнее, в то место, откуда исходила смертельная опасность. И острый угол тяжёлой шкатулки попал прямо в висок появившемуся из ниоткуда, в дрожании воздушных потоков и мареве, старому виконту. Так совпало, что именно в этот момент перехода из невидимого состояния, стихии ветра, в человеческий образ, тот оказался наиболее уязвим. Виконт рухнул на каменный пол, зазвенела выпавшая из руки шпага. Славянский бог ветра, Стрибог, не смог спасти своё земное воплощение – слишком неожиданным был удар, и все способности божественного старца – управлять потоками воздуха, летать, становиться невидимым и даже создавать иллюзии, были уже бессильны. Виконт умер сразу же, ещё в падении.
Дверь комнаты Мари, неподалёку от которой произошла трагедия, внезапно отворилась, и Мари, как обычно, в красном платье, но с распущенными по плечам чёрными волосами, появилась в дверном проёме. Она почувствовала что-то неладное, услышав шум за дверью, но Антуан не дал ей возможности рассмотреть, что там произошло за дверью. Он затолкнул бывшую подружку в её комнату, и запер дверь на засов.
- Что там, Антуан? – спросила Мари, пытаясь освободиться от его объятий.
- Так, ничего особенного, потом узнаешь. Я собрал кое-какие свои вещи, чтобы покинуть замок, как приказал твой отец, и хотел зайти к тебе, проститься, но мне запретили, и решили поторопить силой. Мне срочно нужно покинуть замок. Ты можешь помочь мне – не пускай никого в комнату, что бы тебе не говорили, пока я тайным ходом выберусь за пределы замка. Иначе меня опять могут наказать, и этого наказания я уже не вынесу….
- Конечно, дорогой мой друг, я выручу тебя, мне было стыдно за отца, что он приказал пороть тебя, я пыталась тебя защитить. Но он не слушал меня, и потом не пустил навестить тебя, когда ты болел после побоев. Я клянусь, что буду защищать тебя, где бы ты ни был!
- Хорошо, любовь моя, - ответил злодей, и крепко поцеловал дочь только что убитого им, пусть и случайно, виконта.
- Тебе пора! – с трудом оторвавшись от таких сладких, манящих губ своего обольстителя, сказала Мари, - слуги уже ломятся в дверь. Я их задержу!
Антуан шмыгнул за изголовье кровати, нашарил тайную кнопку, открывающую ход, и через несколько минут уже погонял жеребца, удаляясь по просёлочным дорогам в сторону Парижа. Там, в большом городе, кишащем людьми, как муравейник своими обитателями, он надеялся укрыться. Золота ему хватило бы на долгое время, а там, с его умом, силой и удачей, он что-нибудь придумает.
Он уже был далеко, когда слуги сумели сломать преграду в комнату Мари. Когда преследующие убийцу слуги, возглавляемые управляющим Моро, долбились в неприступную дубовую дверь, обитую железными полосами, и зачарованную охранным заклятьем, они кричали, что старый виконт Симон Франциск де Сен-Лис убит, что Мари должна позволить им захватить убийцу. Мари считала эти крики уловкой, она твёрдо знала, что отец уехал из шато, и должен вернуться только через два дня. Выждав время, достаточное для того, чтобы любимый смог далеко уйти, она сняла защиту с двери, и та рухнула под могучим напором слуг. По их лицам, на которых сверкали слёзы ярости, она начала верить, что действительно, произошло страшное. Мари знала о способности отца превращаться в ветер, и невидимкой перемещаться с большой скоростью. Возможно, он решил тайно вернуться в шато, но что произошло?
Вперёд выступил Жан-Жак Моро, управляющий поместьем, и, склонив седую голову и сжав в руке колпак, который он имел обыкновение носить, не снимая при посторонних, еле слышно произнёс:
- Хозяйка, можешь меня казнить своей рукой, я воспитал негодяя, вора и убийцу…
- О чём ты, дядюшка Жан-Жак? – Мари с детства привыкла так называть верного слугу, отца друга её детских игр.
- Антуан… он…,- слова с большим трудом подбирались и с хрипом выходили через сжатое спазмом горло, - он ограбил Вашего отца и убил его.
Мари метнулась в коридор, и почти сразу наткнулось на безжизненное тело отца, отнесённое слугами немного в сторону от двери. Из его пробитой головы уже не текла кровь, а в глазах застыло странное выражение, как бы смесь укоризны и непонимания.
Мари сразу поняла, что сделать что-либо для спасения отца уже невозможно. К тому же, она не обладала лекарскими способностями, скорее наоборот – она была земным воплощением Мары, богини плодородия и смерти, прядущей нити человеческих судеб.
Мара была в гневе. Она сама помогла скрыться от расправы убийце отца Мари, пообещав ему защиту. Клятву она не могла преступить, ведь кроме прочего, она была покровительницей правосудия и справедливости. Да, в её силах было найти преступника и предателя Антуана, но данная ею по неосторожности клятва вынуждала Мару защищать того, кого она с превеликим удовольствием сама разорвала бы на части. От бессильной боли она взвыла так, что стены замка пошатнулись, а Солнце на миг перестало светить и превратилось в чёрный круг на внезапно потемневшем небе, только кроваво-красная узкая каёмка вокруг светила показывала, что оно ещё на небосклоне. Птицы, сидевшие на крыше замка, шумно захлопав крыльями, в панике сорвались со своих мест, и с громкими криками метнулись подальше от этих мест. Громким дружным воем Мару поддержали волки в ближайших лесах, и всё живое вокруг затаилось, услышав Зов Смерти…
Вдруг Мара резко прекратила вой, её лицо перекосила злая усмешка – она придумала, как покарать предателя и убийцу:
- Антуан, я обещала, что буду защищать тебя – я выполню свою клятву. Ты не погибнешь в бою, ты не заболеешь смертельной болезнью, тебя не зарежет в тёмном переулке ночной грабитель. Ты будешь жить долго, и даже, когда ты будешь молить о смерти, она не придёт до тех пор, пока я не решу, что ты искупил своё преступление, и не разрешу тебе упокоиться в объятиях вечности.
Это послание Мары Антуан увидел во сне, когда изнеможенный трудным путём, почти загнав лошадь, обезумевшую от волчьего воя со всех сторон, он добрался до постоялого двора, и, бросив монету трактирщику, закрыл за собой на засов дверь спальни, буквально упал, не раздеваясь, на кровать, и забылся тревожным сном. Проснувшись в ужасе, не смотря на усталость, он просидел с пистолетом в руке до утра, боясь сомкнуть глаза. Этот сон повторялся регулярно. И со временем он привык не обращать на это внимания, не принимать всерьёз. Хотя действительно, ему удавалось выходить из всяких переделок без единой царапины.
Судьба помотала Антуана, кем он только не был – и разбойником, и торговцем, и солдатом революционной армии, сражался с шуанами – восставшими против революции крестьянами, возглавляемыми аристократами-роялистами, сторонниками реставрации во Франции королевской власти, пока не выдалась возможность служить в Гвардии самого великого Императора Франции, Наполеона Бонапарта. Антуан прошёл с ним множество баталий, не зная поражений в бою, и всерьёз считал своего императора богом – вроде римского Марса, бога войны, о котором читал в детстве.
И вот теперь он пришёл вместе с любимым императором в дикую Московию, рассчитывая хорошенько пошарить в домах этих русских «бояр», и пополнить свои золотые запасы, изрядно истощившиеся за эти годы. Правда, во время войн с шуанами ему удалось «подзаработать» немного денег и драгоценностей у арестованных аристократов, попавшихся в плен республиканским войскам. Один из захваченных аристократов, желая выкупить свою жизнь и жизни товарищей, рассказал охранявшему их Антуану, где спрятан сундук с дорогим имуществом и золотом, взамен на обязательство устроить им побег. Антуан, конечно, обнадёжил его, но сначала проверил, на месте ли обещанные сокровища (благо они спрятали их неподалёку, как раз перед арестом), затем развязал пленным руки и показал, куда бежать. Притаившиеся в засаде друзья Антуана, предупреждённые им о намечающемся побеге, расстреляли несчастных пленников, как дичь на охоте. Сам Антуан лично выстрелил в спину пожилому аристократу, открывшему ему тайну клада. Стрелок подошёл к упавшему, всё ещё роющему ногами землю в бесплодной попытке скрыться, не понимающему ещё, что он уже мёртв, беглецу. Перед тем, как нанести последний удар штыком, чтобы добить опасного свидетеля, Антуан, из любопытства, спросил:
- Назови своё имя, чтобы знать, кого я отправил к королю (намекая на казнённого Людовика XVI).
- Барон Юбер де Вернье, - прохрипел умирающий.
- Ну вот, папаша, мы и познакомились, и я взял своё наследство, - пробормотал доблестный солдат революции, и со всего размаха всадил штык в шею умирающего отца. Того самого отца, с которым так мечтал познакомиться в детстве, имя которого хотел носить, вместо простецкого имени Моро.
Этой ночью ему опять приснилась Мари, она безумно хохотала, и чёрные волосы окутывали всю её фигуру. Антуан проснулся в ужасе, выпил две бутылки коньяка, захваченного в багаже убитых аристократов, но алкоголь не принёс расслабления. Стоило закрыть глаза, перед мысленным взором возникала искажённая жутким смехом маска смерти, лишь отдалённо уже напоминающая милое лицо Мари де Сен-Лис, и в ушах звучал пугающий смех.
Но вернёмся в день 14 сентября 1812 года, когда Наполеон ожидал сдачи первопрестольной Москвы, а гренадёр Антуан Моро находился от него в нескольких метрах. Он явственно слышал, как маршал Дюрок докладывал императору, что Кремль полон народа, в большинстве бывших заключённых, преступников, выпущенных из тюрем. Они вооружены и стреляют в авангард – кавалерию Мюрата. На все увещевания эта пьяная толпа разражается бранью и выстрелами, не желая пропустить авангард французской армии в Кремль.
- Передай королю Мюрату, чтобы он не церемонился, и разбил ворота пушками, - приказал император, - выгоните всех этих негодяев вон из Кремля!
После пары пушечных выстрелов весь этот сброд разбежался. Потом король Мюрат двинулся дальше по городу, преследуя русский арьергард.
Раздался барабанный бой, затем прозвучала команда: «Garde а vous!» - сигнал вступления в город. Авангард, в состав которого входил Антуан, состоял из тридцати человек, командовал им лейтенант Серрарис.
Только они вошли в предместье, как увидали идущих на них тех самых негодяев, которых выгнали из Кремля: у всех были злобные лица и вооружены они были ружьями, пиками и вилами. Едва авангард перешёл через мост, отделявший предместье от города, как из-под моста выскочил какой-то «русский мужик» и быстрым уверенным шагом направился навстречу французским войскам. Он выглядел довольно странно - одетый в овчинный полушубок, стянутый ремнём, с развевающимися, длинными, седыми, до плеч волосами, и густой белой бородой по пояс. Вооружённый трёхзубыми вилами, старик напоминал Нептуна, вышедшего из моря. Видимо, приняв тамбурмажора в парадном мундире, расшитом богато золотыми галунами за генерала, он набросился на него и нанёс музыканту удар своими вилами. Но тот успел уклониться и, вырвав у нападавшего оружие, взял его за плечи и столкнул с моста в воду. «Нептун» скрылся под водой, и уже не выплыл, его унесло течением.
Им встретились ещё несколько горожан того же рода, которые стреляли в них. Были даже такие, у которых не было ничего, кроме кремневых мушкетов, и если они никого не ранили, то у них просто вырывали мушкеты и разбивали, а их самих прогоняли ударами прикладов ружей. Видимо, некоторые из этих устаревших видов оружия были взяты из арсенала в Кремле.
Пройдя мост, они продолжали путь по широкой прекрасной улице. Гренадёров немало удивило, что по дороге не видно было ни души, даже ни одной женщины и некому было слушать победные марши, громко исполнявшиеся оркестром под руководством героического тамбурмажора. Не зная, что думать, гвардейцы предположили, что испуганные жители, не смея показываться, спрятались по домам и смотрят на них сквозь щёлки оконных ставень. Лишь кое-где мелькали фигуры лакеев в ливреях, да попалось несколько русских солдат, отставших от своих полков.
Через час отряд очутился перед внешней линией укреплений Кремля, но их перенаправили на Губернаторскую площадь.
Там они и расположились, напротив дворца Ростопчина, губернатора города. Гренадёрам объявили, что их полку приказано патрулировать город, и что никто ни под каким видом не смеет отлучаться. Вскоре вся площадь заполнилось всякими товарами, было всё, чего только душе угодно: вина разных сортов, водка, варенье, громадное количество сладких пирогов, муки, но хлеба не было. Солдаты входили в дома рядом с площадью, чтобы попросить еды и питья, но, поскольку хозяев не было, сами брали все, что им хотелось.
Отряд лейтенанта Серрариса расположили на посту вблизи главных ворот дворца, справа имелась комната, довольно обширная, чтобы хватило места для караула и нескольких пленных русских офицеров, захваченных в городе. Дворец губернатора, как отметил Антуан, обыскавший его в поисках добычи вместе с парой приятелей, оказался довольно большим, и, к удивлению французов, не ожидавших этого, построен полностью в европейском стиле. Поднявшись из вестибюля по одной из двух прекраснейших лестниц, они оказались в бельэтаже, и зашли в обширный зал, с овальным столом посредине. В дальнем углу зала они увидели висящую на стене большую картину в богатой раме, изображающую русского царя Александра на коне. Не обнаружив никого постороннего во дворце, и попутно положив несколько дорогих безделушек в свой ранец, Антуан с друзьями вышел из главного здания. Они прошли вглубь дворцовой территории. Позади дворца находился обширный двор, окружённый зданиями, предназначенными для прислуги, и там они тоже никого не обнаружили.
А вскоре после этого начался пожар. Справа от дворца показался густой чёрный дым, потом взвился вихрь пламени; никто, однако не знал, где это происходит. Через некоторое время они узнали, что горят базар и кварталы купцов. Предполагали, что это дело рук мародёров, которые по неосторожности подожгли лавки в поисках продовольствия.
В семь часов вечера загорелось за губернаторским домом. Командир полка пришёл в караулку и приказал немедленно выслать патруль в 15 человек, в том числе и Антуана. Командиром был назначен лейтенант Серрарис. Гренадёры двинулись в сторону пожара, но едва они успели пройти шагов триста, как справа раздались выстрелы. В первую минуту они не придали этому значения, всё ещё думая, что это просто пьяные солдаты. Но ещё шагов через пятьдесят из какого-то тупика опять раздались выстрелы, направленные прямо в патрульных. В ту же минуту один из солдат вскрикнул – его ранило. Пуля попала ему в ногу, но рана была не опасна, и не мешала идти. Лейтенант решил было вернуться, но едва солдаты повернулись, как ещё два выстрела из того же закоулка заставили их изменить свои планы. Решив поближе рассмотреть, в чём дело, они подошли к дому, откуда стреляли, выломали ворота и очутились лицом к лицу с девятью дюжими молодцами, вооружёнными пиками и ружьями – те стояли, перекрыв гренадёрам вход внутрь.
Тотчас завязался бой, довольно неравный, так как французов было пятнадцать человек против девяти. Одному капралу пика попала между кожаной амуницией и одеждой, но, не почувствовав раны, он ухватился за пику своего противника, несравненно более сильного. У капрала только одна рука была свободна, ведь в другой было ружье, поэтому он с силой был отброшен к двери подвала, но пики из руки не выпустил. Ещё один русский упал, сражённый штыком. Лейтенант своей саблей ударил по руке русского, чтобы заставить его отпустить пику, но тот не уступил, а потому его просто застрелили пулей в бок и отправили в царство теней. Тем временем Антуан, с ещё четырьмя солдатами, возглавляемые сержантом Бургонем, держал оставшихся четверых (трое сбежали), так плотно прижав их к стене дома, что они не могли пустить в дело свои пики: при малейшей такой попытке гренадёры тут же проткнули бы их штыками. Они продолжали биться голыми кулаками, просто из бравады. Эти несчастные были пьяны – напившись водки, найденной ими в заброшенном доме в огромном количестве, они просто обезумели. Наконец, чтобы закончить все это, патрульные вынуждены были убить их.
Они поспешили в дом, в одной из комнат застали двоих из сбежавших: увидев французов, те были так напуганы, что не успели схватить своё оружие, и спрыгнули с балкона.
Поскольку отыскали всего двоих, а ружей было три, солдаты продолжили искать третьего и нашли его под кроватью; он вышел к ним добровольно, крича «Боже! Боже!» Его не стали убивать, и не причинили ему никакого вреда, а просто арестовали, чтобы использовать в качестве проводника. Внешне он выглядел, как и все другие, отвратительно и безобразно – уголовник, собственно. На нём был тулуп, подпоясанный ремнём. Выйдя из дома, на улице они увидали тех двоих разбойников, которые выскочили из окна: один умер, разбив себе голову о мостовую, другой сломал обе ноги, и, крича от боли и страха, ждал, что его сейчас добьют. Но его не тронули, предоставив собственной судьбе.
Лейтенант приказал гренадёрам вернуться на Губернаторскую площадь. Но каково было их изумление, когда они увидали, что это невозможно, настолько распространился пожар! Пламя справа и слева образовало сплошную стену, дул сильный ветер, и некоторые крыши стали проваливаться. Пришлось искать другую дорогу. К несчастью, им не удалось найти способ общаться с пленным проводником, он, казалось, был более похож на медведя, чем на человека, и ни слова не понимал по-французски.
Пройдя шагов двести, патрульные увидели по правую руку какую-то улицу, но прежде чем пойти по ней, они из любопытства пожелали осмотреть дом, откуда эти бандиты стреляли в них. Пленного пропустили вперёд, а сами пошли за ним. Вдруг раздались крики, и откуда-то выскочило несколько человек с зажжёнными факелами в руках. Войдя на большой двор, гвардейцы убедились, что место, где они находятся, не простой дом, а великолепный дворец. У ворот оставили двух часовых, приказав им предупредить остальных в случае нападения. Гренадёры зажгли свечи и вошли. Никогда в жизни Антуан не видел такой дорогой и красивой мебели, а особенно такой коллекции картин фламандской и итальянской школы. Среди всей этой роскоши его внимание привлёк большой ларец, наполненный необыкновенной красоты оружием. Он взял себе пару кавалерийских пистолетов, инкрустированных жемчугом и драгоценными камнями.
Уже более часа гвардейцы бродили по этим огромным, роскошным комнатам, как вдруг над их головами прогремел сильный взрыв. Это сильно потрясло французов – они подумали, что будут заживо погребены под развалинами дворца. Осторожно спустившись вниз, они удивились, не застав своих двух часовых. После долгих поисков их нашли на улице. Они объяснили, что покинули пост, услышав взрыв - думали, что сейчас дворец рухнет на них. Больше взрывов не было, и перед окончательным уходом французы захотели узнать причину постигшего их ужаса. В большой столовой обрушился потолок, хрустальная люстра разлетелась вдребезги. Оказалось, что в печи была спрятана бомба. Русские рассудили, видимо, что для того, чтобы уничтожить противника, все средства хороши.
Патрульный отряд все ещё оставался во дворце, когда раздался крик: «Пожар!» Это кричали часовые, заметившие пламя. Из многих мест повалили клубы густого дыма, сначала чёрного, потом багрового, и в один миг всё здание охватил огонь. Через четверть часа крыша, сделанная из окрашенного и лакированного железа, рухнула с грохотом, а с ней и большая часть здания.
Немного попетляв по кривым московским улочкам, патрульные вышли на довольно широкую и длинную улицу, справа и слева вдоль неё возвышались великолепные дворцы. Скорее всего, она должна была вывести их на площадь, но проводник каторжник ничего не мог сказать им, не понимая вопросов. Он оказался полезен французам лишь тем, что иногда нёс их раненого товарища, идти которому становилось все трудней. Отряд встречал людей с длинными бородами и зловещими лицами, при свете факелов, которые они несли в руках, они казались ещё страшнее, но гвардейцы их не задерживали.
От встретившихся на улице егерей Гвардии патрульные узнали, что это сами русские поджигают город, и что встреченным ими людям поручено выполнять этот злодейский замысел.
С трудом, после многих опасных приключений, наконец, отряду удалось вернуться в место расположения. Антуан не был удовлетворён результатами патрулирования (слишком мало дорогих вещичек оказалось в его походном ранце, загодя освобождённом от ненужного в данный момент имущества). Он решил пойти в одиночный поход по дорогим домам. Русских диких бородачей он не боялся, надеясь на свою силу и воинскую удачу, не подводившую его до сих пор. Рано утром он прокрался мимо дремлющих часовых, и направился в сторону одного из дворцов, примеченных им накануне. Антуан надеялся, что тот не пострадал при пожаре, и там можно будет неплохо поживиться.
Подойдя к дворцу, охотник за добычей с облегчением вздохнул – дворец был цел. Мимо него попытался прошмыгнуть маленький тощий человечек в ливрее слуги, но Антуан направил на него ружьё и приказал стоять. Человечек на неплохом французском языке стал умолять не трогать его, повторяя, что он не солдат, он просто слуга.
- Что это за дом? – спросил Антуан у заморыша, опустив штык.
- Это дворец его сиятельства князя Николая Борисовича Юсупова, а раньше это был Сокольничий дворец самого царя Иоанна Васильевича Грозного.
Антуан не знал, кто такой Грозный, но то, что он был царём, а нынешний владелец – принц, обнадёживало – добыча должна быть знатной, вряд ли при поспешном бегстве хозяева забрали всё своё дорогое имущество, скорее всего, они сделали тайники. А по тайникам он был мастер.
- Ты здесь служил? – сурово сдвинув брови, он спросил у сжавшегося в испуге лакея.
- Да, Ваша милость.
- Пошли, покажешь, где тут что.
Слуга, съёжившись ещё больше, хоть это и казалось невозможным, мелкими шажками посеменил внутрь дворца. Дверь оказалась не запертой, и они вошли в сени – невысокое помещение со сводчатыми потолками. Было ещё темно, и слуга зажёг масляную лампу. Неся её перед собой и немного вправо, он освещал путь Антуану, который оглядывался по сторонам в поисках чего-нибудь интересного. К разочарованию искателя сокровищ ничего такого, чтобы можно было утащить в ранце, не попадалось. Картины, скульптуры, искусной работы часы с позолоченными деталями, безусловно, стоили много денег, но были неподъёмны, да и неликвидны в данных условиях. Он обратил внимание на богатую отделку комнат со старинными изразцовыми печами, дорогую мебель, множество книг, дорогую посуду – но это всё было не то, что ему было нужно. Наконец, утомлённый безрезультатными поисками добычи, Антуан с угрозой в голосе спросил провожатого:
- Эй, ты, как там тебя?
- Иван, Ваша милость.
- Да вы тут все Иваны, - проворчал раздражённо Антуан, и продолжил – Раз ты тут служил, должен знать, где хозяева прячут драгоценности. Ну, какой-нибудь тайник, скрытая комната, или ещё что!
- Да, Ваша милость, здесь есть тайник, только это в подвале…
- Веди! – и Антуан для острастки кольнул лакея штыком в костлявый зад.
Тот подпрыгнул от неожиданности, и, прихрамывая, подсвечивая дорогу фонарём, повёл захватчика вниз по крутой тёмной лестнице. После нескольких поворотов, за небольшой дверью в стене - ещё одна лестница. Спустившись, Антуан увидел широкий коридор, замощенный каменными плитами, в конце которого была забранная старинной кованой решёткой ниша, заполненная сундуками и коробами.
- Это здесь, - пискнул слуга, - только у меня ключей нет…
- К дьяволу ключи, у меня есть граната!
Они подошли к тайнику, Антуан воткнул гранату между прутьев рядом с замком и поджёг фитиль. Отбежав несколько шагов, он упал на пол, закрыв голову ранцем. Через некоторое время раздался взрыв, и замок вылетел из решётки, открыв доступ к сокровищам.
Тут Антуан заметил, что этот червяк в ливрее сбежал, оставив, правда, лампу на полу. Плюнув на пол с досадой – он рассчитывал использовать заморыша в качестве тягловой силы, чтобы унести отсюда побольше, счастливый кладоискатель начал набивать в ранец драгоценности из распахнутого сундука.
Наполнив не только ранец, но и карманы до отказа, он вышел из ниши, решив вернуться сюда попозже, с парой надёжных товарищей – здесь на всех хватит…
Антуан поднял фонарь, и успел сделать два-три шага, как вдруг каменная плита под его ногами повернулась, и, больно ударившись локтем, он провалился на несколько метров вниз. С громким хлопком плита встала на место, и он очутился в ловушке. Придя в себя от неожиданного падения и удара о дно ямы, Антуан попытался оглядеться. Лампа разбилась и погасла, но, несмотря на это, сюда попадал слабый свет откуда-то из-под потолка, расположенного метрах в пяти – шести над его головой, оттуда же поступал воздух. Прислушавшись, он услышал редкие звуки ударов капель воды о камень. Обшарив всё «помещение», в которое он так неожиданно свалился, Антуан понял, что это, видимо, часть заваленного подземного хода – отсюда вёл маленький участок коридора, отделанного каменной кладкой, а чуть дальше он прерывался завалом из земли, перемешанной с камнями разной величины – от валунов до щебня, плотно слежавшимся за долгие годы. Антуан попытался добраться до потолка, чтобы открыть коварную ловушку. Он втыкал кинжал между камнями стеновой кладки, но тот плохо, ненадёжно держался. Сделав несколько попыток и набив несколько синяков, он понял, что есть шанс свалиться менее удачно, и сломать себе что-нибудь.
Антуан пожалел уже не раз, что пошёл без товарищей, один. Сбежавший Иван, конечно, не приведёт подмогу. Остаётся только копать, надеясь, что на это уйдёт не очень много времени. Без еды и воды он протянет недолго.- Так. А почему без воды? Вроде я слышал, как что-то капало… - сам себе сказал невольный затворник, и пошёл осторожно на звук капель. Через пару десятков шагов – его «камера» была не столь уж мала – он подошёл к источнику звука. В каменном полу падающая вода проделала углубление, в котором скопилось немало воды. Антуан, измученный бесплодными попытками выбраться из каменного мешка, с жадностью приник к ней. Вода оказалась холодной, и показалась узнику необычайно вкусной. А ведь ещё вчера вечером он вместе с товарищами пил шаманское, заедая его копчёным окороком и пирогом с капустой…
- Так, ни слова о еде…
Но Антуан снова с горечью вспомнил, как утром, освобождая ранец от излишнего груза, выложил ароматную копчёную колбасу, найденную в соседней лавке.
- Всё, надо немного поспать, чтобы восстановить силы, - снова сказал он сам себе, и, постелив плащ и подложив ранец с украденными сокровищами под голову, попытался заснуть. Сон пришёл сразу. Снилось детство, игры на пруду с детьми виконта – Сержем и Мари, весёлый смех. Вдруг Серж куда-то пропал, а лицо у смеющейся Мари изменилось, стало напоминать маску смерти, какой она приходила к нему в ночных кошмарах долгие годы после того злосчастного побега.
- Ну вот, «мой милый друг» Антуан, ты исчерпал свой запас везения. Здесь ты пробудешь до конца своих дней. Воздух и вода у тебя есть, крысы тоже заходят, можешь лакомиться ими. Ты проживёшь здесь долго, я об этом позабочусь. Попытки самоубийства бесполезны – мир мёртвых не примет тебя, и ты будешь возвращаться сюда постоянно.
Антуан в ужасе вскинулся, и проснулся. Рядом с ним шевелила носом, принюхиваясь, большая крыса.
После войны люди вернулись сюда нескоро. Дворец частично сгорел, также как и сад и дворцовые флигеля, в одном из которых в раннем детстве жил будущий поэт Саша Пушкин. Люди, проходя мимо обгоревшего фасада, испуганно крестились – откуда-то из-под земли до них доносились пугающие звуки – то ли звериный вой, то ли завывания мертвецов. Горожане помнили, что здесь раньше находился охотничий дворец Царя Ивана Грозного, и полагали, что это воют неупокоенные души узников жестокого царя, замученные и умершие в оковах где-то в потайных камерах.
И только Иван, старый княжеский лакей, знал, кто это воет. И, проходя мимо узилища, удивлялся, насколько у этого французика сильна воля к жизни. А таким "живучим" он оказался из-за проклятия Мары, которая не давала ему умереть, как бы он не старался это сделать. Даже разбив себе голову о стену, или всадив в сердце нож, наутро он просыпался живым, и мучения продолжались. Мара снова связывала узлом нить его жизни, и как он не молил о смерти, упокоение было брошено ему, как кость шелудивой собаке, лишь в сентябре 1832 года, когда он уже потерял человеческий облик, забыл речь, и только тоскливо выл, в бессилии скребя обломанными когтями по неподдающейся стене...
Так длилось целых два десятка лет, пока жуткий вой откуда-то из-под земли стих. Мари простила злодея, и Мара отпустила его душу.
* * *
Феликс Юсупов продолжал отвечать на вопросы Александра:
- Так вот, во время реставрационных раскопок нашего дворца нашли кое-что необычное. В полузасыпанном подземном ходе, ведущем из подвала дворца в Кремль, ещё времён Ивана Грозного, нашли мумию наполеоновского гвардейца в истлевшем обмундировании. В его ранце было немало украденного из нашей сокровищницы добра, и в том числе почти рассыпавшаяся резная коробочка из чёрного дерева, в которой лежал искусно плетёный из серебряной проволоки цилиндрический футляр с солнечного цвета камнем внутри, явно очень старой работы. В числе прочих найденных драгоценностей, отец передал его маме, и когда семья жила в Санкт-Петербурге, они лежали в её комнате во дворце на Мойке.
- И что дальше с ним произошло?
- Как-то в детстве, я подслушал разговор отца с виконтом де Сен-Лис, Вашим «дядюшкой». Тот пришёл просить отдать этот цилиндрик ему, ссылаясь на то, что вещь принадлежит его роду несколько сотен лет, и была утрачена в начале 19 века при трагических обстоятельствах. Отец вежливо отказал, аргументировав, что доказательств собственности у виконта нет, а вещь найдена в его дворце. К тому же, она положительно влияет на самочувствие жены, то есть моей мамы, утоляя её головные боли, и он не хотел бы отнимать у неё столь полезный для здоровья артефакт. Тогда виконт предложил крупную сумму денег за эту вещь, но отец улыбнулся, и сказал, что не настолько нуждается в деньгах, чтобы распродавать имущество. Но, он просит своего старого приятеля не расстраиваться, возможно, через некоторое время, он и вернёт эту вещицу дому де Сен-Лис, а пока будет о ней заботиться, чтобы с ней ничего не случилось. Отец и виконт вежливо раскланялись, хотя, как я заметил, виконт вышел не очень удовлетворённый результатами разговора.
- Продолжайте. Очень интересно!
- Потом, в 1916 году, я забрал эту вещь из дворца на Мойке, и перенёс в строящийся в нашем охотничьем поместье во Мге храм святителя чудотворца Николая, в память о брате. Она должна быть там. Если, конечно, её кто-то не нашёл. Больше я ничего не знаю.
- Виконт об этом знает?
- Я говорил ему, во время нашей последней встречи, но он вряд ли успел забрать её – попасть в Советскую Россию иностранцу не так легко, и всеведущий НКВД не оставит без внимания любое передвижение иностранца.
- Ничего, скоро мы разберёмся и с НКВД, и с Советской Россией, - пробормотал себе под нос штурмбанфюрер СС Александр фон Белов.
Он отключил мысленный контакт с Феликсом Юсуповым, и тот ничего не запомнил из состоявшегося разговора.
Незваные гости попрощались с князем Юсуповым, сели в чёрный автомобиль «Опель капитан», и уехали в сторону Парижа. Князь смотрел им в след и размышлял, зачем же всё-таки они приезжали…
В мемуарах Юсупова появится воспоминание об этом визите, без указания званий и имён визитёров:
«Вскоре к нам пожаловали немецкие офицеры. Арестовать, решили мы. Ан нет, наоборот, проявить заботу! Спросили, не надо ли чего. Предложили бензин, уголь, продукты. Мы сказали – спасибо, у нас всё есть. Странная забота удивила нас».
предыдущая глава http://www.proza.ru/2016/11/26/36
продолжение http://www.proza.ru/2017/05/16/2018