Мария или, как все называли, Манечка, росла веселым, задорным подростком, больше общавшимся во дворе с мальчишками-ровесниками, чем со “зловредными”, как она считала, девчонками, которые явно завидовали ее красоте. Она действительно была хороша собой – стройненькая, белолицая, с черными кудряшками волос, рассыпавшимися по ее нежным плечикам, с кокетливым взглядом больших лучистых карих глаз. Соседки любили девочку и восторгались ею, не раз предупреждая мать: мол, следи за дочкой – как бы не украли как-нибудь лихие парни из соседнего околотка, пользующегося дурной славой... “Не девочка, а конфетка”, - причмокивали дворовые взрослеющие ребята, когда она проходила мимо них... В школе за ней увивались парни постарше, но Манечка была бойкой и острой на язычок – быстро и однозначно отшивала их, грозясь вызвать своего “брата-боксера”. Конечно, никакого брата у нее вообще не было, не то что “боксера”, но эта единственная фраза и решительный тон действовали – никто к ней не лез с дурными намерениями... Манечка была любимицей всех – и в собственном здании, и в большом просторном дворе, и на всей улице... Росла, становясь все краше и привлекательнее – бутончик раскрывался в завлекательный чудесный цветок...
... По окончании школы в дом Манечки все чаще стали наведываться то соседи, то коллеги родителей по работе, то близкие и дальние родственники... Девушка замечала эти нежданные визиты к ним и понимала их смысл, но не придавала особого значения – хотела поступать в вуз и тщательно готовилась к экзаменам... Увы, надежды не сбывались: в престижный медицинский, куда она мечтала попасть, не удалось выдержать конкурс ни в первый, ни во второй, ни даже в третий раз, а в педагогический, куда уговаривали “наконец пристроиться” родители и подружки, Манечка никак не хотела, не представляя себя скромной учительницей с грошовой зарплатой, да еще и затравленной нынешними наглыми и хамоватыми школярами... Девушка все больше впадала в уныние от серого быта и личной “невезухи”, пыталась устроиться куда-нибудь на работу, но везде больше смотрели не на имеющиеся прочные школьные знания и навыки, а на ее пышные, завлекательные формы... “Хороша-а-а...”, - провожали ее нездоровым, похотливым взглядом мужчины-кадровики учреждений...
... Как-то поздним вечером к ним зашла дальняя родственница, жившая на окраине города и с которой родные Манечки даже по телефону не говорили годами. “С чего бы это?” – удивились все в доме. Оказалось, пришла “замолвить словечко” за своего ближайшего соседа, “хорошего работящего парня”, только что вернувшегося из армии и желающего жениться. Тетка Вардуш с собой и фотографию притащила: “лучше, деточка, один раз увидеть, чем сто раз услышать”, мотивировала она, подсовывая девушке кабинетное фото смазливого кучерявого юноши-шофера с горящим взглядом бычьих глаз и пышными черными усами. Она рассмеялась “свахе” прямо в лицо, заявив, что за такого “плебея” никогда не выйдет, если даже просидит в девках всю жизнь! “Ну тогда ищи себе Алена Делона сама!”, - обиделась дальняя родственница, суетливо и нервно засовывая слегка помявшуюся фотку в свою огромную хозяйственную сумку, и ее больше не видели у Санамянов...
Все в доме посмеивались после этого случая – мол, “каждый сверчок знай свой шесток”: сватать такую красавицу и умницу за какого-то простолюдина, пропахшего бензином шофера! Виданное ли дело?!
...Попытки устроиться на “приличную работу” оказались тщетными – пришлось пойти в делопроизводители в находившееся поблизости дома управление трамвайного парка... Коллектив хорошо принял молоденькую, симпатичную и общительную девушку, готовую выполнять, помимо своих прямых служебных обязанностей, любую просьбу “старших товарищей” по работе. Одному из них, Маркосу Арамовичу, Манечка настолько приглянулась, что он спустя пару месяцев, во время одного из чаепитий в перерыв, зазвал ее к себе в отдел под каким-то надуманным предлогом и завел разговор “о будущем”... Девушка слушала невнимательно все “аргументы”, легкомысленно посмеивалась, не воспринимая всерьез тактичные намеки авторитетного “спеца” управления о каком-то парне, их соседе, молодом инженере, который после армии ищет себе “чистую, домашнюю, послушную” жену... “Ты подумай, Манечка, хорошенько... Люди они простые, негордые, собственный дом на окраине города, с земельным участком, сад, деревья плодовые, даже с коровой, будешь как сыр в масле кататься: обеспеченные, на приданое будущей невесты не зарятся – была бы только красивая, хорошая, воспитанная девушка, - тихо завершил разговор старикан, бесшумно отхлебывая чай из уже полупустой чашки, - подумай немножко, посоветуйся с родителями, надумаешь, скажешь мне – я им и передам”...
Манечка, обычно беззаботная хохотунья, после этого разговора со стариком как-то замкнулась в себе. Каждую ночь, в холодной одинокой постели, ее терзали беспокойные мысли: действительно, уже прошло несколько лет после окончания школы, в институт поступить не удалось – она уж и распрощалась с этой мечтой, а женишки, которых предлагали соседи и дальняя родня, – “плебс” или “нищеброды”... То уроды на лицо, а если хороши собой, так “ни кола ни двора”... Ох и проблема-а-а... Отца забрала недавняя война, мать вкалывает на двух работах, чтобы свести концы с концами и поднимать младшую сестренку... Она со своими грошами секретарши не больно способна серьезно помогать матери и сестре... Целую неделю ходила девушка на работу сама не своя... Никто в учреждении не мог понять, что же произошло с их веселой, заводной, открытой Манечкой... Мимо двери Маркоса Арамовича она вихрем пролетала по коридору, чтобы вдруг не столкнуться лицом к лицу с ним – ведь он ждал ее решения... А ответа она сама не знала...
Прошла пара недель, в воздухе запахло ранней весной... Как-то выходя вечером с работы, Манечка заметила стоявшего у входа управления скромного, аккуратно одетого молодого мужчину – серый костюм, синий галстук в белую полосочку при голубой сорочке, сложенная в трубочку какая-то газета в руке... Мельком оглядев его, оценила: мал ростом, но крепкого телосложения, открытый высокий лоб прикрывали волнистые кудри, а из-под густых бровей оценивающе смотрели красивые серо-голубые глаза... “Хорош...”, - не сбавляя шагов к остановке трамвая, оценила Манечка, интуитивно сообразив, что юноша пришел именно за ней. И не ошиблась – парень торопливо двинулся к девушке. Слегка порозовев, робко поздоровался и тихо сказал: “Мы не знакомы, но о вас мне говорил дядя Маркос... Меня зовут Закаром... Можно вас проводить до дома?”.
Манечка слегка улыбнулась и поняла: видно, старик, не дождавшись ее скорого ответа, решил пойти ва-банк и предложил парню самому “ковать счастье”!
- Да, пожалуйста – раз вы назвали имя Маркоса Арамовича... Он замечательный человек, я его люблю и уважаю, - заметила девушка. – Но я не предполагала, что он такой шустрый и станет опережать события! А вдруг мне не понравился бы ваш этот шаг?!
Закар опешил от неожиданной прямоты Манечки и побледнел: “Извините, если я сделал что-то не так... Дядя Маркос просто сказал мне, что вместе с ним работает чудесная красивая девушка и описал вас... И только! Все остальное – моя инициатива, так что не обижайтесь на него”...
Девушка рассмеялась и подытожила: “Так и быть, прощаю!... Тем более, что вы производите впечатление воспитанного и образованного парня! Ведь протеже Маркоса Арамовича не может быть настырным нахалом!”
Закару пришлась по душе открытость и непосредственность привлекательной девушки, и всю дорогу до самого подъезда Манечки он все говорил-говорил не уставая, – о своих родителях, своем детстве, юности, студенческих годах...
- Как мы быстро дошли до вашего дома, - с сожалением выдохнул юноша, явно пытаясь сказать еще что-то.
- Да просто вы всю дорогу говорили не умолкая, все рассказывали что-то, - простудушно выпалила Манечка, - вот и показалось, что быстро дошли...
- Можно мне встретиться с вами еще раз? – выдавил из себя Закар, ужасно боясь получить отказ.
- Все возможно, - несколько кокетливо проворковала девушка.
- Тогда давайте завтра же встретимся после работы, опять у вашего учреждения.
- Завтра никак не получится... Лучше в субботу, днем, если погода будет хорошей... Вы позвоните мне, а там видно будет!
Мило распрощавшись, окрыленные молодые расстались, каждый со своими мыслями.
“Кажется, небеса улыбнулись мне”, с непонятной тревогой думала Манечка всю неделю, и, наконец, поделилась с матерью и сестрой “сердечной” новостью. Они были очень воодушевлены, по их мнению, “удачным вариантом”: женишок образован, инженер, по описанию дочки внешне хорош собой, да видно и не беден, если хорошо и со вкусом был одет на встрече... Большего для матери и не надо – видеть любимое дитя счастливым и хорошо устроенным!
Спустя пару месяцев Манечку пришли сватать – волнующийся и бледный Закар явился с суровым высоким худощавым отцом и с такой же суровой на лицо полноватой теткой, его сестрой. “Раз уж молодые приглянулись друг другу, полюбили, перечить не стану, значит судьба!” – вынес вердикт строгий мужик с пышными длинными усами и назначил день свадьбы. Матери Манечки ничего не оставалось делать, как согласиться на условия крепкого хваткой будущего свекра дочери...
Свадьба была скромной и немноголюдной: сваты не собирались “пускать пыль в глаза” своим родственникам и соседям – времена были трудные, послевоенные, безденежные...
...Уже первая брачная ночь вызвала лишь недоумение и раздражение девушки: молодой муж тоже, как и она, оказался девственником – “опростоволосился” от неопытности, не сумев лишить жену девственности мягко и сноровисто с первого раза... Он измучил ее, сделав за ночь несколько неловких и грубых попыток, от чего у Манечки появилось не столько чувство нестерпимой боли, сколько брезгливости от вскоре испачканной спермой и кровью простыни, когда Закар наконец сделал “свое дело”... Все у девушки под животом горело, как в огне... Молодожены откинулись на подушки, потные, растерянные и... недовольные... После почти бессонной и кошмарной, вовсе не романтической “ночи любви”, как представлялось Манечке в девичьих грезах, оба, сомкнувшие глаз на пару часов к утру, были с непонятным чувством вины и разбитости... Хотелось спать, но безбожно изгаженная и измятая простыня под супругами не давала покоя – было мокро, липко, девушку подташнивало от запаха и вида доселе незнакомого ей мужского семени... Манечка норовила встать, стянуть из-под себя и Закара “греховную” простыню, но молодой муж пролепетал: “нельзя – придут смотреть”... Она залилась краской от стыда: матери у него не было – умерла молодой, значит придут какие-то другие женщины высматривать “доказательства” ее непорочности... Но кто же? Манечка вопросительно посмотрела на мужа, уже вставшего с постели и неспешно надевавшего трусы. “Моя тетка с отцовской стороны и... отец”, - пробормотал Закар, и сам не очень довольный таким раскладом в вековом традиционном обряде. При слове “отец” она невольно усмехнулась: “А он-то причем? Обычно этим делом интересуются в патриархальных семьях женщины – мать, бабушка, старшие сестры, тетки...”.
- Не знаю, милая, но папа так сказал еще перед свадьбой..., - новоиспеченный супруг нежно обнял Манечку, сделавшую его мужчиной, и поцеловал в нежную шейку. Уже в дверях спальни строгим взглядом показал, что и ей следует выйти за ним...
...Отец Закара оказался несносным стариком – неприветливым, недобрым, ворчливым, скупым, все время следящим, чтобы молодая невестка не взяла чего-нибудь лишнего из серванта или комода, во всем отчитывалась перед ним по хозяйству, даже как варить обеды, когда накрывать на стол и что подавать в первую очередь, строго наказавшим с первого же дня “не хозяйничать в его вотчине” – во дворе дома и в плодовом саду...
Первые несколько месяцев Манечка все причуды свекра сносила безропотно, не перечила ему, лишь иногда робко жалуясь по ночам, в объятиях обожающего ее страстного мужа, на деспотичный нрав старика.
- Я вся на нервах, - шептала она Закару в постели, лаская завитки мягких волос на его широкой груди, - только из любви и уважения к тебе терплю всё его самодурство... Но конца этому издевательству не видно... Дай, наконец, понять отцу, что мне все это не только неприятно, но и оскорбительно – ведь не деревенскую безмозглую служанку привел к себе в дом, у меня тоже есть самолюбие...
Мягкотелый Закар, всю жизнь слушавшийся строгого отца и живший под его диктатом, в таких случаях молча гладил ее и целовал – томные глаза, лебединую шею, пышную грудь, всего лишь увещевая “не злить старика”. Она же, тая от обезоруживающих ласк, вмиг забывала всё только что сказанное ею и лишь сильнее прижималась к крепкому и сладкопахнущему телу мужа...
Вскоре в Манечке зашевелился плод любви, о чем она радостно сообщила Закару в одну из летних душных ночей... Радости молодоженов не было предела, но это послужило и началом конца их счастья. Старик вместо того, чтобы стать покладистее и любезнее к невестке, ждущей ребенка, его внука, наоборот, совсем взбесился: замечания сыпались как из рога изобилия – не так встала, не так села, не так убрала и подмела, не то сварила, не то постирала... Манечка, всегда расторопная и хозяйственная еще с родительского дома, совсем растерялась и сникла от такого невыносимого положения. А когда свекр почти приказал ей подоить протяжно мычавшую в глубине двора их единственную корову, чего никогда не делал до тех пор, беременная женщина уже не выдержала и нагрубила старику: “Вы что, с гор меня привезли? Я и коров-то в жизни не видела, пока не пришла в ваш проклятый дом! Я не умею доить – сами доите, как доили до сих пор! Деревенщина!”
Старик опешил от выходки невестки и, зло сверкая огромными серыми глазами, кинулся в дом.
Как и следовало ожидать, вернувшегося вечером с работы сына вызвал к себе в комнату и нажаловался на “несносную невестку”, оскорбившую его.
Взвинченный и уже “подогретый” отцом Закар зашел в спальню и грубо потребовал объяснений от жены, “перешедшей границы дозволенного”. Манечка всплакнула и рассказала все в подробностях. Мужа это не переубедило, и в сердцах он впервые поднял на жену руку, залепив ей звонкую пощечину: “Чтобы я больше не слышал жалоб отца на тебя... Он мой единственный родной человек! Иначе...”. Потрясенная женщина молча подняла глаза на супруга и поняла: “ошиблась в своем выборе!”.
Утром, когда Закар ушел на работу, а старый хрыч еще храпел на тахте на летней веранде, Манечка тихо собрала свои вещи и ушла к матери. Та, впервые выслушав, что происходило с ее дочерью все эти месяцы удачного, как ей казалось, супружества, горестно покачивалась из стороны в сторону, и слезы текли из потускневших глаз по ее бледным малокровным щекам... “Да я никогда и не любила по-настоящему этого хлюпика, “папенькиного сынка”, никогда не вернусь к этому бесхребетному барану!” – заявила матери и сестре Манечка, решив заодно покончить и с шевелящимся в ней ребеночком, который только напоминал бы ей о никудышнем муже и первой большой глупости, совершенной в жизни.
Закар примчался к ней в тот же вечер, клялся в любви, чуть не плача умолял жену вернуться, обещая приструнить “совсем свихнувшегося на старости лет” отца. Он еще несколько раз, до самой зимы, появлялся у них дома, подкарауливал на улице, уговаривал, пытаясь вновь завоевать ее расположение, наладить семейную жизнь. Манечка была непреклонна – сердце ее было разбито, муж стал ей просто безразличен как мужчина...
...Молодая женщина вскоре через знакомых устроилась на работу машинисткой в престижное министерство. И здесь ее полюбили за исполнительность, дисциплинированность, веселый нрав и общительность. И здесь нашлась добрая душа, бухгалтерша Сильва, которой приглянулась “свеженькая красавица” Манечка, и она непременно решила выдать ее замуж! На этот раз с девушкой церемониться не стали – мол, “уже погорела разок на замужестве”, и без всяких лишних намеков и разговоров прямо в кабинете главбуха познакомили с молодым красивым мужчиной лет 40-45, разведенным, недавно поступившим к ним шофером начальника одного из управлений. Андраник сразу понравился молодой женщине – среднего роста, статный, на открытом лице играла добрая улыбка, обнажая ровный ряд белоснежных зубов... “Симпатичный...”, - оценила Манечка и мило улыбнулась мужчине, почему-то вдруг вспомнив, как отшила годы назад тетку Вардуш, сватавшую ее за смазливого шофера. “Неужто моя судьба – одни шоферы?” – вздохнула Манечка, выходя из кабинета...
...К осени Андраник пришел свататься – с ним были его старшие сестры с мужьями, родителей у жениха не было – погибли еще в годы геноцида, а потому не было и собственного жилья... Новый муж поселился у Манечки, где были еще мать и младшая сестра... Молодая женщина по-настоящему полюбила его – Андо был внимателен к ней, а в постели оказался просто богом – опытным страстным любовником, открывшим Манечке многие, не изведанные ею с первым мужем, прелести секса… Она каждый раз таяла, ощущая на себе его налитое, мускулистое тяжелое обильно-волосатое тело, млела от прикосновения сильных пальцев, ласкающих ее грудь, обхватывающих стан и ягодицы, испытывала ярчайшие оргазмы, когда он нетерпеливо, грубо и больно всаживал ей свой внушительный, подрагивающий от напряга толстый член, буквально устраивая “революцию” в ее пылающем огнем сочном влагалище… Манечка оказывалась в такие моменты на верху блаженства и чуть ли не теряла рассудок от выпавшего ей безмерного женского счастья… Со вторым мужем женщина впервые в жизни испытала и пикантность необычного анального секса...
Увы, уже через год навалившиеся материальные трудности, бытовые неурядицы, да еще и неуживчивость матери с новым зятем, к тому же оказавшимся с ленцой, часто менявшим работу, а в поисках новой месяцами жившим на зарплату трудолюбивой Манечки, подрабатывающей на машинке и по вечерам, вскоре положили конец и этому законному браку. Полная гармония лишь в сексе, “безумные ночи любви” не смогли долго подпитывать семейное благополучие… Правда, на этот раз молодая женщина, все время боявшаяся после аборта в первом браке остаться бесплодной, не стала испытывать судьбу и родила в недолгом замужестве чудесного ребенка – Рубенчика...
Прошло еще несколько лет. Глазастый шустрый сынок Манечки подрастал, а она по-прежнему сидела за пишущей машинкой не только днем на работе, но и вечерами, подрабатывая на своей “кормилице”, как называла старенький “Ундервуд”, купленный по случаю в комиссионке...
...Третий муж Манечки оказался весьма представительным, образованным сухопарым статным мужчиной с одним большим “но” – был старше нее почти на двадцать лет! Его приметила одна из еще школьных подружек Манечки на одной из шумных вечеринок у себя на работе и наконец свела их как бы случайно в парке. Айк Малакян в первую же встречу с “невестой” признался: живет в однокомнатной хрущевке разведенным инженером-экономистом, высылает алименты двум несовершеннолетним дочкам, оставшимся с бывшей русской женой в Ростове. Богатство, таким образом, не светило Манечке и в этом замужестве... Однако родня и все вокруг одобряли брак – молодой женщине все труднее было поднимать сына-подростка, уже требующего все больших финансовых затрат и внимания, мать сильно постарела и часто болела, младшая сестра была на выданье и нуждалась в приданом... Да и сама она ощущала не только острую потребность в деньгах, но и в мужской ласке и заботе – всю тяжесть женского одиночества она ощутила за эти годы сполна... Все “клеились” в расчете на легкую любовную интрижку с “аппетитной разведенкой”, но замуж не собирались брать... “Ярлык” же чьей-то любовницы не устраивал ее никоим образом...
Айк Аршамович оказался не только прекрасным, заботливым мужем, но и, к немалому удивлению Манечки, не по возрасту крепким и любвеобильным “самцом”, иногда не удовлетворявшимся “одним разом” за ночь... “Правду говорят, седина в бороду – бес в ребро”, - думала женщина при почти ежедневном исполнении супружеского долга с настырным и напористым мужчиной, ощущая в своем лоно сильные частые толчки тонкого, но длиннющего, как копье, жилистого члена... Айк был и любителем минета...
Пожилой муж обхаживал и баловал молодую жену как мог, подружился и с ее сыном, и все, казалось, шло хорошо – семья не жила “на широкую ногу”, но и не бедствовала. Даже пару раз удалось всем вместе отдохнуть на море, о чем молодая женщина при прежних, молодых, мужьях не могла и мечтать... Беда нагрянула неожиданно – у бедолаги обнаружился рак легких! Этого следовало ожидать: Айк был ярым курильщиком, опустошавшим в день по две-три пачки крепких сигарет... Роковая болезнь сожгла мужчину за несколько месяцев, и вскоре Манечка оказалась вдовой...
Со своим четвертым мужем Манечка познакомилась совершенно случайно, в очереди за арбузами! Седоватый невысокий мужчина с солидным брюшком, стоявший за ней с авоськами в руке, оказался весьма словоохотливым – пока очередь медленно продвигалась к заветному прилавку, рассказал массу остроумных анекдотов Армянского радио, потом перешел к еврейским и политическим, на “злобу дня”... Манечка от души смеялась, не придавая никакого значения выразительным взглядам мужчины, который, несколько театрально жестикулируя при каждом остром словце, сам смеялся заразительно и громко. Очередь также живо реагировала на анекдоты и посмеивалась – говорун был в центре внимания масс. Так Манечка и не заметила, как оказалась у самого прилавка, а в спину ей дышал наконец умолкший дядька-весельчак. Молодой продавец, лукаво заглянув ей прямо в глаза, заверил, что выберет “красавице” несколько “самых спелых, самых сладких арбузов”. Плоды оказались действительно очень аппетитными на вид – крупными, блестящими, но тяжелыми... Женщина беспомощно развела руками “Ой, я не донесу столько... Дайте мне лишь один...”. Мужчина сзади тут же среагировал, мол, не беспокойтесь, берите все три – я вам помогу донести! Очередь тоже задорно поддержала – арбузы отменные, не отдавайте никому, берите! Манечке ничего не оставалось, как принять помощь совершенно незнакомого мужчины, тоже купившего пару огромных арбузов, и оба направились в сторону ее дома.
По дороге, познакомившись и разговорившись, “коротенько” рассказали друг другу о своем житье-бытье. Ара Авакович оказался одиноким вдовцом, с двумя взрослыми женатыми сыновьями, живущими в России. Признался, что “тянет лямку скучного бытия” в четырех стенах полупустой и безжизненной после смерти жены двухкомнатной квартиры на пятом этаже поблизости, за углом овощного магазина. Манечка вскользь рассказала о себе, о малоинтересной и малооплачиваемой работе, о единственном сыне, матери и сестре, разумеется умолчав о своих неудачных замужествах... “Жизненная картинка у милой мадам вырисовывается не слишком радужной”, подумал мужчина в летах, с трудом поднимаясь с тяжелой ношей к квартире Манечки. Переведя дух, он поставил арбузы на площадку перед дверью и стал прощаться.
- Ой, большое спасибо, - благодарно воскликнула женщина, - вы, я вижу, устали, тут арбузов килограммов двадцать, наверное, на двоих! Я вас так не отпущу, зайдите в дом, отдышитесь, у меня отличный вишневый сок в холодильнике – сама готовила, выпьете, потом пойдете... Вы ведь не спешите, вас никто не ждет дома?”
Мужчина, растерявшийся от неудержимого потока слов и искреннего предложения Манечки, нерешительно перешагнул порог, от усталости почти волоча по паркету авоськи с тяжеленными арбузами.
Солидный, довольно упитанный мужчина произвел на мать Манечки благоприятное впечатление – она стала суетливо накрывать на стол, принеся не только хваленый вишневый сок в запотевшем графине, но и фрукты – виноград и персики... Неожиданный визит оказался и судьбоносным! Энергичная, веселая, общительная и красивая молодая женщина запала в душу вдовца – через месяц “конфетно-букетных” ухаживаний Ара Авакович пришел просить руки Манечки у матери и сестры... Сына в этот месяц не было в городе – отдыхал на море с друзьями, но “жених” не сомневался, что взрослый юноша поймет и его, и свою мать... Ожидания и надежды его оправдались – Рубен был только рад счастью матери.
Манечка переехала к очередному законному мужу, став полноправной хозяйкой в просторной, хорошо обставленной квартире с видом на библейский Арарат. Ара Авакович хотя и был “самым богатым” среди мужей Манечки, однако в сексуальном плане оказался менее успешным, чем его предшественники... Без памяти обожая все еще “свеженькую” красивую жену и балуя ее нарядами, дорогими безделушками, морским отдыхом на известных курортах, в постели он, увы, зачастую превращался в рохлю: сопя и беспомощно елозя на женщине своим рыхлым волосатым брюшком, он пытался войти в нее то и дело слабеющим, теряющим упругость скромненьким пенисом, так и ни разу не ставшим по-настоящему “бойким петушком”... Манечку раздражало постоянное отсутствие оргазмов, которые нередко испытывала со своими прежними мужьями... Ара после долгих “трудов”, весь в поту, наконец изливал вялое, скупое семя, так и не удовлетворив толком ни себя, ни жену... Оба, уставшие и недовольные “любовью”, поворачивались друг к другу спинами и быстро засыпали... С годами эта “половая экзекуция” надоела женщине – она решительно завязала с интимной жизнью, не позволяя мужу даже просто ласкать себя в постели... Ара Авакович, осознавший свою “никчемность” в мужском деле, свыкся с реалиями и перестал беспокоить жену. По-прежнему любя и боготворя Манечку, потакая всем ее прихотям и слабостям, он поневоле перешел на банальный онанизм - “сбивать напряжение” в острые моменты сексуальности, особенно по весне...
Шли годы, оба старились, и развязка в уже тяготившем супружестве наступила неожиданно: старший сын развелся с женой и, оставив ей в России квартиру, все нажитое и детей, “голым соколом” вернулся в отчий дом… Ара Авакович, естественно, приютил несчастного, заявив Манечке, что отныне все будут жить вместе, пока сынок не определится со своей дальнейшей судьбой… Женщина сперва промолчала и вынуждена была согласиться на “общежитие”, но вскоре, убедившись, что отпрыск мужа заурядный алкаш, шатающийся до ночи неизвестно где и с кем, вовсе не жаждущий устраиваться на работу и проедающий их общие деньги, решила положить конец такой семейной жизни, твердо заявив, что не собирается больше делить кров с великовозрастным балбесом… Ара Авакович был жестко поставлен перед выбором, и выбор оказался в пользу “родной кровинушки”…
Манечка развелась, ничего не взяв от мужа, кроме двух любимых, изумительно красивых немецких фарфоровых сервизов – чайного и кофейного, в романтические годы их супружества купленных вместе в турпоездке в Германию. Она вернулась в свою квартиру, где стала жить с собиравшимся вскоре жениться уже взрослым сыном – мать давно умерла, сестра вышла замуж и уехала в Европу…
Пятым и последним мужчиной Манечки, все еще сохранившей форму и следы былой красоты даже далеко за пятьдесят, стал недавно назначенный ее непосредственным начальником машинописного бюро Карпис Саакович – очень энергичный и подвижный коротышка с глубокими залысинами на крупной голове, закоренелый холостяк с блудливыми водянистыми глазками. Он оказывал ей все знаки внимания, присущие обычно мужчинам, рассчитывающим на большее, чем сухие служебные отношения. Стареющая женщина где-то была польщена этим, считая навсегда “заглохшей” свою личную жизнь. Но неугомонный шеф с явно завышенным тестостероном делал все возможное и невозможное, чтобы добиться расположения Манечки на “интимном уровне”. Женщина не собиралась вновь замуж, да этого начальник ей и не предлагал – она понимала, что Карпису, ее ровеснику, просто нужна новая “захватывающая” и “свежая” любовь на закате жизни... Она была неприступна до тех пор, пока сын, поддавшись на уговоры жены, не уехал навсегда с двумя детьми к родне своей благоверной, давно окопавшейся в благодатной Калифорнии...
...Новоиспеченные любовники обоюдно решили, что каждый сохранит свое личное “жизненное пространство”, не нарушая выработанных годами индивидуальных и бытовых привычек, и будут встречаться или у нее, или в его холостяцкой квартире в центре города, когда обоим “сильно захочется”...
... Последний мужчина Манечки оказался весьма “специфическим” в сексуальном плане: был страстным любителем куннилингуса, отводил больше места “любовной прелюдии”, чем самому половому акту, обычно бурному и короткому – на пять минут... Карпис был темпераментен и горяч, как и все мужчины-коротышки, – буквально, не успев стянуть с себя штаны и трусы, бросался к смугловатому пышному телу своей обожаемой Манечки, обладая ею грубо и ненасытно...
Впрочем, эта связь продлилась всего полтора года – Карписа повысили в должности и перевели в другое учреждение, начальником весьма ответственного управления. Он пришел к Манечке домой попрощаться – одетый “с иголочки”, с букетом желтых роз, с австрийской бонбоньеркой и бутылкой французского коньяка. За чашечкой кофе, медленно смакуя божественный напиток, он вновь заверил в своем “неугасающем” чувстве к ней и намекнул, что хотел бы продолжения близких отношений... Женщина, испытавшая с ним все “прелести” своей поздней и греховной связи, пресекла тему на корню. Лысоватый коротышка Карпис, проявивший себя бесцветным и порочным человечком, “последним недоразумением”, как она сама окрестила, в похожей на калейдоскоп жизни, был Манечке уже абсолютно безразличен...
Прошли годы… Когда Манечке, все еще привлекающей внимание овдовевших или холостых стариков, делали серьезные предложения о замужестве, она зло сверкала глазами и резко отказывала, вспоминая “эпопеи” с выпавшими на ее долю мужчинами…
* * *