Всем коллективом мы фотографируемся крайне редко, а тут вдруг надумали. Пригласили фотографа. Построили живую пирамиду: в первом ряду – большие начальники, во втором и в третьих рядах – разные заместители, выше третьего ряда – прочие высокопоставленные сотрудники, на корточках – перспективная молодёжь, полулёжа – два производственника с мускулистыми шеями и золотыми руками.
Посмотрел фотограф на нашу пирамиду и начал все переделывать.
Недотёпова из второго ряда он переставил в третий. Недотёпов начал кричать, что тридцать лет стоит на этом месте, что имеет две благодарности, что ни разу не лишался премии за квартал, что его племянник условно освобождён, и что за всю свою жизнь он ни разу не изменил Недотёповой. Недотёпов мог бы кричать о себе целый день, но на него цыкнул сам Истуканов, и он покорно перешёл в третий ряд.
На место Недотёпова фотограф поставил смазливую Никудыкину из пятого ряда. Все наперебой принялись её поздравлять. Кто-то подарил ей конфетку, кто-то заботливо набросил на плечи норковое манто. Никудыкина раскраснелась, но держалась с достоинством.
Затем фотограф поменял и правом ряду Чихабидзе и Колуяна. Чихабидзе он отправил влево, а Колуяна – направо. Колуян злорадно усмехнулся, а Чихабидзе смертельно побледнел. В верхних рядах быстро сбросились на венок.
Когда фотограф попросил из третьего ряда выйти Зачупахина, у того подкосились ноги.
- С вещами? – спросил несчастный дро¬жащим голосом.
- Без вещей! – засмеялся фотограф.
Зачупахин принялся судорожно срывать с себя одежды. Мужчины стыдливо отвели в сторону глаза, женщины уставились на Зачупахина, как на великомученика.
- Ну, это уж – слишком! – возмутился Дубаренко из первого ряда.
- Вы так думаете? – удивился фотограф и отправил Дубаренко в девятый ряд.
Все охнули.
Дубаренко попрощался с соседями, громко прочистил ноздри и гордо удалился на отведенное ему место. Вслед за ним поплелся Лизухин из второго рядя. Он предпочёл добровольно разделить горькую участь изгнания своего тестя. Многие впервые посмотрели на него с уважением.
На освободившееся после Дубаренко место фотограф долго не мог кого-нибудь подобрать. Наконец он остановил свой выбор на Живцове, который сидел на корточках. Живцов быстренько распрямился, занял место в первом ряду, выдал третьему и второму ряду несколько распоряжений, сделал задумчивое лицо и с головой окунулся в работу. В этот момент ему на макушку шмякнулся жеваный комок бумаги. Живцов резко обернулся, но обидчика не нашёл – все напряженно смотрели в фотообъектив.
А фотограф придирчиво оглядел перестроенные ряды и остался чем-то недоволен. Он надолго задумался, и вдруг его осенило.
- Вот вы, милейший! – обратился он к самому Истуканову, – Присядьте, пожалуйста, на корточки!
Все остолбенели. В верхних рядах истерически закричала молодая женщина.
Истуканов густо побагровел, хотел что-то сказать, по ноги его безвольно подогнулись, и он тучно осел на корточки, придавив животом одного из производственников.
На образовавшуюся брешь в первом ряду фотограф откопал из тринадцатого ряда доселе неприметного ничем Охламонова.
Никто не знал, как реагировать на это передвижение. И сам Охламонов здорово растерялся, но первый ряд после небольшой заминки встретил его бурными аплодисментами, и новоявленный лидер заметно приободрился.
Праздничным салютом полыхнула блиц-вспышка.
Снимок получился – что надо! Опытный фотограф нашел такой ракурс, что первые три ряда отпечатались очень четко. У тех, кто сидел на корточках, торчали одни макушки. Выше третьего ряда всё смешалось в единую серую массу. А лежащих на полу производственников не было видно вообще.
Сам Охламонов лично изучил снимок и посредством денежного вознаграждения пожал фотографу руку. Первые три ряда единодушно присоединились к рукопожатию. Остальные шмякнули фотомастеру на голову жеваный рулон бумаги. Фотограф резко оглянулся, но обидчика не нашел – все напряженно смотрели и сторону.