Посвящается отцу Виктору!
Отец мой любил и умел петь. Он безошибочно схватывал мелодию и запоминал текст. А ещё он был словом богат, складно с юмором и поговорушками говорил.
По современным меркам, выгляд-то у него был не столь уж и видный. Ростом невысок, но крепок, сила в подсушенном укладистом теле проглядывала в мускулистых руках да широких плечах. Ходил враскачку, широко расставляя ноги, привычка осталась от хождения в море ещё зуйком.
Коротыш, часто чтобы задеть, обзывали его мужики, а иногда и кличку в ход пускали, по их мнению обидную – Крошка – от его фамилии. Но отец не обижался, смехом да закрючками отбивался. Не знали мужики, что помора обидеть трудно, указывая на особину во внешнем виде. Он говорил, я не мал - я укладист, таким в море легче. Иногда отец сам присваивал мужику какому-нито прозвище – и это закреплялось за ним надолго, умел он подмечать особинку в деле, в разговоре, либо в поступке и тогда слово подбирал точное, иногда колкое, но не унизительное.
Когда ему было 12 лет, он бросил школу и стал ходить на промысел зуйком. «Школы у меня было шесть классов с коридором» – часто он говорил. При этом он много читал, был сметлив и речист, всякий раз вворачивая то шутку, то байку.
Ещё зуйком за ним прилепилось два устАвных позывала: Крошка – от фамилии Крошнин и уже после двух лет хождения в море – Витька-песенник. Отец умел рассмешить, поддеть, знал много песен, побасенок и анекдотов. А это во время промысле многого стоила, артель таких оберегала и уважала.
Так случилось отошёл он от моря, к лесам карельским прилепился. А море вабило, скучал он по простору морскому. Вот и тоску свою в песнях избывал.
Пел отец часто. Голос у него был сочный, глубокий, несмотря на свою несолидность телесную и маленький рост. А ещё он любую песню, играя голосом, выводил точно по нотам. Любимыми песнями у него были и старые ямщицкие и русские вольные. Пел про Север и море, про подводную лодку и космонавтов. Не хватало ему простора морского, берега северного родного и тогда он пел: «Когда усталая подлодка из глубины идёт домой".
Сестра Лидка, двойняшка моя, ещё о четырех годах а уже пела многие папкины песни. У неё и голос был и чутьё музыкальное, что досталось ей от отца. В торжественные моменты он ставил ее на табуретку и говорил: Давай Лидуха выводи песню. Она своим детским, звонким голосом, ещё не все выговаривая звуки, но безукоризненно следуя всем нотам пела:
"Я земля, я своих провожаю питомцев -
Сыновей и дочерей!
Долетайте до самого солнца,
И домой возвращайтесь скорей!"
А отец же утишив голос вторьем следовал её голосу.
Мама тоже, когда была не занята в заботах, пела подголоском с отцом. Их дуэт мне особенно помниться по песне: «На тебе сошёлся клином белый свет!»
На любое событие отец мог ответить, пропевая строчки из песни, и часто их слегка изменяя на юмористический манер. Знал много хулиганских песен, частушки с крепкими солёными словами.
В дни отдыха он обычно шёл на люди, мужики побытом в центре собирались "разговоры разговаривать" - как отец говорил, да пиво попить. Вокруг отца тотчас образовывалась большая артель. И тогда хохот да гогот разливался от края до края нашего посёлка.
Он умер рано в 37 лет. Нам с сестрой было тогда по пятнадцать лет. На похоронах отца, мужики на крыльце вспоминая Витьку-песенника, пересказывали его байки и анекдоты. И смех сдержать не в моготу им было. Соседи наши укоризненно качали головами: «Отродясь такого не бывало, чтобы на похоронах смеялись да гоготали». А мама молчала, но когда кто-то из женщин решила охолонуть мужиков на крыльце, мама тихо сказала: «Не шуми, пусть смеются. Витька ведь был – песенник да смех рядом с ним всегда был, наверняка он ему сейчас не мешает».
А мужики на крыльце отсмеявшись, запели печальными голосами любимую песню Витьки-песенника: «Когда усталая подлодка из глубины идёт домой!».
На фото: мой отец Виктор Крошнин.