Поговорим о книге

Поговорим о книге
Содержание
Волшебными тропами перевода
Отец Иоанн или история одного журнала
Поговорим  о книге
История одной книги.
История старого учебника
Со Снегурочкой по жизни
И светлые песни Грига
Кулибин и Кулигин
Норвегия Паустовского
Паустовский Средиземноморья
Норвежская сказка



                Брауде Людмиле Юльевне посвящается

 Волшебными тропами перевода
Я не согласна, что переводчик остается в   тени. Переводчик  - соавтор, создатель адекватного произведения на родном языке.
                Людмила Брауде
                Доктор филологии, переводчик

В октябре 2011 года не стало Людмилы Юльевны Брауде, ученого-филолога, переводчика скандинавских языков.  Казалось, совсем недавно ее чествовали с юбилеем, награждали международным дипломом Ханса Кристиана  Андерсена.  С интересом читались ее последние работы, и вдруг…ее нет. Грустно.
Л.Ю. Брауде  родилась в Ленинграде в 1927 году. Закончила Ленинградский государственный университет. Преподавала немецкий язык в школе рабочей молодежи, медицинском институте, институте культуры.  С 1960-х годов посвятила себя исследованию и переводу скандинавской литературной сказки, но не ограничивалась этим жанром.  Людмила Юльевна перевела на русский язык более 200 произведений разных авторов, которые выдержали множество переизданий. Выходили отдельными книгами и в составе различных сборников в различных издательствах. А в начале 1950-х годов была кандидатская диссертация об Андерсене. В процессе работы обнаружились несколько неизвестных в СССР произведений автора. Брауде  перевела и их. Так начался ее путь в качестве переводчика скандинавской литературы.
Несмотря на  свою известность как переводчик Брауде постоянно удивлялась, что ее считают переводчиком и только переводчиком.  Людмила Юльевна вела  огромную литературоведческую и педагогическую работу. Но большинству из нас, читавших в свое время  про Пеппи,  про Карлсона, и про Муми-троллей,  про Нильса Хольгерсона, Людмила Юльевна действительно известна, прежде всего, как  переводчик. Переводчик  Ханса Кристиана Андерсена, Сельмы Лагерлеф,  Астрид Линдгрен и Туве Янссон. И свои международные премии, такие как обладатель Почётного диплома Международного жюри Премии имени Ханса Кристиана Андерсена, лауреат Международной Премии Астрид Линдгрен  она получала за переводы.  Как человек, познакомивший советских, а позже и российских детей с миром скандинавской литературной сказки.
Помимо сказок, литературному миру она известна как крупнейший ученый филолог- скандинавист. В своей научной деятельности она сосредоточилась на изучении мира сказок. Сказок милой ее сердцу Скандинавии. Окунувшись в страну сказок, она не выходила из нее до последних своих дней. Очень символично было, что первая ее книга называлась «Не хочу быть взрослой».  Переводя сказки для детей, она протоптала тропинки и к сердцам взрослых, о чем свидетельствуют многочисленные письма.
  Последняя работа «По волшебным тропам Андерсена»  была написана к  юбилею Ханса Кристиана Андерсена. Эта развернутая монография, посвященная 200-летию великого сказочник, меньше всего напоминает скучный ученый труд, одолеть который под силу только коллегам-профессионалам.  Брауде очень ревностно относилась к памяти сказочника и старательно оберегала его имя от нападок «желтых» писателей и ретивых киношников, потчующих обывателя «клубничкой». Больше того, она вернула сказочнику его настоящее имя: Ханс Кристиан Андерсен. Впервые в нашей стране издалась книга, где в соответствии с творческой волей Андерсена рассказывается не об отдельных сказках, а о его удивительной жизни. Разноплановом и разножанровом творчестве, сборниках сказок и историй, его знаменитых путешествиях по всей Европе, путевых заметках о увиденном. Нужно ли говорить, что она очень быстро пропала с прилавков магазинов, что нетипично в наше время.
В книге содержатся исследования работ и воспоминания о крупнейших андерсеноведах, в основном Дании и России.  Личные впечатления автора о праздновании 200-летнего юбилея со дня рождения великого сказочника. Все это должно было развеять представление об Андерсене, как о  писателе только для детей. Это неоднократно подчеркивали и другие переводчики, изложившие в обращении к читателям свою точку зрения на творчество Андерсена: «Считать сказки и рассказы исключительно детским чтением — крайне ошибочно. Они тем именно и замечательны, что дают пищу уму, сердцу и воображению читателей всех возрастов. Большинство с виду незатейливых сказок и рассказов Андерсена, изложенных то игриво-остроумным, то детски наивным тоном и всегда чрезвычайно образным и в то же время необыкновенно простым, близким к разговорной речи языком, - являются гениальными сатирами, в которых Андерсен четко и остроумно осмеивает разные человеческие слабости».
Я не литературовед. Человек далекий от исследований в области филологии.  В то же время влюблен в сказку, особенно в скандинавскую,  и эту любовь привила мне Л.Ю. Брауде. Ее переводы таких великих сказочников как Ханс Кристиан Андерсен, Сельма Лагерлеф, Туве Янссон уводили меня в сказочный мир.
Первое мое знакомство  со странами Скандинавии прошло не на уроке географии, а через небольшую, очень потрепанную книжку. Произошло это в глубоком детстве, в начальной школе. Называлась она «Удивительное путешествие Нильса Хольгерсона с дикими гусями». Конечно, я не прочитал выходные данные этой книги, и не посмотрел кто перевел ее,  а по мальчишески, увлеченно, окунулся в мир сказки.
Только много лет спустя, найдя эту уникальную книгу на питерских книжных развалах, я понял, почему меня охватило  стремление к путешествиям. Стремление к далекой Лапландии.  Конечно, эта книжка  была по смыслу далеко не оригинал. От оригинала обработка отличалась сильно сокращённой сюжетной линией и упрощением исторических и биологических деталей. По сути, это был не учебник шведской географии в виде сказки, как это было задумано автором Сельмой Лагерлеф, а просто сказка. Больше того, это был даже не перевод, а пересказ. Полноценный перевод книги со шведского был выполнен Людмилой Брауде в 1975 году. В таком виде он сохранился до наших дней с полным названием «Удивительное путешествие Нильса Хольгерсона с дикими гусями по Швеции». Сейчас, с позиции умудренного жизнью человека,  я задумываюсь,  что, может, с зачитанной до дыр библиотечной книги  и пошла невидимая связь моей души с той таинственной Лапландией, которую так влюбленно описала Сельма Лагерлеф. Благодаря этой тяге, я по распределению уехал   на крайний север  и прожил там большую часть жизни.
  Лапландия – край мрачных скал, омываемых ледяным морем, с крикливыми базарами чаек и гаг, край лохматых ельников и морошковых болот. Это край суровый и нежный, край черной полярной ночи и белого летнего дня. Нужно очень любить эту землю, чтобы так талантливо не  только перевести, но и передать ту любовь к родному краю, которой проникнуто это учебное пособие по географии. Именно так планировалось написать книгу, которая оставила заметный след не только в странах Скандинавии, но и России.
Это было возможно сделать только при условии выполнения трех вещей, которые не уставала повторять Людмила Брауде. Первое.  Нужно знать язык, с которого ты переводишь.  Второе – язык, на который ты переводишь и третье- знать предмет о котором идет речь. Что же, неплохое завещание для плеяды переводчиков.
Я часто посещал страны Скандинавии. Меня очаровывали эти страны. Их не любить нельзя. То полоснут тебя холодными синими глазищами фьордов из-под зеленых ресниц лесов, то мурлыкнут незатейливой песенкой бесчисленных родников. Могут обдать тебя холодом ледников, ползущих со скалистых вершин и уходящих в глубины фьордовских омутов. А могут и обогреть теплым течением Гольфстрима. Попробуйте на вкус, покатайте на языке эти дивные, непривычно звучащие слова: фьорд... тролль...
В небе я видел стаи перелетных птиц, и мне казалось, что одну из них ведет старая утка  Акка Кебекайзе, а на спине белого гуся спрятался Нильс Хольгерсон. Когда я рассказал о своем видении  знакомому шведскому бизнесмену, то он нисколько не удивился. Хлопнул меня по плечу  и сказал, что я похож на скандинава. Позже мне обьяснили, что мой компаньон хотел сказать: скандинавы очень любят сказки. Они с ними не расстаются всю жизнь.  Сказки отвечают им тем же. Сказки любят взрослые и дети, поэтому в каждом доме стоят томики любимых сказок. Сказки разные: народные и литературные,  есть сказки писателей прошлого, современные сказки. Все они уживаются на одной полке. Не зря кто-то из скандинавов сказал, что сказка это душа народа, самовыражение народа, его помыслы. Сказки и легенды, предания, обрядовые стихи и песни передавались из уст в уста, из поколения в поколение. Что и говорить, мне было приятно.
Было бы несправедливо, если бы я умолчал о уникальном персонаже современной сказки. Конечно же, это Карлссон, знакомый каждому человеку, родившемуся в Советском союзе. И имя  Астрид Линдгред многое говорит россиянам. Но не все знают, что в Швеции Людмилу Брауде  зовут русской мамой «самого мужчины в расцвете сил». Первый русский перевод, ставший «классическим», выполнен Лилианной Лунгиной. Позже появился перевод Людмилы Брауде (имя героя с двумя «с» — «Карлссон»), по оценкам критики, более близкий к оригиналу, но менее поэтичный. Брауде взялась за перевод Астрид Лингред после того как она прочитала «Мио, мой Мио». 
«Это мой писатель»-сказала она. Ее переводы вызвали интерес самой Астрид. Лингред спрашивала Брауде о необходимости делать второй перевод. Но Брауде ответила, что каждый переводчик имеет право на свое видение произведения. Лингред тогда не знала, что первый перевод «Карлсона»подвергся  резкой критике в самой Швеции. Известный славист написал статью, в которой перечислял массу недостатков перевода. Заканчивалась статья примерно так: «Карлсон» пользуется огромной популярностью в Советском Союзе, но представляете, что было бы, если б его еще хорошо перевели. Итогом их литературной работы была большая личная дружба. И среди наград Брауде есть международная премия Астрид Линдгрен.
Затем была Туве Янссон, финка,  пишущая на шведском языке. Прочитав ее книги, Брауде, так же, как и в случае с Линдгрен,  сказала: «Это моя писательница».  Прошло много времени, прежде чем в России начали издавать Туве Янссон. Только в начале 1990-х годов свет увидели  произведения автора. Тогда Брауде сказала ей: «Ты знаешь, у нас в стране, настоящий Янссон-бум». А она ответила: «Это не Янссон-бум. Это Муми-бум».
Сказки Туве Янссон сравнивают со сказками самого Андерсена и с произведениями Астрид Линдгрен. Она написала и нарисовала целое царство маленьких сказочных существ: Муми-троллей, Снусмумриков, Хемулей.  И все они живут в сказках по высоким нравственным законам. Один из критиков писал: "У сказочных крошечных муми-троллей жизнь совсем, как у людей, только куда человечней".
Дети  любят  Линдгрен и Туве Янссон, возможно, за то, что в их произведениях совсем нет назидательности. Людмила Брауде считает, что это традиция  идет в значительной степени от Андерсена. Она в свое время написала книжку о сказочниках Скандинавии  и выстроила такой ряд: Андерсен - Лагерлеф - Линдгрен - Янссон.  Детей особенно привлекает в их книгах   доброта писательниц. Людмила Брауде это чувствует по письмам, которые получала от детей и родителей.
  По удивительной случайности, я, как и Людмила Брауде, познакомился с творчеством Туве Янссон через одну и ту же книгу» «Волшебная зима». Отсюда запали в душу милые зверюшки: Муми-тролли с их непонятными и забавными названиями. Наше семейство стало их даже заучивать. Память подсовывает одну историю.
Мы находимся в туристическом центре финской Лапландии:  в городе Рованниеми в резиденции Санта-Клауса. За окном неповторимая красота полярной ночи или как ее называет лопари-саами: синий день. Предновогодняя  суета и разноязычный говор. Многочисленные сувенирные киоски выстроились в ряд и увлекают детей и взрослых своей яркостью. Я терпеливо дожидаюсь, когда дочь Даша разберется во всем этом предновогоднем великолепии. Слышу русскую речь и, как локатор, поворачиваю в ту сторону голову. Маленькая девочка дергает за руку маму, которая ворошит горы свитеров, лежащих на прилавке. Маме не хочется отвлекаться от своего занятия, и она  раздраженно одергивает руку с резким:
  -Чего тебе?
-Мама, давай купим.- Девочка держит в руках мягкого муми-тролля.
-Зачем тебе этот бегемот. Тебе что, дома игрушек мало? - среагировала мам на выбор дочери.
Пока я осмысливал  ситуацию, почувствовал, что меня тоже тянут за рукав. Даша, которая видела эту сцену, потянулась ко мне и шепотом спросила:
-Папа, а эта тетя, наверное, про мумии-троллей не читала? Какой же это бегемот! Я вздохнул и согласился. Да, скорее всего эта дамочка не читала  Туве Янссон с ее мумии -троллями. Не читала ни Андерсена, ни Сельму Лагерлеф  да и других детских писателей, которые своим творчеством сеют добро на земле.
Потом эта мамочка задергает учителей в школе с вопросами, почему ее ребенок растет неразговорчивым и угрюмым. Ей невдомек, что вместе со сказкой из дома уходит доброта, а остается одиночество и заброшенность. Такие дети создают себе в воображении друга. Этой девочке очень хотелось иметь друга, вроде  Карлссона, а маме свитер оказался важнее.
Для ребенка доброта очень важна. Людмила Брауде это понимала и в переводы вкладывала свое чувство, тем более, что скандинавские сказки нацелены именно на доброту в семье. И неспроста известный сказочник Якоб Гримм  сказал, что лучшая сказка на свете-это норвежская сказка (читай скандинавская). Поэтому сказки Скандинавии живут, несмотря, что двадцать первый век на дворе.  Давно  они стали литературными, но от этого ничего не потеряли. Сказочные персонажи перебрались из хлевов и пастбищ в благоустроенные дома и квартиры, но они по-прежнему желанны и любимы. Без всякого спросу перебираясь из одного царства-государства в другое, из одной культуры в другую. Они меняют лишь имена да одежды своих героев, все прочее оставляя неизменным: добро, конечно же, побеждает зло, правда - кривду, а любовь - зависть и ненависть. Всегда. Из века в век.
И если бы не знание традиций Скандинавии, необыкновенное трудолюбие Л.Ю.Брауде навряд ли бы мы смогли наслаждаться этим народным творчеством. Сказки — это одновременно и детство народа, и его зрелость. Именно поэтому их наивность философична, а мудрость свободна от зауми, не тяжела и не громоздка. В сказках зашифрован генокод нации, в них спрятано "устройство" ее души. И Л. Ю. Брауде умело и талантливо передавала его нам
Известный шведский писатель Свен Дельбланк сказал, что Швеции суждено было подарить миру Сельму Лагерлеф,  художественность произведений которой до сих пор актуальна для современного читателя. России же суждено было дать миру литературы Л.Ю. Брауде, благодаря которой мы в полной мере можем ощущать историю стран  Скандинавии, их фольклор, психологию людей соседних стран, их непреходящие чувства.
Отец Иоанн или история одного журнала
Просматривая каталоги букинистических магазинов, я наткнулся на запись: «Продается журнал «Из жизни на дальнем русском севере». Магазин из Таллинна любезно прислал  сканированную обложку, на которой изображен монтаж из двух карандашных рисунков. На одном – монах рубящий дерево. Это был  Преподобный Трифон Печенгский,  на другом  - монах,  читающий проповедь лопарям. На рисунки наложена надпись:« Из жизни на дальнем русском севере». Сомнений не было, речь шла о Трифоновпеченгском монастыре, что был построен в далеком шестнадцатом веке на границе России с Датско-норвежским королевством. Он неоднократно разрушался, но снова восстанавливался.
Посылка из Таллинна пришла быстро. Я еще на почте вскрыл бандероль и с трепетом взял в руки  серый, потертый временем, затасканный многочисленными руками  журнал.  Листаю страницу, на раскрытом листе - четкая надпись: «Трифоно-Печенгский монастырь, основанный преподобным Трифоном, просветителем лопарей, его разорение и возобновление»  автор Н.Ф.Корольков.  Вниз: С-Петербург 1908 год. На левой стороне разворота изображение преподобного  Трифона Печенгского Чудотворца, Просветителя лопарей. На правой стороне - надпись, написанная четким округлым почерком. Так написать можно только используя старое, давно забытое стальное перо и чернила.
  «На молитвенную память Владимиру Кузнецову от схиигумена Иоанна».  Дата: 1939 год девятое  апреля. – гласила надпись.
Я перечитал надпись. Сомнений не было:  журнал подписал схиигумен Иоанн. Старец Валаамского монастыря, которому выпало тяжкое послушание десять лет быть настоятелем Трифонов Печенгского монастыря. И в какое время! С  1921 по 1931 год он являлся настоятелем обители на Печенге.
Эта бесценная находка    вернула меня к событиям восьмидесятого года прошлого столетия.  Я, молодой специалист, был направлен в Печенгский район Мурманской области.  Проезжая поселок Печенга, мой попутчик  кивнул в сторону  мрачного деревянного сруба армейской КЭЧ: - Это  Трифонов Печенгский монастырь. Вернее то, что от него осталось:  старая церковь рождества Христова. - Место это намоленное, -добавил. Таким сохранился до наших дней Трифонов Печенгский монастырь, основанный преподобным Трифоном в 1533году как форпост земли русской в Лапландии. Через пятьдесят семь лет финские шведы разорили его, злодейски погубив 116 монахов и послушников, останки которых нашли  при ремонте фундамента.
  Шел 1982 год. О интернете мы  не слышали. Не мудрено, что информации о Трифонов печенгском монастыре я не нашел. Помог случай. Печенгский райком партии  готовился к торжественной дате освобождения Печенгской земли от немецко-фашистских захватчиков. Нужна была история района. Обойти такую реликвию как монастырь не могли. Работник газеты «Советская Печенга» дал мне почитать на одну ночь (материалы извлекли из секретной части) потрепанную книгу без обложек с вырванными страницами репринтного изготовления. Прочитав ее, я узнал, кто возглавил Печенгскую обитель после 1920 года, когда монастырь, разоренный большевиками, оказался на территории лютеранской Финляндии.
Помог ей выжить отец Иакинф. Валаамский монастырь направил его настоятелем в сиротствующую обитель.  Через много лет я пойму, что   прочитал   за одну ночь  книгу «Валаамские старцы»  Янсона М.А., изданную в Берлине в 1938 году.
Иван Алексеев поступил в Валаамский монастырь шестнадцатилетним мальчиком в 1889 году.  Его отправили в один из многочисленных скитов Валаама – скит преподобного Германа Валаамского. Окончательно он прибыл на Валаам 28 мая 1901 года и позже, в своих воспоминаниях, писал: «Вот и живу с тех пор в монастыре, и мысли никогда не было, чтобы вернуться в мир». 21 декабря 1906 года Иван был зачислен в послушники Валаамского монастыря, а 22 мая 1910 года был пострижен в монашество с именем Иакинф и поселен в Ильинский скит.
19 октября 1921 года состоялось  назначение – настоятелем далекого северного монастыря - Трифоно-Печенгской обители. 13 ноября отец  Иакинф был рукоположен в иеродиаконы, 15 ноября во иеромонаха, а 11 ноября возведен в сан игумена. Для самого отца Иакинфа это было большой неожиданностью. Из простых монахов его посвятили в сан игумена с возложением наперсного креста.
Отец Иакинф   удивлялся этому, так как, по его же собственным словам, он был человеком от природы робким. Но теперь, после назначения в настоятели, с отцом Иакинфом произошло нечто прямо противоположное: вместо страха появились слезы.
О состоянии души отца Иакинфа тепло и искренне рассказывает монах Иувиан в своем письме  к игумену Коневского монастыря отцу Амфилохию: «…  сообщаю, что утром 9 декабря отец Иакинф с отцом Азарием и отцом Аввакумом  покинули родной Валаам, направив стопы свои в «страну забвенную и полуночную».  Отплыли они на почтовой лодке, а проводить их к Никольскому скиту собралось пять человек братии. Отъезжающие держались бодро и старались не обнаруживать своего волнения… Долго мы стояли на берегу, пока лодка не стала затушевываться вдали. Не знаю, что испытывали в это время печенгские отцы, но наши чувства были грустные! Помоги им Господь Бог в их новом, трудном послушании, в чужой обители! Все время отец Иакинф держался удивительно спокойно, в глубочайшей преданности Промыслу Божию».
Чем дальше я вчитывался в старые страницы, тем острее понимал духовный подвиг этих людей, которых не только церковь, народная молва нарекла подвижниками. Они разные, эти люди. Одни выбирали пещеры, затвор, как это было в южных районах России. Их задачей было скрыться от мира. Северные подвижники овеяны  особенной теплотой, они близки народному пониманию святости.
Первые годы управления были тяжелы для нового игумена. «Буду трудиться во благо святой обители и прошу вас, святые отцы помогайте мне в трудах, так и в советах» - обращался новый настоятель к печенгской братии.
 Разница в устройстве иноческой жизни в Печенгском монастыре по сравнению с Валаамом давала себя знать. «…не откажите извещать нам о Валааме, моей духовной родине». – обращался он в письмах. Тоска по родной обители, да и внутренние разногласия в монастыре, однажды заставили отца Иакинфа заявить братии, что он хочет уехать обратно на Валаам. Но уехать не удалось. Братия упросила его остаться. Так и пришлось отцу Иакинфу еще восемь лет нести тяжелый крест настоятельства. Скорбя о нерадении братии, игумен Иакинф пытался воспитывать печенгских монахов различными способами.
 Вот одно из них: «… окончанием летних трудов, теперь прошу вас, ходите в церковь почаще; очень редко ходите, точно миряне: ходите только по воскресным дням, надобно ходить и на буднях». 
Другое: «Святые отцы! Скорблю и скорблю о том, что вижу среди братии упадок духовной жизни…»
«…так поступать нехорошо: вы позабыли, что я игумен и с властью, и всякая власть от Бога: кто противится власти, тот противится Богу. Виноват игумен, ибо я слабо управляю вами. Св. отцы, я сознаю себя, что я не на своем месте нахожусь и затрудняюсь настоятельствовать...». Отец Иакинф пробыл в « Богоспасаемом Трифоновпеченгском монастыре», как он называл печенгскую обитель, еще восемь лет.
В  октябре 1931 года по своему желанию, предписанием архиепископа Германа, он был освобожден от должности настоятеля, но остался  духовником Печенгской обители до 24 мая 1932 года. Затем по своему прошению, отец Иакинф был освобожден от должности духовника и переведен в число братии Валаамского монастыря.
14 июня 1932 года он выехал в родную Валаамскую обитель. По прибытии,  находился в Предтеченском скиту и состоял его смотрителем. Скит Иоанна Предтечи предназначался для тех, кто избрал для себя более суровый образ подвижничества. 8 мая 1933 года о. Иакинф был пострижен в наивысшую степень монашества – великую схиму с именем Иоанн. Он стал монахом-пустынником, главное послушание которого – непрестанная молитва о спасении своей души и о душах всех скорбящих. Летом 1937 года о. Иоанн перешел из скита в монастырь, где нес послушание в должности главного духовника.
…Я снова вернулся к журналу. Было  ясно, что некий Владимир Кузнецов получил от старца столь необычный подарок. Журнал о печенгской пустыни явно хранился у схиигумена  Иоанна как память о тех  годах, когда он нес тяжкое послушание в заполярном монастыре. Думаю,  что он чем-то выделил этого паломника из всех жаждущих общаться с ним.  Ответа не дал даже интернет.  Я решил: нужно плыть на Валаам. 
…Острова встретили меня серым туманом,  облаками, летящими так низко, что казалось,  цепляются за вековые ели. Теплоходы тревожно гудели, чтобы не задеть друг друга. Наступил момент высадки. Обгоняя стайки шустрых паломниц и группы неторопливых туристов, щелкающих фотоаппаратами я вышел к скиту Иоанна Предтечи, где нес послушание великий старец. Я напрасно терзал путеводитель. В нем, только упоминалось, что духовным преемником схимонаха Исайи был схиигумен Иоанн (Алексеев), также валаамский постриженик, бывший настоятель Трифоново- Печенгского монастыря, живший с тремя схимниками на Предтеченском острове в 1930 годы. И все. Мне оставалось только сесть у скита на лавочку и задуматься.
А что если Владимир  Кузнецов приехал из Таллинна! Журнал я купил в одном из букинистических магазинов столицы Эстонии. В Таллинне в это время жил Янсон М.А. известный  историк, автор «Валаамских старцев». Он неоднократно бывал на Валааме, готовя свои статьи по монастырю. Не мог ли Владимир Кузнецов отправиться на Валаам после блестящих лекций историка Янсона и при встрече подарить схиигумену Иоанну новую, только что изданную книгу, а старец в ответ благословил его своим подарком?  И как знать, не вдохновил ли подарок схиигумена, который Владимир Кузнецов передал Янсону М.А., на написание новой книги «Валаамский старец». - Очень даже может быть -бормотал я, вышагивая возле скита.
Умер отец Иоанн легко. Утром 24 мая (6 июня) 1958 года в Новом Валааме, монастыре, который ему пришлось создавать вместе с насельниками, ушедшими из Валаамского монастыря от военных невзгод. Позже к ним придут  печенгские монахи. Они сохраняли любовь к своему игумену. Когда в годы Великой Отечественной войны   настали трудные времена, и пришлось оставлять обитель преподобного Трифона, они попросились в Финляндию, в Новый Валаам, к своему почитаемому бывшему  настоятелю.
Также, как и в последние годы в Валаамском монастыре, на Новом Валааме схиигумен Иоанн нес послушание духовника, и в то же время был настоящим духовным старцем, который сердцем понимал ближнего, любил его, соболезновал в скорбях. У себя в келье он принимал паломников на исповедь, внимательно выслушивал их, давал правильные советы. Также старец отвечал на многочисленные письма.   
Переписка с его духовными чадами стала главным занятием отца Иоанна в свободное от монастырских послушаний время, которым он посылал весточки почти до самой своей кончины. В 1956 году, еще при жизни старца, был издан сборник его писем - «Письма Валаамского старца».
В полном уединении отец Иоанн отдал свою душу Господу. «Похороны были тихия, простыя, скромные – все было так, как он любил и каким он был сам всю свою жизнь»- ( из письма Х). Похоронили схиигумена Иоанна на кладбище Нового Валаама.
Сегодня, спустя 55 лет после кончины валаамского старца, схиигумена Иоанна почитают как в России, так и в Финляндии.  Новые и новые поколения обращаются к его письмам, черпая в них духовное вразумление и утешение. А многочисленные паломники не дают зарасти тропе к его могиле в Ново-Валаамском монастыре…
…Тишину Валаамской обители разорвал теплоходный гудок. Пора. Я пошел к пристани. Прощай Валаам. Впрочем, почему прощай?  До свидания.
Поговорим  о книге
Как стальная пружина раскручиваются годы двадцать первого века. Растут внуки. Они, в основном, сидят у телевизора и смотрят   мультфильмы-с ДVD. Все вроде бы неплохо. Свое время, свои источники. Но одно плохо:  пропадает книга. Та добрая детская книга, за которой ты ходил в клубную библиотеку, нещадно меся грязь осенью и весной, утопая в сугробах зимой, и поднимая пыль летом.
Детские годы - они похожи на бусы, собранные из прекрасных воспоминаний. А счастливые минуты, они запоминаются, но не повторяются. И запомнить счастливые мгновения помогает  книга.  Книга больше чем источник знаний. Это память эпохи, соответствующего времени. Воспоминания заставляют встать с кресла и подойти к книжному  шкафу, в котором есть заветная полка. Потрепаные книги. Стертые названия корешков. Это книги моего детства,  Те, которые я скупаю на многочисленных развалах. Их развелось немеряно в городах и весях послеперестроечной России. Что за поганая метла подняла в воздух все дикое и гнусное, что детские книги о добре и зле стали невостребованными и не принимаются даже  комиссионными магазинами. Совсем плохо становится, когда я  вижу на книгах подписи: «В день рождения...», или « Участнику олимпиады, ученику такого-то класса...», « За участие в КВН в пионерлагере...». Неужели  пропал интерес поколений к своим книгам, которыми гордились, как наградами, что их сдали за бесценок. 
Я стою перед своей полкой и думаю: - Ладно, «Тимур и его команда», «Кортик», рассказы Аркадия Гайдара,  пионеры-герои в Великую Отечественную войну перестали быть востребованными, так как воспитывать нынешнее поколение  на старых идеалах, это подкладывать бомбу под нынешнюю власть, под их сомнительное богатство. Ничего не хочу говорить на эту тему. Пусть поколения рассудят сами произшедшую катастрофу и решать как жить. Но, боюсь, что спасибо они нам не скажут.
Но почему у нас не в почете сказка.  Да, обычная народная, даже не литературная, а та сказка, когда  бабушка или мама рассказывали тебе на ночь. Ты, сжавшись в комочек, прижав коленки к подбородку, слушал про серого волка, жар-птицу, Иван -царевича. Все это бударажило твое сознание. Напротив кровати синело окно в ледных узорах, в которых мелькали тени качающегося уличного фонаря. Кажется, что это ожила сказка и ты у нее в плену. Ты засыпаешь. Во  сне  чувствуешь губы матери на лбу, как с боков подтыкают одеяло. Чувствуешь себя счастливейшим человеком. Ушло время, нет старого дома. В мире ином твои родители, дедушка с бабушкой. А книга под названием «Русские народные сказки» вот здесь, на книжной полке. Она пережила поколение родителей, прожила мое. Я читал ее дочери,  наступила очередь внуков.
На мой вопрос, почему ушло такое направление как сказки, мне умники от народного образования  сказали, что все, народность у нас ушла. На смену пришли «Каникулы в Простоквашино». Серия про «Незнайку».  Я  не против их, добрых героев старых мультфильмов. Я против выдавленных через силу последних творений Успенского, где все старые герои уходят в бизнес.
Не хочу кивать на другие страны, в которых сказка во всех поколениях в почете. И неважно какая она, сказка,  народная, литературная.  Филологи давно обратили внимание на то, что у разных народов есть сказки-братья, сказки-бродяги, сказки-странницы. Без всякого спросу перебираясь из одного царства-государства в другое, из одной культуры в другую, они меняют лишь имена да одежды своих героев, все прочее оставляя неизменным. Добро, конечно же, побеждает зло, правда - кривду, а любовь - зависть и ненависть. Всегда. Из века в век.
Андерсен в свое время  обратился к народным сказкам не для того, чтобы зазвучал во всеуслышание голос его народа, а для того, чтобы восстановить в памяти и оживить собственное детство. Сказки датского писателя переполняет целая гамма человеческих чувств и настроений: доброты, милосердия, восхищения, жалости, иронии, сострадания. И самое главное — любви. Вспомним: когда в поисках Кая Герда верхом на олене приближается ко двору Снежной Королевы, олень просит мудрую финскую женщину наделить девочку небывалой силой — иначе ей не вернуть Кая.
X. К. Андерсен, писатель, утверждавший, что сказки — «блестящее, лучшее в мире золото, то золото, что блестит огоньком в детских глазках, звенит смехом из детских уст и уст родителей».  Писатель с волшебным зрением, под взглядом которого самые прозаические вещи превращаются в сказку: оловянный солдатик, осколок бутылки, обломок штопальной иглы, воротничок, серебряная монетка, мяч, ножницы и многое-многое другое. Каждый цветок, каждый уличный фонарь рассказывали сказочнику свою историю, а он передавал ее детям: о том, как гадкий утенок превратился в прекрасного лебедя, а молодая девушка стала «принцессой на горошине»; о том, как король вышел на прогулку без платья и маленький мальчик громогласно заявил: «А ведь король-то голый!».  О том, как Снежная Королева пыталась превратить в кусок льда сердце маленького Кая. И о том, почему серенький житель лесов — соловей поет во сто крат пленительнее драгоценной искусственной птицы. Простые домашние вещи: кухонная утварь, детские игрушки, предметы одежды, растения и цветы, которые можно встретить в поле, в огороде, в садике возде дома; совсем обыкновенные, окружающие нас домашние животные и домашняя птица: собаки, кошки, куры, утки, индюки; обитающие в саду певчие птахи — все это излюбленные сказочные персонажи Андерсена, каждый со своей историей, характером, манерой поведения и речи, своим юмором, капризами и причудами.
Вспомните его сказки, умные дяди и тети из органов просвещения  и подумайте.  Ну кому это может помешать. Разве маленький человечек изменился? Изменилась его среда обитания. Не у всех есть бабушки и дедушки, которые от городского шума и суеты уехали в загородный дом. Нет деревни, куда ездили к бабушке и где отец или мать рассказывали о своих военных или послевоенных похождениях. Исчезла среда романтического обитания и сказочности жизни. Удел ребенка: малогабаритная квартира, многоэтажка,  где нет двора, если есть, то это огромная автостоянка Нет чердака, и пусть как угодно старается Астрид Лидгред, нет там Карлсона, в этих угрюмых бетонных саркофагах. Нет камина, откуда ночами выбираеются ниссены, гномы. Ребенок никогда не слышал скрипа половиц ночью, завывания ветра в печной трубе. Современная среда обитания ребенка не способствует ни воображению, ни развитию остросюжетности. А это его восприятие. Помочь маленькому человечку может только сказка. Ее нужно читать, а фантазия у ребенка огромная. Он сам все додумает.
Пролетели годы. Я, молодой папа, читаю своей дочери книжку. Это уже другие сказки: «Волшебник изумрудного города»,  Про Незнайку ( нет не «Незнайку на луне»!),    смотрим диафильмы русских народных сказок,, «Спокойной ночи, малыши» с добрыми героями. И пусть меня дочка спрашивала, что такое кушак, русская печка,  сказка не теряла у нее  своей актуальности. И все повторялось: дочь,  уютно закутавшись в одеяло, полусонно слушает и изредка просит повторить наиболе интересные места. Сейчас я дед, и читаю сказки на сон грядущий своим внукам. Я специально отвлекаю их от телевизора: пусть немного, но им нужно коснуться старого доброго мира сказок.
Ребенок становится старше и на смене Герде и Каю приходят добрые товарищи, «живущие в соседнем дворе». Где ты, «Дикая собака Динго», «Тимур и его команда». Отдыхает  библиотека. Кризис у нас нынче. И не просто кризис, а кризис в головах, как бы сказал профессор Преображенский, если его немного переиначить.
В литературе, как в церкви, должна быть намоленность. Любой писатель - проповедник. И я проповедник, все свое проповедую — дружбу, товарищество, верность… Но я еще проповедую, что надо быть нестандартным. люблю биографичность, или  авто биографичность. Через них, через биографии, ты прислоняешься ко времени, чувствуешь дух ушедшей эпохи со своим сюжетом  и характерами героя.
Писать  сложно. Если можешь не пиши - так шутил один мой знакомый редактор. Чем дольше я занимаюсь писательским трудом, тем больше понимаю, что это подчас не талант, а работа. Трудная кропотливая работа. Что может быть уделом каждого, или почти каждого, так это дневник. В нем ты набиваешь руку, проявляется интерес к стилистике, построению фразы. Ты с удивлением узнаешь, что,  оказывается, написал очерк. Или того хлеще: новеллу. Нужно лезть в словарь и выяснять, что такое «очерк» попутно-  «новелла». Посему я и говорю, что писатель это профессия.
Не люблю слово «графоман». Это слово родилось от озлобленных «мастеров пера», которые рассчитывали, что вот уж при отсутствии цензуры они заживут…Деньги – рекой. А как по другому! Их же произведения гениальны! А может не нужно гениальности? Тем более она, гениальность, существует в их воспаленных головах. В дореволюционной России было такое понятие, как тихая русская проза. Она существовала наряду с такими глыбами как Л.Н, Толстой,  Ф.Н.Достоевский. « Писемский мне интереснее, чем Толстой. У того битвы, какие-то великие события, а этот спокойно рассказывает — и ты сострадаешь тем людям, о которых он пишет, живешь вместе с ними. В предисловии к книге Кущевского написано: наши русские читатели любят вершину — Толстой, Достоевский, Тургенев, а вот немцы больше ценят своих средних писателей. Почему? Большой писатель — он по верхам, по громким событиям. А всегда же интересует и быт, и вроде бы незначительные происшествия — житейское, обыденное поведение человека. Вот это обычно хорошо описывают средние писатели. Нет натяжек, притянутых за уши мотиваций. Ты понимаешь, что только так и мог поступить герой. Мне  нравится, когда не пахнет автором, когда герой сам живет, а не под управлением» -это слова одного из серьезных писателей нашего времени. Ему вторит К.Паустовский. Послушайте: «Недавно я перелистывал собрание сочинений Томаса Манна и в одной из его статей о писательском труде прочел такие слова: «Нам кажется, что мы выражаем только себя, говорим только о себе, и вот оказывается, что из глубокой связи, из инстинктивной общности с окружающим, мы создали нечто сверхличное... Вот это сверхличное и есть лучшее, что содержится в нашем творчестве».  Эти слова следовало бы поставить эпиграфом к большинству автобиографических книг.  Писатель, выражая себя, тем самым выражает и свою эпоху. Это - простой и неопровержимый закон.  Для всех книг, в особенности для книг автобиографических, есть одно святое правило - их следует писать только до тех пор, пока автор может говорить правду».
Для меня слова Паустовского как бальзам на душу. Я тяготею к биографии. Именно к своей биографии, которая, кажется, не представляет ничего интересного. « И не нужно ничего интересного», - говорю я. Я пишу биографию на фоне событий, которые случились при моей жизни. Детская память, она, как промакашка, впитывает все, что попадается на пути. Я родился во второй половине прошлого века. Специально не пишу дату рождения. Дата  это цифра, которая не несет никакой нагрузки, кроме статистической. А вот «Родился во второй половине прошлого века», это уже что-то значит. Вспомните,  как вы благоговейно читали в учебнике литературы или истории про даты ушедших людей. Трепет брал. «Были же люди»- вздыхали мы. Вот и сейчас, когда  на вопрос внука, когда я  родился , отвечаю, так, как написал, то вижу как напрягается умственно маленький человечек. Он думает, потом говорит: «Деда, так ведь это было так давно! Ты такой старый». То есть он эмоционально прочувствовал фактор времени. А назови цифру, он и значения ей не придаст. И  где, как ни в биографии ты систематизируешь события, которые произошли на отрезке твоей жизни. Помните Карибский кризис! Его мало кто помнит. Да и я бы особенно ничего о нем не говорил, если бы не слышал поздно ночью как подьезжал мотоцикл, как раздавались шаги по лестнице и стук в дверь. Слышался разговор, слова «распишитесь» и отец уходил. Мать долго стояла у окна, думая о чем-то.  А ты лежал, прижав коленки к подбородку,  и думал. Думал, что может быть война и отца забрали в армию. Об этом говорили вечером наши соседи, сидя на лавочке. Я и сейчас помню  соседей по нашему старому деревянному  дому. Они, сидя на лавочке после тяжелого трудового дня, смолили вонючие папиросы «Север», «Прибой» и обсуждали последние известия, которые доносились из радиоприемника. «Ну что же, надо так надо. Пойдем, повоююм» - говорил волжский грузчик дядя Коля или помощник мастера прядильной фабрики дядя Ваня. И никто не думал, что эти дяди коли и дяди вани отрубили по четыре года Великой отечественной. Они готовы были тянуть солдатскую лямку еще, если потребуется. Вот вам и биография. Да разве мало таких событий, которые ты привязываешь ко времени «В каком классе учился»
Особенно сложно писать для детей. Писать для детей это социальная ответственность, так как ты не имеешь права обманывать маленького человечка. Я всегда подергиваюсь от вопроса подрастающего внука: - Дед, а ты был маленьким? Этот вопрос простой, второй последует сложнее: - А как вы жили? Как рассказать пытливому ребенку, что жили мы бедно, но счастливо. С гордостью становились октябрятами, пионерами. Гордились, что живем в стране под названием СССР. Я умело отвожу внимание ребенка на разные сказки вроде:- давным, давно, когда не было ни компьютеров, ни программистов,  и телевизор был далеко не в каждом доме…  Поход на мультики, будь-то в кинотеатр или в сельский клуб, был большим праздником. Тем самым ты вызывашь непонимание у ребенка. Он широко раскрывает глаза и спрашивает: « Как это, без телевизора». Ты терпеливо обьясняшь, что да, было время, когда телевизор еще не придумали. « А мультики вы как смотрели?» - не успокаивается маленький человечек. Ты обьясняешь, в квартирах было радио и  можно было послушать   детский спектакль. «Только послушать? – Снова вопрос. – «А посмотреть». И ты пускаешься в обьяснение, что если  кому-нибудь из пацанов крупно повезло, он становился счастливым обладателем фильмоскопа (железки, которая показывала волшебные картинки из сказок на стенке) и десятка - другого коробочек с пленками. Тогда все его знакомые мальчишки и девчонки,  собирались у него дома для просмотра диафильмов. Не то, чтобы это заменяло мультфильмы. Это было отдельное волшебное действо, которое захватывало зрителей не меньше, чем мультики в кино. Здесь на помощь приходит дочь и обьясняет пытливому сыну, что даже она застала эти диапроекторы и с нетерпением ждала папу из командировки, зная, что он обязательно привезет новые диафильмы. Ребенок слушает и в его сознании отражается, что было  время, когда не было привычного телевизора. И было это не так давно, так как мама смотрела диафильмы. Но время идет, и вот уже телевизор с мультиками в каждом доме, и вместо радиоточки проигрыватель с пластинками-сказками, и просмотры диафильмов собирают все меньше зрителей, превращаясь в семейные просмотры. Время идет, а волшебство сказки остается.
Давным-давно, продолжаю я блажить, когда компьютеры были большими, а программисты — маленькими, по воскресеньям телевизоры показывали передачу «В гостях у сказки». Целый час мультфильмов — иногда весёлых, иногда грустных, но всегда добрых. Компьютеры уменьшились в размерах и заменили проигрыватели, диапроекторы, а часто и телевизор. Дети повзрослели. Но любовь к сказкам и ожидание чуда осталось.
Сказки — это одновременно и детство народа и его зрелость. Именно поэтому их наивность философична, а мудрость свободна от зауми, не тяжела и не громоздка. В сказках зашифрован генокод нации, в них спрятано «устройство» ее души. Народный дух жив, пока мы помним свои сказки и узнаем в них себя. И не удивительно, что собиратели «преданий старины глубокой» становились народными любимцами. Так случилось с русскими фольклористами Далем и Афанасьевым, так произошло  с их норвежскими коллегами - Асбьернсеном и Му, немцами братьями Гримм.
Вот как о литературе говорит Иван Денисенко : «Книги не исчезнут – по той простой причине, что их роль не сводится к хранению информации. Книга – это атмосфера в доме, тактильный контакт и терапия, живое свидетельство чувства вкуса, домашнее чтение вслух. Иногда одна книга проходит через несколько поколений и становится живым свидетелем семейной истории. Ни одно электронное устройство не даст столько тепла и красоты, сколько могут дать книжные полки. Гюго ошибся: человек не убил Бога, книга не убила церковь. А интернет не убьёт книгу». Поэтому нам, писателям, так важно держаться  вместе,  встречаться, поддерживать друг друга, мечтать!
                История одной книги               
                Скрытые истории, находятся в подержанных книгах.
Просматривая в интернете поступления литературы, я наткнулся на «Норвежские народные сказки».  Это меня не удивило, ибо прошли времена, когда  мы охотились за каждой книжной новинкой. Книг, в том числе и сказок, на прилавках теснится великое множество, и покупать теперь приходится избирательно. Так бы и прошла эта запись незамеченной, если бы услужливый интернет не расширил обьем информации: в сборник включены сказки «Норвежских братьев Гримм» Петера Кристена Асбьернсена и Йоргена Ингебретсена  Му в переводе Наталии Падалко. Это меняло дело, так как одно дело - пересказ и другое - перевод. Можно подчерпнуть что-то интересное.
Развернутый сайт показал великолепно изданную книгу под названием: «Северный ветер.  Норвежские народные сказки». Инфомедиа Паблишер 2007 год. Дальше больше: в выходных данных я наткнулся на вступительную статью А.И.Смирнова, доктора исторических наук, профессора.
Повеяло годами ставшими историей. Перестроечные ветры сделали хоть одно полезное дело: смели железный занавес. И мы, жители Мурманской области, как представители Баренцева региона, получили право беспрепятственно, по упрощенной визе, ездить в ближайший населенный пункт королевства Норвегия - Киркенес. Это маленький,  затерянный среди тундр Финмарка, городок численностью в пять тысяч человек.
Мурманская область в годы перестройки была форпостом по взаимоотношениям с открывшимся для нас капиталистическим миром. И не мудрено, так как от Мурманска до Киркенеса было всего лишь двести сорок километров великолепной дороги, построенной в свое время, конечно же,  не для увеселительных прогулок. Для координирования деловых отношений в Киркенесе было открыто Генеральное консульство России в Северной Норвегии, в котором служил Генеральным консулом Анатолий Иванович Смирнов, с которым я познакомился.
Посему пропустить  его вступительную статью я не мог. Она начиналась с пословицы: «Хороший сосед – ближе дальнего родственника» и слов М.М.Пришвина из рассказа «За волшебным колобком»: «…у русских есть какая-то внутренняя интимная связь с этой страной. Быть может это от литературы, такой близкой нам, почти родной».
…«Норвежцы и русские соседствуют тысячу лет, и между ними этими народами и их странами не было серьезных конфликтов», - отмечает норвежский историк К.Селнес. Далее Анатолий Иванович, как российский историк, напоминает о том, что отношения России с Норвегией издавна строились согласно мудрой поговорке: «Хороший сосед – ближе дальнего родственника».
Норвегия, получившая независимость чуть более столетия назад, по уровню развития и гармоничности общества, сегодня одна из лидирующих стран мира. Этот триумф заслуживает внимательного изучения. И тут нельзя пройти мимо кладезя народной мудрости – сказок. В России хорошо знают из скандинавов великого датского сказочника Ханса Кристиана Андерсена но, к сожалению, имена выдающихся норвежских собирателей и издателей народных сказок и преданий Петера Кристена Асбьернсена (1812-1885) и Йоргена Ингебретсена Му (1813-1882) малоизвестны. Поэтому каждый новый русский перевод норвежских народных сказок расширяет круг читателей и почитателей этих замечательных фольклористов-подвижников, современников и единомышленников русского Афанасьева .
Петера Кристена Асбьернсена  и Йоргена Ингебретсена Му, живших в Норвегии,  теперь уже позапрошлом веке, в России подавляющее большинство  населения  не помнит, вернее,  их просто не знают. Хотя сборник их сказок под названием: « На восток от солнца и на запад от луны. «Норвежские сказки и предания»  еще совсем недавно был достаточно широко представлен в библиотеках.
Этот сборник сказок попал ко мне уже в зрелом возрасте и просмотрел я его с позиции взрослого читателя: то есть обратил внимание на выходные данные:  Асбьёрнсен П.К. На восток от солнца, на запад от луны. Норв. сказки и предания .  Пересказала для детей А.Любарская;  Оформление. и рисунки. Н.Брюханова. — Переиздано. — Петрозаводск: Карелия, 1987год.
 Меня в то время еще не заинтересовал  Асбьернсен Петер Кристен и почему он стоит на обложке без своего верного единомышленника Йоргена Ингебретсена Му. Меня заинтересовали другие данные: «Пересказала для детей А.Любарская». Пересказала, это не значит, что перевела.  И второе, я помнил, что встречал фамилию пересказчика. - Переиздано - терзал я книгу.- Где, когда? Кто-то сказал, что скрытые истории, находятся в подержанных книгах и история А.Любарской меня заинтересовала.
На дворе шумели лихие  девяностые годы. Робко внедрялись компьютеры, и интернет еще не занимал наши умы.  Посему я не без труда нашел ответы на интересующие меня вопросы и выяснил в библиотеке, что еще в 1962 году  вышел сборник «По дорогам сказки» автора Габбе Т.Г. в соавторстве с А.И. Любарской.  Через энциклопедию  стали известны имена двух замечательных женщин. Это советские переводчицы:  Александра Иосифовна Любарская  и Тамара Григорьевна Габбе. Они начинали работу над пересказом норвежских сказок, в том числе и над известной в нашей стране:  «На восток от солнца и на запад от луны «Норвежские сказки и предания» Асбьёрнсен П.К  еще до войны». Работать  они начинали вместе, но закончила ее Любарская А.И. и посвятила  пересказ (!) своей коллеге, Габбе Т.Г.
Я прочитал  истории их жизни  и в который раз опустились руки: снова тридцатые годы. Снова враги народа. Теперь уже в «Детской литературе». Вот что пишет об этом времени сама Александра Иосифовна: «Я прожила всю свою долгую жизнь в одном городе — сначала он назывался Санкт-Петербургом, потом Петроградом, потом Ленинградом. Теперь он снова Санкт-Петербург. В этом прекрасном городе есть два здания, мимо которых я не могу проходить спокойно. Это «Дом, увенчанный глобусом», как называл его Маршак С.Я., или «Дом книги», как называют его все. Там создавались книги, которыми зачитывались дети — и с не меньшим интересом читали взрослые.
И есть другой дом, на Литейном проспекте, который все называют Большим домом. Там собрались все темные силы, калечившие, уничтожавшие, убивавшие людей. Не поднимая глаз, я прохожу мимо этого дома. Я провела в Большом доме почти полтора года». Страшный 1937-й год разрушил, уничтожил редакцию Маршака. Были арестованы и авторы, и редакторы. Почти все были расстреляны. Меня спасала случайность. Мое имя было уже в списках на расстрел. Но в это время Ежова сняли с занимаемой им должности палача, и тех, кого не успели расстрелять, освободили. Это было в 1939 году».
Да, Александра Иосифовна Любарская оказалась «врагом народа». Она работала  с осени 1930 года   в Леногизе редактором детского отдела, который возглавлял Самуил Яковлевич Маршак. Это было время возрождения сказки, которую еще недавно яростно изгоняли.
Девять лет работы в редакции Самуила Маршака стала кульминацией их судеб. Именно в эти годы уместились все самые счастливые и самые трагические события их жизней. Здесь определились литературные пути. Тамара Габбе стала замечательным редактором.  Александра Любарская открылась как талантливая переводчица сказок зарубежных писателей. Здесь узнала они счастье труда – единственный вид счастья, способный существовать в беспросветные минуты, потому что только труд или молитва могут придать смысл жизни, из которой вырвано то, что в ней было наиценнейшим. Здесь же они узнали, что такое беспомощность, арест, гибель.
 В 1936 году детский отдел Госиздата переименовали в «Детиздат», и на этом период чистого энтузиазма и прорыва талантов завершился. Осенью 1937 года редакция Детиздата, вошедшая в историю литературы, как «Ленинградская редакция, руководимая С. Маршаком», была ошельмована, обвинена во вредительстве, подвергнута идеологическому разгрому, разогнана и прекратила своё существование.
  Коллегой Любарской  была Тамара Григорьевна Га;ббе  советская писательница, переводчица, фольклористка, драматург, редактор и литературовед. Да, такой вот был широкий диапазон творческих сил и способностей у этой уникальной женщины. Она также работала в детском отделе и ее, как и Любарскую А.И., арестовали. В 1938 году она была освобождена. И снова занялась детской литературой, особенно выделяя сказки. Но болезнь не пощадила писательницу. Ее не стало в   1960 году. Вот почему Любарская А.И. посвятила свой пересказ Габбе Т.Г.
-Сказка всегда привлекала меня, - вспоминала позже переводчица. - Я рассказывала в своих книгах сказки русские и сказки народов, входивших в СССР, сказки Скандинавии.  Особенно меня задел сборник норвежских сказок: «На восток от Солнца, на запад от Луны». Это что-то сродни  русскому «В некотором царстве, в некотором государстве». Это сборник сказок собрали и обработали  «Норвежские братья Гримм» Петер  Кристен Асбьёрнсен и его сподвижник Йорген Ингебретсен Му. Так их окрестили, когда один из знаменитых немецких братьев Гримм, Якоб Гримм сказал:  «Норвежские народные сказки — лучшие сказки на свете». Потом была пересказана с финского «Калевала».
Позже я прочитаю эти сказки, найду и прочитаю биографии и творчество «Норвежских братьев Гримм». Так называют норвежцы своих любимых писателей - сказочников. Я благодарен их сказкам, которые помогли мне узнать имена и историю жизни  уникальных переводчиц Александры Иосифовны Любарской  и Тамары Григорьевны Габбе. Все это промелькнуло у меня в голове, пока я вчитывался в статью о норвежских сказках Смирнова А.И.
Для норвежцев «Собрание сказок» П.-К. Асбьёрнсена и Й.-И. My - это такое же национальное достояние, как для русских «Сказки» А.Н. Афанасьева. И те, и другие ярко и выпукло обрисовывают национальный характер, народные представления о добре и зле, правде и кривде.
Скандинавские фольклористы, как и их русский коллега, не стали адаптировать собранный материал, превращать его в «Сказки для маленьких». И правильно сделали. Их книги легко и органично вошли в круг семейного чтения, оказались одинаково интересными и для взрослых, и для детей, стали воистину связующей нитью поколений.
Скандинавы любят сказки. Сказки отвечают им тем же. Сказки любят взрослые и дети, поэтому в каждом доме  в книжных шкафах стоят томики любимых сказок. Сказки разные: народные и литературные, то есть сказки писателей прошлого, современные сказки. Все они уживаются на одной полке. Не зря кто-то из скандинавов сказал, что сказка - это душа народа, самовыражение народа, его помыслы. Сказки и легенды, предания, обрядовые стихи и песни передавались из уст в уста, из поколения в поколение.
Я выписал эту красочную книгу. Это великолепный фолиант с замечательными иллюстрациями стоит у меня в одном ряду со своей прародительницей сборником норвежских народных сказок. «На восток от солнца, на запад от луны. Норвежские  сказки и предания» » Асбьёрнсен П.К.  Пересказала для детей А.Любарская; Переиздана в Петрозаводске Карелия, 1962год». Конечно, она не так ярко оформлена, как ее соседка. но, судя по заношенности, а купил я ее на одном из книжных развалов Санкт-Петербурга, читало ее не одно поколение. Дай-то бог  этой новой красавице прожить долгую и яркую жизнь, как и ее прародительнице.
Двадцать первый век на дворе. А сказки Скандинавии живут. Давно уже они стали литературными, но от этого ничего не потеряли. Сказочные персонажи перебрались из хлевов пастбищ в благоустроенные дома и квартиры, но они по-прежнему желанны и любимы. Без всякого спросу перебираясь из одного царства-государства в другое, из одной культуры в другую, они меняют лишь имена да одежды своих героев, все прочее,  оставляя неизменным: добро, конечно же, побеждает зло, правда - кривду, а любовь - зависть и ненависть. Всегда. Из века в век.

История старого учебника
Эта история с учебником  не увидела бы свет, если бы не ремонт. Да, самый банальный ремонт, про который говорят,  что он (ремонт) это состояние души. Если нет состояния, лучше не браться, ремонт  будет обречен. Сразу же оговорюсь,  что для меня ремонт вовсе не образ жизни, а катастрофа почти вселенского масштаба. Катастрофа - катастрофой, но иногда что-то в квартире сделать нужно. Так и в этот раз. Я облачился в чудом сохранившееся линялое, вытянувшееся трико, затрапезную майку и водрузил на голову газетную треуголку.
 Я решил  покрасить антресоли.  Придвинув стремянку к вышеупомянутым шедеврам еще советского домостроительства, открыл их. Тут же резко  закрыл, ибо на меня посыпалось все, что туда  заталкивалось и забывалось.  Меня ждал этап разбора барахла, который неминуемо накапливается на любом пространстве квартиры. Стеная и, чего греха таить, матерясь, я вытаскиваю на свет божий емкую коробку. Рискуя растянуть спину, спускаю ее вместе с собой по лестнице.
- Ну и тяга - подумал я, вытирая пол со лба, - чего это там навалено? Рассматривая коробку, увидел наспех написанные каракули: «Преп». Ясно, все просто как кусок хозяйственного мыла. Это мой архив, который я благополучно забыл, когда расстался с преподавательской и научной деятельностью.
Скажите мне, кто откажется заглянуть в собственное прошлое! Вот и я, забыв про предстоящий ремонт, с увлечением вытаскиваю лежащие сверху папки с газетными вырезками. Они разные, эти вырезки:  о тебе и твои. Это все в прошлом. Откладываю в сторону. Затем идут журналы, в которых  я размещал  статьи.  Тоже – к газетным вырезкам. Что там дальше?  Методики, методички, твои и не твои,  Учебные пособия с дарственными надписями коллег. Немые свидетели твоих амбиций, желания, что-то сделать в процессе преподавания. Но время с ними, как и с остальным наследием,  сыграло в забвение.   Выглянула коленкоровая папка. Диссертация. Очень хорошо. Пусть лежит дальше. В этой синенькой изящной папочке покоится монография на докторскую. Не дошла до финишной черты, не дошла.  Ее - туда же к остальным «нетленным шедеврам».  А это еще что? Вынимаю серую невзрачную папку -  скоросшиватель советских времен. Металлический зажим даже ржавчиной подернулся. Наклеенный титульный лист пожелтел и выцвел. Читаю:  Дипломная работа студента пятого курса…и т.д.  Это же мой диплом: «Организация управления транспортного узла на базе Мурманского морского торгового порта». Это уже интересно посмотреть. По выработанной привычке преподавателя вуза ищу библиографию. Это, если можно так выразиться, зеркало дипломной работы.
Сейчас, когда миром овладел интернет, подбор литературы упростился до примитивизма. В мои семидесятые годы библиографию нужно было собрать в библиотеках, покопаться на производстве, где проходишь практику. Ознакомиться в отделах НОТ (научной организации труда) с новыми течениями. Уходило много времени на это хлопотное занятие.
Вот она, визитная карточка студента. Молодец, столько накопал. Все честь по чести:  в первую очередь  четким строем идут  классики марксизма-ленинизма.  Без них в советское время никуда.  Затем - тоже  классики, но уже немарксизма-неленинизма. Это весомый косяк   теоретиков от науки. Они, в основном, советского разлива:   академики, член - корреспонденты. Пошел раздел учебников.  В списке преобладали:  учебники по экономике и организация планирования морского и железнодорожного транспорта. То есть на чем стоит транспортный узел.
А это что?  Я даже присвистнул. « Экономика, организация и планирование работы флота»: (Учебник для речных училищ и техникумов)  328 cтраниц , . иллюстраций 22, 2-е издание., переработанное . и дополненное. М. Транспорт 1978  год.  И авторы Константин Степанович Ляхов , Николай Кузьмич Медведев. Вот она, встреча с прошлым. А время…даже страшно произнести: с 1968 по 1972 год.  В эту бытность Медведев Николай Кузьмич был заместителем  начальника училища по учебной части. Что я знал о нем? Ровным счетом ничего. Он преподавал экономику у судоводителей и к нашему отделению ВПС отношения не имел.  Но слава о нем, как о человеке творческом, шла. Курсанты  судоводительского отделения высоко отзывались о его семинарах. А еще, знали мы, он писал учебник. Мы были курсантами  среднего специального учебного заведения и нам, в отличии от студентов высших учебных заведений,  вкуса к науке не прививали. Нас готовили как профессионалов среднего звена и училище со своей задачей  справлялось. Поэтому написание методик и, тем более учебников, воспринималось нами как нечто запредельное и мы с нескрываемым восхищением смотрели на творцов.
Учебник  Медведева Н.К., правда, в соавторстве  с главным диспетчером  ВОРПа  Ляховым К.С. выйдет в 1973 году и будет отмечен медалью ВДНХ. Это я узнаю от своего коллеги, заканчивающего училище на год позже.
 Будет несправедливо, если я умолчу о талантливом управленце. Я бы, выражаясь современным языком, назвал его менеджером. Именно таким был Ляхов К.С.  Он разработал график движения флота, прибегнув к помощи теории вероятности и методу линейного программирования. По этой теме талантливый специалист защитил кандидатскую диссертацию,  Ляхова  пригласили в Министерство речного флота. Впоследствии его наработки были взяты за основу при создании Вычислительного центра пароходств Центрального бассейна.
- Как же попал учебник для средних специальных учебных заведений в библиографию диплома  выпускника МГУ  имени Ломоносова,-  задумался я. Вспомнил. Практику я проходил в ММТП, собирал материалы и параллельно писал диплом. Возник перекос в литературе: было много методик, расчетов, рекомендаций, а вот литературы для обозначения широты твоего кругозора явно не хватало. Кто-то  посоветовал сходить в библиотеку  МВИМУ имени Ленинского комсомола (Мурманское высшее инженерное морское училище) и посмотреть, что подойдет для тематики моего диплома. В библиотеке меня встретили приветливо и, узнав задачу, пропустили к стеллажам экономических дисциплин. Скоро я, окруженный кипами книг, составлял библиографию.  Мне в руки и попал этот учебник, из которого  я взял раздел: « общие вопросы экономики речного транспорта, важнейшие направления снижения себестоимости перевозок и методы повышения рентабельности работы флота, основы планирования перевозок, работы флота, портов и промышленных предприятий, применения экономико-математических методов и вычислительной техники в планировании и управлении производством».  Конечно, меня привлекла фраза «применения экономико-математических методов и вычислительной техники в планировании и управлении производством».
 Ремонт был забыт, а я, перелистывая  пожелтевшие страницы, «уплыл» в далекие времена курсантской юности.
Начальником училища в то время был Павлов Владимир Николаевич.  Его наверняка помнят курсанты моего поколения. Высокий. Скажу больше:  величественный, представительный с красивым зачесом пышных седых волос.  Спокойный, никогда не повышающий голоса он был одинаково ровен как с командиром роты, так и с курсантом. Жестким был только с нарушителями дисциплины. Мог отчислить, и отчислял, даже с четвертого курса. Я помню, как столкнулся в дверях с судоводителем четвертого курса, которого за драку  отчислили весной.  Весной! Выпуск не за горами.  Ничего не помогло. Парень плакал. Но уважение от этого к начальнику только росло.
Выпускал нас Никитин В.М. Простите, но я не запомнил этого человека. Помню, что он  пришел из управления ВОРПа. Оно и понятно: четвертый курс, окончание,  распределение. «Ты уедешь к северным оленям, в знойный Казахстан уеду я» - так распевали выпускники учебных заведений, выходя из дверей комиссии по распределению. «К северным оленям» я уеду через восемь лет, а пока  взял свободное распределение и самостоятельно устроился в Кинешемский речной порт. Нонсенс, да! Выпускник отделения ВПС и эксплуатация речного транспорта.  Я и сейчас вижу вытянувшиеся физиономии друзей-судоводителей, которых  встречал как сменный начальник грузо пассажирского района и оформлял с ними грузовую документацию. Но это было недолго и осенью 1972 года до меня дотянулись вездесущие лапы военкомата. Вот здесь меня порт просто «прохлопал», ибо вышел совместный приказ Минобороны и речного транспорта о внедрении военных сборов сроком на сорок пять суток для выпускников речных училищ. Но о нем я узнаю…в Кронштадте.
Прости читатель, я увлекся расписыванием своей судьбы, но это нужно, чтобы вывести тебя на мою встречу в 1974 году…да, с Медведевым Н.К.  В училище я ни разу с ним не пересекался. Действительно, какие могут быть пересечения у заместителя начальника  училища, который преподавал экономику водного транспорта у судоводителей с  курсантом отделения ВПС. Но жизнь меня  сводила  именно с ним, Медведевым Николаем Кузьмичом. 
Первая встреча произошла  в Московском речном техникуме. Что там делал Медведев,   не знаю, а я  шел в библиотеку выпросить учебник  «Судовые дизеля» Гогина. В училище по нему мы  изучали эксплуатацию судовых дизелей.  Он мне был нужен для сдачи классности. Кто был на флоте, тот знает, что в те времена существовала классность специалистов. Третий - самый низший. Второй так- сяк – но за него уже платили три рубля. Молодежь не поймет, а старослуж…,тьфу ты, сел на конька…, а читатели почтенного возраста вспомнят, что три рубля это были деньги. После него открывались дали получения первого класса, и пять рублей доплаты.   
Предвижу вопрос: а как я попал в МРТ? Отвечу: очень просто. Наша судовая единица «ПСК» - (посыльно - служебный катер, изготовленный на базе банального «Москвича») стоял в  районе Нагатино на Московском судоремонтном заводе и я был при нем вроде военного представителя. То есть следил за ходом ремонта.
Тут мы и сошлись. У меня  сидела обида на училище, что оно так бездарно «сдало» выпуск 1972 года. Когда я буду в Кронштадте, затем  на крейсере «Киров», то встречу много парней, как со своей специальности, так и с других.  Не мудрено, что я, увидев представителя администрации ГРУ имени Кулибина, поздоровался с ним. Он, конечно, меня знать не мог и несколько удивленно ответил на приветствие военного моряка. Я  представился, что бывший курсант ГРУ выпуска 1972 года. Николай Кузьмич оживленно стал расспрашивать меня о моих делах. Вот тут-то меня и понесло: «вашими молитвами» - это было самое мягкое, что я наговорил. Выплеснул на него всю свою боль вынужденного время провождения в ВМФ.
 Хорошее настроение Медведева как ветром сдуло, он насупился и довольно резко ответил мне, что нечего было свободные дипломы брать. Ехал бы углублять Беломоро-Балтийский канал,  и не было бы проблем. Я тоже в карман за словом не полез,  и…  мы расстались каждый с отвратительным настроением. Сейчас с высоты прошедших лет хочется сказать, что простите, Николай Кузьмич,  зарвавшегося нахала, но, поймите сами: каково служить три года вместо положенных сорока пяти суток.
Но дело сделано. Нахамил заместителю  начальника училища и пошел  в библиотеку. Книжку мне, конечно, дали, хотя и боялись, что не верну. Я вернул с коробкой конфет и стал другом  библиотекарей. Больше того. Мне «Судовые дизеля» Гогина подарили. Списанную, правда,  без верхних корочек. Я по ней сдавал на первый класс, а увольняясь в запас, оставил парням, пришедшим мне на смену. Казалось бы и сказке конец. Нет, уважаемые читатели. Жизнь мне приподнесла еще один сюрприз.
Время шло.  На службе  всего хватало:  хорошего и плохого, но все заканчивается. И я был не исключением.   Для меня раздался марш «Прощание славянки», когда я шел по пирсу от стоянки катеров в сторону выхода. Бушлат и бескозырка заняли почетное место в шкафу. Я с новыми друзьями обмываю студенческий билет  студента  МГУ имени Ломоносова.  Началась другая жизнь, студенческая.
 Проходя по первому этажу здания экономического факультета  мимо актового зала,  я прочитал  вывешенное на двери  обьявление, что в этом зале состоится заседание начальников речных училищ и коллегии министерства речного флота РСФСР.  Это что! Встреча с прошлым!  Каким боком во  флагмане науки, МГУ имени Ломоносова,  состоится  заседание  минречфлота.  У них что, своего зала нет! Изумление сменилось любопытством,  и я приоткрыл дверь. В  зале было пусто. Только сидела дамочка  и перебирала бумажки на столе. Дамочка  посмотрела на  меня и поинтересовалась, что мне нужно.  Узнав причину моего вторжения, она  доходчиво обьяснила,  что  совещание  начальников речных училищ проходит здесь по причине ремонта актового зала в министерстве. На мой вопрос:  кто присутствует  от ГРУ имени Кулибина, дамочка, полистав свои листочки, обьявила: начальник училища - Медведев Николай Кузьмич.  На мой второй вопрос, где я могу его встретить, она кокетливо махнула ручкой в сторону выхода,  сказав, что слушатели  ушли обедать. И если я хочу его увидеть, то мне нужно поспешить в профессорский зал. Назад они не вернутся, ибо уезжают куда-то на производство. На какое-то время я застыл. «Оно мне надо? » - подумал я. У меня сейчас совершенно другая жизнь и что мне даст встреча,   пусть даже  с начальником училища. Тем более, что мы расстались очень невесело. «Да   захочет ли он с тобой общаться?» - зародилось сомнение. Но что-то толкнуло меня и я, поблагодарив  даму, помчался по направлению к столовой. Догнал мужчину в  флотском форменном пальто.  Поравнявшись с ним,  скосил глаза и…,  не поверите. Я узнал …начальника организационно-строевого отдела Ленинградского речного училища, который мне собственноручно сломал козырек курсантской фуражки, обрезанный по  моде «А ля нахимовский шик».
Ох уж эти курсантские моды. Не жилось спокойно. Мы постоянно что-то портили из одежды. Знали, что попадет, но.  То обрезали шинели до неприличия, то, наоборот, просили на складе шинель подлиннее, чтобы выглядеть вроде формы «гвоздь». Эту моду диктовали уволенные в запас из ВМФ. Я ее застал на службе. Кто помнит форму № 5? Это бескозырка и шинель, вообщем – то не особенно любимая в ВМФ.
Издевательство над брюками не имело предела.  Вставить «торпеды» в брючины ( куски сукна) для получения шикарных морских клешей «А ля Шура Балаганов», это было  делом чести чуть ли не  каждого курсанта. Это ничего, что в кармане у модника было всегда две булавки.  Понимаете, что такой «шедевр» не мог остаться без внимания училищной администрации и командир роты с удовольствием, бритвой, разрезал штанину аккуратно посередине вышеупомянутой торпеды». Вот булавка и находила себе применение.  Козырьки у фуражек не оставались без изменения:  то удлинялись  и уходили к краям фуражки типа « а ля Лойд», то делались короткие по образцу головного убора  флотоводца Нахимова. Я пострадал на последнем веянии.  Да и не только я. Считай,  вся наша 14 рота пала жертвой новоявленной моды. Но это было лучше, что испытали судоводители, ибо   каждый  курсант ставил ножку и ему лично! (Вот в чем шик!)  начальник ОРСО ЛГУ ( это тот, кого я встретил) разрезал «торпеду». Экзекуции проводились в присутствии нашего начальника ОРСО Канивца П.Ф.  В каком направлении моды  пострадали другие специальности, не помню.
Так что не узнать эту личность я не мог и бросился к нему как к родному, чему он был немало изумлен. Я ему  все  обьяснил на ходу . Представитель ЛРУ  все понял, и мы бодро пошли в направлении столовой. Он меня расспрашивал,  как я оказался в университете. Узнав в чем причина, он погрустнел и сказал, наш выпуск 1972 года в этом плане оказался не одиноким.  Пострадали  и выпускники ЛРУ.
 Призыв на службу молодых специалистов всегда был пагубен для речного флота: много выпускников не возвращалось работать на реку. Дефицит кадров был постоянный.  Потом все наладилось: ввели стажировку. Речной флот страны вздохнул спокойно. Впервые, за много лет, на транспорте были укомплектованы командные кадры не только на старших группах судов. Были «подвинуты» даже вторые помощники на судах первой и второй группы судов. Их укомплектовывали, как правило, выпускники учебных комбинатов без среднего специального образования. Но это было потом. Я рассмешил ленинградца (он был уже заместителем начальника ЛРУ), что на службе соответствовал капитану судовой единицы первой группы судов проекта «Костромич». Он назывался довольно грозно «БУК»! Так, веселясь, мы дошли до столовой и оказались возле профессорского зала.
 Медведева Н.К. я увидел издалека. Он беседовал с каким-то  представительным чиновником. Что это была весьма значительная птица, говорили нашивки по локоть и расшитые лацканы клифта. Я решил подождать окончания разговора, но мой спутник с порога  закричал Николаю Кузьмичу,  кого он ему привел.  Не знаю, обрадовался Медведев моему появлению или нет, но то, что он с удовольствием освободился от разговора с «важной птицей», это точно. Удивительно, но он меня узнал. Николай Кузьмич , конечно,  вспомнил  мой выпад несколько лет назад  в МРТ. Но, как говорится,… кто старое помянет.  Он даже представил меня стоящим рядом коллегам. Все выразили изумление, что выпускник ГРУ оказался в непрофильном вузе. Николай Кузьмич  заинтересовано расспрашивал меня о специальности, на которую я пошел (это была «экономическая кибернетика», которая настойчиво  внедрялась в управление не только производством, но и транспортом.). Он быстро «вьехал» в основу моей будущей профессии  и настойчиво советовал мне не бросать экономику транспорта. Сейчас, сказал он,  идут крупные наработки по вопросам создания транспортных узлов  на базе портов, и я очень  пригожусь в этом направлении.
Время шло,  коллеги дергали его за рукав, что пора обедать. С неохотой мы расставались. На прощание Медведев Н.К. взял с меня слово, что если я буду в Горьком, то  обязательно зайду в училище и мы продолжим наш профессиональный разговор. Затем со сдержанной улыбкой посоветовал не роптать на неоперативность действий училищной администрации по сборам в 1972 году. «На обиженных…» начал он, «…воду возят» - подхватил я. Мы расстались. Расстались навсегда.
В Горький я  и не попал. Мои  курсовые  работы были посвящены управлению общественным производством,  и материала в Москве с его многочисленными НИИ (научно исследовательский  институт) хватало в избытке. Потом -  Мурманск. Работа и преподавание в высшей школе было не связано с транспортом и, не удивительно, что я забыл о своей дипломной работе.
Затем – перестройка.  Переход России на рыночную экономику вогнал в штопор науку не только водного транспорта, но и науку вообще. «Новаторы от науки» поспешили обьявить  учебники плановой экономики неактуальными.  Я, как преподаватель в высшей мореходке,  на своей шкуре прочувствовал пагубность переходного периода. И было приятно, что преподаватели ГРУ имени И.П.Кулибина оказались на высоте: они вышли из этого тупика. Медведев Н.К. с группой коллег    написал учебные пособия по всем разделам предмета и создал более 100 плакатов, тем самым дал возможность курсантам быстрее адаптироваться в сложностях перехода от плановой экономики к рыночной.
За длительную и плодотворную работу Н.К.Медведеву было присвоено звание «Заслуженный учитель школы РСФСР», он награжден правительственными наградами, медалью ВДНХ, значком «Почетный работник речного флота». Светлая ему память.

Со Снегурочкой по жизни
                190 – летию со дня рождения А.Н.Островского
                посвящается.
                В память о Кадочникове П.П., царе сказочных
                берендеев (25 лет со дня смерти)

«Снегурочка»-сказка, мечта, национальное предание, написанное, рассказанное в великолепных звучных стихах Островского
       К.С.Станиславский, Моя жизнь в искусстве

2013 год богат на юбилейные  даты. Одна из них, 190 лет со дня рождения русского драматурга Александра Николаевича Островского. Для меня его имя многое значит. С ним связана моя малая родина. 
Его усадьба Щелыково находится недалеко от города Кинешма, что раскинулся  на правом берегу Волги. На волжской круче высится белая масса Успенского собора. От него отходят краснокирпичные торговые ряды. Как форштевень корабля стоит этот собор на мысу, образованным Волгой и впадающей в нее Кинешемкой. Все прочно незыблимо. Такой видел Волгу и А.Н.Островский.
«Мы стоим на крутейшей горе, под ногами у нас Волга и по ней взад и вперед идут суда, то на парусах, то бурлаками, и одна очаровательная песня преследует нас неотвратимо. И так нет конца этой песне. А люди — это мои земляки возлюбленные, с которыми я, кажется, сойдусь хорошо».
Александр Николаевич  любил Кинешму. Это о ней он сказал «Некрасивых городов на Волге не бывает, а какие там люди».
Своими произведениями Островский  обязан усадьбе Щелыково, в которой прожил большую часть  жизни. Сюда до конца дней своих, с надеждой и верой в целительное и вдохновляющее влияние "милого Щелыкова" стремился А.Н.Островский. По рождению москвич, он черпал вдохновение от неяркой красоты  заволжских  мест. Это был край древней народности меря. Русь пришла сюда позже. Глухой, в те времена край, поздно принял православие, а если и принял, то долго оставался старообрядческим. Все это будоражило воображение драматурга, побуждало запечатлеть  первобытную кондовую красоту. В Щелыково он много работал, словно боялся не успеть записать все, что он видел вокруг, услышал от  крестьян. Он приходил в восторг от солидной речи жителей тамошних мест с их густым раскатистым «О». Здесь им написано девятнадцать из сорока восьми оригинальных пьес, среди которых "Лес", "Волки и овцы", "Бесприданница", "Поздняя любовь".
« С Переяславля начинается Меря — земля, обильная горами и водами, и народ и рослый, и красивый, и умный, и откровенный, и обязательный, и вольный ум, и душа нараспашку». Так писал о людях этого края великий драматург.
Города Кострома и Кинешма ревниво относятся к творчеству великого земляка. Краеведы кропотливо отыскивают те или иные факты, свидетельствующие о упоминании своего города в произведениях писателя. Своим творчеством, Островский, как невидимыми нитями связал два старинных города.   Спорят города до сих пор. Так на 190 - летие великого драматурга, Кострома откликнулась литературными чтениями.  Кинешма подготовила новые спектакли на темы пьес драматурга.  А он сидит в кресле в своем имении Щелыково и немного утомленно смотрит на земную суету. Спорят, значит, не забыт он на заволжской земле.
Провинциальные города, они как теплинки, брошенные мальчишками на меже. Тлеют угли, покрываясь сизым пеплом. Но как подует освежающий ветер, глядишь, снова заалеют угли внутренним неярким светом.
Сто сорок лет назад щелыковская природа вдохновила драматурга на написание весенней сказки "Снегурочка". С тех пор «Снегурочка» живет. Живет в спектаклях, книгах, фильмах. С ней живет память о великом русском драматурге А.Н.Островском.
  Так случилось, да и не могло быть иначе, что сорок пять лет назад  известный советский режиссер Кадочников П.П. решил снимать фильм «Снегурочка» именно в  Щелыковских  местах.
Мне  повезло. Я участвовал  в массовых сьемках и видел Кадочникова П.П.  Да что там увидел! Был его «Хвостиком» все время сьемок.  Для меня фильм «Снегурочка» имя собирательное. Это усадьба-музей Щелыково, где жил и работал А.Н. Островский, мой город Кинешма, отец и друзья.
Имеючи не ценим, потерявши - плачем.  Пролетели годы. На календаре 1988 год.  По Всесоюзному радио  шел час Костромы. Выступал  Кадочников П.П. Он рассказывал о фильме «Снегурочка»,  которому исполнилось в то время двадцать лет. Кадочников обращался к тем, кто участвовал в сьемках фильма. Просил откликнуться. Да где там!  Молодость, столько дел!
В этом же году  не стало  царя Берендея-Кадочникова Павла Петровича. Потом исчезла и страна, в которой мы жили. Наступило иное время, и не стало памяти у новой страны.  Да что там памяти! Страны, в которой снимался фильм, нет. На место нашей привычной Родины появилась молодая энергичная мачеха. А мачеха она и есть мачеха. Немало русских сказок на эту тему сложено. Я не помню в народном эпосе доброй мачехи. Так и сейчас. У нынешней мачехи есть свои любимые дети, но их так мало. Им все лучшее. Всех остальных - на мороз, в ночной заснеженный лес. Словно в насмешку по  средствам массовой информации раздается: «Тепло ли тебе девица, тепло ли тебе красная…».
Светлое имя «Снегурочка», сказочная страна берендеев, стала брендом. В усадьбу-музей Щелыково частенько заваливалась кавалькада наглых джипов с подгулявшими современными купчиками, которые: «Желают выйти тутова, рубите дверь по мне…».
Мне 60 лет. Время собирать камни. Я страдаю от беспамятства, от цинизма мачехи. Где, в какой сказке вы сможете найти глумление над стариками, насилие над детьми. Поэтому и обращаюсь к памяти Островского, его солнечной страны берендеев, чтобы напомнить о добре, о вечных ценностях.
  « Для чего это нужно?»-спросите.  Отвечу: « Нужно и именно сейчас». Пока живы воспоминания, таких, как я.
Нужна память. Большая человеческая память. Все, что связано с именем Островского А.Н, Снегурочки, твоей малой родины. Только сейчас, когда немолод, и живешь в большом городе понимаешь как важна она, малая родина. Для кого- то, это околица с незатейливыми березами, что шепчутся поодаль. Для кого- то, это двор, в котором ты рос. Старый парк над Волгой. Дедовская усадьба с ее тайнами. И, конечно же, усадьба Щелыково со  «Снегурочкой».
Память охотно подсовывает эпизоды далекого времени. Для массовых сьемок фильма была привлечена школа ФЗО кинешемской прядильно-ткацкой фабрики, в которой работал завучем мой отец. Не удивительно, что на другой день  отец, я и мой приятель бодро двигались на волжскую переправу.
Вот и берег небольшой лесной речки Куекша. Мы подошли и замерли в немом восхищении. На противоположном пологом берегу речки раскинулась деревушка. Вот она, сказочная Берендеевка. Избы были разбросаны по всему берегу. Затейливо украшенные резьбой оконца со ставнями были приветливо раскрыты. Коньки изб изгибались сказочными головами. На окраине, возле начинающегося ельника, стояло языческое капище. На нашем берегу стоял дворец царя Берендеев.
Мы не успели толком рассмотреть все это великолепие, как увидели стремительно идущего к нам худощавого человека в затемненных очках. Это был Кадочников. Мы вздрогнули и во все глаза стали его рассматривать. Кто из пацанов пятидесятых годов рождения не смотрел "Подвиг разведчика", и не восхищался майором Федотовым. А Алексей Мересьев в "Повести о настоящем человеке"! И вот он, стоит рядом с нами.
Кадочников поздоровался с отцом за руку и сказал, слава богу, что приехали. Он уже начинал волноваться. День сегодня обещал быть сьемочным. Затем Кадочников П.П.громко поздоровался со всеми, что-то сказал смешное. Все расхохотались.
Он потом много с нами шутил и постоянно рассказывал что-то веселое. Нужно ли говорить, что очень скоро все были влюблены в этого человека. Подошел его ассистент  и обьяснил  наши задачи. Первым делом отправил всех в гримерные, которые были в избушках, переодеваться и гримироваться. Я и Саша остались стоять и  разглядывали легендарного режиссера. Наконец, отец о нас вспомнил. Он что-то сказал Кадочникову. Павел Петрович с интересом посмотрел на нас. Непонятно почему, но мы смутились.
-Так что сниматься хотите? - весело спросил нас Павел Петрович. Мы дружно тряхнули головами.
-Нет проблем, идите в гримерную - только и сказал он. Второй раз нам повторять было не нужно. 
Я и Саша без устали осматривали сьемочную площадку. Неприлично долго рассматривали актрис. Все как одна красивые, холодные, неприступные. Мы, подростки, которым было всего 16 лет, краснели и смущались перед ними. Актриса Евгения Филонова. Ей не нужно было играть, она была Снегурочкой: красивая, холодная, замкнутая. Она мне улыбнулась, нескладному белобрысому мальчишке, и я  был счастлив весь день.
Павел Петрович успевал везде. Только в одном месте его видели разговаривающим с рабочими-декораторами, как  в другом - слышался смех девчонок. Он что-то им  нашутил. Вскоре раздалось здоровое ржание парней. Он и там успел.
-Ну как? Впечатляет? - это он уже к нам. Вскоре мы сделались его хвостиками и старались успеть с ним везде
  Никогда не выходящий из ровного настроения,  Кадочников не упускал случая посидеть с нами и что-то рассказать. Творчество А.Н. захватило его, переполняло. Как-то раз, закончив свои дела раньше, мы предавались  чтению сказки «Снегурочка».  Павел Петрович подошел, взял у чтеца книжку, полистал страницы и начал  читать. Потом увлекся, отложил книжку и стал рассказывать по памяти.  Кадочников был великолепный рассказчик. Слушая его, мы   почувствовали берендеево царство, царство любви, добра. Слышали безмятежные песни веселого пастуха Леля. Нам стала понятна надменная красавица Купава и безнадежно влюбившийся в Снегурочку Мизгирь. Одно дело слышать слова А.Н.Островского в классе, в театре, другое дело на реке Куекше, где тихо стучался о пристань корабль храбрых ушкуйников. Свистел ветер в дырявой крыше бобыля. На высоком берегу сиял своей золотой крышей дворец Берендея.
Веселы грады в стране берендеев,
Радостны песни по рощам и долам.
Миром красна Берендея держава.
Павел Петрович увлекся. Он стоял, слегка откинув голову. Читал стихи, которые мы никогда бы сами не прочитали.  А здесь стихи читал сам Кадочников.  Нам, шестнадцатилетним мальчишкам и девчонкам.  Мы впивались слухом в непривычный для нас речетатив русских языческих былин. «Тоскуя от одиночества, желая быть счастливой, как все берендеи, Снегурочка выпрашивает у своей матери девичью любовь. Загоревшись восторгом кипучих страстей, Снегурочка, как и предсказывал ее отец, гибнет «от сладких чувств любви». Павел Петрович закончил читать и вздохнул, переведя дух. Мы потрясенные молчали. Потом захлопали. Восторженно, громко. Чудно было. Сидят на бревнах славяне: молодые русоволосые парни, степенные бородатые мужики, дородные бабы в платках и кокошниках и хлопают. Улыбаются и хлопают. Пробил, стало быть, Кадочников наши заскорузлые души, если мы так самозабвенно слушали эту языческую сказку. Почувствовали мы, что живем в древнем краю, самобытном, кондовом. Что Снегурочка, языческий по происхождению и по духу персонаж, близок нам, что все мы Ярилины дети. Мы, потомки древней мери, угро-финских язычников. Это они жили по берегам рек Куекши, Меры, Кистеги, Сендеги. Вот откуда непонятность наших названий. Русь пришла сюда позже.
Павел Петрович, как талантливый человек, тонко чувствовал натуру. Он понял, что творилось в наших душах. Одно дело видеть языческую сказку на помостках театра, а другое - прочувствовать прелесть языческого духа здесь в Ярилиной долине, где бьет Голубой ключик-усыпальница Снегурочки.
-Спасибо, друзья, спасибо - повторял Павел Петрович. Крепко ошарашил нас Кадочников своим выступлением. Так задеть ПТУшников шестидесятых. Это нужно было уметь, и Кадочников сумел.
На следующий день было решено идти на экскурсию в усадьбу-музей Щелыково. Наш путь пролегал по теперь уже известным нам местам: по Ярилиной долине к  «Голубому ключу». Мы вышли на край леса: перед нами раскинулась широкая, залитая солнцем долина. Вот он «Голубой ключик». Здесь, согласно, сказке растаяла Снегурочка. Но осталось ее сердце, горячее любящее. Это оно пульсирует внизу колодца. Там, в синей глубине. И не песок приподнимается в глубине родника, это бьется сердце Снегурочки. Вдруг закуковала кукушка. Словно сама мать-природа поняла наше настроение и запустила этот метроном, чтобы сказать: «Живите долго».
Притихшие, мы проходили, ступая по прохладным половицам музея, по комнатам дома великого писателя. Обычно шумные, шли молча, внимательно слушая экскурсовода.
Небольшая остановка возле портрета. В 1871 году Перов В. создает один из великолепных своих портретов "А. Н. Островский". Прославленный драматург изображен в домашнем виде. Островский сидит в теплом халате, отороченном беличьим мехом. Внимательно, испытующе смотрит он на зрителя.
  После посещения усадьбы мы, пошли в село Николо-Бережки, что рядом с Щелыковым. Там, на местном погосте у Храма во имя Святителя Николая Чудотворца,  похоронен великий драматург.   За железной оградой, в тени кленов, черный мраморный памятник с лаконичной надписью: «Александр Николаевич Островский родился 31 марта 1823 года, скончался 2 июня 1886 года. Наша, обычно шумная братия, затихла. Немного поодаль стояли преподаватели ФЗО. Каждый задумался о своем. Это были не актеры и не литераторы. Это стояли  будущие прядильщицы, ткачихи. Но и они стояли молча, задумавшись. Слова здесь были не нужны.  Мы были потомки людей Северной Руси, мы узнали свои корни.  И узнали  об этом  на сьемках фильма, благодаря Кадочникову П.П., и его «Снегурочке». Это он преподнес нам записанное и обработанное  Островским А.Н.  поэтическое народное предание о берендеевом царстве, бытовавшее среди жителей Верхневолжского края. «Снегурочка» была только повод для понимания своей истории, своей малой родины.
Вечером нам обьявили, что сьемки закончены. Я и Саша решили забраться во дворец царя берендеев и еще раз полюбоваться на картину сказочного царства. Каково было наше удивление, когда мы увидели там Павла Петровича. Он сидел на балкончике дворца, свесив ноги через балясины. Кадочников явно отдыхал от всех. Мы не хотели мешать ему и решили уходить. Но он нас окликнул. Мы сели рядом, спустили ноги за балкон. Завязался разговор. Не воспроизвести все, но помню, как Павел Петрович интересовался нашим будущим. Его особенно всколыхнуло мое желание поступить в мореходку.
«Романтика, романтика…». Он повторил это слово несколько раз. Потом поболтал ногами в пустоте и, помолчав, добавил:
«Романтиками, ребята, нужно оставаться всю свою жизнь». Неплохое напутствие для шестнадцатилетних мальчишек.
Вечернюю тишину разрезал пронзительный автобусный гудок. Прощай «Снегурочка»
P.S. Декорации к сьемкам фильма «Снегурочка» в скором времени разобрали и увезли в городской парк в Кострому. Сделают это вопреки призывам кинешемцев оставить их на месте на берегу реки Куекши с включением в комплекс усадьбы - музей Щелыково.

И светлые песни Грига
Ушел в прошлое двадцатый век. Век физиков и лириков, романтиков, копателей-ходоков. Больше не встретите  вы на вокзалах причалах и аэропортах бородатых парней в выгоревших штормовках, а на геологические и географические факультеты резко снизился конкурс. Наступил век реализма, практицизма и прочих коверкающих душу «измов».
Такси, набирало скорость и, маневрируя по полосам, уверенно уходило в сторону трассы «Москва-Петербург». Я дремал на заднем сидении, оцепенев, смотрел  на урбанизированную окраину Москвы. Скопление небоскребов, толпящихся вокруг автомобильных эстакад,  прошитых трассами  метрополитенов,  вызывало зубную боль. И вдруг:
…Люди идут по свету... Им, вроде, немного надо -
Была бы прочна палатка, Да был бы нескучен путь!... раздалось из радио такси.
Я не слушаю радио, не смотрю телевизор. Новости черпаю из интернета, старательно избегая желтых полос  и прочей хрени, которыми так изобилует интернетное пространство. По этой причине всегда сижу на заднем сидении в такси, чтобы не слушать убойные и забойные мелодии, которыми почему- то любят глушить пассажиров водители такси.
 И вдруг…Песня Визбора. Время романтических семидесятых, когда на концерты Визбора, Суханова, Городницкого народ  валили валом. Затем они были погребены под мусором попсы девяностых. А песня плыла на меня, окутывая воспоминаниями молодости.
… Они в городах не блещут
 Манерами аристократов, и
 в светлых концертных залах,
Где шум суеты затих,
Страдают в бродячих душах
Бетховенские сонаты
И светлые песни Грига… Я на мгновение оцепенел.  Как «светлые песни Грига?»
В этот момент  такси  сделало резкий поворот, выезжая на трассу,  и песня стихла. Я почувствовал,  что теряю это наваждение и спросил водителя, что  у него за диск. На что водитель словоохотливо обьяснил мне, что это дорожное радио сейчас гонит песни из прошлого.
-Интересуетесь?- спросил он меня, подкручивая ручку приемника, чтобы вернуть песню.
-Это песни моего времени - ответил я ему, вслушиваясь в  слова снова появившейся песни:
  …Страдают в бродячих душах
  Бетховенские сонаты
И светлые песни Грига Переполняют их…
-Мой отец тоже любит этот цикл и друзья его однокашники - туда же  – зацепился за тему водитель, чтобы  поговорить. - Они как соберутся, а один  отцовский друган на гитаре бацает зашибись, то все, атас…сливай воду, - на весь вечер. Все меня ругают, почему я эти песни не пою…Он еще что-то рассказывал про батю и его друзей, а меня заклинило на одной фразе: «и светлые песни Грига переполняют их». Почему светлые песни? …Я романтик семидесятых  пел эту песню в строй отрядах и на картошке. Мы пели: «лучшие книги Грина они в рюкзаках хранят».
Песня набирала обороты.  Из приемника неслось: …И самые лучшие книги они в рюкзаках хранят.
Дома что я сделал, так просмотрел интернет и всюду читал : «И светлые песни Грига переполняют их». Старые песенники, сопровождающие меня по жизни,  потерялись в переездах,  и сверить или хотя бы понять,  почему исчез Александр Грин, я не смог.
-Делать больше нечего – слышу голос реалистов.- Какая разница:  Григ, Грин…
-Большая – отвечу я скептикам. Скорее всего,  произошла подмена фразы доморощенными бардами из строительных отрядов. Грин понятнее каждому, кто имел отношение к этой песне. Лучшие книги Грина. Не берусь отвечать за всех, кто какие книги Грина читал. Но  «Алые паруса», думаю, осилил каждый. Кто не прочитал ничего,  тот смотрел фильм с красавцем Василием Лановым и Анастасией Вертинской. Хотя, кто его знает, может, и фильм не смотрел. А  сейчас…в наше время…
А вот Григ…  Здесь я умолкаю, так как познакомился с его творчеством и вообще с жизнью великого норвежского композитора, совсем недавно.  Недавно, относительно, конечно. Помог случай. Меня,  как выпускника университета,  отправили по распределению в распоряжение Мурманской областной конторы Госбанка. В отделе конторы со мной особенно не церемонились и для понимания профессии отправили в поселок городского типа Никель, который затерялся среди сопок на северо –западе СССР, что на границе с Норвегией. Я и не возражал: поехать после университета сразу управляющим отделением…это знаете ли… грело. Шел   восьмидесятый год. Народ здравствовал  под руководством Брежнева Л.И.  в «золотом веке», как  сейчас называют эти годы,  Двести  километров от областного центра  расстояние немалое,   но поселок жил уникальной, яркой, разнообразной жизнью.  По культурным связям представители от коллективов ездили в соседский городок Киркенес, что разместился на норвежской границе в сорока километрах от нашего Никеля. Норвежцы отвечали взаимностью и приезжали к нам со своей культурной программой. Обмены были, естественно, безвалютные.  Питали и развлекали  делегации принимающие стороны, подарки дарили тоже купленные  за свои кровные.
Не помню, по какому случаю,  я зашел в отдел культуры райисполкома (прообразы теперешних администраций) и увидел великолепный альбом фотографий  провинции Финмарк, что  граничила   с  Печенгским районом. Рядом лежало несколько пластинок в ярких конвертах.  Любопытство взяло верх,  и я погрузился в рассмотрение альбома, затем мельком глянул на верхнюю пластинку. На меня смотрел человек, отдаленно напоминающий Эйнштейна. Я недоуменно посмотрел на заведующего отделом культуры, потом – на обложку пластинки. Вид у меня был удрученный. Меня можно было понять: где Эйнштейн и где музыкальные пластинки.
Зав. отделом культуры, обаятельная женщина,  мило улыбнулась и сказала, чтобы я не стеснялся, что не знаю, чей это портрет. Это нормально. Его знают только учащиеся музыкальных школ. Она тактично   заметила, что в шестом классе средней школы школьники изучают на уроке литературы рассказ «Корзина с еловыми шишками», в котором рассказывается о встрече норвежской  девочки Дагни и  великого норвежского композитора Грига. Но этот рассказ настолько несвоевременен, что проходит у учеников без внимания. Я что-то пробормотал невнятное по поводу отсутствия интереса в шестом классе не только к литературе, но и к школе в целом. Но дама, не дослушала мое  оправдание в серости. Она махнула рукой и сказала, что это не удивительно, хотя рассказ жаль. О нем, если и вспоминают, то гораздо позже, чем в шестом классе.  Впрочем,  меня есть все шансы восполнить пробелы школы:  сходить в библиотеку и взять…она выразительно  помолчала и произнесла: биографию Эдварда Грига, это его портрет на пластинке.  Рассказ «Корзина с еловыми шишками»,  есть в сборнике Паустовского Константина Георгиевича ,  советского  писателя.  Сборник   стоит на полке в нашей районной библиотеке.  На том и расстались.
В библиотеке были удивлены моим запросом по норвежскому композитору, и  сразу выдали не только сборник рассказов Паустовского К. Г., но и достали биографию Эдварда Грига. Карточка выдачи в обеих книгах были чистыми.
Сказать, что передо мной открылся мир Норвегии, это ничего не сказать. Это нужно прочувствовать. Прочувствовать настроение страны, которая раскинулась в сорока  километрах от Никеля. Зимой, как и мы, занесенная снегами  и продуваемая студеными ветрами  Баренцевого моря. Летом смотревшая на нас своими голубыми озерами-глазами в обрамлении ресниц зеленых сосновых лесов.  К  Норвегии нельзя быть равнодушным, она забирает тебя целиком, без остатка.
Позже я часто буду в Норвегии и не только в ее северной части. Норвегия красива везде:  на севере в провинции Финмарк,   на юге в Кристиансанде, небольшом городке на проливе Скагеррак. И на западе.  Это Ставангер, город нефтяников и рыбаков и, конечно, Берген. Один из древнейших городов западной Норвегии, омытый волнами моря, увенчанный скалистыми вершинами гор. Глубокие озёра и чистые фьорды, зелёные склоны холмов и могучие гряды гор, суровое величие горной природы и тихий покой долин.
Именно здесь, среди сказочной красоты, 15 июня 1843 года родился Эдвард Григ. Конечно, он не мог оставаться равнодушным к этим пейзажам, которые окружали его с детства. Если бы он был художником, он изображал бы их на картинах, если бы он был поэтом, то писал бы о них стихи. Григ  стал композитором. Он сочинял музыку. Эта музыка открылась мне  с пластинок, которые я взял с возвратом в отделе культуры.
С шести лет мальчик начал учиться игре на фортепиано у своей матери - талантливой пианистки. Она познакомила сына с произведениями Моцарта, Шопена, Мендельсона.
Игру юного Грига однажды услышал знаменитый скрипач  Уле Буль и посоветовал отправить мальчика учиться в Германию. Пятнадцатилетний Эдвард поступил в консерваторию и через четыре года успешно окончил ее по классам композиции и фортепиано. Композиторский талант Грига быстро получил признание соотечественников, а вскоре его имя стало известно всему миру. Григ много путешествовал, выступал с концертами в разных странах. Но он каждый раз стремился поскорее вернуться на родину, в свой скромный домик на берегу моря.
В его музыке оживают легенды и сказки, красочные картины народной жизни, образы природы Норвегии. В ней звучит прибой северного моря. Но, пожалуй, для советского, теперь уже российского, любителя музыки, самым запоминаемым произведением будет пьеса «Пергюнт».
 О Григе первым в России замечательно сказал П.И.Чайковский: «В его музыке, проникнутой чарующей меланхолией, отражающей в себе красоты норвежской природы, то величественно-широкой и грандиозной, то серенькой, скромной, убогой, но для души северянина всегда несказанно чарующей, есть что-то нам близкое, родное, немедленно находящее в нашем сердце горячий, сочувственный отклик».
С 1885 года и до самой смерти Грига Тролльхауген был основным местом жительства композитора. В горах приходят «исцеление и новая жизненная энергия», в горах «вырастают новые идеи», с гор Григ возвращается «как новый и лучший человек». В письмах Грига часто встречались подобные описания гор и природы Норвегии. Так пишет Григ в 1897 году: « Я видел такие красоты природы, о которых не имел никакого представления…  Огромная цепь снеговых гор с фантастическими формами возвышалась прямо из моря, при этом заря в горах, было четыре часа утра, светлая летняя ночь и весь ландшафт был будто окрашен кровью. Это было неповторимо!».
Я не был в Бергене, но настолько много читал о нем, что,  явно представляю Трольхауген, где жил норвежский композитор. И помог мне в этом Паустовский Константин Георгиевич, который не был в Норвегии, но описывал ее так, словно был  там частым гостем.
«Корзина с еловыми шишками». Тот самый рассказ, который мне когда-то советовала прочитать зав. культурой райисполкома.  Это визитная карточка Норвегии и Эдварда Грига.  Рассказ К.Г. Паустовского «Корзина с еловыми шишками» очень музыкален. Даже для таких примитивов, как я, начисто лишенных слуха и музыкального образования, он будет ясен и понятен. Рассказ  весь пронизан звуками — звуками природы, звуками музыки. Главный герой рассказа — музыка, способная влиять на жизнь людей, менять её, вызывать чувства, переживания. В центре произведения — образ великого композитора, наделённого душевной щедростью, способного создавать музыку, делающую людей счастливыми, отдающего людям свой талант, приносящего им радость. Невозможно пересказать описание Паустовским К.Г.  норвежского леса, А он, повторяю, не был в Норвегии. Но если прочитать хотя бы абзац,  то вы с трудом согласитесь, что это фантазия писателя: «шелест листьев, шум прибоя, эхо, подхватывающее каждый звук, птичий свист».
Вряд ли кто  задумывался над тем, почему К.Г. Паустовский рассказ о композиторе Э. Григе назвал – «Корзина с еловыми шишками». В самом начале рассказа Паустовский описывает осень, и главное в этом описании: противопоставление живого, настоящего – и ненастоящего, сделанного, подделки под настоящее. «Стояла осень. Если бы можно было собрать все золото и медь, какие есть на земле, и выковать из них тысячи тысяч тоненьких листьев, то они составили бы ничтожную часть того осеннего наряда, что лежал в горах. К тому же, кованые листья показались бы грубыми в сравнении с настоящими, особенно с листьями осины. Всем известно, что осиновые листья дрожат даже от птичьего свиста». Потом будет встреча Грига с девочкой Дагни Педерсон, которая с трудом тащила   тяжелую корзину с еловыми шишками, а в них, как известно, «много смолы, и поэтому они весят гораздо больше сосновых». Будет дан портрет девочки, дочери лесника, в котором будет подчеркнута ее органическая связь с лесом и с осенью: «...зрачки у нее зеленоватые, и в них поблескивает огоньками листва». Собственно, эта встреча  пробуждает у композитора желание именно ей подарить музыку. Он понимает, что они могут больше не встре- титься с девочкой, но верит, что она обязательно встретится с Музыкой. В начале рассказа еще неясно, почему именно этой девочке композитор собирается посвятить свое произведение. Но уже начинает «мерцать» смысл  сквозь дальнейшее повествование. 
Старый композитор, встретивший её в лесу, задумывает сделать Дагни подарок. Это будет не тряпичная кукла и не безделушка, решает Григ, он напишет для нее музыкальную пьесу — о тишине весенних рассветов, о рокоте моря, бьющегося у норвежских берегов, о синеве неба и золотой осени. Это будет его подарок ко дню совершеннолетия Дагни, чтобы она, вступая в жизнь, шла рука об руку с прекрасным,
а, главное, чтобы помнила, что человек счастлив и красив только тогда, когда отдает людям всю свою жизнь, работу, талант» .
А дальше  в рассказе развернута  тема театра, куда впервые пришла юная Дагни и поверила в волшебную силу искусства. Григ правильно угадал, что можно подарить на восемнадцатилетие маленькой Дагни, простой крестьянской девочке. Она станет той, кому маэстро подарит встречу с прекрасным. Такой смысл откроется вам, если вы немного задумаетесь над смыслом названия этого рассказа и, может быть, тогда вам захочется прочитать или перечитать  этот рассказ.
Поэтому, может, Визбор и написал строки песни именно так: «И лучшие песни Грига переполняют их».  Романсы и песни — один из основных жанров творчества Грига.  Григ создавал романсы и песни на протяжении всей своей творческой жизни. Первый цикл романсов появился в год окончания консерватории, а последний совсем незадолго до того, как завершился творческий путь композитора. Григ опубликовал шестьсот тридцать семь  песен и романсов.
В песнях Грига встаёт большой мир поэтических образов, впечатлений и чувств человека. В ранний период творчества Григ часто обращался к поэзии великого датского поэта и сказочника Ханса Кристиана Андерсена. В его стихах композитор нашёл созвучные собственному строю чувств поэтические образы: счастье любви, открывающее человеку бесконечную красоту окружающего мира, природы – «Колыбельная Маргариты», «Осенняя буря», «Люблю тебя».
Среди песен Грига выделяется цикл на стихи Генрика Ибсена. Лирико-философское содержание, скорбные, сосредоточенные образы кажутся необычными на общем светлом фоне григовских песен. Лучшая из ибсеновских песен — «Лебедь» — одна из вершин творчества Грига. Красота, сила творческого духа и трагедия смерти — такой представляется символика стихотворения Ибсена. Другие песни на стихи Ибсена – «Песня Сольвейг», «Колыбельная Сольвейг», «Птичье пение». Много песен написал Григ на стихи норвежского крестьянского поэта Осмунда Винье. Среди них один из шедевров композитора — песня «Весна».
Так и в рассказе «Корзина с еловыми шишками» Паустовский несколькими яркими штрихами создает портрет Грига. О внешности композитора писатель почти не говорит. Но по тому, как герой новеллы прислушивается к голосу леса, как он добрыми смеющимися глазами присматривается к жизни земли, мы узнаем в нем великого норвежского композитора. Мы верим, что Григ мог быть только таким: беспредельно чутким и талантливым на добро человеком…
Вот он, невысокий, седоволосый, идет по осеннему лесу, наполненному солнцем и терпким запахом смолы.. . Беззвучно покачиваются ветви, тихо опадают желтые листы. Вокруг густая таинственная тишина. Но для Грига даже тишина была полна неповторимых мелодий и звуков. Для него весь мир-это величественная и прекрасная симфония, в которую вплетают свои голоса и золотисто-зеленые сосны, и сумрачные громады скал, и зыбкий воздух над фьордами, и даже корзина, наполненная смолистыми шишками.  Да, мир прекрасен, и его красота особенно чувствуется на закате жизни.
Дочь лесника восьмилетняя Дагни Педерсен, беззаботно собирающая шишки,  даже не подозревает до чего красива земля: горы, море, люди, как красива она сама. Мы не знаем, какова была дальнейшая жизнь Дагни Педерсен, но невольно верим, что её жизнь не прошла впустую.
Таким образом, через творчество Паустовского К.Г., через его литературные портреты раскрылся образ Эдварда Грига, который мы, студенты семидесятых,  успешно заменили на Александра Грина. «И самые лучшие книги  они в рюкзаках хранят». – писал Юрий Визбор, «и лучшие книги Грина они в рюкзаках хранят» -пели мы. Но я, думаю, Юрий Визбор не обиделся,  если бы сидя у костра в степи с бородатыми стройотрядовцами, он услышал небольшое изменение в своих стихах. А они значат многое. Александр Грин. Я снова раскрываю сборник  рассказов Паустовского К.Г. и нахожу раздел «Литературные портреты».  «Сказочник» (Христиан Андерсен», «Дядя Гиляй» (В.А.Гиляровский), «Жизнь Александра Грина» и много других портретов. После прочтения, вы не станете читать «ЖЗЛ». Нет спора, это очень интересная серия, но так как вкладывал душу в литературные портреты Паустовский, эта серия не смогла. Кто хотя бы раз раскрыл сборник, то, я уверен, что он вернется к нему и не раз.
«Меня всегда интересовала жизнь замечательных людей. Я пытался найти общие черты их характеров – те черты, что выдвинули их в ряды лучших представителей человечества». – так поясняет свой цикл «Литературных портретов»  К. Паустовский.
Справедливым так же будет заметить, что К. Паустовский стремился к изображению точной, всеопределяющей детали, которая дается исчерпывающим знанием предмета, явления. Писатель умел отбирать самое значительное из массы ярких наблюдений, видеть «то характерное ядро, что заключается в каждой мелочи». Сколько таких мельчайших, но выразительнейших деталей мы видим, перечитывая его литературные портреты! Писатель, благодаря изображению деталей в портретах, словно по мельчайшим частям, собирал мозаику судеб Грина, Андерсена, Фраермана, Гиляровского… Не всегда осколки жизни этих людей были светлыми, яркими – попадались и серые однообразные кусочки с зазубренными краями. Но, тем не менее, К. Паустовский сумел собрать из этих мельчайших деталей неповторимый орнамент судеб. Он увековечил не только образ великих писателей – все намного глубже – он изобразил мгновения жизни этих удивительных, светлых в своих стремлениях, делах и чувствах, настоящих прекрасных душой людей.
Кулибин и Кулигин
Предисловие

Данный очерк-исследование, казалось бы, не имеет к  Горьковскому речному училищу имени И.П.Кулибина  никакого отношения. Скорее он напоминает реферат по изучению творчества великого русского драматурга Островского А.Н. , в частности, пьесы «Гроза». Но как бы это ни было странно, загадки, которые преподнес драматург любителям русской словесности в данной драме,  разрешились благодаря   материалам  литературно-этнографической экспедиции в Архангельск, Астрахань, Оренбург, на Волгу и в Приднепровье «для исследования быта жителей, занимающихся морским делом и рыболовством», которые собрал А.Н. Островский. Статья, написанная им,   вошла   в «Морской сборник» в 1855 году.  И прошло с момента этого события 160 лет! 
Дотошный читатель был бы прав в своем недоумении, если бы в исследованиях не мелькнула фамилия И.П.Кулибина, имя которого вот уже   почти  сто лет(с 1919 года) носит Горьковское речное училище. Тема эта  нестандартная, но к Кулибину  И.П. имеет самое прямое отношение. Не знаю, как остальным, но мне,  до сих пор гордящемуся, что я бывший курсант –кулибинец, было приятно узнать о великом мастере, изобретателе новое.
Я получил сообщение от своего старинного приятеля. Он, как и я, неисправимый романтик, начало своего жизненного пути посвятил специальности гидролога, проучившись в гидрометеорологическом техникуме. Небольшая практика на строительстве гидростанции - и все как положено: его ждали  Вооруженные силы, которые славны тем, что человек после службы непредсказуемо меняет свой курс. Так и он, гидролог,  оказался с бывшим техником водных путей рядом на студенческой скамье в МГУ имени Ломоносова. После университета мой приятель проявил уникальную сообразительность, в которой я ему искренне завидую. Он пошел работать в Министерство природопользования и соединил два образования: среднеспециальное гидрологическое и высшее экономическое. Да так удачно, что стал доктором экономическим наук, профессором. Титулы, характеризующие его, как светило науки,  даже перечислять не буду, членства во всевозможных комиссиях не перечесть. И так далее и так далее.
Сообщение начиналось довольно прозаически, как оно и бывает между людьми, которые знакомы большую часть жизни. Приятель довольно вредоносно интересовался знаком ли я с замечательной работой великого русского драматурга в области водных путей и водного транспорта ( Это он на мое среднее специальное специфическое образование намекал).
Далее он писал, что в марте 1856 года Островский А.Н. получил приглашение принять участие в широкомасштабной акции – экспедиции по морям, озерам и рекам огромной Российской империи. Инициативу отправить в экспедицию литераторов приписывают брату царя – великому князю Константину Николаевичу. Великий князь руководил в то время морским ведомством и предлагал реформировать набор матросов в русский флот из местностей, исторически связанных с судоходством.
В начале 1856 года целый ряд писателей  отправились в самые различные уголки необъятной империи. Экспедиция должна  была описать жизнь, быт  промыслы  населения, живущего по берегам морей, озер и рек Европейской России.   Островскому  предстояло исследовать Волгу от истоков до Нижнего. Драматург справился с порученным заданием, значительно расширив его.(одно описание вышневолоцкой водной системы может заинтересовать не только гидротехников, но и  людей, связанных с водным транспортом и любящим его историю) Во время путешествия он вел дневник, записывая свои наблюдения, встречи, беседы, зарисовывал пейзажи.
Результатом поездки стали очерки «Путешествие по Волге от истоков до Нижнего Новгорода», опубликованные в «Морском сборнике» за 1859 год.
  Мой товарищ не поленился и приложил материалы, касающиеся этого события. Прочитав, я даже сожалел, что в  училищном курсе водных изысканий    и выправления рек не нашлось места для исторического прошлого этой науки. Представляю как бы мы могли увести Нину Станиславовну Стрепяк от судоходной обстановки в литературные дали. У нее было еще и второе образование – филологическое. Да и другие преподаватели, я уверен, не остались бы равнодушными к такой информации.
Но на нет и суда нет. Хотя польза от такого  материала есть определенная: когда бы я вспомнил свое участие в художественной самодеятельности, да и посещение литературоведов в Твери тоже изрядно замылилось.
Вообщем, очерк посвящается любителям русской словесности, связанной с водным транспортом.

                280 –летию со дня рождения Ивана Петровича Кулибина,
                имя которого  почти сто лет(с 1919 года) носит Горьковское
                речное училище, посвящаю:
Для неподготовленного читателя  эти  фамилии ничего не скажут.  Хотя, если задуматься, то все проще простого. Речь пойдет о  Кулибине  Иване  Петровиче,    русском  механике, как принято говорить  «самоучке», оставившем после себя неизгладимую память благодаря своим изобретениям.  Родился он в  Нижегородском уезде в Подновье,   10 [21] апреля 1735 года.  Ушел из жизни  30 июля [11 августа] 1818 года. О нем написано немало книг, архивы бережно хранят  материалы о его изобретательской деятельности.
Кулигин. Просто Кулигин. Даже имени нет. Тоже механик - самоучка. Можно сказать, коллега  Кулибину И.П.  Только один ньюанс : это выдуманный персонаж пьесы  «Гроза», созданный  великим русским драматургом Александром  Николаевичем  Островским.  «Гроза»  была написана писателем  в 1859 году под впечатлением путешествия по великой Волге.  Не прошел он и мимо Нижнего Новгорода. И вот уже много лет считается, что Кулигин,  один из персонажей  пьесы «Гроза», является образом Кулибина И.П.
 Старшее поколение,  безусловно,  вспомнит  Островского А.Н. и его пьесу «Гроза.  Вспомнит если не Кулигина, то екатерининское «Отчего люди не летают…».  Знает ли пьесу молодежь? Не уверен. Ну, на то она и молодежь, чтобы потом, в старости, наверстывать упущенное.
Действие происходит летом в вымышленном городе Калинове на  Волге.  Островский задал головоломку литературоведам: что за город  драматург имел в виду.  Расспорились две родные сестры у одной матери-Волги:  Кострома и Кинешма. Они до сих пор не могут поделить творчество великого драматурга.  Долгое время считалось, что сюжет пьесы «Гроза» был взят Островским из жизни костромского купечества. Костромичи в начале XX века могли с точностью указать место самоубийства Катерины. Кинешемцы тоже не оставались в стороне.  Сейчас вроде страсти улеглись, но литературоведы не стоят на месте и открывают все новые подробности в отношении Кулигина и Кулибина. Да и город, где проходили события драмы, называют совершенно  неожиданный: Калязин. Но не будем торопить события.
Далекий 1968 год. Горьковское речное училище имени Кулибина, 11 группа ВПС, в которой учится ваш покорный слуга. В расписании группы предмет «Литература». Да, не удивляйтесь молодое поколение. Мы поступали на базе восьми классов,  и среднее образование дотягивали в училище, правда, не так подробно, как в средней школе.
Тридцать человек, в жесткой, негнущейся робе, стриженые наголо сидят в аудитории. Словно отлиты из одной формы. Заходит преподаватель, женщина. Дежурный по группе, поставив нас по стойке «Смирно», сделал доклад.
  –Спасибо, садитесь - прозвенел мелодичный голос. Мы с интересом рассматривали преподавателя литературы.  Она, в свою очередь,  спокойным доброжелательным взором оглядывала  аудиторию. Я сидел на второй парте в первом ряду у окна  и, не знаю почему, но мне показалось, что она задержала взгляд на мне и улыбнулась. Скорее всего, она  прищурилась от солнца, но мне так показалось…  Я представил,  как она смотрит и видит  подростка с остриженной головой и отчаянно покраснел. Так  произошла  моя  встреча с преподавателем русского языка и литературы Маргаритой Николаевной… фамилию я забыл, извините.
Покатились дни учебы. Не хочу говорить штампами, но учиться было трудно. Трудно не из-за предметов, которыми нас нагрузили.   Нагрузка была ощутимая из-за непривычного образа жизни. Домашние ребята, а тут кубрик на тридцать человек, всякие разные дежурства,  обязанности, … какая уж там литература. Одним словом, народ к предмету относился не очень. Но Маргарита Николаевна, казалось, не замечала нашего пофигизма. Спрашивала, внимательно слушала, все очень корректно. И вскоре мы  стали подтягиваться, не изображать из себя «мелких мореманов», дескать  « плавали  – знаем».
Я несколько выделялся прилежанием к предмету, но отчаянно комплексовал, когда отвечал. Причина была простая:  у меня не было передних зубов. Мне их выбил  приятель в бане тазиком. Этаким тяжелым литым тазиком, в простонародье именуемом «шайкой». Произошло   это в день  отьезда в Горький. Чего нам стукнуло в голову в баню пойти? …   Представьте  себе мальчишку с выбитыми передними зубами.  Маргарита Николаевна не раз и не два внимательно и с удивлением смотрела на меня, когда я невнятно, с пришептыванием , что-то вещал. Я стоял красный, потный и сгорал от стыда. Маргарита Николаевна  была умной женщиной  и попросила меня остаться после занятий. Оставшись вдвоем в аудитории,  она спросила, что у меня за проблемы. Я в очередной раз  покраснел, и…  рассказал свою историю про баню.  Тут произошло неожиданное: она расхохоталась, да так непосредственно и звонко, что я не выдержал и тоже рассмеялся, позабыв про  щербатый рот.
Между нами проскочила  искорка, и мы  дружески  поболтали. Не знаю, ее ли рук  дело или он сам увидел, только ко мне подошел командир роты и отсчитал, почему я не обращаюсь к нему из-за своей проблемы. Через полчаса, я, одетый в недавно  выданную суконную форму, ехал с Федором Федоровичем Копыловым, командиром нашей 14 роты, в больницу водников.
Какие  рычаги двигал  наш бравый командир, какие кнопки нажимал, не знаю, только вскоре  я сидел у стоматолога, который обрабатывал мои зубы и, давясь от смеха, переспрашивал меня о моих злоключениях в бане.
Сделали зубы быстро. Металлические,  блестящие. Я был очень доволен: такие «фиксы!».  Стоматолог попросил  поклацать челюстью. Я исполнил его просьбу и в кабинете раздался звук, словно щелкнули пассатижами.
  –Очень хорошо - удовлетворенно сказал врач - только больше под шайку не лезь и не пытайся пивные бутылки зубами открывать. Я  пропустил рекомендацию про шайку мимо ушей и сказал, что  пиво не пью.
– Что же ты пьешь?  -  Машинально спросил врач, внимательно рассматривая мой прикус.
–  Как, что? - Удивляясь бестолковости врача,  переспросил я - самогонку.- помолчав,  добавил – водку. Дантист на мгновение застыл, потом сел на свой стул и долго хохотал. Затем достал платок, вытер слезы и спросил:
-Почему же самогонку?
-А у нас дома  больше ничего не пьют – серьезно ответил я.
-Врач снова зарыдал от смеха, сполз со стула и ушел из кабинета. В коридоре  раздался оглушительный хохот, причем смеялся уже не один человек. Провожали меня всем стоматологическим отделением.
Этот день я запомнил на всю жизнь. Нужно было прочитать наизусть отрывок из поэмы Маяковского. Дела у многих были плачевны: с Маяковским вообще трудно иметь дело, а уж выучить наизусть… Маргарита Николаевна, вдребезги расстроенная,  сидела, подперев рукой подбородок,  и никого не видела. Затем, поймав мой взгляд ( она меня щадила и не часто спрашивала), удивленно спросила: - будешь читать?
-Буду, - неожиданно четко для нее и для всей группы сказал я. И понеслось.
-Окна разинув, стоят магазины!
- В окнах продукты, вина, фрукты…
Не беда, что иногда, я, увлекшись, клацал своими пассатижами. Эффект был налицо. Маргарита Николаевна сидела и улыбалась. Ее улыбка была для меня высшей наградой.
-Очень хорошо, молодец - сказала она, сделав пометку в журнале. Пока я усаживался, раздался вопрос:
-Художественная самодеятельность школы сильно пострадала с твоим уходом?
- Не совсем, чтобы очень…- смущенно пробормотал я. Знал бы я,  зачем она это спросила!
В шестидесятые годы в училище был культ художественной самодеятельности. Оно и не удивительно. Закрытое учебное заведение.  Еще сильны были воспоминания о военно-морской кафедре, которую в 1964 году отменил Н.С.Хрущев, уверовавший в окончательную и бесповоротную победу коммунизма. Одним дурным махом он ликвидировал военные циклы в закрытых учебных заведениях. Но командиры рот, офицеры, вышедшие в отставку,  сменившие кадровых офицеров флота,  старательно поддерживали  дух дисциплины и держали нас в ежовых рукавицах. Поэтому мы с удовольствием чем-то занимались, чтобы отвлечься от довольно однообразного быта. А уж пение и игра на музыкальных инструментах…  Это нужно было слышать и слушать. Так вот всю   энергию уличных бардов и направляли в нужное русло художественной самодеятельности.
«Голубые рефулеры» - ансамбль ВПС, «ОРЭН» - радисты. Простите, механики и судоводители, забыл названия ваших ансамблей, но они были  и как играли! Мало этого, существовал обьединенный училищный  ансамбль, который играл на общеучилищных  мероприятиях. А великолепный духовой оркестр во главе с капельмейстером в белых перчатках! Им гордилось училище.
Слух о моем «жестком» голосе и неплохой дикции быстро распространился, и ко мне подошли ребята старших курсов. Они казались такими взрослыми. Не будем забывать, что третий и четвертый курс носили кителя, а эта форма сразу делала человека старше.  Им нужен был декламатор. Певцов-солистов было немеряно, только выбирай. А вот человека, который мог бы читать  текст или стихи на память, при этом обладая дикцией, увы. А может не все хотели…,  может не нашли. Но факт был очевиден: меня припахали в художественную самодеятельность отделения. За самодеятельность у нас отвечал сам начальник специальности Анатолий Александрович Малахов. .Страстный поклонник русской народной музыки, сам отлично игравший на струнных инструментах, он сколотил не только ансамбль, но  и отличный хор.
В училище регулярно шли  просмотры художественной самодеятельности  отделений, тематические вечера.    Отделение ВПС  брало численностью. Во всю стенку – хор.  В центре - ансамбль «Голубые рефулеры». И я. Да,  я оказался неплохим декламатором, который раскатистым волжским  «О» прославлял великую и могучую русскую реку. 
«…Катятся волны в бескрайнем просторе, музыка Волги Россия поет… » - произносил я речетативом,  широко и привольно. В это время начинал рокотать ансамбль, а когда я прочитывал:  «Кто сказал, что Волга впадает в Каспийское море, Волга в сердце впадает мое» - вступал хор. Хор знал свое дело, это был апофеоз стараний начальника специальности, это было его детище. Аплодисменты мы, несмотря на ревность специальностей, срывали всего училища.
Нужно ли удивляться, что  перед зимними экзаменами, ко мне подошла Маргарита Николаевна и попросила, чтобы я ее выручил. Меня снова бросило в жар: меня просит Маргарита Николаевна! Она вела литературный кружок. Да, не удивляйтесь, у нас был литературный кружок.   Но, учитывая занятость первого курса, «салажата»   были задействованы слабо. Но что- то там потребовалось…   Да в этом ли дело… Меня просила Маргарита Николаевна!
Ларчик открывался просто: близилась дата памяти - 150 летие со дня смерти И.П.Кулибина,  имя которого носило наше училище. Готовилась композиция силами литературного кружка и  обьединенных ансамблей и хора.
Мероприятие было достаточно ответственное, так как обещали придти кураторы из  горкома партии и горисполкома.  И, конечно же, -  традиционные  приглашенные  из педагогического и медицинского училищ.
Я, длинный, нескладный, в неподогнанной форме,  чувствовал себя мальчишом  - плохишом. Только  начинающая обрастать голова привлекательности не добавляла. По сценарию мне нужно было читать  отрывки  из пьесы  «Гроза».   
Вот я и подобрался к теме своего очерка! Почему именно  отрывки из «Грозы?» Все просто, если посмотреть на творчество Островского А.Н.
«Кулибиным навеян в «Грозе» Островского образ Кулигина — «мещанина, часовщика-самоучки, отыскивающего перпетуум мобиле». У драматурга получился условный тип «механика-самоучки», как его представляла себе передовая интеллигенция прошлого века. Кулигин клеймит грубость нравов, «поначитался» Ломоносова, декламирует на бульварах стихи о звездах, мечтает об «общественной пользе» и при полном отсутствии знаний помешан на идее вечного двигателя. В пьесе он ничего не делает, встречается с героями на улицах, не в меру словоохотлив и слишком «простоват», если не сказать более того. Он пристает к купцу Дикому с просьбой отпустить средства для громоотвода: «для общей пользы... каких-нибудь десять рублей». Дикой ругает изобретателя разбойником, а тот отвечает грубияну выдержками из Державина. Истинно кулибинского нет ни в характере Кулигина, ни в быту его, ни в идеалах, да к тому же и эпоха совершенно иная. Автор снисходительно жалеет Кулигина» - так пишет писатель, горьковчанин  Н.И. Кочиев в своей книге «Кулибин». Именно   такой концепции, что Островский А.Н. в качестве прототипа для Кулигина взял  образ Кулибина И.П.  и придерживались наши доморощенные режиссеры. А как по другому?  Это никого не удивляло.
В советской истории,  да и до нее, была принято считать, что Кулибин И.П.был   чудаком,  «самоучкой», «самородком», экзотическим явлением, «жертвой малограмотности». Так он проходит через многочисленные популярные книжки о нем на протяжении ста двадцати лет.
  За годы советской власти имя изобретателя Ивана Петровича Кулибина стало в СССР нарицательным. Кулибиными, с большей или меньшей долей иронии, называли любителей сделать что-то самостоятельно.  Все это надумано и далеко не так, хотя бы потому, что  с 1769 года и на протяжении более 30 лет Кулибин И.П. заведовал механической мастерской Петербургской академии наук. Руководил производством станков, астрономических, физических  и навигационных приборов и инструментов.
Но в этот вечер я ничего такого не думал. Стоял на сцене за ширмой и смотрел на ведущих: курсанта - радиста и незнакомую молодую женщину. Скорее всего, это была преподаватель русского языка и литературы отделения РЭН. Меня колотило и  почему-то зациклили курсовки  на рукаве кителя  радиста. Их было пять. Я тогда не знал, что радисты учатся четыре года и три месяца. Хоть и три месяца, но все пятый курс. Да еще плетеная звездочка сверху. Я уже был в курсе, что такие звездочки над курсовками носят курсанты высших военно-морских учебных заведений. Откуда бы мне знать, что это РЭН овское пижонство. Одним словом, меня переклинило,  и я, кроме пересчета курсовок: одна, две, три, четыре, пять…звездочка… одна, две, три, четыре, пять, звездочка… ничего не мог делать.
Тем временем тематический вечер шел полным ходом. Двое ведущих прекрасно владели материалом и заставили  слушать себя  зал. Что-то пророкотал хор, грохнул ударник, где-то для эффекта прошел по басам гитарист. Все это я слышал и видел на репетициях. Шла прелюдия к памяти Кулибина И.П. Ведущие вспомнили историю образования училища, начиная с ремесленного, созданного в год памяти Кулибина И.П. ( это была дата пятидесятилетия  ухода его из жизни),  не забыли реформы в советское время. Все, в общем, как положено.
Наконец меня курсовки отпустили, и я посмотрел  в зал. Когда глаза привыкли к полумраку, то  увидел в первом ряду монументальную фигуру начальника училища Павлова В.Н. Рядом с ним сидел худощавый человек в сером костюме. Старательно причесанный и вообще какой-то выстиранный. Судя по тому, как Павлов периодически наклонялся к нему и шептал в ухо, что было не просто для его величественной фигуры, можно было  догадаться, что это один из  гостей горкома или горисполкома. Скорее всего из горкома, так как я не сразу заметил женщину тоже в сером костюме ( традиционный  цвет костюмов  органов советской власти и партии).  Она сидела, скромно поджав ноги под кресло,  и сжимала в руках папочку. Думаю, что дамочка была из гороно, то бишь отдела городского народного образования и ее отправили присутствовать на  памятном вечере, посвященном Кулибину И.П.
В уши шел фон о том, как плохо и тяжело жилось русскому изобретателю, что он терпел унижения  и насмешки со стороны великосветской знати, что черные силы царизма угнетали и иссушали его творческую душу. А что бы  я хотел услышать, когда в зале сидел представитель партии ( скорее всего полуответственный инструктор идеологического отдела).  Что Кулибин большую часть жизни прожил в Санкт-Петербурге, получая великолепное жалование на должности механика Академии наук? Что он  был обласкан Екатериною, а потом и Павлом I, что его привечали такие  вельможи как Потемкин, Румянцев.  То, что Кулибин И.П.  получал насмешки на свой счет, так как не разулыбаться и не позволить исподтишка похихикать сановникам и присутствующим дамам света, когда  на ассамблеях дворца и на других приемах появлялся типичный русский мужик с окладистой бородой и в кафтане. Впрочем, Кулибин был человек  с юмором и сам отпускал шуточки на свой счет.   Сохранились воспоминания: « При дворе, среди расшитых мундиров западного покроя, в своём длиннополом кафтане, высоких сапогах и с окладистой бородой, Кулибин казался представителем другого мира. Но на балах он с неистощимым остроумием отвечал на насмешки, располагая к себе добродушной словоохотливостью и прирожденным достоинством в облике». Главное-то в чем? Приглашали мужика на торжественные приемы у императрицы. Не каждый дворянин такого удостаивался.
Рассматривая ответственных товарищей и генералитет училища,  я не сразу услышал шикание за своей спиной. Очнулся от хлопка ладонью по плечу: - Очнись, очарованный… твой выход… Кто-то из старших  повернул меня к выходу и для убедительности поддал дружеского пинка, прошептав: - Давай, все будет нормально…
Я и сейчас вижу слегка подсвеченный зал, бурлящий волнами синих форменных воротничков. Среди них островами темнели флотские кителя старших курсов. Рябило в глазах от нарядов приглашенных.  Конечно, это были девушки! По началу я не видел лиц, только светлые размытые пятна. Затем сознание вернулось ко мне, из проблескового стало сплошным,  и я увидел лица.  В зале царила доброжелательность: -  Держись, парень! Не робей! Нешто мы не понимаем, каково тебе, дружище,  там, на сцене. - Для поддержки зал дружески похлопал. Я, переведя взгляд, увидел начальника училища, его заместителей. Они все улыбались мне и для поддержки кивали головами: …мол, не дрейфь, парень…Им ли не понять душу мальчишки-первокурсника, выступающего перед училищем и приглашенными.
Я стал читать, по началу,  больше на автомате. Монолог был длинный, но  я, к своей чести,  ни разу не сбился. Мало того, успокоился и вполне  сознательно стал  доводить материал: с интонациями,  как положено. Помогали паузы, когда вступал хор. Скосив глаза к  закулисью,  видел столпившихся  участников этого спектакля. Среди них стояла и Маргарита Николаевна. Они кивали мне головами, улыбались, показывали большие пальцы.  Я был счастлив.
 «Общественный сад на высоком берегу Волги; за Волгой сельский вид» - таковой ремаркой Островский А.Н. открывает «Грозу». С нее начал  я читать отрывок из пьесы, в котором показывается общение  местного  механика – самоучка Кулигина и  приказчика Кудряша:
« Кулигин   сидит  на  скамье   и  смотрит  за  реку.    Кулигин  поет.   «Среди  долины  ровныя,  на   гладкой  высоте».  Здесь я мог остановиться и перевести дух.  Вступал  своей скрытой мощью хор.
  «Кулигин (Перестает  петь.) Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса!  Вот, братец ты мой,  пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу». Вступало соло балалайки нашего начальника специальности Анатолия Александровича. Виртуоз струнных инструментов, он любил балалайку и выделывал на ней   вариации, что зал неоднократно просил его повторить. И здесь, он выводил такие коленца на темы волжских песен, что зал взрывался аплодисментами. Когда страсти улеглись, я продолжил:
« Кудряш. А что?
Кулигин. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется». Снова проворчал что-то душевное хор.
  «Кудряш. Нешто!
  Кулигин.  Восторг!  А  ты «нешто»!  Пригляделись вы  либо  не понимаете, какая красота в природе разлита».  Анатолий Александрович - вновь в ударе. Снова аплодисменты.
« Кудряш. Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик.
  Кулигин. Механик, самоучка-механик.
  Кудряш. Все одно».
Действие  возносится над волжской ширью, распахивается на всероссийский сельский простор, ему сходу же придается общенациональный масштаб, поэтическая окрыленность: «Не может укрыться град, в верху горы стоя». В песне, которая у зрителя практически на слуху, уже предвосхищается судьба героини с её человеческой неприкаянностью: «Где ж сердцем отдохнуть могу, Когда гроза взойдет?», с её тщетными рвениями отыскать поддержку и опору в окружающем мире. «Куда мне, бедной, деться? За кого мне ухватиться?». Потом была пауза,  и хор исполнял русские и советские  песни о Волге, о Горьком.
Хорошо получалось, торжественно. Товарищи из присутственных мест тоже, судя по негромким комментариям, остались довольные. Да и наш начальник училища выглядел уже не таким напряженным.
Конфуз получился, правда, небольшой, когда  я стал читать монолог Екатерины. Помните : «Отчего люди не летают». Зал слегка всхлипнул смешком, потом прошел шепоток с легким хихиканием.  Возник он от неожиданности, что женский монолог читал молодой человек. Списали на специфику учебного заведения.
  Вот он, монолог:  «Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь?».  Моя задача была в том, чтобы показать, что волжский ландшафт проходит как поэтический леймотив, а лучше Катерины трудно сыскать героя, поэтизирующего Волгу.
Действие происходит в русском провинциальном городке. Величественная прекрасная Волга кон¬трастирует с сонным застойным бытом города. Свободная Волга принимает в свои воды непокорившуюся Катерину.
«Кабы я малая погибла, лучше бы было. Глядела бы я с неба на землю да радовалась всему. А то полетела бы невидимо, куда захотела. Вылетела бы в поле и летала бы с василька на василек по ветру, как бабочка». В ключе этих желаний Катерины и другое нешуточное рвение - полететь: «Отчего люди не летают!.. Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне время от времени кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Испытать нешто сейчас?»
Читал я, наверное, неплохо,  и, закончив, получил заслуженные аплодисменты.
«Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу на Волгу и все наглядеться не могу», - в захлебывающихся от восторга словах Кулигина настораживает туго натянутая поэтическая струпа. Еще мгновение - и, кажется, не выдержит его душа опьяняющей красы бытия. Даже далекий от литературы человек не останется равнодушным к этим словам. Кажется, что не Островский А.П.  говорит языком Кулигина, так говорит любой, кто родился на Волге и, неважно, что он не живет на реке. Волгари остаются волгарями  всегда. Нужно ли говорить, что зал долго нам аплодировал. Мы стояли перед залом смущенные и счастливые. Мы задели своим концертом светлые чувства людей, находящихся  в зале. Это были горьковчане, как бы сказал Островский А.П. «дорогие любезные мне земляки» Кулибину И.А. и безразличными к концерту они быть не могли.
Эта фраза, где Кудряш называет Кулигина «Ты у нас антик, химик»  не дает покоя не одному поколению литературоведов. Кого изобразил Островский А.П. в образе Кулигина?   В рамках средней школы, по общепринятой методике министерства образования,  это был Иван Петрович Кулибин, нижегородский механик-самоучка. Но так ли это? Кулибин был механиком, пусть самоучкой, но он не был ни антиком, ни химиком. Для кого-то это повод пожать плечами, дескать, ну и что, а для кого-то…  Впрочем по порядку.
Чтобы  закончить с карьерой артиста скажу, что у меня было  еще  монологи на сцене,  связанные с Тургеневым и, если не изменяет память,  с однофамильцем великого  русского драматурга революционером Островским Н. Это было  на втором курсе, который на ВПС  короткий и меня в полной мере  не могли задействовать в сценической деятельности. Мы, первыми из отделений,  уходили на практику в изыскательские партии.
Третий курс начинался в ноябре. Я с горечью узнал, что Маргарита Николаевна ушла из училища. Причины называли разные. Не знаю, но было жаль. На этом моя сценическая деятельность закончилась.
Помнил ли я о Кулибине? Конечно, помнил. Но больше не как о литературном герое, а как курсант- кулибинец. Привык к его  существованию,  так как по нескольку раз в день проходил через фойе училища, где стоял бюст механику-…ну не хочется называть мне Кулибина самоучкой!  По-  моему, так  можно и Ломоносова назвать тем же самым. Да, Кулибин нигде не учился  и, не в пример Ломоносову, славяно-греческой академии не заканчивал. Но он был образованным человеком своего времени. Иначе бы с ним не общался великий математик Леонард Эйлер, который был признанным  физиком, механиком, астрономом.  Его знал  Даниил Бернулли,  физик-универсал, механик и математик, один из создателей кинетической теории газов, гидродинамики и математической физики.  У Кулибина были общие интересы с  Фуссом Николай Ивановичем ,  математиком,  академиком  Санкт-Петербургской Академии наук, почётным членом  и член -корреспондентом  множества научных обществ.
Биографы Кулибина укрепили за ним прозвище механика-самоучки, что не совсем удачно.  Самоучкой зовут того, кто методом проб и ошибок достигает результата, чаще всего в практической деятельности.   Кулибин  учился самостоятельно, я бы сказал заочно, используя современную терминологию. Он много читал. Знал работы вышеперечисленных ученых. Переписывался с ними.  Пусть в одиночку, но он овладел своим предметом (механикой) в совершенстве. Его работы его вызывали удивление академиков.
Весьма замечательно в этом отношении письмо знаменитого Даниила Бернулли к академику  Н.И.Фуссу от 7-го июня 1777 года, после того, как Бернулли получил из Петербурга сообщение о проекте моста через Неву. Письмо   свидетельствует, что Бернулли смотрел на Кулибина, как на человека, который, в общем с ним деле пошел дальше него, Бернулли. Профессор A. Ершов, в статье «О значении механического искусства в России» ("Вестник промышленности" Ф. Чижова, 1859, № 3, март), отзываясь о Кулибине, что он мог бы стать нашим Уаттом или Фултоном, приводит отзыв известного строителя мостов, инженера Д. Журавского, о модели Кулибинского моста: «На ней печать гения; она построена по системе, признаваемой новейшей наукой самой рациональной; мост поддерживает арка, изгиб ее предупреждает раскосная система, которая, по неизвестности того, что делается в России, называется американской».  А проект моста… извините…требует знаний не одного ряда дисциплин.  Эта работа  по современным меркам вполне потянула бы на кандидатскую диссертацию. А мы – самоучка! Побольше бы в наше время таких самоучек.
В 1792 году. Кулибин И.П. принят в члены Императорского  Вольного Экономического Общества и представлен при дворе Екатерины. Его ценил Суворов А.В. , бывший о нем очень высокого мнения. Об очень интересной и верной оценке Кулибина И.П. передовыми людьми того времени можно судить по отзывам Н. М, Карамзина:
В «Письмах русского путешественника» Карамзин описывает осмотр часов-автомата в Версальском дворце. Часы эти были изготовлены французским механиком Мораном . Тут с любопытством рассматривали мы часы, сделанные в начале нынешнего века Мораном, который подобно нашему Кулибину никогда не бывал часовщиком».
Кулибин был очень популярен среди образованных слоев своего времени. Державин в оде «Афинейскому витязю» под Архимедом подразумевает Кулибина. Блестящий красавец, всесильный фаворит Екатерины, человек беззаветной храбрости, несокрушимой энергии, «похожий на древних римлян», как писала царица о нем Вольтеру, Григорий Орлов благоволил Кулибину, ссужал его личными деньгами на изобретения и заступался за него.
И снова я обращаюсь к Лернардо Эйлеру. Эйлер теоретически проверял расчеты Кулибина по проектам его водоходного судна, был председателем академической комиссии по испытанию модели одноарочного моста. С Эйлером Кулибин беседовал о «вечном двигателе», встречался с ним и при обсуждении научных приборов для Академии. Кулибин был знаком с трудами Эйлера, в своих заметках он ссылается на его работы. Всю правильность расчетов одноарочного моста Кулибина еще до испытания,  подтвердил Эйлер в статье «Легкое правило, каким образом из модели деревянного моста или подобной бременосной машины познавать можно ли то же сделать и в большом». Скажем, кстати, что проект Кулибина принес автору блестящую славу, известен крупнейшим ученым и получил их самые лестные отзывы.  Д. Бернулли писал Фуссу Н.И.  из Базеля о том, как он уважает механика и хочет знать его мнение по вопросу «силы и сопротивления дерева», которым Бернулли тогда занимался.
Вера в Кулибина у западных ученых была настолько крепкой, что даже теорию Эйлера о прочности балок Бернулли считал возможным проверить лишь на опытах Кулибина. «Зная, какой славой пользовался Л. Эйлер в ученом мире, нельзя не признать это предложение Бернулли чрезвычайно высокой оценкой работ Кулибина». Академик Бернулли писал секретарю Академии:
«Эйлер произвел глубокие исследования упругости балок, особенно их вертикальных столбов, не могли бы Вы поручить г. Кулибину проверить теорию Эйлера подобными опытами, без чего его теория останется верной лишь гипотетически». Практическое значение метода моделирования, введенного Кулибиным при строительстве объекта и глубоко оцененного Эйлером и Бернулли, крупными учеными своего века, основано на теории подобия, сфера применения которой «стала основой эксперимента, и ни одно исследование, как в области физики, так и в технике не может ее игнорировать».
Нет возможности подтвердить достоверность всех этих парадных реляций, ссылаясь на первоисточники. Но сам факт, что они, первоисточники, есть и хранятся в архивах Академии наук(!), делает их реальными и правдивыми.
Я жалею, что не занялся историей жизни Кулибина И.П. ранее.  Вот они, издержки общепринятой методики.  Дескать,  чего там изучать материалы механика-самоучки. Ох уж  этот приклеенный  ярлык. Того, кто так Кулибина назвал, я бы попросил рассчитать, да какое там рассчитать!  Прокомментировать(!) теорию устойчивости моста.

Беда Кулибина И.П. была в том, что у него   были, большей частью, плохие биографы. Писали слащаво, что, вообщем,  в духе времени.  Всего три статьи являются более или менее ценными источниками для  исследователей, если не считать краткую автобиографию самого изобретателя, опубликованную, еще при его жизни.
Первая статья вышла на другой год после смерти Кулибина. Она называется: «Жизнь русского механика Кулибина и его изобретения» и принадлежит Павлу Свиньину. Из переписки Кулибина с сыном Семеном видно, что еще при жизни Ивана Петровича оба они были озабочены приисканием автора, который взялся бы поведать гражданам о его трудах и работах. По-видимому, они и нашли Свиньина, который вообще интересовался изобретателями- «самоучками», и передали ему имеющиеся материалы к биографии. Свиньин был больше обеспокоен не обнародованием подлинной жизни Кулибина и его достижений, а тем, «сколько было именных и изустных императорских указаний о разных милостях механику Кулибину». Он всячески подчеркивал то обстоятельство, что механик пользовался вниманием со стороны придворных и власть имущих, настоятельно проводил ту мысль, что усердие всегда достойно награждается монархом. Свиньин не углублялся в сущность изобретений Кулибина и значения их не понимал.
Вторая работа-первоисточник — «Некрология славного механика Кулибина» — написана сыном механика Семеном. Это — сухое изложение событий с указанием хронологических дат.
Третья работа принадлежит Пятерикову. Пятериков — сын часовщика, бывшего помощником у Кулибина. Этого биографа больше всего занимает то, что Кулибин пользовался особенным покровительством графов Орловых и всемогущего тогда князя Потемкина. Автор с простодушным удивлением провинциала спешит скорее вписать «реестры»— списки указов о «милостях двора» Кулибину. Пятериков высчитал, сколько раз представлялся Кулибин Екатерине, Павлу, Александру, и составил списки, а о самых серьезных событиях в жизни Кулибина. Хотя чего хаять  «борзописцев» дней минувших. Пусть будут такие сведения, чем ничего.
Мало кто знает, что Кулибин писал стихи. Правда, они явно подражательные тому же Ломоносову и посвящены императрицам и императору. Не были забыты и вельможи. Ну,  а что вы хотите, чтобы он  «Над седой равниной моря ветер тучи подымает…» написал.
  «Но занимаясь сложными, сухими математическими исчислениями для своих проектов, он посвящал себя и музе. Кроме его двух стихотворений, указанных Н. В. Губерти, я ещё могу указать на его «Оду его сиятельству графу Алексею Григорьевичу Орлову, на прибытие его из Архипелага. В Спб. Марта ... дня 1771 года».  Ода эта находится в библиотеке Я. Ф. Березина -Ширяева. В. М. Остроглазов, « Редкие книги».-  Так пишет Николай Иванович Кочин, земляк Кулибина И.П. в своей книге «Кулибин», которая была написана в 1940 году и выдержала  второе издание в 1958 году.
Вот  оды даровитого механика. Если бы не пояснение автора книги, исследовавшего материалы архива, можно было бы с уверенностью сказать, что их написал Ломоносов или Державин. Не удержусь и, несмотря на явный перегруз в инфомативном материале приведу названия:
«Стихотворения. В ознаменование Светлого Господнего воскресения 1764 года. Радость пасхальная. Ода».
«Ода её императорскому Величеству Екатерине Алексеевне. Месяца мая, 21 дня 1767 года.     Тебя едину, о наша матерь!  « Всем монархиню послал создатель, Да ты царствуешь, владычествуешь  Над нами вечно... и так далее».
«Ода  его сиятельствуграфу Алексею Григорьевичу Орлову, на прибытие его из Архипела га в Санкт-Петербург.  Приносит всенижайший раб Иван Кулибин. Месяца марта, осьмого дня, 1771 года: О мир, желанный дар,  Ты послан нам клинком и силой россов;  Дабы свою отвагу показать». Что здесь скажешь. Вполне в духе времени. Раньше были оды, теперь эпиграммы…
Но не только Кулибин слагал оды и стихи монаршим особам. Он сам был предметом воспевания  еще при жизни. Так  нижегородский поэт XVIII века Орлов выпустил  книгу стихов. Одно из стихотворений называется «Нижний Новгород» и кончается так:
« О, Нижний! Мининым прославленный стократ,
 Не всякий ли тебе уступит в этом град? Эхо: рад.
Рад будет уступить и сердцем и устами, Зря на Кулибина своими очесами!
Механик сей от нас во град Петров утек,
Сколь долго проживет сей умный человек?
Простой он человек, нигде он не учился,
Но механизм его кому б не полюбился?
Увлечение Кулибина И.П. поэзией лишний раз говорит о том, что он одаренный человек. Не секрет, что именно люди с аналитическим складом ума тяготеют к самовыражению в стихотворной форме.  Да и за примером ходить далеко  не нужно: Ломоносов М.В.
Я вспоминаю свою учебу в МГУ имени Ломоносова. Так наиболее ярко читали свои стихи студенты естественных факультетов, особенно выделялся механико -математический. За ним шел физический факультет. Филологи же выглядели  весьма скромно.
Время учебы в училище пролетело быстро. Наступил 1972 год. Диплом, выпуск.  Училище осталось в памяти, а жизнь безжалостно грузила новыми проблемами. О Островском А.Н. , Кулибине  И.П.я не вспоминал. Было чем заняться молодому специалисту.
Но то, чего предписано тебе кем-то, не нами выдумано, то и произошло. Теперь  уже далекий  1988 год. По Мурманскому радио передают «Час городов».  В этот день была Кострома. Я не слышал передачу, но мне дословно передала содержание дочь. По радио выступал известный советский режиссер - Кадочников П.И.  Он вспоминал,  как двадцать лет назад в Костромской области в усадьбе-музее Щелыково, вотчине Островского А.Н.  снимал фильм-сказку «Снегурочка». Режиссер просил откликнуться  всех участников массовых сьемок,  и назвал телефон. Дочь телефон не записала… Жаль, так как для меня это была незабываемая  неделя, когда я со своим приятелем  был записан на «массовку» и сделался «хвостиком» великого режиссера.
Как было интересно на сьемочной площадке! Мы не отходили от режиссера. Да и вся ГПТУшная братия (для   сьемок сняли текстильное ГПТУ, в котором работал мой отец) тянулась к нему. К великому нашему удовольствию и к ужасу актеров стояла жаркая солнечная  погода, неприемлимая для сьемок. Дело закончилось тем, что Павел Иванович стал рассказывать нам о творчестве Островского, читал отрывки. Я и сейчас помню картину: груда сложенных бревен на околице бутафорской деревни. На ней сидят молодые парни, девушки, солидные матроны, бородатые мужики. В них трудно узнать учащихся ГПТУ и их преподавателей. А напротив  -  стоит  Кадочников  и читает отрывки из сказки «Снегурочка».
Но телефона нет, на нет и суда нет. Но Островского А.Н. я вспомнил. И снова по воле судьбы  столкнулся  не только с его памятью, но и с памятью Кулибина И.П., с которой связан великий драматург.
Да, не удивляйся, читатель, что расширению памяти о великом механике ( не хочу писать «самоучки») мы обязаны именно русскому драматургу Островскому А.Н. Кстати, и писатель повернулся к нам другой стороной медали. Он, оказывается, писал не только пьесы, а хорошо был знаком, как бы мы сейчас сказали, с социально-экономическими дисциплинами. Драматург привлекался к научным исследованиям…ну да обо всем по порядку.
И снова свист улетающего в прошлое время. Гуляя по улице Миллионной, что прорезала центр города Твери, я наткнулся на мемориальную доску. Нестандартно, ибо я, в детстве столько исписавший заборов и стен, приобрел иммунитет, и  не разглядываю стены. К тому же на улице метались шальные разухабистые девяностые, что лучше было ни на что не глядеть. Но мемориальная доска вырезано, что:  «В этом доме в 1856 году  неоднократно останавливался великий русский драматург  Александр Николаевич Островский». Как  родниковой  воды, глотнул, честное слово.
Доска для меня была полной неожиданностью. Я часто бывал в Твери и гулял по этой улице, когда она была еще Советской и доски не видел.  Второе,  что не знал, по какому поводу драматург был в Твери. Я неплохо осведомлен о его костромских поездках, хорошо знаю кинешемский цикл, а тут Тверь…  Рядом, на тетрадном листе,  от руки было написано, что тверские любители русской словесности могут сегодня придти…адрес…и послушать о тверском периоде русского драматурга. Совпало все:  собрание тверских русистов обьявлено на сегодня, а именно сегодня  мне нечего делать.  Дом, в котором будет мероприятие – рядом и время не за горами.
Помещение, куда я пришел согласно адресу,  был чем-то вроде методического кабинета. Это вполне советское учреждение начавшаяся перестройка довела до состояния ночлежки. И удивительно, что там были люди. «Люди» были представлены древней бабулькой, которая тихо - мирно сидела на стуле и вязала что-то вроде детской варежки. В ответ на  приветствие она поглядела на меня поверх очков и, не отрываясь  от вязания, сказала, чтобы я проходил.  Я прошел и  огляделся. Бабушка заметила мою растерянность и спросила, не в первый ли  раз здесь. Я утвердительно кивнул. –Ну,  так проходи в зал –и кивнула на одну из обшарпанных дверей. –Чайку не хошь ли?- вдогонку крикнула бабуля. На мое «С удовольствием» - бабушка добавила, что чайник на столе, еще горячий. И вообще чем богаты, тем и рады. В кабинете, как и полагается в присутственных местах, вдоль стен расставлены казенные жесткие стулья. Им было много лет, этим стульям. Когда - то лакированные и блестящие ножки потускнели и  потрескались. Дерматиновые сиденья  вытерлись, местами лопнули. От  всего веяло нищетой и безысходностью.
Что скажешь, перестройка. Наш умный и образованный, некогда советский народ,  «выбрал» демократию и разменялся на «европейские» ценности. За непонятные призрачные обещания безответственных авантюристов от политики, он слил  принципы и наработки социализма в канализацию истории. И получил…, что получил теперешний «совок» все  знают.
Занятый своими невеселыми мыслями о бытие я не сразу заметил, что в кабинет заходит народ. Негромко здороваясь друг с другом, они, оглядев меня, на всякий случай тоже говорили «здравствуйте» и, сбиваясь в группки, о чем-то оживленно разговаривали. Я аккуратно, стараясь как можно незаметнее,  разглядывал их. Это был пожилой контингент. Позже, я часто буду встречать подобную аудиторию  при презентациях книг,  выездных встречах редакций журналов. Аудитория будет единая:  потерявшиеся люди в мутной жизни того времени, которую организовали  нам «Птенцы гнезда ельцинского».   Всю жизнь жившие в ценностях социализма и ставившие во главу угла такие качества как честность и порядочность, они  стали  «отходами» перестройки. Вспомните слова великого циника,  безнравственнейшего человека нашего времени-Чубайса.   «Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом — новые вырастут». Цитата соответствовала событиям девяностых.
Эти люди цеплялись за жизнь.  Они, забыв о  невыплаченной  месяцами зарплате, ходили в школу учить детей, в больницы на дежурства. И, как ни странно - на литературные мероприятия. Мне показалось, что  они  не уважают себя, что клюнули на посулы первого «всенародного» президента. Вспомните этого «демократа»: - жить будете хуже, но недолго».  Но позже я пойму, что был не прав. Народ быстро разобрались в ельцинизме, гайдаризме и прочих «измах». Люди потеряли  веру в государство,   но, главное, они не потеряли веру в себя. 
В кабинет зашел пожилой энергичный человек.  Он громко поздоровался со всеми и привычно  уверенно занял стол. Явно, что  лидерствовать ему  было не впервой.
-Ну что, продолжим - сказал председатель, больше себе.   Тема, которую он озвучил, посвящена  поездке Островского в Тверь.  Я, не хвастая, неплохо знаю творчество любимого мною драматурга, моего земляка. Но Тверь? Причем здесь Тверь. Эх, если бы эти знания да в курсантские годы! Держись бы Анатолий Иванович (начальник специальности), который вел курс «Водные изыскания и выправление рек. Но, опять я тороплюсь.
В марте 1856 года Островский А.Н. получил приглашение принять участие в широкомасштабной акции – экспедиции по морям, озерам и рекам огромной Российской империи. Инициативу отправить в экспедицию литераторов приписывают брату царя – великому князю Константину Николаевичу. Великий князь руководил в то время морским ведомством и предлагал реформировать набор матросов в русский флот из местностей, исторически связанных с судоходством.
В кабинете стояла тишина, люди внимательно слушали, согласно кивали головами, что-то записывали. Я  слышал о инициативе великого князя о призыве на российский флот призывников с поморского севера и живущих по берегам больших рек.  Причем слышал об этом в самом сердце флота российского-  в Кронштадте. Балтийскому флоту крепко не повезло. Словно в насмешку партия и ленинский комсомол определил шефами Балтийского флота   …среднеазиатские  республики. И пошли эшелоны с  азиатскими парнями в военные - морские форты Балтики и учебные отряды Кронштадта и Ленинграда. О последствиях службы людей, видавших воду только в арыках, говорить не хочется. Но вернемся к истории.
Островский был не одинок. Ряд писателей  отправился  в самые различные уголки необъятной империи: Писемский поехал в Астрахань для изучения низовьев Волги, Максимов – на Белое море, Афанасьев-Чужбинский – на Днестр и Днепр. Потехин должен был описать Волгу от Нижнего Новгорода до Саратова. Островскому же предстояло исследовать Волгу от истоков до Нижнего. Эти люди были призваны изучить не только социальную обстановку  указанных регионов. Они смело делали срезы экономического содержания и его зависимость от состояния водоемов. Да, именно так. Их задачей было изучить влияние водных коммуникаций на развитие регионов. Возникает вопрос: почему были отправлены писатели, а не, допустим, путейцы или экономисты, демографы. Судя по всему,  князь был умным и образованным человеком. Вспомните немеркнущие слова Кузьмы Пруткова: «Узкий специалист флюсу подобен. Полнота у него односторонняя». Чтобы привезли ему  инженеры –путейцы? Это даже я знаю: годовые эпюры стоков рек, предложения по их регулированию. Экономисты –в свою очередь завалили бы князя статистическими таблицами и годовыми отчетами. Все это у князя было. Ему нужен был срез социальной жизни районов, примыкающих к водоемам. Забегая вперед скажу, что помимо отчета Островского я прочитал отчеты Максимова о жизни поморов на Белом море и Потехина –о нижней Волге. Я зачитывался их отчетами. Не удивлюсь, что писатели на базе своих отчетов позже писали книги о этих краях.
Александр Николаевич принял приглашение и прибыл в Тверь 18 апреля 1856 года.  Он  остановился в гостинице Барсукова, что на Миллионной. На этом доме и установлена доска, на которую я наткнулся. Островскому поручили описание Волги от истоков до Нижнего Новгорода. Нужно было отразить в своем отчете  жизнь, быт и промыслы  населения, живущего по берегам морей, озер и рек Европейской России.  Островский А.Н. посетил  Тверь, Торжок, Осташков, Ржев, Старицу,  Кимры, Калязин, ряд сел и деревень, а также побывал у истока Волги. Во время путешествия он вел дневник, записывая свои наблюдения, встречи, беседы, зарисовывал пейзажи.
Результатом поездки стали очерки «Путешествие по Волге от истоков до Нижнего Новгорода», опубликованные в «Морском сборнике» за 1859 год.
«В Тверь я приехал еще до открытия навигации. Это было на Святой неделе, погода стояла прелестная. Толпы народа в праздничных нарядах гуляли по набережной; Волга была в полном разливе и, сливаясь с Тверцой, представляла огромное пространство мутной, пенистой воды, взволнованной низовым ветром; с набережной Отрочь монастырь казался стоящим на острове», – находим мы в дневниках Островского, посвященных его пребыванию на Тверской земле. Описания Островского интересны и сегодняшнему читателю, интересующегося историей своего Отечества.
«Внешностию своею Тверь заметно отличается от других городов, лежащих на Волге. Особенная чистота главных улиц приметна даже и для приезжающих из столиц. По всему видно, что Тверь играла роль коридора между Петербургом и Москвой, который беспрестанно мели и чистили и, по памяти и привычке, метут и чистят до сих пор». - Отмечает драматург. И тут же добавляет:
«Впрочем, физиономия проездных городов всегда обманчива, и легко принять суету от проезда за промышленное движение, а праздную веселость за довольство».
«Несколько свободных дней до прихода весеннего каравана, которые я провел в Твери по отплытии его, дали мне возможность ознакомиться с жизнью города, так красиво построенного и так счастливо поставленного на перекрестке путей железнодорожного и водного. Все местные условия, как кажется с первого взгляда, должны бы способствовать промышленному процветанию Твери: железная дорога соединяет ее с Петербургом и Москвой; верхние и нижние волжские караваны пристают под самым городом; Тверца, как начало Вышневолоцкой системы, представляет другой путь соединения с Петербургом – путь дешевый для тяжелых грузов. Но мне не довелось убедиться, что, несмотря на благоприятную местность, Тверь в промышленном отношении никак не может считаться городом процветающим. Разбирать подробно причины слабого промышленного развития, при таких счастливых условиях, я предоставляю специалистам; я скажу от себя только то, что видел и,  что удалось узнать… Летом, по причине мелководья в верхних частях Волги, от Ржева до Твери могут ходить только малые, легко нагруженные суда». 
Нет возможности пересказать интересные моменты, касающиеся развития внутренних водных путей,  тем более, что они  написаны наблюдательным человеком, мастерски владеющим  пером.
Далее  - «Первое, что поражает в Твери, – это бедность промышленного класса (мещан) и ничтожность заработной платы и выручки. Едва ли я ошибусь, если скажу, что обстоятельства, поставившие Тверь на большом торном пути, немало способствовали бедности ее мещан. Конечно, это не главная и не единственная причина; главною причиной бедности промышленного класса наших городов средней полосы все-таки останется недостаток значительных капиталов и излишество рабочих рук, а для Твери, вероятно, есть и другие, местные, причины, которых мне не удалось подсмотреть».
В каждом приволжском населённом пункте писатель особенно интересовался рыболовством: во-первых, это входило в круг его обязанностей, как члена литературной экспедиции, а, во-вторых, он сам был заядлый рыболов. В Твери рыболовство не было развито. Горожане ловили рыбу после вскрытия рек ото льда, с целью прокормить семью. «Не думайте, что это праздная забава свободных людей в праздное время. Нет. При бедности тверских мещан, если мальчик натаскает в день небольшой кувшинчик уклейки, и то уж в доме подспорье», - писал Островский в дневнике.-  «В Твери, на Волге, рыбных садков немного, рыба незавидная, а цены почти московские».
Интересные сведения сообщает Островский и о тверских волжских перевозчиках. Работали они, по своей бедности, на изношенных лодках. «Да и эта работа не надолго, - сообщает автор дневника, - по сбытии воды наводятся два моста через Волгу… по недостатку работы, занимаются перевозкой не более двадцати человек; а остальные ходят на вязках вверх или возят вниз, даже до Рыбинска, бедных пассажиров, которым дорого съехать на пароходе».
Я умышленно пропуская описания писателем других городов. Достаточно описания Твери, чтобы понять бедность и нищету Верхневолжья. Но отказаться от публикации выдержек описания волжских мест, думаю, не стоит. В Городне, стоя на крутом, обрывистом берегу Александр Николаевич любовался окрестностями города. В своём дневнике он записал: «Под ногами текла Волга, синяя от пасмурной погоды и подёрнутая рябью…  За рекой зеленел поемный луг, его замыкал высокий сосновый лес, справа и слева изгибы и плёса Волги и несколько сёл по берегам. Прекрасная картина!». Затем добавляет:  «Долго любовался я живописным видом с обрывистого берега от церкви…  Когда я был в Городне, стерлядь еще не ловилась, ход ее начинается около 10 мая». Местные жители поведали Островскому много старинных легенд и преданий. .
Далее путь Островского  лежал на Торжок.  По дороге  он остановился в  Медном,  большом  промысловом  селе на пути из Твери в Торжок и Новгород.    В  Медном,  на реке Тверце,  была пристань; здесь грузились суда для отправки в Петербург через Вышневолоцкую водную систему.
Я снова замер, читая эти строки. Мне приходилось быть в Медном, теперь богом забытом поселковом образовании. Отчетливо сохранились остатки водной системы. Но, к сожалению, только остатки.
16 мая Островский и Бурлаков выехали из Торжка в Осташков.  где остановился в гостинице Кошелева. Писатель исследовал рыбные промыслы и пришёл к выводу, что осташковские жители «первые рыбаки в губернии и России»; познакомился с фабрикантом Ф.К. Савиным, смотрителем училища П.Ф. Лукиным,  посетил Нилову пустынь, побывал у истока Волги.
«Поутру в сильный дождь по мокрому и вязкому болоту ходили в часовню, называемую Иорданом, построенную над источником Волги, - написал Островский в дневнике, – Ходили и дальше с большим трудом к самому истоку.  Из-под упавшей и уже сгнившей берёзы Волга вытекает едва заметным ручьём. Я нарвал у самого истока цветов на память».
29 мая Островский из Осташкова направился в Ржев, а затем - в Зубцов и Старицу. Откуда он возвращается в Москву.
Второе тверское путешествие Островского включило в себя Корчеву, Кимры и Калязин.
Но Островскому не суждено было продолжить начатое путешествие. «Когда Островский выезжал из Калязина, – пишет Лакшин В.Я. в книге «А.Н.Островский», – лошади взбесились, тарантас, в котором он ехал, перевернулся и расшиб ему ногу. Переломы были тяжелые, в двух местах. Два месяца пролежал он в Калязине…». Экспедиция по Волге была продолжена только год спустя.   
Сейчас прояснится ситуация столь длительного описания путешествия драматурга по внутренним водным путям и, казалось бы, не имевшая никакого отношения к Кулибину И.П.
Пребывание  писателя на Тверской земле оказало существенное влияние на его творчество. Впечатления от путешествия нашли отображение   в двух  пьесах –  «Грозе», написанной  1859 году   и «Воеводе» («Сон на Волге»), - в 1865году.  Есть основания говорить, как сообщали «Тверские ведомости»,  что прототипом Кулигина в «Грозе» был ржевский механик Волосков, о котором писал Ф.Н. Глинка,  поэт, герой Отечественной войны 1812 года, ученый-археолог, видный общественный деятель. Вот она, первая бомба, заложенная под образ Кулибина И.П.  Проявляются люди, которые не упомянуты не только в литературе, история о них забыла.
Слушая лектора, я благодарил судьбу, что мне так свезло. Такой материал я бы не нашел. Да и где искать? Это же материалы Госархива. А о интернете мы  еще  не знали.
Лектор, глотнув чаю,  заговорил далее:
- Сейчас мы поговорим о «Грозе» – одном из самых выдающихся произведений Александра Николаевича, и тому есть своя причина. Дело в том,  что одним из самых симпатичных персонажей пьесы, бесспорно, является народный умелец по фамилии Кулигин, который и в части литературоведческих исследований, и в простом обывательском сознании зачастую олицетворяется с выдающимся русским механиком из Нижнего Новгорода Кулибиным И.П. Но так ли это на самом деле? Казалось бы, и сам Островский недвусмысленно указывает на это, дав своему герою почти такую же фамилию. К тому же был драматург в Нижнем Новгороде и до посещения Ржева в 1845 году  и после в 1857-м.
«Ведь недаром же драматург выбрал для своего героя фамилию, почти созвучную имени знаменитого изобретателя Кулибина, гордости российской механики XVIII века!» - пишет Роберт Александрович Штильмарк в  своей книге- иследовании «За Москвой-рекой».  Но если у автора не вызывает сомнения, кто был прототипом Кулигина, то, напротив, с городом Калиновым, так у Островского называется город, где разворачиваются события пьесы, вопрос у Штильмарка остается открытым: «В старинном споре приволжских городов о том, который, мол, из них волею Островского превращен в Калинов (драма «Гроза»)  чаще всего слышны доводы в пользу Кинешмы, Твери, Костромы. О Ржеве спорщики будто забыли, а между тем таинственному зарождению творческого замысла «Грозы» именно Ржев явно сопричастен!»
Я превратился в слух и внимание. Я патриот своей малой родины, города Кинешмы, и неплохо знаю ее историю. Так я всегда был уверен, что Калинов, это наша Кинешма, преобразованная талантливым драматургом. Почему? Потому, что Островский А.Н. любил Кинешму, часто бывал в ней. Слова: «некрасивых городов на Волге не бывает, а какие там люди!» относятся именно к Кинешме. Мне, конечно, возразят и костромичи, и нижненовгородцы. Но…простите, я кинешемец, хотя и давно не живу в своем городе.
Лектор нес меня по пути Островского А.Н.  Драма была окончательно выношена и написана позднее, но пребывание в Ржеве дало фантазии Островского первый толчок. Штильман, как  исследователь творчества Островского, вероятно, не знал одной простой вещи – в том же XVIII веке в Ржеве жил удивительный человек – изобретатель, механик, химик, богослов и общественный деятель Терентий Иванович Волосков.
Самое выдающееся творение Волоскова Т.И. – его часы. За свою жизнь он сделал всего несколько экземпляров. Одни из них ныне хранятся в собрании Тверского объединенного краеведческого музея. Часы имеют несколько циферблатов, которые представляют картину небосвода с изображением движения Луны и Солнца. Они сконструированы так, что по ним можно узнать не только время, но и год, месяц, число и все церковные праздники, которые приходятся на тот или иной год. Часы, автоматически отсчитывая дни, учитывали как простые, так и високосные годы. Для этой цели в механизме часов имелся особый диск, который совершал полный оборот один раз в четыре года. Эти часы настолько уникальны, что до сих пор не нашелся умелец, который бы смог их починить. Хотя есть документальное подтверждение, что еще в 1872 году часы эти исправно шли. Вполне возможно, что они были в исправном состоянии более ста лет. Принадлежали часы семье ржевского почетного гражданина Образцова. Островский был у Образцова в гостях, и трудно представить, что хозяин не показал столичному гостю свои удивительные часы.  Мы же знаем, что часы были слабостью Кулибина И.П.
Загадка Островского состоит в том, что сам он нигде прямо не говорит, что именно Кулибин стал прототипом его героя в «Грозе». И для многих последующих исследователей вполне было достаточно созвучности фамилий.
Я впился глазами в лектора. То, что он говорил, переворачивало все представления о творчестве Островского А.Н. Но, честно говоря, я не литературовед и не преподаватель литературы в школе. Ну не брал Островский в качестве образа Кулигина механика  Кулибина И.П.  и что из того. Для этого и существует специальность «литературовед», чтобы изредка радовать своими изысканиями любителей русской словесности. Но я был благодарен этому человеку, так увлеченно доводящему до слушателей материал. Он, безусловно, проделал титаническую работу по выявлении истины, но не только. Я благодарен, что он помог мне вспомнить далекий 1968 год,   Горьковское речное училище имени И.П.Кулибина.  Заставил меня пересмотреть биографию Кулибина и поднять его на более высокий уровень, на уровень, я бы сказал, равный Ломоносову. Не секрет, что когда я учился, то честно говоря, задумывался: почему такое училище, как наше ГРУ,  носит имя механика-самоучки. Есть же капитаны, механики с именами… А тут средневековой механик-самоучка… Сейчас все встало на свои места.
Сегодня мы с большой долей уверенности можем высказать иную точку зрения. Можно предположить, что появление такого персонажа, как «часовщик-механик», было не случайно. Что-то настолько поразило воображение писателя, что не смогло остаться незамеченным. И этим «что-то», скорее всего,  были часы. Но часовщиками были оба: и Кулибин, и Волосков. Мы не знаем, видел часы Кулибина И.П.  Островский или нет? Очевидно, что нет. Ведь после их создания в 1767 году они находились, скорее всего, в Зимнем дворце, а вот часы Волоскова Т.И. он, несомненно, видел. Мы это знаем.
Нельзя не принимать во внимание и то, что в «Грозе» Кулигин представлен как старожил города Калинова, истинный патриот, заботившийся о его благоустройстве. Именно Кулигин предлагает сделать в городе солнечные часы и громоотводы. Все это в большей степени относится к Волоскову Т.И., прожившему всю свою жизнь в Ржеве, в то время как Кулибин И.П. тридцать два  года жил и работал в Санкт-Петербурге.
Путаницу в этот вопрос внесло и то, что Волосков и Кулибин были во многом схожи, о чем говорит в своей книге: «Самодеятельность». – Санкт-Петербург, 1866.  Самуил Смальс.: «Говоря о трудах Волоскова, нельзя не упомянуть того, что он, подобно Кулибину, старался изобрести perpetuum mobile: само собой разумеется, что попытки добиться «вечного движения» остались безуспешны».
- Да, они были действительно схожи, но не во всем. Вот почему ответ на наш вопрос,  мы можем найти у самого Островского А.Н.  Стоит лишь внимательно прочитать «Грозу», вернее, начало знаменитой драмы.- торжественно подводил итого своему выступлению лектор.
Я сидел на стуле и ерзал. В этот момент, наверняка,  был похож на лягушку-путешественницу. Мне хотелось закричать: - Люди! Еще в 1968 году, двадцать с лишним лет назад, я читал этот отрывок в зале Горьковского речного училища, который носит имя человека, над проблемой которого вы работаете. Вы не подумайте, я не ревную неизвестного мне до сегодняшнего дня,  Волоскова Терентия Ивановича. Кулибин И.П. столь велик и монументален в своих изобретениях, что его ничья тень не может закрыть. Наоборот, я рад, что благодаря вашим неутомимым изысканиям по поводу истины, литературной, в первую очередь истины, вспомнились сразу два сына земли российской: нижегородец Кулибин Иван Петрович и механик из Ржева Волосков Терентий Иванович. Спасибо вам, тверские мужики-краеведы, за вашу работу. –Пронеслось у меня в голове. Чем не подтверждение слов М.В Ломоносова о богатстве российской земли талантами  из «Оды на день восшествия на всероссийский престол ее Величества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны 1747 года»: «…Что может собственных Платонов   И быстрых разумом Невтонов / Российская земля рождать…
Но немного остыв,  я подумал, что такой восторженный монолог лучше бы звучал на встрече выпускников ГРУ, тем более шел 1992 год. Двадцать лет минуло, когда нам,  поступившим в 1968 году,  вручали дипломы. И я решил воздержаться от реплики о своей особе и продолжал слушать.
Итак, действие первое, явление первое.
«Кулигин. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется.
Кудряш. Нешто!
Кулигин. Восторг! А ты «нешто»! Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита.
Кудряш. Ну, да ведь уж с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик!
Кулигин. Механик, самоучка-механик.
Кудряш. Все одно».
Один диалог, который я читал в 1968 году,  и все становится ясно.  Хорошо известно о Кулибине как о прекрасном механике, но вот химиком он не был никогда. О Волоскове же, как о химике – изобретателе удивительных красок кармина и бакана долго помнили и после его смерти в 1807 году.
Но вопрос, почему Островский именно так называет героя своего произведения,- вещал лектор,  все же остается. И мы попытаемся ответить и на него. В «Толковом словаре живого русского языка» Владимира Даля среди многочисленных значений слова «кулига, кулижка» есть и слово с тверским (!) происхождением, которое означало «клин лесу, остров». Видимо, во время своего верхневолжского путешествия драматург не раз слышал это слово и решил его увековечить, придумав к тому же свою удивительную загадку – «загадку Островского». И потребовалось почти полтора столетия, чтобы ее разгадать.
С этими словами лектор закрыл свою папочку и перевел дыхание. Аудитория зашевелилась. Присутствующие не торопились расходиться. Каждому было что  сказать. Они переговаривались, обменивались книгами, журналами.  Мне казалось, что краеведы  забыли в какой ситуации  живут, настолько их захватила информация лектора. Я решил не спешить и, налив чаю, остался послушать уже локальные беседы.
Подойдя к группе оживленно  беседующих, я остановился. Речь шла о Волоскове Т.И., то есть о прототипе Кулибина И.П.  Активно говорящий оратор, вдруг,  со словами - может вам пригодится - стал раздавать, распечатанный  на машинке, текст. Дал и мне, я взял серый невзрачный листочек, далеко не первой копии  и,  впоследствии,  прочитал  его. Вот он, труд неизвестного мне тверского краеведа, который детально, я бы сказал, скрупулезно, рассказал историю теперь уже реального человека,  с которого Островский воссоздал своего героя Килигина:
«XVIII век дал целое созвездие имён: Андрей Нартов, Григорий Скворняков- Писарев, Пётр Крешнин, Никита Бахерев, Иван Ползунов, Иван Кулибин и многие другие. В этом ряду далеко не последними были и наши земляки — Михаил Сердюков, Лев Сабакин, Максим Немилов и, конечно же, Терентий Волосков.
Терентий Иванович родился в 1729 году в Ржеве в семье часовых дел мастера на улице, за которой впоследствии закрепилось название Волосковская горка. Считается, что Волоскова для России открыл другой наш замечательный земляк Фёдор Николаевич Глинка, посетивший дом Волоскова №1 на Князь-Фёдоровской стороне в 16-м квартале уже после его смерти в 1810 году во время своего путешествия по Верхней Волге от Ржева до села Иванищи. Глинка составил жизнеописание мастера, где называет Волоскова механиком, химиком, богословом и астрономом. Глинка видел его библиотеку: «Она состоит по большей части из механических, химических, астрономических и прочих ученых книг. Духовные творения занимают также несколько полок»-делится с нами краевед. С полным основанием Волоскова можно назвать энциклопедистом своего времени.
«Характер этого почтенного русского гражданина, его трудолюбие, терпение и любовь к ближнему заслуживают полного подражания и заставляют относиться с уважением к такому деятельному и доброму человеку».
Ещё одно изобретение Терентия Ивановича — оригинальные телескопы, при помощи которых можно было наблюдать не только ночные светила, но и Солнце. «Вот в эту трубу, — рассказывала вдова Волоскова  Ф.Н.Глинке, — покойный муж мой смотрел на Луну и рассказывал, что в ней видны какие-то горы и моря; а в ту трубу из тёмных погребов глядел он на Солнце, от чего под старость лишился одного глаза».
Увлечение механикой воплотилось в удивительном творении мастера — астрономических часах.
В 1805 году в Ржеве была открыта каменная церковь  Всех Святых, кладбище при которой называлось сначала Всехсвятским, а затем Варваринским. Одним из первых в 1807 году здесь и был похоронен самородок тверской земли Терентий Иванович Волосков.  Волосков умер в нищете, забытый современниками, не признанный властями, умер в унынии, не зная, как и где приложить к делу свои огромные способности, а под конец даже велел убрать с глаз долой свои часы; остаток дней он растратил в богословских спорах со старообрядцами.  Но, к сожалению, ни дома, ни могилы нашего знаменитого земляка, ни самого кладбища, где он был захоронен, — ничего до наших дней не сохранилось. Осталась лишь церковь, да и то с большими утратами…
В экспозиции Тверского музея хранится портрет Т.И.Волоскова кисти неизвестного художника. Судьба этого портрета не менее интересна, как и всё, что связано с  именем Волоскова. Спустя 60 лет после его смерти,  Ржевское городское общество пожелало увековечить память о своём выдающемся земляке, установив его портрет в зале городских общественных собраний.  Был составлен и направлен в правительство специальный документ — «приговор», который начинался следующими словами:
«1866 года ноября дня… Ржевское городское общество, с разрешения господина Губернатора …приходя с особенным уважением к воспоминанию о деятельности и долгих трудах на пользу науки и искусства умершего в 1807 году гражданина города Ржева Терентия Ивановича Волоскова, известного изобретением дорогих красок кармина и бакана, заслуживших одобрение за границею и на Лондонской всемирной выставке, и устройством знаменитых астрономических часов, находящихся доселе в доме ржевского почётного гражданина г. коммерции советника В.В.Образцова, ПОЛОЖИЛИ: Для сохранения навсегда в потомстве нашем памяти о столь знаменитом гражданине нашего города Волоскове просить разрешения правительства выставить в зале городских общественных собраний портрет его с его биографиею…».
Поговорив, народ стал расходиться. Вышел и я. Заморосил мелкий нудный дождик. На улице быстро стемнело. Ларечники оперативно разбирали свои кибитки, складывая китайские джинсы и « варенки» в обьемистые
 « челночные» сумки. Я стоял под карнизом, пережидая морось, и смотрел на эту суету. Мне было грустно. Трудно искать виновных в сложившейся ситуации. КПСС?  Что столько времени заклинала народ,  чтобы потерпел еще  немного и уж тогда…! Ньюдемократов? Так они ничего особенно и не обещали: делайте все, что не запрещено законом. И что интересно: сейчас признано, что «вытащили» страну челноки. Да, именно они, бывшие учителя и врачи, которых безответственные политиканы бросили под бульдозер рыночной экономики. Они накормили и одели страну. Есть еще один плюс, но его стесняются произносить все. Уж очень он физиологичен. Наевшись консорогенных консервов и прочих  заокеанских, с вышедшими сроками хранения,  продуктов, одевшись в вожделенные, правда, в поддельные, джинсы, мечта каждого, кто был молодым в шестидесятые и семидесятые годы, народ понял, во что влип. Увлекшись революцией «антидефицита», потеряли все, что красит человека, делает его жизнь интереснее. Мы от экономики дефицита перешли к обществу потребления со всеми его плюсами и минусами. Поесть-то поели, а потом вспомнили, что здесь когда-то была великая держава, и спросили: «А величие-то где?». Но предмета разговора уже не существовало. Из подьзда выходили люди. Я смотрел на них совсем другими глазами. Они дружески прощались со мной, и разбившись на группки уходили, оживленно разговаривая, в темень, морось. Но для меня они уже не были обывателями, живущими по принципу: «Жри, лакай, чешись и спи…». Это шли граждане своей страны, которые своим трудом не дадут стране провалиться в бездну темноты и невежества.
Я вышел на Волгу. Волга выглядела очень неприглядно в такую погоду. Под стать небесам, серая, с грязными клочьями пены на волнах, она гнала свои воды вниз, по течению. У причалов сбился, словно в испуге, маломерный флот. Причудливо смешались старые москвичи, (редко кто помнит их старое название «Фильянчики»),  новые «Москва»,  и совсем уж маломерные водометные катера, которые доставляют  немногочисленных пассажиров в деревушки Верхневолжья. Немного особняком стояли серые побитые «Костромичи» и «Ярославцы». Они в годах, эти речные труженики. Сейчас - без работы. Перестройка коснулась и водного транспорта. Свидетельство тому темный, неухоженный речной вокзал. Вокзал, который служил украшением набережной Волги. Все выглядело потухшим и обреченным. Даже  самодостаточный Афанасий Никитин, гордо стоявший на своей ладье – памятнике, кажется, восклицал: «До чего довел планету господин ПеЖе (впомните, фильм «Киндзадза»). Только великий поэт, А.С Пушкин, утомленно смотрит на всю эту людскую суету и ярмарку тщеславия. «И это пройдет, люди!»- говорил он всем своим видом.
-Пожалуй, ты прав, Александр Сергеевич – подумал я, проходя мимо памятника. Не нами же придумана песня «Но придут времена, и проснется народ, разогнет он могучую спину…».  Только вопрос, когда…
Мимо меня пробегали редкие прохожие, сунув головы в воротники, а руки в карманы. «Домой, домой…к ужину…к телевизору…». Я шел не спеша, пиная диковинной формы пластиковые бутылки, в изобилии валявшиеся на тротуаре.   Как ни странно, у меня было спокойное умиротворенное настроение. Словно я посидел в хорошей доброй кампании людей, с которыми давно не виделся. Посидели, выпили,  вспомнили  прошлое. Взгрустнули, посмеялись.
  Для меня стало ясно, что Кулибин И.П.  к истории формирования образа  Кулигина  не причастен. Ну и что.  Думаю, что Иван Петрович, узнав о разрешении исторического вопроса,  нисколько бы ни огорчился. Ему и своей славы хватило на века. Скорее всего, даже бы пошутил по этому поводу. Главное, что его имя носит старейшее в России речное училище, и каждый выпускник гордо говорит, что он «Кулибинец».
…P.S. По стечению обстоятельств,  2015 год славен еще одной датой, имеющей непосредственное  отношение к русскому драматургу А.Н.Островскому и определенное  к Кулибину И.П.  В 1855 году морское министерство организовало литературно-этнографическую экспедицию в Архангельск, Астрахань, Оренбург, на Волгу и в Приднепровье «для исследования быта жителей, занимающихся морским делом и рыболовством, и составления статей в «Морской сборник». И прошло с этого события 160 лет!

Норвегия Паустовского
К Паустовскому я пришел издалека. Можно сказать до обидного издалека. Увлекшись скандинавскими сказками я прочитал монографию  Брауде  о великом сказочнике Хансе Кристиане Андерсене. И долго не мог понять почему всемирная паутина мне упорно выдает под штампом «Великий сказочник» К.Г Паустовского. Не морщись,  читатель, и не ехидничай над моей литературной безграмотностью. Вспомни, когды ты сам изучал творчество Паустовского К.Г. Думаю, что с детьми в серии «Книги нашего детства», ты прочитал его знаменитые рассказы о животных, природе.
  -А еще что и когда?- Задавал я вопрос своим коллегам. Наиболее продвинутые вспоминали что-то из серии его литературных портретов, чаще всего Грина.
- Правильно вспоминали,-  подбадривал я доморощенных литературоведов. Но главное произведение Паустовского, которое благодаря методистам из министерства образования почему – то определили в пятый класс, никто не назвал. И не удивительно. Ну кому в пятом классе нужны жизненные переживания норвежской девочки Дагни Педерсон, которая в детском возрасте в лесу встретила взрослого чудаковатого дядю, помогшего ей донести до дома корзину с еловыми шишками и пообещавшего в будущем подарок. Вас это в пятом классе зацепило? То –то и оно. Меня тоже -  никоим образом.  Не случайно рассказ «Корзина с еловыми шишками» взрослыми забывается начисто. А зря. Возьми, читатель, сборник рассказов К.Г. Паустовского и не торопясь (именно не торопясь!) прочитай его. По проговаривай слова, которые как капли дождя, как утренняя роса на лугу светятся чистотой и искрятся спрятанным внутри солнцем, ты поймешь мастерство писателя. Да что там мастерство! Гениальность творчества. Послушайте: «Стояла осень. Если бы можно было собрать все золото и медь, какие есть на земле, и выковать из них тысячи тысяч тоненьких листьев, то они составили бы ничтожную часть того осеннего наряда, что лежал в горах. К тому же, кованые листья показались бы грубыми в сравнении с настоящими, особенно с листьями осины. Всем известно, что осиновые листья дрожат даже от птичьего свиста». Напомню, что Паустовский описывает осень не в средней полосе России. Он описывает норвежскую оснь, хотя не был в Норвегии. Это долго для меня оставалось загадкой. Он по рождению был с юга, но нашел себя в  – Тарусе, уездном городке  в средней полосе России.  Именно здесь, на Оке, написал Паустовский исповедальные слова: «Родина – это все. Нет! Человеку никак нельзя жить без Родины, как нельзя жить без сердца». «Я, - признается писатель, — навсегда полюбил Среднюю полосу России, с ее низкими к сиротливыми, но милыми небесами, с молочным дымком деревень, ленивым колокольным звоном, поземкамии скрипом розвальней»...На рязанской земле К. Паустовским создано большинство его самых проникновенных и искренних произведений, навеянных русской природой в дни долгих скитаний по лесу, в предрассветные часы над рекой. Может быть, шум сосен над Окой, пересвист лесных птиц и гулкое эхо подсказали писателю  одну из замечательных новелл «Корзину с еловыми шишками» . В начале  чтения меня захватил только один вопрос.
-Как? Каким чутьем схватил автор красоту именно норвежских лесов с их необыкновенной красотой благодаря цветистой гамме дубов, вязов, ясеней. Там осина не частая гостья. Она стыдливо уступает дорогу красавцу клену, который величаво расстается со своей буйной шевелюрой, нехотя роняя багряные листья. Там даже березы, выросшие на просторе скалистых берегов фьордов и те отличаются статью от товарок средней полосы России. «Паустовский был романтиком. Он не заботился о достоверности. Если он писал, что от далекого ледника смутно тянуло горными фиалками, то это еще не значит, что запах фиалок действительно был слышен на много километров. Но он умел-таки заставить читателя почувствовать и нежность ярких цветочков, и суровую холодность льда».- так отозвался о нем один из коллен по писательскому цеху. После чего мне стало ясно, что Паустовскому не нужно было гулять по холмам Хольменколлена, чтобы передать прелесть золотой осени Норвегии. Это он с успехом делал и в мещерских лесах.
Читая новеллу сейчас, я понимаю, что корзина с еловыми шишками, описание осени в норвежских лесах, да и девочка Дагни, это вообщем-то прелюдия к основному: это подготовка к написанию «литературного портрета» норвежского композитора Эдварда Грига. Это любимый  жанр Паустовского, в котором он создал удивительно точные и поэтичные образы сказочника Андерсена, писателя – романтика  Александра Грина. 
О внешности композитора писатель почти не говорит. Но по тому, как герой новеллы прислушивается к голосу леса, как он добрыми смеющимися глазами присматривается к жизни земли, мы узнаем в нем великого норвежского композитора.
Вот он, невысокий, седоволосый, идет по осеннему лесу, наполненному солнцем и терпким запахом смолы... Беззвучно покачиваются ветви, тихо опадают желтые листы. Вокруг густая таинственная тишина. Но для Грига даже тишина была полна неповторимых мелодий и звуков. Для него весь мир — это величественная и прекрасная симфония, в которую вплетают свои голоса и золотисто-зеленые сосны, и сумрачные громады скал, и зыбкий воздух над фьордами, и даже корзина, наполненная смолистыми шишками. Да, мир прекрасен, и его красота особенно чувствуется на закате жизни. Дочь лесника восьмилетняя Дагни Педерсен, беззаботно собирающая шишки, даже не подозревает до чего красива земля: горы, море, люди, как красива она сама... Одна только фраза из портрета девочки лесника: «...зрачки у нее зеленоватые, и в них поблескивает огоньками листва», говорит о многом, в первую очередь  о органической связи  с лесом и с осенью.
Старый композитор, встретивший её в лесу, задумывает сделать Дагни подарок.
Это будет не тряпичная кукла и не безделушка, решает Григ, он напишет для нее музыкальную пьесу — о тишине весенних рассветов, о рокоте моря, бьющегося у норвежских берегов, о синеве неба и золотой осени. Это будет его подарок ко дню совершеннолетия Дагни, чтобы она, вступая в жизнь, шла рука об руку с прекрасным, а, главное, чтобы помнила, что человек счастлив и красив только тогда, когда отдает людям всю свою жизнь, работу, талант. Собственно, эта встреча и пробуждает у композитора желание именно ей подарить музыку. Он понимает , что они могут больше не встретиться,  но верит, что она обязательно встретится с Музыкой.
После лесной сцены автор переносит нас в Тролльхауген в  дом Грига, что под Бергеном. Друзья говорили, что дом композитора похож на жилище дровосека. Его украшал только рояль. Если человек был наделен воображением, то он мог услышать среди этих белых стен волшебные вещи – от рокота северного океана, что катил волны из мглы и ветра, что высвистывал над ними свою дикую сагу, до песни девочки, баюкающей тряпичную куклу.
Григ писал музыку для Дагни Педерсен больше месяца. Паустовский углубляется в мир музыки, вернее во внутренний мир композитора, который пишет музыку для Дагни. Раскрытию души композитора способствует многое. Это и начавшаяся зима, когда «Пошел снег. Григ видел из своего окна, как он косо летел, цепляясь за верхушки деревьев. Туман закутал город по горло». Его вдохновлял вид залива, где «Заржавленные пароходы приходили из разных стран и дремали у деревянных пристаней, тихонько посапывая паром.
Григ писал о глубочайшей прелести девичества и счастья. Он писал и видел, как навстречу ему бежит, задыхаясь от радости, девушка с зелеными сияющими глазами. Она обнимает его за шею и прижимается горячей щекой к его седой небритой щеке. «Спасибо!» – говорит она, сама еще не зная, за что она благодарит его».
Дагни выросла и Паустовский переносит нас в мир театра. Это волшебный мир, в который Дагни верила так, что ее тетушка Марта пугалась и наставляла девушку, что «нельзя слепо верить тому, что происходит на сцене». Для разнообразия и чтобы отвлечь впечатлительную девушку от сцены, тетушка решила посетить концерт. Это было воспринято положительно, особенно дядюшкой Дагни, Нильсеном, который любил выражаться, по словам Паустовского «возвышенно и туманно». ««Музыка, – сказал он, – это зеркало гения». Дагни впервые слушала симфоническую музыку. Она произвела на нее странное действие. Все переливы и громы оркестра вызывали у Дагни множество картин, похожих на сны. Вдруг конферансье обьявил, что звучит музыка, которую великий маэстро написал для  девочки Дагни, дочери лесника. Очарованная музыкой Дагни не услышала слов, но была удивлена почему ее родственники с изумлением смотрят на нее. В это время она услышала голос  ведущего концерта: – Слушатели из последних рядов просят меня повторить. Итак, сейчас будет исполнена знаменитая музыкальная пьеса Эдварда Грига, посвященная дочери лесника Хагерупа Педерсена Дагни Педерсен по случаю того, что ей исполнилось восемнадцать лет».
 Раздалась музыка:Мелодия росла, подымалась, бушевала, как ветер, неслась по вершинам деревьев, срывала листья, качала траву, била в лицо прохладными брызгами. Дагни почувствовала порыв воздуха, исходивший от музыки, и заставила себя успокоиться. Да! Это был ее лес, ее родина! Ее горы, песни рожков, шум ее моря!
Стеклянные корабли пенили воду. Ветер трубил в их снастях. Этот звук незаметно переходил в перезвон лесных колокольчиков, в свист птиц, кувыркавшихся в воздухе, в ауканье детей, в песню о девушке – в ее окно любимый бросил на рассвете горсть песку. Дагни слышала эту песню у себя в горах.
Дагни вспомнила все. Вспомнила того небольшого человека, который помог ей донести до дома корзину с еловыми шишками и пообещал сделать подарок. И этот подарок нашел ее через много лет. Было от чего дать волю слезам. Григ правильно угадал, что можно подарить на восемнадцатилетие маленькой Дагни, простой крестьянской девочке. Она стала той, кому маэстро  подарил встречу с прекрасным. Имя ему Эдвард Григ, волшебник и великий музыкант!
Дагни сжала руки и застонала от неясного еще ей самой, но охватившего все ее существо чувства красоты этого мира. «Слушай, жизнь, – тихо сказала Дагни, – я люблю тебя».
Вот такой смысл жизни откроется вам, если вы,прочитаетеt, и может не один раз, эту новеллу. Почему эта новелла  рекомендована к изучению  в программе пятого класса, я не знаю. Мне, кажется, что она достойна, чтобы ее читали более старшие классы.

Паустовский Средиземноморья
Если бы меня спросили, знаком ли я с творчеством  Дарелла, то я бы  сделал умное лицо и произнес: -Ну как же, как же. Кто же не знает старину Дарелла! И был бы частично прав, так как хорошо осведомлен о творчестве Джеральда Дарелла, известного натуралиста, талантливого писателя. И наверняка бы промолчал о Лоренсе Дарелле, старшем брате натуралиста, тоже писателе, но совершенно другого жанра. Да, он старший брат Джеральда Дарелла, на этом общее между ними  заканчивается, тем более на литературной стезе. Читатели, знакомые с такими произведения выдающегося английского писателя XX века Лоренса Даррела, такие как «Бунт Афродиты», «Александрийский квартет», «Авиньонский квинтет»,  с легкой иронией относятся к натуралистическим рассказам Джеральда Дарелла и не более. Творчество братьев несопоставимо.  Мы , граждане некогда великой и самой читающей  страны, были лишены возможности прочитать эти произведения  понять стиль именитого английского писателя. Посему мы  настолько начитались блестящих, полных юмора и иронии рассказов младшего брата Лоренса Дарелла, что оставили в тени старшего, безусловно, более глубокого, вдумчивого писателя.  Их просто нельзя ставить в один ряд. Нужно отдать должное, Лоренс Дарелл в своих работах практически не упоминает своих родственников, Джеральд же не может обойтись без своей семьи и просто «укатал» старшего брата так, что начиная читать произведения Лоренса Дарелла, ты невольно вспоминаешь его как вечно недовольного зоологическими изысками младшего брата, брюзгу. Но только внимательный читатель рассказов младшего брата Дареллов заметит, что Лоренс постоянно работает. Он стучит днями на печатной машинке, ездит в город отправляет рукописи и с нетерпением ждет ответа. Был момент, когда Лоренц Дарелл по настоящему обиделся на брата. Это случилось после войны, когда семья собралась вместе  в Англии. Вышла книга Джеральда под названием»: «Моя семья и другие звери» и семья восприняла ее неоднозначно. Точнее, все дружно обиделись на своего сына и брата.
Дина Рубина, известная писательница,  очень метко и емко отметила творчество старшего Дарелла: « Лоренс Даррелл был знаменитым писателем. Куда более знаменитым, чем его младший брат! Во времена гонений на Пастернака  в Советском Союзе, советские издательства ко всем знаменитым зарубежным писателям обращались с просьбой о покупке прав на переводы. Естественно обратились и к Лоренсу Дарреллу. Он ответил, что никогда не даст права переводить свои вещи там, где так травят художника. И поплатился, мы его не издавали, не переводили, и целые поколения выросли без книг Даррелла. И только лет двадцать назад издали «Александрийский квартет», который великолепен. Он восхитительно построен, ни на что не похож. По структуре это вращающийся сценический круг. Один герой, мы берем его восприятие мира, его восприятие ситуации. Оп! - сценический круг поворачивается, появляется другой герой, его восприятие тех же событий. И ситуация оказывается совсем иной! Получается множественность взглядов на одно и то же событие. Это больше, чем писательство, это виртуозная режиссура». Лучше не скажешь.
Рассуждать о произведениях Лоренса Дарелла, обозначенных выше не моя цель, да и не смогу, честно говоря. Я дилетант, чтобы препарировать такие книги. Жизнь меня столкнула с другой книгой Лоренса Дарелла. Это Книга «Горькие лимоны». Она  представляет собой замечательный образец  традиционной в английской литературе путевой прозы. Главный герой романа - остров Кипр. Забавные сюжеты, колоритные типажи, великолепные пейзажи - и все это окрашено неповторимой интонацией и совершенно особым виденьем, присущим  Лоренсу Даррелу. Книга эта не политическая; скорее — что-то вроде импрессионистического очерка атмосферы и настроений на Кипре в  в пятидесятые годы прошлого столетия. И, повторяю, великолепный вариант путевой прозы. Мало найдется людей, которые безразличны к этому виду литературного жанра. Эффект усиливается, когда  за дело берется мастер и это у него получается блестяще и превосходно. Кто прочитал «Горькие лимоны», тот будет вознагражден. Более тонкого описания природы вы найдете разве что…да, у Джеральда Дарелла. При всем их различии как людей,  мастерство описания природы у них фамильное. Тем более, что обьект, над которым работали оба мастера един. Это Средиземноморье. Дарелл - старший был на Кипре. Наш же любимый натуралист провел детство на острове Корфу. Я бы не заморачивался с дальнейшими исследованиями по поводу мастерства описания пейзажей, но... Вмешалось одно « Но». В интернете незнакомый исследователь или любитель творчества Лоренса Дарелла называет английского писателя «Паустовским Средиземноморья».  Кто этот исследователь,  я выяснить не смог, но меня смутило заявление: « Даррелл  от меня получил титул,  а уж в моей системе ценностей это высочайшая оценка».  Сами понимаете, не посмотреть источники я не мог.
У меня в арсенале прочитанных книг Лорренса Дарелла сиротливо себя чувствуют только «Горькие лимоны». Посему его исследователем я быть никак не могу. Паустовского Константина Георгиевича я знаю несколько лучше и знаю как певца среднерусской природы. Особенно его любимой Таруссы. Прирожденный скиталец, Паустовский изъездил Россию вдоль и поперек еще с молодости:Крым, Кавказ, Прионежье.  Мещору,  он описал во множестве рассказов и очерков, открыл для нас потаенные, преображаемые, а то и создаваемые человеком места.  Своей к ним любовью заставил полюбить их миллионы своих читателей.  ПаустовскийК.Г.  выпустил в 1937 году маленький  сборник рассказов о природе Мещерского края «Летние дни».  «Но именно с этой книжки в русскую литературу вступил тот Константин Паустовский, которого узнает и полюбит вся читающая страна — великолепный мастер лирического письма, поэт подлинной красоты неброского пейзажа Средней России», — писал о творчестве исследователь Михаил Холмогоров.
Но чем и велик Паустовский, что он может писать о том, кого не видел и блестяще описывать места, которых не посещал. Вспомните «Корзину с шишками».  К.Г. никогда не был в Норвегии, а как он описал красоты норвежского леса. Я неоднократно был в Норвегии и всегда, гуляя по осеннему лесу под Осло,   вспоминал именно «Корзину с шишками». «Стояла осень. Если бы можно было собрать все золото и медь, какие есть на земле,
и выковать из них тысячи тысяч тоненьких листьев, то они составили бы ничтожную часть того осеннего наряда, что лежал в горах. К тому же, кованые листья показались бы грубыми в сравнении с настоящими, особенно с листьями осины. Всем известно, что осиновые листья дрожат даже от птичьего свиста». Кто не читал, обязательно прочитайте, а кто помнит, - тот не забудет.
Но вернемся к Лоренсу Дареллу. К его описанию средиземноморья. Слов нет, тонко, ярко, красочно. Дарелл жил на острове и жил несколько лет. Он видел остров во все времена года. А Паустовский? К сожалению, нет. Паустовский выехал за границу в весьма зрелом возрасте. А писал он  заграничных местах не бывая там. Но так было не всегда.
В середине 1950-х годов к Паустовскому пришло мировое признание. Он получил возможность путешествовать.  Отправившись в 1956 году в круиз вокруг Европы, Паустовский посетил Стамбул, Афины, Неаполь, Рим, Париж, Роттердам, Стокгольм. В 1965 году некоторое время жил на острове Капри.  В наследство поколениям он оставил свои дневники.  Путешествия описаны достаточно подробно,  но… но в них нет описания Кипра. Пальма первенства по кипрской путевой просьбе осталась за Лоренсом Дареллом.
Своими впечатлениями от общения с Константином Георгиевичем делится Рахманов Леонид Николаевич, писатель, прозаик, мемуарист. Они вместе совершали круиз на теплоходе «Победа». « Мне повезло со спутником. Прирожденный скиталец, Паустовский изъездил Россию вдоль и поперек еще с молодости». Своими очерками, описывающими свои путешествия по стране Паустовский заставил полюбить их миллионы своих читателей. Но, повторяю, заграничных краев Паустовский не знал. То есть по книгам, картинам, фильмам он  знал их отлично, особенно Средиземноморье, но своими глазами видел впервые. « С откровенным,  жадным, можно сказать - с детским любопытством,  вбирал в себя Паустовский  путевые картины. Удовольствием было смотреть, как он это делает. При нем было бы стыдновато скользить по всему холодным, скептическим, безучастным взглядом; хотелось, как он, быть открывателем, первопроходцем тех популярных мест, которые до нас уже видены-перевидены, описаны- переописаны литераторами и нелитераторами». –С таким восторгом писал о коллеге Рахманов.
Нет смысла описывать те чувства, которые испытывал писатель при получении заграничного паспорта, перехода границы, огни чужих маяков. Паустовский описывает их мастерски и очень психологично. Это, наверняка, уже в наше время, испытали российские туристы. Паустовский боялся упустить впечатления и почти не уходил с палубы. Оно и понятно. Средиземное море богато достопримечательностями и теплоходы строят свои маршруты так, чтобы большей частью курс следовал вдоль берега и туристы могли увидеть вход в Гибралтар, острова Средиземного моря.
« Он простаивал дневную вахту, прихватывал ночную, перестаивая всех нас. Мы стояли рядом с Паустовским. Теплоход имел несколько палуб, множество закоулков, глухих местечек между шлюпками, лебедками, но мы повсюду находили Паустовского и становились рядом. С ним больше можно было увидеть. От него исходил ненасытный интерес, от Паустовского мы заряжались». –записал в своем дневнике его коллега по литературному цеху. Впрочем, дадим слово самому писателю: « Неаполь. «Нарядность и уют улиц, которые как будто видел во сне», – записал Паустовский. А до этого: «Сказочный разворот Мессинского залива. Этна – огромный поднебесный вулкан. Синева». «Голубой небесный дым и тихое золото облаков. Древние страны человеческой мечты… Волнение до слез». Он, в отличие от молодых коллег не бегал по городу, не щелкал фотоаппаратом. Он садился в кафе, поворачивался к улице и сидел, рассматривая прохожих. Вечером, когда шумная ватага туристов заходила на борт, Паустовский сидел в шезлонге и правил что-то в своем блокноте. На вопрос, где он был, Паустовский отвечал, что просидел в одном из уличных кафе. И что удивительно, в памяти о городе, который мы обегали, остались именно те впечетления, которые нам рассказал Паустовский.
Случай этот заставил усвоить совсем непростую истину: как много можно увидеть на одном месте. Путешествие не сводится к поглощению пространства. Нам кажется, что мы больше узнаем,  бегая по городу, мотаясь по поездам. Оказывается,  о чужой стране можно многое узнать, просидев несколько часов в уличном кафе.
 Встречи с Парижем Паустовский ждал многие годы. Может быть, с юности. Он должен был увидеть Париж. В поезде из Гавра в Париж он сказал: «Подумать только – я мог умереть и не увидеть Парижа!» Из всех городов Запада русского человека почему-то более всего влечет Париж. Спустя три года после нашего путешествия Паустовский описал первое это свидание с Парижем в своем очерке «Мимолетный Париж».
    В очерке о Неаполе «Толпа на набережной» Паустовский ведет рассказ, будто он приехал в Неаполь сам по себе. Нас там нет. Все приключается с ним одним, одиноким путешественником. В поездке с нами он втайне совершал и другое путешествие – без нас. Как бы самостоятельно, без огромной толпы туристов с автобусами, старостами, перекличкой. Как бы сам останавливался в отелях, знакомился, попадал в истории, не торопясь наблюдал чужую жизнь. Он путешествовал больше, чем ездил. Его любимцем был Миклухо-Маклай – «человек, обязанный путешествиям силой и обаянием своей личности». Он любил вспоминать Пржевальского, Нансена, Лазарева, Дарвина.
    «Большей частью мы становимся писателями, когда садимся за письменный стол, когда «божественный глагол до слуха чуткого коснется». –Говорил он. Паустовский пребывал писателем и не работая. Он жил по-писательски, вел себя по-писательски».
Константин Георгиевич — наблюдатель. Внимательный, вдумчивый, стремящийся увидеть необыкновенное в обыденном. Наблюдатель даже в смысле художественном — его часто называли Левитаном в литературе. «Все зависит от пытливости и от остроты глаза. Ведь всем известно, что в самой малой капле отражается калейдоскоп света и красок — вплоть до множества оттенков совершенно разного зеленого цвета в листьях бузины или в листьях черемухи, липы или ольхи».-писал в своем дневнике Паустовский.
 Снова возвращаемся к Лоренсу Дареллу. О нем, как о человеке, писателе,  написано не много. Его все время его затмевал более удачливый и известный Джеральд. Но то, что если бы Лоренс услышал, что его назвали «Паустовским Средиземноморья», он, наверняка, бы не обиделся.
Норвежская сказка

                Нет сказок лучше тех, которые создает сама жизнь
                Г.Х.Андерсен


Скандинавы любят сказки. Сказки отвечают им тем же. Сказки любят взрослые и дети, поэтому в каждом доме стоят томики любимых сказок. Сказки разные: народные и литературные,  есть сказки писателей прошлого, современные сказки. Все они уживаются на одной полке. Не зря кто-то из скандинавов сказал, что сказка это душа народа, самовыражение народа, его помыслы. Сказки и легенды, предания, обрядовые стихи и песни передавались из уст в уста, из поколения в поколение.
Маленькие норвежцы, едва научившись читать, берут с полки красочные томики, на страницах которых их ожидает встреча со множеством занятных персонажей — крошка скрипач Фрикк, придурковатый Губранд с косогоров, страшный с виду, но глупый тролль, которого легко перехитрить, и многие, многие другие навсегда становятся их добрыми знакомцами.
Подрастая, дети еще не раз возвращаются к этим книжкам, и, даже став взрослыми, они готовы вновь, как в детстве, приобщиться к удивительному миру, созданному фантазией народа.
И взрослые, и дети особенно любят святочные рассказы. В рождественские вечера, где-нибудь на хуторе, многочисленная родня собиралась в большой комнате перед ярко пылавшим очагом, и люди постарше начинали рассказывать истории о привидениях и леших, о болотных чудищах и троллях. Слушать их было жутковато, но захватывающе интересно.
 Сказки — это одновременно и детство народа и его зрелость. Именно поэтому их наивность философична, а мудрость свободна от зауми, не тяжела и не громоздка. В сказках зашифрован генокод нации, в них спрятано "устройство" ее души.
Народный дух жив, пока мы помним свои сказки и узнаем в них себя. И не удивительно, что собиратели "преданий старины глубокой" становились народными любимцами.
Лапландия – край мрачных скал, омываемых ледяным морем, с крикливыми базарами чаек и гаг, край лохматых ельников и морошковых болот. Это край суровый и нежный, край черной полярной ночи и белого летнего дня. Для пришлых людей Лапландия – дантов ад, для коренных жителей – это колыбель, мать, отчий дом, где каждая былинка словно родная. Скандинавы живут  со сказочными существами. Попробуйте представить Норвегию без троллей? Невозможно. Не зря они называют троллей памятью земли.
Тролли - национальное помешательство норвежцев, в них верят не только дети, но и вполне серьезные взрослые.
Это порождение нереально прекрасной природы края, богатая фантазия и чувство юмора нации. Северные скандинавы сами похожи на своих гномов. Это и неудивительно - ведь они живут в лесах да в горах, а иногда и рядом с пещерами и болотами. Поэтому и сказки свои они воспринимают как реальность, и это все удивительно только для нас. Они просто сами вышли из своих чудес, и живут рядом с ними, и все эти лесные жители для них - настоящая жизнь, может быть даже единственно настоящая. Гораздо более реальная, чем у кого бы то ни было. Они только делают вид, что все это не так. Только это большой секрет, о котором северяне никому не говорят.
Тролли и эльфы, злые колдуны и добрые волшебники, домовые и черти… когда-то давным-давно в Скандинавии верили, что эти существа живут в дремучих лесах, туманных фьордах, и встреча с ними может изменить судьбу человека. Об этом слагалось множество удивительных, волшебных историй, которые остались в фольклоре Швеции, Финляндии, Дании, Норвегии, Исландии. Сказки этих стран весьма разнообразны и своими историями могут очаровать кого угодно.
Двадцать первый век на дворе. А сказки Скандинавии живут. Давно уже они стали литературными, но от этого ничего не потеряли. Сказочные персонажи перебрались из хлевов пастбищ в благоустроенные дома и квартиры, но они по-прежнему желанны и любимы. Без всякого спросу перебираясь из одного царства-государства в другое, из одной культуры в другую, они меняют лишь имена да одежды своих героев, все прочее оставляя неизменным: добро, конечно же, побеждает зло, правда - кривду, а любовь - зависть и ненависть. Всегда. Из века в век.
Самой высокой похвалой для них стал отзыв знаменитого сказочника Якоба Гримма: «Норвежские народные сказки — лучшие сказки на свете».