Метро - 41 часть четыре

Александр Аввакумов
МЕТРО - 41
 
Музыкантом оказался бывший солист московской городской филармонии Мухин Борис Анатольевич. Раньше, во времена НЭПа он был довольно известным человеком в Москве, но с годами его популярность стала падать. Многочисленные друзья и поклонники отвернулись от него, жить становилось все труднее и труднее. В эти тяжелые годы он познакомился с бывшим жандармским ротмистром, который и свел его с немецким резидентом в Москве. Директор, так называл себя немецкий резидент, не скрывал своей радости от знакомства с Мухиным. Именно такого человека Директор искал в последнее время.
- Вы еще не разучились играть? – спросил он Мухина при первой встрече.
- Талант не пропьешь, – несколько вульгарно сказал Борис Анатольевич. – Было бы, где играть и что исполнять.
- Это хорошо, что вы это еще можете. У меня есть хороший знакомый, который работает в городской филармонии. Я хочу порекомендовать  ему вас. Как вы на это смотрите?
- Буду очень благодарен, если вы это сделаете. Если сказать честно, то я соскучился по публике. Я люблю овации, цветы, восторженных поклонниц.
- Кто же этого не любит, Борис Анатольевич? Я вас прекрасно понимаю и постараюсь вам помочь.
Прошло несколько дней. Мухин уже числился солистом небольшого оркестра, который успешно выступал на городских площадках. С этого дня для него началась новая жизнь. Его оркестр гастролировал по огромному Советскому Союзу. Выступать приходилось перед рабочими коллективами, бойцами Красной Армии. Именно из этих командировок Мухин привозил нужные Директору сведения о численности воинских гарнизонов, их вооружении и дислокации. Иногда он, по заданию Директора, передавал кое-какие свертки, коробки неизвестным людям, однако что было в них, он не знал.
С начала войны жизнь его резко изменилась. Гастроли ушли в прошлое,  жизнь Мухина замерла и стала похожа на какое-то болото. Он иногда, как и прежде, выполнял отдельные поручения Директора: ездил по городу, встречался с незнакомыми людьми и передавал им устные приветы от Директора, не зная, что они означают.
Три дня назад к нему домой пришел незнакомый мужчина, представившийся Николаем. Он назвал Мухину пароль, и передал приказ Директора посетить квартиру его знакомой Сони и проверить ее квартиранта.
- Что мы должны проверить? – несколько раз он спрашивал у Николая. – Я в ваших делах ничего не понимаю.
- Не понимаешь? Тогда помолчи немного, трещишь как сорока. У меня голова от твоей болтовни болит.
Квартирант Сони оказался дома и устроил им достойный «прием». Возвращаясь обратно, Мухин, радовался, что ему не перепало в адресе. Он повернулся к Николаю и поинтересовался его самочувствием. То, что произошло потом, он помнит плохо. Николай схватил его за грудки и, оторвав от земли, прижал к стене.
- Ты что, издеваешься надо мной, сволочь? Смеешься? Да я тебя сейчас  по этой стене размажу!
- Ты что? Да я просто поинтересовался твоим самочувствием! Я не думал смеяться над тобой, а тем более издеваться.
Николай отпустил его.
- Это правда?
- Ты в этом сомневаешься? Я же видел, как он тебя по голове.
Лучше бы он этого не говорил: Николай взревел, как зверь и ударил  кулаком-молотом в лицо Мухина. Очнулся тот уже у себя дома, оттого, что кто-то приложил к его лбу холодную мокрую тряпку. Открыв глаза, он увидел склонившегося над ним Николая.
- Извини, музыкант, не рассчитал, – произнес он. – Теперь ты уж сам себя лечи, а я пойду, нужно доложить Директору, что майор чист.
Мухин хотел ему что-то сказать, но у него ничего не получилось: разбитые в кровь губы плохо слушались.

***
Мухин припудрил разбитое лицо и, убедившись, что огромный синяк под правом глазом стал не столь заметным, собрался выйти на улицу. Вчера вечером ему позвонил Николай и предупредил о предстоящей встрече со связным. Она была назначена на десять часов утра в Сокольниках.
Он надел зимнее пальто и долго стоял перед вешалкой, выбирая, что ему надеть - шапку или свою привычную черную шляпу. Он подошел к окну и, отодвинув в сторону занавеску, посмотрел на улицу: судя по спешившим по улице прохожим, там было  довольно холодно. Он надел шапку и, насвистывая мелодию «Мурки», вышел из подъезда. Подняв каракулевый воротник пальто, он поспешил к станции метро. Из соседнего подъезда  вышел молодой человек и неторопливо направился вслед за ним.  Мухин шел спокойно, не проверяясь и не оглядываясь.  За всем этим наблюдал Сорокин, находясь в своей служебной машине.
«А может, мы ошиблись, приняв его за связника? – подумал он. – Уж больно спокоен».
Борис Анатольевич сразу узнал связного. Ему уже не раз приходилось  встречаться с этим человеком, и сейчас они даже не стали обмениваться паролями, а просто поздоровались.
- Вот возьмите, – произнес связной и протянул Мухину небольшую коробку из-под обуви. – Передадите Соне. Это для ее квартиранта. Будьте осторожны, в коробке детонаторы.
- Это очень опасно?
- Убить не убьет, но руку покалечить может.
При слове рука Мухина передернуло. Он моментально представил взрыв, ампутацию пальцев или кисти руки. Для музыканта потеря пальцев была равносильна смерти.
- На словах никакого послания не будет?
- Директор ничего не передавал. Прощайте, будьте осторожны.
- Спасибо.
Борис Анатольевич развернулся и пошел в обратную сторону. Перейдя улицу, он направился к большому трехэтажному дому.  Не доходя до него, он остановился около тумбы с объявлениями. Несмотря на сильный мороз, он начал ходить вокруг нее, читая объявления. Он явно искал какое-то сообщение, адресованное именно ему. Наконец, он прочитал его и, улыбнувшись удаче, снова направился к метро.
- Сходите и посмотрите, что это за объявление, – приказал Сорокин одному из оперативников.
Прошло минуты три. Оперативник сорвал объявление и подошел к машине.
- Вот, товарищ капитан, мне кажется, что он прочитал именно это, – произнес сотрудник и протянул листочек бумаги.
«Куплю швейную машинку «Зингер». Телефон для связи К-17-26. Спросить Соню».
Александр сложил листок пополам и сунул его в карман пальто.  Выйдя из машины, он направился к метро. Сорокин сразу увидел своего сотрудника, прислонившегося спиной к одной из колонн. Недалеко от него стоял Мухин, держа в руках обувную  коробку. Подошла очередная электричка, однако Борис Анатольевич по-прежнему не двигался, а лишь забавно крутил своей большой головой из стороны в сторону.
«Похоже, кого-то ждет, – решил капитан. – Наверное, эту коробку у него должны забрать в метро».
Неожиданно Мухин словно сорвался с цепи. Расталкивая идущих  навстречу людей, он устремился к вагону.
- За ним, – скомандовал Сорокин, и они бросились вслед за Мухиным.
Из-за возникшей пробки при входе в вагон в него успел сесть лишь Сорокин.  Двое его оперативников остались на перроне.  Александр  стоял недалеко от Мухина, сжатый со всех сторон пассажирами.
«А ты, брат, не так прост, как кажешься с первого взгляда. Здорово ты ушел от оперативников, нужно отдать тебе должное, - размышлял Александр, внимательно разглядывая его. – Выходит, ты заметил их при выходе из дома, так как в движении ты их вычислить не мог».
Мухин, будто почувствовав своим затылком, взгляд Сорокина, начал крутить головой, вызывая невольные улыбки у пассажиров своим большим синяком.
«Интересно, кто и за что его так?» - подумал Александр.
На станции «Комсомольская» Мухин вышел из вагона и, пытаясь затеряться в толпе, двинулся в сторону выхода.
«Неплохое решение», -  подумал Сорокин, стараясь не потерять его из виду.
Выйдя у Казанского вокзала, Мухин отошел в сторону и стал кого-то ждать. Завидев спешившую в его сторону девушку, он улыбнулся ей и направился навстречу.
«Вот и наша Соня, - решил капитан. – Неплохо выглядит для военной Москвы».
Она подошла к нему и что-то произнесла. Он тоже в ответ что-то сказал ей.
«По всей вероятности, они обменялись паролями», - решил Александр. Мухин передал ей коробку и стал прощаться. Оставив его без наблюдения, Сорокин направился вслед за Соней.

***
Вечером Сорокин уже знал адреса проживания Сони и связного. Оставалось лишь установить, кто является резидентом германской разведки, а также - местонахождение  майора Бекметова. Прошло еще два томительных дня ожидания. Все эти дни Соня не выходила на улицу. Это была загадкой для Сорокина, и он начал волноваться в адресе ли она. По его приказу оперативники тщательно проверили дом, в котором жила Соня на наличие черного выхода, но его не оказалось. Покинуть незаметно дом  она просто не могла.
   Наконец утром Соня вышла из дома. Она остановилась около подъезда и, осмотревшись по сторонам, пошла по улице. Погода была не для прогулок: было холодно. Пройдя метров сто, она направилась к тумбе с объявлениями. Читая  сообщения, она иногда бросала взгляд на дорогу, по которой проезжали военные машины. Одна из автомашин остановилась около тумбы. Из кабины грузовика вышел мужчина и подошел к Соне. Разговор между ними был не более пяти минут. Она достала из хозяйственной сумки коробку из-под обуви и передала мужчине.
Сорокин, наблюдавший эту встречу из машины, сразу же понял, кем является этот статный, с военной выправкой мужчина. Несмотря на то, что он был одет в гражданское пальто, в нем чувствовалась военная выправка: это волевое лицо, широкие плечи, чеканный шаг, короткое рукопожатие… Сорокин дал сигнал, чтобы все сотрудники переключили свое внимание на мужчину. Сев обратно в машину, мужчина поехал дальше. Оставив с Соней одного из оперативников, две машины с сотрудниками НКВД направились вслед за грузовиком, который долго петлял по городу, прежде чем направился в пригород Москвы. В этот раз люди Сорокина действовали достаточно осторожно, стараясь не попадать в поле зрения Бекметова. Им в этом помогала и погода: мороз разрисовал боковые стекла грузовика ледяными разводами, не давая тем самым диверсанту следить за движущимся  транспортом.
Грузовик остановился около одноэтажного частного дома. Бекметов  выбрался из кабины и, достав из кармана пальто деньги, рассчитался с водителем. Дождавшись, когда машина скроется за углом, он поднял воротник пальто и направился вдоль дороги в обратную сторону. Пройдя метров триста, он свернул в переулок.
«Проверяется», - решил Александр, хорошо понимая, что если бы за Бекметовым работал всего один сотрудник, то риск его расшифровки равнялся бы ста процентам.
Оглянувшись дважды, Бекметов уверенно открыл калитку и скрылся за высоким забором.
- Всем сниматься, – приказал Сорокин. – На посту остается Храпов и  два человека.
Утром на столе капитана лежал рапорт о том, что майор Бекметов ночью встретился с неустановленным мужчиной, который посетил его на дому. Мужчина передал ему тяжелый вещевой мешок. Что было в нем, установить не удалось. До шести часов утра, объект оставался в доме.
Сорокин взглянул на часы: они показывали начало девятого утра. Он поднял трубку и связался с дежурным.
- Что нового по Бекметову? – поинтересовался он у него. – Движение у дома объекта есть?
- Пока никакой информации не поступало, товарищ капитан. Если начнется движение, я вам сообщу.
Сорокин не успел повесить трубку, как зазвонил прямой телефон  наркомата внутренних дел СССР.
- Капитан Сорокин, слушаю, – представился он.
- Сидоров, – коротко представился начальник отдела. – Ознакомился с твоим рапортом, могу похвалить, толково работаешь. Когда ждать реализацию?
- Торопиться не стоит, Иван Тимофеевич, – ответил на вопрос Сорокин. – Нам пока неизвестны цель и задачи Бекметова. Сейчас он дома и никуда не выходил. Думаю, что при реализации  оперативного дела будем брать всех одновременно, чтобы никто из этих гадов не смог уйти.
- Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, Сорокин, – по-отечески назидательно произнес Сидоров. – Здесь у меня на столе лежит рапорт моего заместителя в отношении тебя. Пишет, что пытаешься оспаривать приказы, что хромает исполнительская дисциплина, просит меня освободить тебя от руководства спецгруппой.
- Для чего вы это мне говорите, Иван Тимофеевич? Решение уже принято?
- Решения нет, так что работай, Сорокин, работай. Я просто тебя проинформировал, что нажил ты себе врага, которого остановить довольно сложно. Говорят, что он  в неплохих отношениях с «самим».
- Я все понял, Иван Тимофеевич. Спасибо за информацию.
Александр положил трубку и снова посмотрел на часы, а затем снял с вешалки пальто и стал одеваться.


***
Майор Бекметов подошел к окну и отодвинул в сторону занавеску: стекла были разрисованы  морозом. Он бросил взгляд на обувную коробку, которая стояла на столе. Достав из нее два детонатора, он обложил их ватой и сунул в карман старого пальто. Вчера вечером его навестил связной, который передал ему привет от Директора и сообщил, что сроки акции передвинуты руководством Абвера:  до даты «Х» осталось всего три дня.
«Они хотят, чтобы дата акции совпала с днем смерти Ленина, – подумал он. – Это будет удар не только психологический, военный, но и политический».
Два дня назад ему удалось пронести в один из туннелей метро около десяти килограммов тротила. Этого количества было вполне достаточно, чтобы взрыв  на длительное время разрушил туннель метро. Чтобы дополнительно лишить возможности использовать запасной командный пункт Сталина, нужно было еще килограммов двадцать, которые ему ночью принес связной. Бекметов надел пальто и, прихватив с собой вещевой мешок,  вышел из дома.
«Градусов сорок, если не больше, – подумал он. – При таком морозе птицы замерзают на лету».
Заметив грузовик стоявший неподалеку, он направился в его сторону. Водитель, открыв капот машины, пытался отогреть двигатель с помощью паяльной лампы, однако у него ничего не получалось.
- Бог в помощь, – произнес майор. – Давай помогу, а то я вижу, что у тебя ничего не получается. Вот что товарищ, лампой здесь ты ничего не отогреешь, нужна горячая вода. Давай, тащи воду, а я пока погрею движок лампой.
Он взял из рук водителя лампу и направил пламя на картер двигателя. Горячая вода, залитая в радиатор, сделала свое дело. Через минуту он попросил шофера попробовать завести движок машины. Тот залез в кабину и повернул ключ зажигания. Двигатель несколько раз «чихнул», но заводиться не хотел.
- Бесполезно, – с отчаяньем произнес водитель.
- Хватить ныть. Тащи еще воду, если она у тебя есть.
Водитель снова исчез за дверью. В этот раз он принес всего полведра.
- Давай, попробуй, - предложил ему Бекметов.
Очередная попытка водителя оказалась успешной: двигатель с неохотой, но завелся.
- Куда тебе, товарищ? – поинтересовался он у Бекметова.
- Подбрось до станции метро, а там я сам доберусь, – попросил его майор.
- Садись, – произнес водитель, - я тебя и до центра довезти могу. Выручил ты меня очень. Меня зовут Роман.
- Виктор, – на ходу придумав себе имя, произнес Бекметов.
Забросив тяжелый мешок в кузов автомашины, он сел в кабину, и они направились в сторону центра.
- За ними, – тронув водителя за плечо, произнес Сорокин. – Держись на расстоянии, близко не жмись.
Словно в подтверждение слов капитана из открытой кабины показалось лицо майора Бекметова. Он посмотрел назад, стараясь проверить, не «висит» ли кто на «хвосте» у грузовика. Не доезжая метров сто до станции метро, он вышел из машины и, взяв из кузова свой мешок, направился туда. Он явно что-то почувствовал и решил, прежде чем войти в метро еще раз «провериться». Пройдя метров десять, он остановился и, поставив мешок на землю, достал папиросу и закурил.
«Наверняка был не последним учеником в Варшавской разведшколе Абвера», – подумал Сорокин, наблюдая, как тот проверяется.
Сделав две затяжки, Бекметов бросил недокуренную папиросу на землю и, закинув за плечи вещевой мешок, направился к входу в метро. Он вошел в одну дверь и тут же вышел через другую. Майор остановился и, дождавшись, когда схлынула практически вся толпа из прибывшего поезда, осторожно вошел в здание станции и, оплатив проезд, направился к эскалатору.

***
Григорий Покровский, он же – Директор, был завербован еще в 1913 году, накануне первой мировой войны. В те годы он служил в Генеральном штабе Российской армии,  и все, кто его знал, отмечали в этом молодом и подающем большие надежды офицере большой ум, смекалку и находчивость. Одной из причин его падения было пагубное пристрастие к азартным играм. Как он сам отмечал:  при виде карт и денег, он буквально слетал с «катушек». Играл до тех пор, пока были деньги. Жизнь есть жизнь, иногда он выигрывал довольно крупные деньги, а иногда и проигрывал все, что было у него в карманах. Единственным положительным его качеством было то, что он всегда возвращал картежные долги в установленный срок.
Все произошло осенним вечером. Он сидел за столом и отрешенно смотрел на карты, которые были побиты картами незнакомого старика с моноклем. Кто этот старик и откуда он появился в этом игровом зале, никто не знал.
- Ну что, господин штабс-капитан? Побил я ваши карты, - произнес старик и засмеялся. Смех его был таким злорадным, что Покровский невольно поморщился от охватившего его отчаяния.  Он посмотрел на пальцы старика, которые сгребали деньги с зеленого сукна стола. Он готов был встать и покинуть зал, но что-то его остановило. Может, блеск  бриллиантовой булавки в галстуке  старика, может, вспыхнувшая искра надежды отыграться.
«Не может же мне сегодня так фатально не везти, – подумал он. – Если уйду, обижу фортуну».
- Я готов еще раз сделать ставку, – произнес Покровский. – Вы готовы играть?
  Он легко выиграл у старика десять тысяч рублей и уже собрался покидать заведение, когда его остановил глуховатый голос пожилого человека.
- Господин штабс-капитан, дайте мне шанс хоть что-то отыграть в этот вечер. Я проиграл вам все, и сейчас у меня не осталось даже нескольких копеек, чтобы доехать на извозчике до дома. Хотите, я поставлю на кон  бриллиантовую булавку?
Булавка действительно была достойна внимания: большой розоватый бриллиант – в окружении сапфиров. Она чем-то напоминала Покровскому человеческий глаз.
- Хорошо, милейший, – произнес штабс-капитан язвительно, вспомнив голос старика, когда тот выиграл у него почти все деньги. -  Ставлю двести рублей против вашей булавки.
- Господин штабс-капитан, но ее цена больше пяти тысяч, – возмущенно произнес старик.
- Не спорю, может, это действительно так, но я ставлю лишь две сотни. Выбирайте, слово за вами.
- Хорошо, я согласен, – тихо произнес старик. – Дайте мне карты, я сам раздам их.
Григорий усмехнулся. Заметив эту усмешку, старик моментально стал серьезным и сосредоточенным. Через десять минут штабс-капитан уже начал сожалеть, что не покинул игральный зал: старик не только отыграл проигранную им сумму, но и выиграл у него пятьсот рублей.
- Что вы, больше не улыбаетесь? – спросил его старик. – Может, еще метнем? Посмотрим, кому из нас повезет больше?
Покровский задумался. Он неплохо играл в карты и был на сто процентов уверен в том, что старику просто повезло. А фарт - дело приходящее: сейчас повезло, а через минуту - другую нет.
- Хорошо. Давайте еще одну партию. Играю на все, – произнес Григорий, выкладывая из кармана все свои деньги, которых оказалось около четырех тысяч.
- Посмотрим, посмотрим, – многозначительно произнес старик. – Вы не боитесь, молодой человек, что я могу вас просто раздеть?
Старик громко и противно засмеялся, чем сразу же привлек к себе внимание окружающих. К их столу потянулись люди, чтобы понаблюдать за партией. Покровский чуть-чуть приоткрыл  карты и заставил погасить внутри себя чувство радости.   
«Двадцать очков. Такое приходит не каждому, – размышлял он. – Сколько может быть у этого старика?»
Лицо старика было абсолютно спокойным,  было трудно угадать, какая карта легла ему.
- Поднимаю ставку в два раза, – произнес старик, не притрагиваясь к картам.
«Блефует, – решил Покровский, - пытается меня напугать. Ждет, сброшу ли я карты или нет».
- Принимаю ставку, – произнес Покровский, чувствуя, как между лопаток по спине побежал тонкий ручеек пота.
Штабс-капитан, не отрываясь смотрел на старика, пытаясь понять, что он придумал в этот раз.
- Поднимаю ставку еще в два раза, – произнес старик, снова не касаясь своих карт.
- Погодите, милейший, – произнес офицер. – Покажите свои деньги? Я на слово не играю.
Старик махнул кому-то рукой, и в тот же момент около него оказался мужчина с портфелем в руках. Он взял портфель и открыл его: тот был полон денег.
- Здесь ровно сорок тысяч – сказал он. – Чем ответите вы, господин Покровский?
Григорий вздрогнул от неожиданности.
«Откуда он знает мою фамилию? Похоже, попал!» - панически подумал он.
Он растерянно посмотрел по сторонам, надеясь увидеть хоть одно знакомое лицо. Он снял с себя шашку, ножны которой были инкрустированы драгоценными камнями и золотом.
- Вы думаете, что я буду играть против этого? – произнес старик. – Не смешите людей. У вас нет денег? Я, молодой человек, приму ваше честное слово за сорок тысяч рублей, что стоят на кону. Ваше слово?
- Я, открываюсь, – произнес Покровский, не узнавая свой голос. – У меня - двадцать, сколько у вас?
- Очко, – произнес старик, не касаясь карт. – Вы проиграли, штабс-капитан. Завтра в десять  утра я жду вас по указанному в записке адресу с деньгами.
Он повернулся и, закрыв портфель, передал его помощнику. Лоб Покровского покрылся потом. Он дрожащей рукой открыл карты старика: двадцать одно, то есть - очко.

***
На следующий день штабс-капитан приехал по указанному адресу и оказался  перед  большим домом с белыми колоннами и лепниной.
«Надо же, столько лет в Петербурге и ни разу не был в этом прекрасном районе», – подумал он, рассматривая искусно выкованные изгородь и ворота.
- Вы к кому, ваше благородие? – спросил его подошедший лакей, одетый в ливрею.
- Доложите вашему господину, что прибыл Григорий Покровский, – сказал офицер.
- Проходите, барин ждет вас, – произнес ланей.
Они прошли в дом, где слуга  принял у него плащ, фуражку и рукой указал ему на дверь.
- Хозяин ждет вас, – повторил он и исчез в соседней комнате.
Офицер привычным движением руки провел по волосам и направился к двери. Он толкнул ее и оказался в огромной комнате. Яркое солнце ударило  в глаза, и он не сразу увидел хозяина дома, который стоял у открытого окна.
- Вот наслаждаюсь последними солнечными денечками. Скоро осень, дожди, слякоть …, - не здороваясь, произнес он. – Вы принесли деньги, штабс-капитан?
- Извините, я не знаю, как вас называть, – растеряно произнес Покровский.
Ранее приготовленная речь о чести, о долге моментально улетучилась из головы.
- Зовите меня - господин полковник. Я не люблю, когда ко мне обращаются по имени и отчеству.
Он повернулся к Покровскому: в этот раз он выглядел намного моложе, чем вчера вечером, когда играл в карты.
- Вы чем-то удивлены, штабс-капитан? Что-то не так?
- Вы угадали, господин полковник. Просто мне вчера показалось, что вы намного старше.
Полковник улыбнулся.
- Это был маленький спектакль с переодеванием и гримом. Не мог же я  в таком виде показаться перед офицером Генерального штаба. Я думаю,  вы узнали меня?
Вопрос был излишним: перед штабс-капитаном стоял военный атташе Германии.
- Как я понимаю, у вас нет денег, чтобы рассчитаться со мной? – спросил он. – Вы знаете, я это предвидел. На столе лежит бумага, прошу вас внимательно прочитать текст и, в случае согласия, подписать ее. Хочу предупредить вас, господин Покровский, что ваш проигрыш зафиксирован многими приглашенными мной журналистами. В случае отказа, все газеты Петербурга завтра запестрят информацией о том, как вы проигрываете огромные деньги, немецкому атташе. Вам как сотруднику Генерального штаба, насколько я знаю, запрещено играть в карты на деньги…
Он не договорил: Покровскому вдруг стало плохо. Чтобы не упасть, он облокотился на спинку стула.
- Читайте, читайте, господин штабс-капитан. Надо правильно принимать проигрыш. Нам от вас многого не нужно, лишь кое-какие уточнения и  детали.
Покровский взял в руки листок и начал читать. Буквы прыгали у него перед глазами, и он не сразу смог понять текст. Когда до него дошел смысл написанного, он хотел что-то сказать, но полковник его опередил.
- Не нужно истерик, господин Покровский. Я подсел за ваш столик не просто так. Мы вас «разрабатывали» в течение года. Я могу вам зачитать фамилии офицеров, которые умышленно проигрывали вам деньги. Это были наши люди, и сейчас мне ничего не стоит, как «слить» вас вашей же контрразведке. Поверьте, вы никогда не сможете доказать, что выигранные деньги были честными, а не нашей платой за оказанные услуги.
Покровский молча взял ручку и, обмакнув перо в чернильницу, подписал текст, тем самым добровольно согласившись помогать кайзеровской Германии. С этого дня за ним был закреплен псевдоним – Директор.

***
Соня быстро шла по улице. Ее старенькая кроличья шубка практически не грела, и только взятый ею темп движения позволял не замерзнуть. Редкие прохожие, которые попадались  на пути, с интересом смотрели на нее, гадая, куда в такой ранний час торопится эта девушка. Прежде чем свернуть в узкий переулок, она огляделась и, убедившись в отсутствии слежки, быстрыми шагами направилась дальше. Пройдя два небольших дома, она остановилась  около двухэтажного здания. Привычно бросив взгляд на небольшое угловое окно, на подоконнике которого стоял цветок, она открыла дверь подъезда и направилась на второй этаж. Остановившись у двери с табличкой, на которой была указана фамилия владельца квартиры, она нажала на звонок. Прошло несколько секунд, и дверь открылась. На пороге стоял мужчина, одетый в атласный халат темно-вишневого цвета. Его редкие светлые волосы были зачесаны назад.
- Проходите, – не здороваясь, произнес мужчина, пропуская девушку в квартиру.
Прежде чем закрыть за ней дверь, он вышел на лестничную площадку и посмотрел вниз. Убедившись, что  никого нет, он закрыл дверь.
- Раздевайтесь, – предложил он гостье. – Проходите в зал, будем пить чай.
Соня быстро сняла с себя шубку, платок, валенки и, сунув озябшие ноги в мягкие и теплые домашние тапочки, прошла вслед за хозяином в зал. Ей приходилось бывать в квартире Директора, и поэтому она уже не удивлялась его антикварным вещам. Пока хозяин разливал черный ароматный чай, она подошла к комоду, на котором стояла маленькая, искусно вырезанная из слоновой кости фигурка Будды.
- Нравится? – поинтересовался у нее хозяин. – Это подарок. Его подарил мне в 1916 году генерал Брусилов. Слышали о нем? А вещь уникальная и очень ценная. Я люблю предметы, связанные с моей молодостью. Может, это ностальгия, а может, уже и какая-то фобия. А сейчас присаживайтесь к столу, а то остынет этот божественный напиток.
Женщина послушно села за стол, и он поставил перед ней чайную пару из тонкого китайского фарфора.
- Берите сахар, Соня, – стал угощать он ее. – Не стесняйтесь.
Она положила два кусочка сахара в чашку и стала медленно его размешивать.
- Вот возьмите, – произнесла она и достала из кармана маленький клочок бумаги, на котором аккуратно были написаны четыре колонки с цифрами.
Директор взял листок и, поднявшись из-за стола, направился к книжной полке. Он взял в руки томик стихов Александра Блока и, найдя нужную страницу, начал расшифровку полученного сообщения.
«Срок акции 21.01.42. Желаю удачи. Цитадель».
Прочитав сообщение, он вынул из кармана халата зажигалку и поджег записку. Он положил ее в хрустальную пепельницу и, дождавшись, когда  она сгорела полностью, размял пепел в порошок. Взглянув на гостью, он улыбнулся ей и направился обратно к столу.
- Как майор? – спросил он ее. – Освоился на новом месте?
- Не жалуется, но мне кажется, что у него начинают сдавать нервы. Как бы не было срыва. Боюсь, что он может  сдаться НКВД.
- Не бойтесь, он не сдастся. У него вся семья у немцев, и их жизнь напрямую зависит от выполнения задания. Обратного пути у него просто  нет. Взяв Серова, в НКВД должны успокоиться и посчитать, что разгромили немецкую разведывательно-диверсионную сеть. Вы, голубушка, пейте чаек, такого чая вы еще долго не попьете. Я  перед самой войной закупил его два десятка килограммов, вот сейчас и наслаждаюсь.
Она сделала глоток: чай действительно был чудесным. Она посмотрела на часы, которые пробили девять утра. Перехватив ее взгляд, Директор поднялся из-за стола.
- Вот возьмите, Сонечка и передайте эту шифровку нашему радисту. Спрячьте ее.   Ответ сразу же мне.
- Хорошо.
Она быстро допила чай и направилась в прихожую, где стала одеваться. Закутавшись, она вышла из квартиры и направилась вниз по лестнице. На площадке между первым и вторым этажами стоял парень и курил. Он был в одной  гимнастерке, что говорило о том, что он вышел на площадку только покурить. Он с нескрываемым интересом посмотрел на Соню и, выпустив дым в потолок, направился к двери, которая была приоткрыта.
«А он ничего, – оценила парня Соня, - видимо с фронта».
Она вышла из дома и быстрым шагом направилась вдоль улицы. Из подъезда появился парень и, на ходу натягивая армейский полушубок, пошел к стоявшей автомашине.
- Ну, как? – спросил его сидевший на заднем сиденье Сорокин.
- Она была в квартире Покровского, – ответил парень. – Я чуть не умер от холода, когда стоял в подъезде и ждал ее выхода.
- Ничего, сейчас отогреешься, – произнес Сорокин и протянул ему флягу со спиртом.
- Поехали, – приказал он водителю. – Посмотрим, куда еще приведет нас эта женщина.
Машина медленно тронулась, и вскоре они увидели Соню, которая спешила к станции метро.


***
Покровский медленно прогуливался по скверу, который находился рядом с его домом. После вчерашнего жуткого мороза сегодняшняя погода в шестнадцать градусов казалась необычайно теплой. Остановившись около неработающего фонтана, он на минуту задумался. Он хорошо помнил этот фонтан, музыку, которая доносилась из глубины парка. Этот божественный вальс до сих пор звучал в его ушах. Тогда, в 1916 году, он по воле случая оказался в Москве и именно около этого фонтана увидел ее, которую полюбил с первого взгляда на всю жизнь. Девушка сидела на скамейке и читала томик стихов Пушкина. Она иногда бросала  рассеянный взгляд на прохожих и снова углублялась в чтение. Григорий остановил проходившую мимо продавщицу цветов и купил самый большой букет крупных ромашек.
- Извините, мадмуазель, вы чем-то напоминаете мне этот букет ромашек. Вы такая, как эти цветы - прекрасная и недоступная. Не знаю, понравятся ли они вам, но мне они по душе.
Щеки девушки вспыхнули. Она молча приняла из его рук букет и преподнесла к лицу.
- Спасибо, – скромно ответила она ему. – Мне еще никто и никогда не дарил такой большой букет моих любимых цветов.
Всю неделю они проводили  свободное время вдвоем, гуляя по старым улицам Москвы. Вера, так звали девушку, окончила Петербургский институт благородных девиц и поступила на работу в одну из школ города. Из родителей у нее была лишь  мать, которая жила за счет небольшого поместья, которое находилось недалеко от Шереметьевского дворца. Покровский и сам не заметил, как влюбился в Веру.  Но однажды утром принесли письменный приказ о его незамедлительном прибытии в Генеральный штаб. Шла война, и не выполнить приказ начальника Генштаба он не мог. Собрав вещи, он направился на вокзал, решив по дороге заехать и попрощаться с Верой. Ему не удалось застать ее на работе. Из школы он поехал к ней домой, но и там ее не оказалось. Оставив для нее записку, он двинулся на вокзал. Всю дорогу от Москвы до Петербурга, он  думал о ней. На вокзале его встретил немецкий связной.
- Директор! Что случилось? Почему не выходите на связь с резидентом?
- Я был в отъезде по делам службы.
- Глядя на вас, я могу с полной уверенностью сказать, что вы потеряли голову от этой Веры. Не буду скрывать, она действительно красива и обаятельна.
Кровь прилила к голове Покровского. Он схватил мужчину за грудки и подтянул его к себе.
- Слушайте, господин неизвестный, если с ней что-то случится, я клянусь, что порву вас на куски. Можете это передать своим хозяевам.
Ловким движением рук тот освободился от штабс-капитана.
- Покровский, держите себя в руках и не раскисайте. Ничего с вашей барышней не произойдет, если вы будете четко выполнять наши приказы. Нас интересуют планы генерала Брусилова. Постарайтесь узнать, когда и где он планирует нанести удар по нашим войскам. Вы хорошо меня поняли, штабс-капитан?
- Да, но я не имею никакой возможности узнать о его планах.
- А вы постарайтесь, Покровский. Жизнь вашей барышни в ваших руках.
- Не трогайте ее. Я сделаю то, что вы хотите.
Мужчина улыбнулся и, повернувшись, направился в сторону выхода. К штабс-капитану подошел поручик и, козырнув ему, поинтересовался, с кем он так долго и эмоционально разговаривал.
- Это мой старый знакомый. Приглашал навестить его на неделе, – ответил Покровский. – Между прочим, у него очень красивая жена. Она настоящая нимфоманка.
Поручик помог ему донести вещи до пролетки, и они направились в Генеральный штаб.

***
На следующий день Покровский получил приказ отбыть в распоряжение армии Брусилова. Путь до штаба действующей армии занял около недели. Проезжая мимо сгоревших деревень, разбитых станций, он невольно обращал внимание на толпы беспризорных детей. На одной из станций, когда Григорий вышел из вагона, чтобы перекурить, мальчишка-беспризорник, мастерски работая «пиской», ловко вырезал у него из кармана шинели портсигар. Это было сделано так искусно, что он даже не почувствовал. Только после того как он забрался обратно в вагон, ему об этом сказал проводник. Портсигара было не жалко, расстройство Григория вызвала порезанная шинель, представиться в ней  генералу Брусилову  было недостойно для офицера Генерального штаба.
Прибыв к месту дислокации штаба армии, он обратился к своему знакомому, и тот, словно волшебник, выполнил его просьбу. Он привел его к старому закройщику-еврею, который вынес из-за занавески абсолютно новую шинель, которая как влитая легла на его плечи.
- Откуда она у вас? – поинтересовался он у закройщика.
- Был заказчик, но два дня назад погиб. Вот и осталась после него эта невостребованная шинель. Я рад, что она вам подошла.
Покровский расплатился с ним и направился в штаб Брусилова. Он внимательно слушал доклад начальника штаба о разработанной операции прорыва линии фронта и наступлении. Он не мог не отметить четкие и своевременные поправки, которые вносил непосредственно в план наступательной операции генерал Брусилов.
- Что скажет представитель Генерального штаба? – обратился к нему генерал. – Замечания есть?
- Никак нет, господин генерал. Я, в принципе, прибыл по другому не менее важному вопросу, – начал Покровский. – Генеральный штаб озабочен активностью немецкой разведки в полосе наступления русских войск. Изучив доклад представителей вашего штаба, хочу доложить вам, что необходимо провести целый ряд мероприятий, прежде чем армия начнет  свое наступление.
Генерал перевел взгляд с Покровского на начальника штаба.
- Представитель Генерального штаба прав. В настоящее время мы разрабатываем комплекс мероприятий по очистке  нашего тыла от немецко-австрийской агентуры. Я согласен с замечаниями господина Покровского, что наступать сейчас – преждевременно, – произнес начальник штаба.
Генерал Брусилов встал из-за стола и подошел к карте.
- Господин штабс-капитан, подойдите сюда, – предложил он ему. – Какие районы наиболее нашпигованы немецкой агентурой?
- Считаю, что вот эти районы, – произнес Покровский и, взяв в руки указку,  обозначил их на карте. – Вы знаете, господин генерал, направляясь к вам в армию, я столкнулся с одной проблемой, которую, думаю, стоит использовать в наших целях.
Генерал с интересом посмотрел на штабс-капитана.
- Я говорю о сотнях беспризорников, которые толкаются на вокзалах  и рынках. Я предлагаю вашим сотрудникам контрразведки привлечь их к выявлению вражеской агентуры. Именно они могут сделать то, что никогда не сделает взрослый человек. Они могут вести наблюдение на станциях и полустанках, в районах расположения воинских частей и так далее. Затраты на их содержание минимальные, а результат, думаю, будет большой.
В кабинете стало тихо. Все офицеры, присутствующие на этом совещании, устремили взгляды на генерала Брусилова.
- Неплохо, штабс-капитан, неплохо. Я предлагаю нашим контрразведчикам взять предложение господина Покровского на вооружение. Дети вездесущи и замечают то, что не видит глаз взрослого.
Вечером, во время ужина генерал Брусилов подарил Григорию статуэтку Будды.
- Будьте таким же мудрым, как этот азиатский бог. Я уже позвонил вашему руководству и передал ему от своего имени благодарность за умные и своевременные советы представителя Генерального штаба.
Именно эта статуэтка и стояла на тумбочке  в его  квартире.

*** 
Бекметов доехал до нужной станции и вышел из вагона метро. Он дважды проверился на наличие за ним наблюдения и, лишь убедившись в ее отсутствии, неторопливо направился к техническому помещению. Он привычным движением открыл навесной замок и, закрыв за собой дверь, начал быстро переодеваться. Через пятнадцать минут он предстал перед сотрудником НКВД в  совершенно другом обличии: он был одет в черную форму железнодорожного обходчика, державшего в руках небольшой деревянный чемоданчик с инструментом.
«И куда он собрался в этой форме? – подумал Сорокин. – Неужели хочет спуститься в туннель?» 
Майор прошел мимо Александра. Его походка была настолько уверенной, что трудно было не поверить, что он работает в метро. Заметив, что Бекметов скрылся в штольне, капитан быстро направился в комнату милиции, которая находилась неподалеку.
- Храпов! Срочно перекройте все выходы из туннеля, – приказал ему Сорокин. – Пришли мне людей, я собираюсь последовать за Бекметовым.
- Все понял, товарищ капитан. Сейчас направлю людей вам на помощь.
 Майор медленно шел вдоль туннеля. Чувство опасности, не покидавшее его последние три дня, сегодня, как никогда, обострилось и с каждой минутой становилось все более ощутимым. Ему показалось, что  кто-то идет и внимательно наблюдает за ним, фиксируя каждый его шаг. Он остановился и резко обернулся. В свете приближающейся электрички он заметил, что какая-то тень метнулась с путей и растворилась в стене.
«Вот тебе и первый призрак, который я заметил в туннеле, – подумал он. – Не зря люди рассказывают о призраках, которые живут в этих темных штольнях».
 Мимо него промчался поезд, обдав его сильным запахом криолита. Бекметов вышел из технологической ниши. До нужного ему места оставалось около ста метров. Сзади показался новый состав. Он снова встал в нишу. Когда поезд скрылся в темноте туннеля, он направился дальше. Забрав в одной из ниш мешок с взрывчаткой, он доложил в него из своего чемоданчика несколько брусков тола и, подняв его, прикинул на вес.
«Маловато будет, – решил он, - нужно еще добавить килограмма три для верности. Завтра двадцать первое января, это для меня - крайний срок. От завтрашнего дня будет зависеть жизнь моей семьи».
Он снова укрылся в нише, пропуская мимо себя очередной поезд. Взглянув на мешок, он сунул его в ящик, а сверху прикрыл ветошью. Затем направился по путям в обратную сторону.
 Бекметов навесил на дверь замок и закрыл его ключом. Неожиданно он почувствовал на своей спине  чей-то взгляд. Он резко обернулся. Мимо него сплошным потоком шли люди, не обращая на него никакого внимания.
«Нервы начинают сдавать», – подумал он.
Он проехал несколько станций, прежде чем решил отправиться домой.

***
Сорокин возвращался из наркомата внутренних дел. Он был несколько озадачен тем, что получил приказ Сидорова о начале ликвидации агентурной сети немцев. За этот короткий срок им удалось сделать многое, однако выйти на радиста пока не получалось.  Проходя по коридору наркомата, он случайно столкнулся с заместителем начальника отдела.
- Как дела Сорокин? – поинтересовался у него майор. – Я смотрю, ты предпочитаешь работать с Сидоровым, минуя меня? Думаю, что ты поставил не на ту лошадь.
- Я ставок не делаю, товарищ майор. Я просто честно работаю, выполняя свой долг перед народом.
- Я что-то тебя не понял, капитан? Выходит, ты работаешь честно, а мы так, вроде  мебели в кабинете?
- Я такого не говорил, товарищ  майор.
- Да, ты действительного такого пока не говорил, но ты так думаешь, я это знаю. Это преступно.
Сорокин вспыхнул как спичка.
- Если вы так считаете, то арестуйте меня!
- Не спеши, Сорокин, не спеши. Всему  свое время.
Он ехидно улыбнулся Александру и направился по коридору наркомата, поскрипывая новыми хромовыми сапогами.
«Сволочь, – подумал капитан, - пытается напугать. Чего он хочет добиться?»
Сейчас, когда он остыл от этой стычки, он понял, что окончательно вбил клин в свои взаимоотношения с этим непростым человеком. Он закрыл глаза и попытался вспомнить все, что он знал о нем.
Пашутин Вячеслав Германович родился в городе Симбирск. Так получилось, что их семья проживала недалеко от дома Ульяновых, и в детстве они часто играли с маленьким Володей в разные детские игры. Проучившись с ним два года в одном классе, он с семьей вскоре перебрался  в город Казань. Окончив школу, Пашутин поступил в Промышленное училище, где тесно сошелся с Кировым. После революции его по партийной линии мобилизовали  в ВЧК: с этого момента и начался его стремительный взлет по служебной лестнице. Он в составе особого отдела армии Тухачевского принимал участие в подавлении антоновского восстания в Тамбовской области. За успешную работу в ликвидации бандитских крестьянских формирований он был представлен к Ордену Красного Знамени.
Прошло время, и личное знакомство с Тухачевским сыграло отрицательную роль в его карьере чекиста. Летом 1938 года он был арестован, как участник заговора военных. Однако судьба неожиданно подарила ему еще один шанс выбраться из этой истории. Находясь в камере, он написал большое письмо Сталину, в котором покаялся в том, что как чекист не увидел в фигуре своего бывшего командарма скрытого врага народа. Может, это письмо, может, какие-то другие обстоятельства повлияли на решение суда, но он был освобожден из заключения и восстановлен в рядах НКВД. Его понизили в звании и назначали на должность заместителя начальника отдела, но это все равно была его победа. Со дня своего освобождения он дал себе зарок, что больше никогда в жизни не будет поддерживать дружеских отношений: подобное поведение является единственно верным в  непростой жизни чекиста.
Его стычка с Сорокиным была не случайной. Этот капитан сразу не понравился ему. Медаль «За отвагу», сверкавшая на его груди, вызывала у него черную зависть. Лишенный ордена, он не мог простить людям награды, которые те имели и с гордостью носили.
Однажды ему показалось, что в случае успеха этого человека в ликвидации группы немецких диверсантов он может потерять свою должность. Это еще больше усилило в нем неприязненное отношение к Сорокину. Две недели назад он отправил на имя начальника отдела обстоятельный рапорт, указывая на то, что капитан не может командовать этим спецподразделением, так как он открыто игнорирует приказы руководства отдела. Одновременно он не забыл указать, что капитан склонен   к принятию довольно авантюрных решений, что приводит к гибели сотрудников группы. Однако начальник отдела, похоже, положил его рапорт под сукно и лишил его возможности каким-то образом влиять на действия оперативной группы.  Три дня назад он отправил еще один рапорт на имя наркома Берии в надежде, что тот решит этот вопрос положительным образом. Как сообщил ему хороший знакомый из секретариата наркома внутренних дел, его рапорт попал на стол руководителя. За все время, что он работал в этом учреждении, он хорошо усвоил, что «сигнал», попавший на стол руководителя НКВД обязательно вызовет реальные действия властных структур, тем более, что он обвинил Сидорова в антисоветской деятельности, направленной на подрыв  работы наркомата. Вечером Иван Тимофеевич Сидоров был отстранен от руководства отдела.

***
Мухин находился дома. Он иногда садился за пианино, брал несколько аккордов, а затем подходил к окну и бросал свой взгляд на улицу, где бушевала снежная буря. Ветер ревел в печной трубе так, что у Бориса Анатольевича от ужаса мурашки пробегали по спине. Каждый раз он вздрагивал от этих звуков и с испугом смотрел на входную дверь, словно за ней стоял страшный неизвестный зверь и испускал их. Чтобы как-то успокоить себя, он прошел на кухню, где эти они были не такими громкими. Открыв створку буфета, он взял в руки бутылку с остатками водки и вылил их в стакан. Посмотрев на жидкость на фоне уличного окна, он молча опрокинул ее в себя. Водка обожгла гортань и быстро потекла по пищеводу. Отломив от черствого хлеба небольшой кусочек, он положил его в рот и начал жевать. Минут через пять он почувствовал себя намного лучше: страх, сковывающий его с самого утра, куда-то исчез, и теперь завывания ветра уже не казались ему такими зловещими. Насвистывая какой-то немудреный мотивчик, он снова сел  за пианино. Бело-черные клавиши словно приковали его к себе невидимыми нитями. Он взял первый аккорд, а затем перешел ко второй симфонии Чайковского. Он так погрузился в музыку, что не сразу услышал стук в дверь. Он встал и направился к ней.
- Кто там? – спросил Мухин.
- Это я, ваш дворник, Борис Анатольевич. Откройте.
- Зачем? У меня ничего не произошло.
- Я не один. Со мной участковый уполномоченный. Проверка паспортного режима. Я ему говорю, что вы проживаете один, но он сам хочет в этом убедиться.
Мухин взглянул в глазок. Дверь соседа, проживающего напротив него, была открыта. Мужчина в синей милицейской шинели что-то записывал в школьную тетрадь. Мухин открыл дверь и по-свойски вышел на площадку. Он не сразу понял, что произошло. Двое мужчин быстро заломили ему руки и втолкнули обратно в квартиру. Толчок был таким сильным, что он не удержался и упал в прихожей.
- В чем дело? – вскрикнул он. – Кто вы такие?
- НКВД. Вы арестованы, гражданин Мухин.
- За что? Я буду жаловаться. У меня большие связи в вашем наркомате.
- Вы арестованы за шпионаж и подрывную деятельность против государства.
От этих слов его бросило в жар. Он моментально почувствовал какой-то нечеловеческий холодок между лопаток.
- Собирайтесь, – произнес один из чекистов, по всей вероятности, старший группы. Сотрудник  подошел к вешалке и, сняв с нее пальто, бросил их к его ногам.
- Что вы стоите, как истукан. Я сказал - собирайтесь!
Мухин посмотрел на него каким-то отсутствующим взглядом, который говорил о том, что он находится в прострации и не совсем понимает, что происходит. Он никак не мог попасть в рукав пальто, пока ему не помог сотрудник НКВД.
- Боже мой, - шептал он, - какая глупость вот так сгинуть со света.
- Давай быстрее, – послышалась команда, и он, схватив с полки шляпу, стал натягивать ее на голову, не замечая того, что надевает ее задом наперед.
- Пригласите понятых, сейчас начнем обыск, – обратился оперативник к дворнику. – Нужно не менее двух человек.
- Я сейчас,  - произнес тот и скрылся за дверью соседней квартиры.
Борис Анатольевич кое-как спустился по лестнице и вышел во двор, где его ожидал «черный воронок». Он обернулся и окинул взглядом дом, в котором прошла вся его жизнь. Он хорошо понимал, что больше уже никогда сюда не вернется. Машина заурчала мотором и, выехав из арки дома,  направилась на Лубянку.

***
Бекметов медленно шел по железнодорожным путям. В небольшом чемоданчике, в котором путевые обходчики, как правило, носят свои инструменты, лежали три бруска взрывчатки. Сейчас он старался не думать о последствиях диверсии, которая унесет сотни человеческих жизней.
«Что моя жизнь по сравнению с ними? О них еще кто-то будет вспоминать, горевать, а в отношении меня будут лишь  проклятия. Может, не стоит этого делать? Может, все-таки пойти в НКВД и сдаться? А что? Крови на мне нет, покаюсь,  может, и простят?»  - размышлял майор, поглядывая по сторонам.
Неожиданно он услышал где-то в глубине туннеля мужские голоса:  эти люди обсуждали только что обнаруженный ими мешок с взрывчаткой.
«Откуда они здесь? – первое, о чем подумал Бекметов. – Что они тут делают?»
Голоса то приближались, то удалялись. Это был естественный обман слуха, так как в замкнутом пространстве звуковые волны накладывались друг на друга, в результате чего возникал подобный звуковой эффект. Он погасил свой фонарь и прижался к холодной  влажной стене. Сердце стучало так, словно хотело выпрыгнуть из грудной клетки. Заметив технологическую нишу, в которой он уже не раз укрывался от электропоездов, он метнулся к ней. Голоса неожиданно затихли.
«Неужели показалось?» – подумал он, прислушиваясь к звукам, доносившимся из глубины туннеля.
От внезапно возникшего напряжения у него зазвенело в ушах.
 «Да ты, похоже, боишься, Бекметов, вот тебе и кажется, что за тобой следят. Так легко и с катушек слететь», - успокаивал он себя, стараясь настроиться  на позитив.
Он достал из-за пояса пистолет и передернул затвор. Майор выглянул из ниши и, убедившись, что туннель пуст, вышел из нее и направился дальше. Он успел пройти метров сорок, как снова услышал мужские голоса, которые, как ему показалось, становились все отчетливее и отчетливее.
«Чекисты, – вдруг промелькнуло у него в мозгу. – Другим здесь делать нечего. Но как они узнали о его замысле?  Как они могли найти взрывчатку в одной среди десятка, а может, и сотни  технологических ниш?»
От этой мысли ему вдруг стало как-то не по себе. Он резко развернулся и чуть ли не бегом направился в обратную сторону.
- Мужчина! Остановитесь! – послышалось у него за спиной. – Стойте! Стрелять буду!
Эти слова, словно катализатор, ускорили его движение. Он отбросил в сторону теперь уже не нужный чемодан и бросился бежать. Неожиданно  нога его подвернулась, и он упал. Пистолет отлетел в сторону. Он вскочил на ноги и, схватив его, выстрелил в сторону бегущих за ним людей. Один из мужчин споткнулся и упал. Бекметов  не понял: то ли он попал в него, то ли тот споткнулся о шпалу. Вслед ему прогремело несколько выстрелов. Из темноты туннеля показался свет - это приближалась электричка. Заметив  нишу, он буквально влетел в нее  и прижался всем телом к стене. Земля затряслась. Поток воздуха прижал его, а затем потащил за собой. Он ухватился рукой за скобу, чтобы удержать тело в нише. Мимо него с грохотом промчались светящиеся электрическим светом вагоны. 
Когда грохот состава затих в темноте туннеля, майор осторожно выглянул из ниши. Пуля ударила в сантиметрах десяти выше его головы, заставив его еще сильнее пригнуться. Стреляли с другой стороны, а это означало, он окружен.
- Сдавайся! – выкрикнул кто-то из чекистов. – Ты окружен, и сопротивление бесполезно.
Не целясь, он выстрелил в сторону голоса. Пуля ударила в бетонную стену и с визгом ушла куда-то в темноту.
- Сдавайся! – выкрикнул кто-то с другой стороны.
Бекметов усмехнулся, так как хорошо понимал, что от смерти ему уже не уйти. Какая разница как погибнуть: в туннеле метро или получить пулю в затылок в застенках НКВД. Он выглянул из ниши и, заметив в темноте какое-то шевеление, нажал на курок. Пуля ударила в рельс и, противно жужжа, как большой шмель, ударила рикошетом в бетонную стенку. Он вытащил из пистолета обойму: в ней осталось всего два патрона.
«Вот и все, – подумал он. – Кто же меня сдал чекистам? Директор? Соня? А в прочем, какая сейчас разница, кто предал. Главное предательство совершил он, дав согласие работать на немецкую разведку. Нельзя испачкать грязью того, кто уже испачкался в ней до этого. Это – жизнь, и каждый живет в этой жизни как может».
- Сдавайся! – снова донеслось до него из темноты.
Майор выскочил из ниши и, дважды выстрелив в темноту, побежал по шпалам. На что он мог рассчитывать в этом забеге, он не знал и сам. Пули со свистом проносились над ним, заставляя его петлять в туннеле. Вдруг он почувствовал сильный толчок в спину, от которого упал, больно ударившись  об рельсу. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Он попытался подняться, но резкая боль заставила его забыть об этом. Где-то вдали послышался шум приближающегося состава. Он всем телом почувствовал, как задрожала земля. Бекметов попытался отползти в сторону, но тело не слушалось его. Луч света локомотива становился все ярче и ярче. Он не услышал визга тормозов. Его  тело отлетело в сторону и с силой ударилось о бетонную стену.
Минут через десять, пропустив состав, к трупу подошел оперативник.  Он нагнулся над безжизненным телом диверсанта и стал выворачивать карманы его рабочей куртки.
- Что будем докладывать капитану? – спросил его подошедший к нему оперативник.
- Что здесь докладывать? Скажем, что, спасаясь от преследования, он сам бросился под колеса поезда. Думаю, что это самый лучший вариант.
- Хорошо. Давай оттащим тело в сторону, и будем выбираться наверх.
Схватив труп, они оттащили его в сторону и направились к выходу.

***
Утром двадцать первого января 1942 года начались аресты немецкой агентуры в Москве. Сорокин сидел в кабинете, отмечая в своем блокноте фамилии арестованных диверсантов. Несмотря на реализацию оперативного дела, настроение у него было неважным. Рано утром он узнал от дежурного, что арестован Сидоров Иван Тимофеевич. Что вменяли этому старому чекисту руководители НКВД, он не знал. Пройдя к себе в кабинет, он не успел раздеться, как на столе зазвонил телефон. Еще не снимая телефонной трубки, он понял, кто ему звонит.
- Почему не докладываешь, Сорокин, как идут дела по ликвидации немецкой агентуры? Может, ты считаешь, что ты - начальник, а я - твой подчиненный? – начал выговаривать ему майор Пашутин. – Запиши себе, чтобы не забыл, что с этого момента я - начальник отдела. Ты понял меня?  Доклад - каждые два часа.
- Так точно, товарищ майор, – спокойно произнес Александр. – Будут какие – либо дополнительные указания?
- Мне не нравится твой голос. Ты что, спишь?
- Нет, товарищ майор. Я работаю.
Лучше бы он промолчал. Его слова буквально взорвали Пашутина. Он взревел как разъяренный  бык.
- Что ты этим хочешь сказать, капитан? Что ты работаешь, а я здесь в кабинете бью баклуши?
- Я ничего не хочу сказать, товарищ майор. Приказ я ваш понял. Буду докладывать вам о результатах операции каждые два часа.
Разъяренный начальник отдела швырнул трубку. Услышав сигнал отбоя, Сорокин положил трубку и занялся служебными делами. Ближе к обеду оперативникам удалось задержать семь агентов. Не обошлось без перестрелок и потерь: одному из агентов, удалось вырваться из цепких рук чекистов и он, сбив с ног двоих сотрудников, бросился бежать. Достав из внутреннего кармана пистолет, он открыл огонь. Ответным огнем он был уничтожен. Раненый сотрудник НКВД умер на операционном столе.
В час дня Сорокину снова позвонил Пашутин. В его голосе чувствовалась решительность. Похоже, он готовился к этому целых полдня.
- Кто у нас еще не задержан? – спросил он Сорокина.
- Пока не задержан некто Покровский, который, по нашим данным, является резидентом немецкой агентурной сети в Москве.
- Что вы медлите? Почему он не задержан? Как его зовут!
- Григорий! – ответил капитан. - Хотим взять его при выходе из дома. Задержание в доме может привести к жертвам среди личного состава.
- Григорий? Вы, капитан, по всей вероятности, забыли, что идет война, а на войне жертвы неизбежны. Езжайте сами на место и организуйте его арест. Постойте! Где он живет? Адрес, Сорокин, ты мне можешь назвать адрес? Оставайся на месте, я сам возьму его. Понял?
- Так точно, товарищ майор, – все так же спокойно произнес Сорокин.
Он уже давно понял, что убеждать этого человека бесполезно, тем более он сейчас выполняет обязанности начальника отдела.
Пашутин приехал во время: резидент германской разведки вышел из дома и, взглянув на хмурое январское небо, направился на  традиционную прогулку. Он шел неторопливым шагом, обходя наметенные ночью сугробы. Опытным взглядом старого контрразведчика он сразу заметил слежку.
«Покровский, это провал, – подумал он. – Если чекисты здесь,  значит, провалилась Соня».
 Он обернулся: позади него, в метрах сорока, двигались два  крепких парня. Бежать от этих двух спортивно сложенных  людей было бесполезно, так как они моментально бы догнали его. Оказывать им какое-либо сопротивление,  не привело бы ни к каким положительным последствиям: они были значительно сильнее его. Оставалось только умереть. Бывший штабс-капитан Генерального штаба царской армии хорошо знал принципы работы практически всех контрразведок мира и сейчас, шагая по парку, чувствовал, что через минуту-другую будет задержан сотрудниками НКВД.
Он снял очки и, достав из кармана пальто носовой платок, протер им линзы. Он специально сделал это, чтобы ввести в заблуждение оперативников: он мысленно представил их сосредоточенные лица в попытке отгадать, кому предназначался условный знак. От этих мыслей ему стало смешно.
«Гадайте, гадайте», – с усмешкой подумал он.
Из-за угла дома вышел мужчина, одетый в черное зимнее пальто. Несмотря на штатскую одежду, скрыть фигуру военного ему не удавалось. Покровский невольно вспомнил себя: он тоже однажды попытался скрыть свое прошлое, но наметанный глаз чекиста сразу определил в нем кадрового офицера царской армии. Он застрелил того человека, когда он расслабился, посчитав, что уже выиграл у него, у штабс-капитана Покровского. В этот раз он не думал стрелять, так как ему не хотелось больше никого убивать. Мужчиной, идущим навстречу резиденту немецкой разведки, был майор НКВД Пашутин
- Гражданин Покровский? – обратился он к нему.
- Да, а собственно в чем дело? – произнес Григорий, понимая всю глупость заданного им вопроса.
- Вы арестованы, как немецкий шпион – произнес мужчина.
Неожиданно Покровский сильно ударил его ребром ладони по горлу чекиста и бросился бежать. Майор захрипел и повалился лицом в снег. За спиной бежавшего хлопнуло два выстрела. Третьего выстрела он не услышал: пуля ударила в позвоночник и перебила его. Григорий широко раскинул руки и упал на землю, не добежав двадцати метров до места, где встретил когда-то свою  первую и последнюю любовь.

***
 Пашутин вышел из кабинета заместителя начальника наркомата внутренних дел. Его распирало от радости: это его подразделение в столь кратчайшие сроки смогло ликвидировать крупную сеть немецкой разведки в Москве. Сейчас было не столь важно, кто конкретно это сделал. Важно было другое: именно он доложил руководству наркомата об этой победе. Поскрипывая новыми хромовыми сапогами, он направился к себе в кабинет.
- Валя, сделай мне чаю и соедини меня с Сорокиным, – попросил он секретаршу.
Он прошел в кабинет и сел в кресло, которое до недавнего времени занимал его предшественник. Он всегда считал себя обиженным вниманием руководства. Вечерами, сидя дома после вкусного и сытного ужина, он любил размышлять о превратностях судьбы, которая сначала высоко подняла его вверх  по служебной лестнице, а затем швырнула на самое дно человеческого унижения. Он не мог забыть, как готов был ползать на коленях перед сержантом НКВД, чтобы тот больше его не бил. Теперь, когда он снова поднялся над всеми, он уже хорошо знал, как нужно вести себя в этой жизни. Честность и порядочность потеряли ценность, а сейчас, в годы войны, о ней можно было и забыть. Он сел в кресло и, достав папиросу, закурил. Осторожно ступая, в кабинет, тихо вошла Валя и поставила перед ним стакан крепкого и ароматного чая. В ту же секунду на столе майора зазвонил телефон.
- Пашутин. Слушаю вас, – представился он.
- Здравия желаю, товарищ майор, - сказал Сорокин. - Мне сейчас доложили, что к нам в подразделение прибыла комиссия и что проверка связана с гибелью  Покровского. Зачем она нужна, если все это произошло на ваших глазах?
- Если прибыла, значит, так нужно. Я должен быть уверен в людях, с которыми мне придется работать.
- Но эти люди уже прошли не одну проверку, зачем же их снова проверять?
- Не нужно меня в чем-то убеждать. Это мое решение, и я не обязан его с тобой согласовывать. Я смотрю, ты по-прежнему начинаешь обсуждать приказы старших начальников. Я не Сидоров и терпеть твои выкрутасы не намерен,  – неожиданно взревел он.
Пашутин положил трубку и посмотрел на притихшую секретаршу, которая застыла в дверях. Она проработала в наркомате около тридцати лет и никак  не могла привыкнуть к этим неожиданным взрывам эмоций у нового начальника.
- Чего стоишь, дура? Что, нечем заняться? – обратился он к ней.
Женщина пулей вылетела из кабинета. Оставшись один, он взял в руки газету «Правда». На первой странице сообщалось о попытке войск Волховского и Ленинградского фронта прорвать блокаду немцев. В случае удачи эти два фронта деблокировали бы город и окружили бы значительную часть соединений немецкой армии «Север».  В конце сводки Совинформбюро сообщалось о кровопролитных боях в районе  населенного пункта Мясной Бор.
«Похоже, не прорвут блокаду, – почему-то подумал Пашутин. – Начинать неподготовленное наступление – очень опасная затея нашей Ставки».
Словно испугавшись своих умозаключений, он с опаской посмотрел на стены кабинета, словно те могли прочитать его крамольные мысли. Чтобы немного успокоиться, он встал с кресла и подошел к окну. Шел снег,  крупные снежинки медленно кружились в непонятном  танце. Он вспомнил  детство, снеговиков, которых они лепили вместе с Ульяновым Володей.
«Где это все? – подумал он. – Жалко, что человек не может вернуть наиболее приятные моменты своей жизни».
От воспоминаний, его отвлек телефонный звонок: звонил дежурный по наркомату, который сообщил, что к нему прибыл капитан Сорокин.
«Это даже хорошо, что прибыл сам, – подумал Пашутин. – Надо развязывать этот гордиев узел. Вместе нам не работать, это однозначно. Держать его около себя, пожалуй, не стоит: трудно сказать, что он завтра выкинет. Умные люди неудобны и опасны, кажется, так говорил Менжинский, а может, кто-то и другой, какая разница».
Вновь зазвонил телефон, Пашутин снял трубку.
- Да, пусть войдет, – произнес он и положил ее.

***
Сорокин вошел в кабинет и остановился в дверях.
- Что случилось капитан? – спросил его начальник отдела. – Почему вы покинули место работы без моего разрешения.
- Мне нужно с вами поговорить, товарищ майор.
- И о чем же?
- О наших с вами взаимоотношениях. Мне не совсем понятны ваши претензии ко мне. Вы позволяете себе кричать на меня, швырять трубки, намекать на что-то. Эта никому ненужная проверка. Я не могу работать, когда мне не доверяют.
- Ишь ты, как заговорил, – произнес Пашутин. – Ты забыл, с кем разговариваешь и кому выставляешь условия? Может, на фронт захотел?
- Вы меня фронтом не пугайте. Я хорошо знаю, что это такое.
Сорокин продолжал стоять перед Пашутиным, который сидел за  столом. Предложения присесть Пашутин не сделал, так как хотел сразу же обозначить свою роль в этом споре.  Слова подчиненного вновь разожгли в нем нескрываемую ярость. За какие-то пять минут он высказал Сорокину все, что думал о нем:  что он плохой оперативник и плохой начальник, и так далее и тому подобное.
Капитан молчал, так как понял, что начальник все равно его не услышит.
- Почему вы молчите, капитан? Это благодаря головотяпству ваших сотрудников немецкому резиденту удалось уйти от ответственности. Могу сказать больше, операция, которая так успешно начиналась, была провалена вашими сотрудниками.
«Он, наверное, уже доложил руководству наркомата о гибели резидента, – подумал Александр, глядя на красное лицо своего начальника. -  Теперь он хочет создать общественное мнение, что вся вина в этом лежит на нем, на капитане Сорокине».
- Вы, наверное, догадываетесь, капитан, что после этого разговора  мне будет трудно работать с вами и доверять  вам.
- Что вы мне предлагаете, товарищ  майор? Пустить пулю в лоб?
- Почему пулю? Я вам предлагаю написать рапорт с просьбой отправить вас на фронт. У меня есть связи в управлении кадров, которые помогут вам быстро туда  отправиться. Думаю, что это лучший для нас обоих вариант. В противном случае я вынужден буду писать рапорт об отстранении вас от занимаемой должности и проведении служебного расследования, а чем оно может окончиться для вас, могу лишь догадываться.
Сорокин усмехнулся. Сейчас он понял - для чего с  утра был разыгран весь этот спектакль: Пашутин хотел снять с себя ответственность за смерть резидента и автоматически переложить ее на его плечи.
- Скажите, товарищ майор, у меня есть хоть какая-то возможность обратиться с рапортом к руководству наркомата?
- Только с рапортом об отправке вас в действующую армию. Других вариантов нет.
На столе настойчиво зазвонил телефон.
- Позволите? – обратился Пашутин к Сорокину и поднял трубку. - Да, он сейчас  у меня. Обратился с рапортом о направлении его в действующую армию: хочет снова служить у генерала Власова.
Сорокин хорошо слышал, о чем спрашивал майора кто-то из  руководителей наркомата. В том, что это был человек высокого ранга, он не сомневался, так как Пашутин периодически вытягивался по стойке смирно.
- Что же сделаешь, товарищ комиссар, думаю, раз человек хочет на фронт, препятствовать ему не стоит. Нужно гордиться такими людьми, как он. Хорошо, я все понял. Завтра его рапорт будет у вас на столе.
Он положил трубку и вытер платком вспотевшее лицо.
- Бумагу и ручку возьмешь у секретаря. Жду твоего рапорта. Ты, наверное, понял, что два медведя в одной берлоге не живут…
Сорокин шел по темной московской улице. Написанный им рапорт, снял с его плеч огромный груз ответственности. Несмотря на негативный осадок в душе, он был рад тому, что больше никогда не встретится с Пашутиным, и это чувство вскоре стало доминирующим.