Глава 8 Банкротство Бонасье
Беременность проявилась быстро, но это для меня. Разумеется, старалась ее скрыть как можно дольше, а в промежутке придумать что-нибудь. С Николь я давно поделилась тайной в надежде, вдруг да подскажет какой-нибудь умный ход. Подругу занимало другое.
- Представляешь, - шептала она мне, хотя вот именно это совсем необязательно было произносить тихо, - состоялась помолвка моей пятилетней родственницы с самим герцогом Энгиемским. Ты только представь – породниться с домом Конде!
- Это на что намекал граф Рошфор?
- Да, теперь маркиз де Брезе метит в маршалы. Почему я не прислушалась к советам Рошфора? Сейчас устанавливать связь накоротке не очень удобно.
Единственно, что она говорила толковое по моему случаю, - стоит поставить в известность будущего отца. Хотя отлучиться от дел в гостинице было можно, но пока скрывала свое интересное положение от батюшки, заикаться о поездке в Париж не хотелось. Тому же д’Артаньяну, если говорить о беременности, лучше предъявить наглядное подтверждение правдивости и серьезности положения. Словом, поездку в столицу откладывала.
В какой-то момент мне стало казаться, что отец обо всем догадался. Больше оттягивать с объяснением резона не было и, уловив быстро скользнувший, угрюмый взгляд отца по округлившемуся животу я обратилась: милый батюшка, хочу на днях съездить в Париж к господину д’Артаньяну.
- Вряд ли ему понравиться твоя фигура. Молодым офицерам подавай стройных, веселых девиц. Ты сим качествам не обладаешь.
- Ну, веселости у меня достаточно, - вскинула я носик, хотя в душе было тревожно.
- Инициатива нашей близости исходила от меня, но последствия господина офицера тоже касаются. По крайней мере, он должен знать, что скоро станет отцом, а там посмотрим, как заговорит.
Отец вздохнул, и молвил, что, пожалуй я права, хотя перспектив … тут он махнул рукой.
Спутники в этой поездке мне были не нужны, но отец встал на дыбы, - одна не поедешь, шумел он, вращая зрачками, центром круга которого был мой живот. Ну и пожалуйста! Сам сглупил, определив мне в попутчицы Жоржетту Люсон. Эта горничная никогда мне не перечила и в Орлеане я дала ей задание, снабдив суммой свыше необходимой, закупить простыни, спаржу и возвратиться в гостиницу.
В Париже цвели каштаны, было солнечно и даже в тени тесных улиц необыкновенно ярко.
На улице Могильщиков царила суета. Из дома № 11 выносили вещи и грузили в повозку. Это у Бонасье. Нырнула в соседнюю дверь под номером 12*, но навстречу по лестнице грузчики спускали мебель с верхней комнаты. Как с других помещений Бонасье имущество выносилось и отсюда. Жильца явно не было. Не успела, - вздохнула я, поминая недобрым словом Рошфора. Куда ж он определил моего Шарля?
Поскольку соседей и просто любопытствующих было кругом довольно, я принялась расспрашивать, что такое здесь произошло. Банкротство Бонасье, галантерейщик обанкротился, вот уж действительно обирают до нитки, охотно поделились со мной окружающие. У Бонасье был постоялец офицер мушкетеров, он куда делся? В толпе этого не знали, но я старательно обошла всех соседей. Никто не сказал ничего вразумительного.
Более охотно рассуждали о причинах краха Бонасье. Галантерейным делом по сути бросил заниматься, все средства вкладывал в дальние морские авантюры. Первый раз, когда вложился в плавание Жана Моке не прогадал, а сейчас судно не вернулось, так не только прибыли не получил, вдруг вплыли бумаги по недофинансированию экипировки, которую теперь взыскивают только с Бонасье. Галантерейщик божится, что не подписывал гарантий, а парижский суд наложил арест на все имущество. Как осторожный Бонасье оказался единственным гарантом экспедиции уму непостижимо.
Уяснив всю тщетность дальнейших расспросов, я зашла в дом и обратилась к самому Бонасье.
- Сударь, умоляю пресвятой девой, скажите мне, куда съехал ваш постоялец?
- Какой постоялец? – его глаза блуждали, а губы твердили вместо «отче наш» - «я нищий, я нищий».
- Лейтенант королевских мушкетеров, господин д’Артаньян.
- Это он, это он причина всех моих несчастий, - сверкая белками и глядя куда-то поверх меня, забубнил Бонасье.
- Умоляю, скажите, куда он делся?
- Туда, где можно через грех питаться чужой кровью. Здесь, видишь, всё выпито, съедено и даже стены этого дома теперь не мои.
- Легко обвинять других в своих несчастьях, а наш кюре говорит, что всякое горе идет от собственных грехов.
- Вот и убирайся к собственному горю от своего греха, - он неожиданно сильно лягнул меня прямо в живот.
- Ты чего делаешь, скотина? – слышала я вскрик пристава, пока летела, затем, ударилась затылком о косяк двери, и в глазах замелькали звезды на черном фоне. Расставив ноги, я тихо сползала на пол по косяку двери, а вот боль ринулась сразу. Боль в затылочной части головы, боль в животе и нарастающее онемение ног. Перескочив через меня, Бонасье ринулся к выходу.
То ли было беспамятство, то ли долго прислушивалась к своему организму, но чужие голоса с вопросами, обращенными ко мне дошли до рассудка после трехкратного обращения.
- Самочувствие? Не знаю.
Пробую подняться и хватаюсь за живот. Опять резкая боль. Затем боль сконцентрировалась внизу живота с отдачей в поясницу. По движениям моих рук пристав догадался, что больше всего меня беспокоит.
Так ведь и родить может здесь бедняжка, - доносится до меня как бы издалека.
- Мадам, вам нужно срочно домой. В Париже принято рожать детей дома.
- Мой дом в Менге.
- Господи, где это?
- Рядом с Орлеаном.
- Жан! Жак! Грузите роженицу на повозку и доставьте ее в Отель-Дьё.
- А дальше? – последовали недоуменные голоса.
- Повозка почти загружена, Шатле в двух шагах от Отель-Дьё, там разгрузитесь и возвращайтесь сюда; тут еще рейса на три наберется, не меньше.
Пристав всё правильно оценил. Первые схватки у меня начались под скрип колес. Когда переносили в длинное, просторное и жутко зловонное помещение первого в Париже приюта для бродяг, нищих, просто необеспеченных путешественников, стали отходить воды. Счастье не в том, что здесь же расположилась первая больница Парижа, - никто не поспешил бы мне на помощь, не окажись тут известной попечительницы приюта мадам де Меньеле. Она отнеслась к моей участи с истинным состраданием и отдала необходимые распоряжения.
В родовспомогательном отделении меня водрузили на кресло с широким проемом в сиденье и устройством для опоры вытянутых ног. После паники, что случилась в повозке, я впервые обрела некоторую уверенность. Из-за преждевременности родов плод был невелик, это позволило избежать разрыва промежности, что, как знала, случается довольно часто.
Видимо госпоже де Меньеле сообщили когда я разрешилась от бремени, потому как она тут же оказалась подле и стала расспрашивать.
- Винсент де Поль сейчас окрестит вашего сыночка в Сент-Жульен-ле-Повр, а как имя отца ребенка?
- Я не могу его назвать, - пролепетала чуть слышно, - меня зовут Полин Мартен.
- Так я и думала, - нахмурилась мадам и отдала приказ удалиться своему священнику легким движением руки.
- Подождите, - вскрикнула я, глядя на фигуру, уносившую мое дитя.
- В такой ответственный час с ребенком должен быть рядом родной человек, и чего бы мне ни стоило я пойду с вами.
- В вашем положение женщина не имеет права участвовать в таинстве крещения, - после родов она «не чистая», перед вами период очищения кровей, блеснув глазами, грозно изрек де Поль и продолжил путь.
- Мадам, мадам, - я умоляюще протянула руки теперь к Меньеле, - помогите мне выбраться отсюда.
- Но это единственное место в Париже для бесплатного ночлега. Крова у вас нет, как мне известно, вы приезжая.
- Мадам, у меня есть деньги, просто не знаю куда обратиться и нет сил передвигаться, но здесь я задохнусь от смрада, да и ребенок может подхватить болезнь.
- Хорошо, благодетельствовать, так до конца. Она подозвала двух слуг и с их помощью я поковыляла сначала в сторону Сены, затем через мост на ее левый берег. Когда подошли к невзрачному дому на улице Крыс, у дверей уже стоял портшез с моей благодетельницей. Отель-Дьё де Пари разросся – с острова Сите перешагнул реку и как раз здесь заканчивались его нескончаемые лабиринты непонятных строений. Обитатели соседнего квартала знали известного мецената, да и она, чувствовалось, здесь знала многих.
Распоряжения были уже отданы, и пока я только подтягивалась к дому, на пороге встречала хозяйка.
- Вручаю на ваше попечение молодую, платежеспособную мать, - сказала ей мадам де Меньеле. Обернувшись ко мне, проговорила: коль роды преждевременные молоко у тебя не сразу появится. Я распорядилась, чтобы сюда приходила кормилица. Немного поразмыслив, спросила: далеко родной кров?
- В Менге, мадам, это в епархии Орлеанского епископа.
- Туда три дня ехать. Ребенок без молока столько не протянет, значит надо быстро разработать грудь. Денег хватит, чтобы три дня платить за проживание, кормилице, и еще одному работнику?
- Хватит, мадам, а что за работник?
- Сосун.
- Мужчина?
- Да. Ты сейчас смущаться не должна. Он свое дело знает, и молоко у тебя быстро появится.
- Мне грех привередничать мадам, - я бухнулась на колени и поцеловала ей руку.
- Ладно, ладно, через час Винсент де Поль принесет крещеного малыша, тогда же явится и кормилица.
Она забралась в портшез, махнув мне рукой на прощание, а я весь час простояла на пороге, пока де Поль не принес младенца. Он сказал, что выступил крестным отцом ребенка и дал ему свое имя – Винсент. Только сейчас я смогла рассмотреть свое дитя и любовалась бы еще долго, но пришли кормилица и сосун. Мы обе обнажили груди, но собственное дитя пришлось отдать в чужие женские руки, а руки мужские принялись разминать мою грудь. Закусив сосок, достойный представитель профессии попытался сформировать его для захвата ртом, потом принялся истово сосать, но молока действительно не было.
Эти двое приходили всегда вместе трижды в день, пунктуально, что мне нравилось чрезвычайно. На второй день у меня появилось молоко и, видимо парочка испугалась, что скоро останется без работы. Сразу после их ухода обнаружила, что кожаный кошелек, привязанный к поясу и, обычно скрывающийся в складках платья, срезан. Тут я снова запаниковала и предприняла последнюю попытку отыскать отца своего ребенка в Париже. Мушкетеры перекочевали вслед за королем в Фонтенбло, где его величество решил развлечься соколиной охотой, и в столице его не было. Провидение упорно скрывало от меня д’Артаньяна.
Надо было возвращаться в Менг, а средств нет. Решила найти карету, следующую в нужном направлении и упросить взять меня с ребенком под честное слово расплатиться по прибытии. Перед входом в Нотр-Дам всегда теснятся кареты. Может там удастся напасть на экипаж, идущий в долину Луары. Когда двинулась по улице Крыс, в глубине квартала Отель-Дьё мелькнула фигура Бонасье. Вот уж не к добру, подумалось мне. Экипажи стояли тесно. Сыскались, которые направлялись в нужную мне сторону, но на просьбы подвести бесплатно с полным расчетом в Менге следовало встречное: сначала звонкая монета или иной расчет.
Два вертлявых дворянчика обосновывали свое нескромное предложение: мадам, в дальней дороге возникают всяческие потребности. Вы должны наперед согласиться иначе мы прямо перед вами устроим содомские утехи, и весь грех падет на вас. Наличие ребенка на моих руках почему то не останавливало поток подобных предложений. Попробовала пристыдить, указывая на близость храма, на что меня тут же послали к часовне Кокерон,** дабы узрела на витражах, как следует расплачиваться за перевоз. Наверное, близость квартала вольных девиц сказывалась и тогда я решила идти к Лувру.
Поговорила с охраной и мне указали на карету брата короля, снабдив следующей информацией: после сдачи своего сторонника Монморанси Гастон примирился с королем, но его величество вряд ли будет терпеть братца возле себя и наверняка отправит в Блуа. В вопросах брака король исполняет для брата роль отца, а Гастон, вступив в новый брак в Нанси с сестрой Карла IV Лотарингского, скрыл сначала это от царственного брата и Людовик XIII вновь выказывает недовольство.
Зря я караулила Месье. Он вышел возбужденный и лихорадочно передавая какие-то вещи своему поверенному произнес: король не желает утверждать мой брак с Маргаритой, хотя его подтвердил сам папа и хочет через парижский парламент его аннулировать, езжайте в Нанси и передайте это Карлу Лотарингскому. Тут я некстати вывернула из-за лошадей и, когда Гастон открыл дверцу, говоря кучеру «в Блуа», обратилась к нему с просьбой подвести меня с ребенком до Менга. Окинув меня быстрым взглядом, Месье произнес: вы скрасите мне долгое путешествие.
Попутчиком Гастон Орлеанский оказался никудышным. Его фразы напыщенные и туманные одновременно оставляли меня в полном непонимании, о чем же собственно он говорит. После своих тирад Месье погружался в длительное молчание, потом неожиданно снова возобновлял разговор, который не вел решительно ни к чему. Я уже вздохнула с облегчением, когда город Орлеан оказался позади, - скоро, скоро будет Менг.
Когда мы миновали Сент-Ё, Гастон велел остановить лошадей и попросил меня выйти. - Эжен, возьмите у мадам ребенка, - распорядился он.
- Ребенка я не отдам, - сказала я грозно.
- Менг в лье отсюда и пора расплатиться.
- Я вам заплачу, как подъедем к гостинице «Вольный мельник», ведь говорила же.
- Ах, мадам, мне совсем не нужна звонкая монета, и расплатиться вы можете совсем без нее.
- Забери же ребенка, - снова обратился он к своему кучеру. Тот силой вырвал у меня дитя.
- Ваше высочество, вы творите насилие!
- Только по отношению к ребенку, но не к вам. От вас я все получу добровольно.
- Ну, уж нет мерзкий принц, чьё честное слово приводит людей на эшафот!
- Если вы не отдадитесь мне, Эжен удавит ребенка на ваших глазах.
Что мне было делать?
Карета скрылась за веселой зеленью, а я, поруганная, пошла берегом Луары под звонкое пенье птиц, да плач маленького Винсента, в Менг.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
* - В ту пору принятой сейчас нумерации домов не существовало. Номера ставились по порядку и не на домах, а на дверях.
** - Часовней Кокерон парижане звали сейчас не существующую церковь Святой Марии Египетской, на витражах которой был изображен эпизод, когда Мария за неимением денег для расчета с лодочником за переправу через Нил предлагает ему себя в качестве платы за перевоз.