1. 7. Сквозь чащу

Трифон
Бывает, если проснуться посреди ночи из-за кошмара или другой неприятной причины, сознание очень нехотя возвращается в тело, перетекая в него словно вязкое желе, капля за каплей наполняя собой органы чувств, которые отзываются онемением и всепоглощающей ленью. Сон панически отступает прочь, разбрасывая остатки недосказанной истории, чтобы бросить проснувшегося в кошмары реальности. Тело трепещет от невозможности пошевелиться, и в то же время жаждет снова окунуться в омут забвения. Вот и еще один связанный, паникующий разум испил жуткое варево внезапного пробуждения, чтобы обнаружить туловище скованным такими же цепкими путами. Сквозь пелену тягучего оцепенения до уха низкорослого пленника доносились свистящие, мерзкие голоса, словно являющиеся вестниками испаряющегося кошмара.

– Дурное мясо, дурной запах, дурная пища, – надрывался один источник звука, постоянно потрескивая при каждом слове.
– Богатая добыча, – возразил второй, еще более неприятный голос. – Должны брать, что дают. Должны радоваться.
– Келласт, очнись уже, наконец! – раздался самый противный невидимый собеседник. – Пока нас тут живьем не сожрали.

Нехотя бородач разлепил веки – по ощущениям было похоже, будто он пытается поднять ими пудовые гири. Пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем исчезла жирная слизь перед глазами. Какое-то время он усиленно пытался сфокусироваться, чтобы оглядеться, но зрачки все равно упрямо разъезжались в стороны. Наконец, смог различить в темноте большой белый сверток, колыхающийся метрах в пяти от себя, закрепленный на ветке дерева. Приглядевшись, он заметил на нем крайне раздосадованную физиономию – точнее, две: одну – чучела ягуара, играющую роль шлема, а вторую – Арчибальдовскую, который уже долгое время пытается его добудиться.

Вместе со зрением включилось и обоняние – и от букета запахов Келласта передернуло. Это была смесь плесневелой вони, разбавленной запахом лесной подстилки, а также забивающая носы, будто аллергенная пыль, взвесь тлена и могильного праха. Они находились на поляне, так неуместно оказавшийся в чащобе высоких деревьев, образующих дремучий лес с настолько плотными кронами, что редким лучам света когда-либо удавалось прикоснуться к его сырой почве. Нетронутые людьми и ураганами, которые просто не могли разогнаться среди обилия преград, древесные великаны росли и полнели, пока не заполонили собой все вокруг. Все, кто не поспевали за ростом исполинов или проигрывали битву за богатый участок кроны, пали – отчего казалось, что вековечные стволы уважительно не приближаются друг к другу ближе, чем на пару-тройку метров. Лишь редкая болезненная поросль, не голодающая по солнцу, могла уживаться у их толстых корней, да растения-паразиты, похожие на воздушные корни, жадно присосались к некоторым особо вкусным деревьям, создавая изящную паутину занавеса. Едва различая что-то во мраке, Келласт отметил еще два мешка, висящих рядом с собой – очевидно, это были Фобос и сказочник.

– Арчи, надо добудиться этих оболтусов и поскорее…
– Да я и не сплю, – отозвался приятный голос летописца. – Обдумываю, какими бы красочными эпитетами описать ту ситуацию, в которой мы оказались. Так что остается только наш…
– Стагнирую, но в сознании, – заявил о себе последний мешок. – Оболочка обездвижена, необычные ощущения.
– Получается, я последний что ли в себя пришел? – раздосадовано догадался лидер отряда. – Значит, пока тут старший дремлет, приходя в себя от всякой ядовитой дряни, вы меня костерите тут вовсю…
– Это не мы, – перебил его Арчибальд. – Ты присмотрись как следует.

Сперва приняв совет за издевку, Келласт все же стал вглядываться в окрестности и постепенно начал примечать большие изваяния, около полутора метров в высоту, с огромными лапами и раздувшимися телами. Словно трутовые грибы они слились со стволами деревьев или рассыпались по поляне, выжидая. Затаившиеся во мраке подрагивали, будто от нетерпения, подергивая ногощупальцами и зловеще поблескивая множеством глаз. Пауки!

– Он нас видит! – зашелестели их голоса. – Он видит!
– Кажется, я еще не совсем отошел, – бородач помотал головой. – Чудится, будто…
– Мы тоже их слышим, – обеспокоенно заметил сказочник. – Я никогда не встречал говорящих пауков – никогда в жизни.
– Пища слишком шумит, пищу надо успокоить, – загалдели их похитители и начали нетерпеливо перебирать лапами, но с места не сдвинулись, будто ожидая чьей-то команды.
– Мне это действует на нервы, ну-ка, потряситесь – авось, выберетесь, – приказал Келласт и тут же последовал своему распоряжению, напрягая каждую мышцу своего тела.
– Пища хочет убежать, пища не сбежит, – пауки продолжали шелестеть бесцветными голосами. Пусть они были лишены эмоций, но их просто пропитывало нескрываемое злорадство. – Добыча пройдет путь до конца. Но у добычи такой дурной запах!
– Да сделайте хоть что-нибудь, – рыкнул обычно сдержанный сказочник. – Меня начинает трясти.
– Ненавидишь это состояние скованности? – с едва заметной примесью заботы спросил Арчибальд.

Внезапно каждый пленник стал замечать, что темнота будто рассеивается: из ниоткуда возникли серые цвета различных оттенков, позволив заметить невиданные доселе детали запретного леса. В том числе – сотни пауков различных размеров, окруживших путников.

– Что-нибудь сделать – готово, – шумно выдохнул Фобос. – Ваши органы зрения относительно лучше приспособились к темноте. У вас, правда, может отказать печень, лопнуть селезенка или распасться пара позвонков – но в данной ситуации это незначительная плата.
– Ну, спасибо, – сказочник перешел на сипение. – Теперь, когда меня будут жрать – я буду не только чувствовать, но и видеть.
– Да уж, ситуация патовая, – вдруг резко смирился Келласт. – По крайней мере, мерзкие ощущения продлятся недолго…
– Глупая пища. Мы будем высасывать тебя днями. Пока не перестанешь дышать. Но какая же ты дурная на вкус! Но когда ты будешь близка к праху – мы оставим тебя, чтобы ты не навредила нам. Мы все знаем, кто вы. Вы омерзительны, вы – наши.
– Келласт, меня начинает мутить, – сдавленно протянул сказочник.
– Михалыч, ну а я что сделать-то могу? Поори – полегче станет. Или услышит кто – на помощь придет.
– Никто не услышит, – вдруг раздался новый голос. – Никто не придет.

Он был куда громче скрипучих паучьих трелей и будто с женским оттенком. До ушей пленников долетел треск сучьев: к ним что-то приближалось, что-то очень массивное. Пауки засуетились, тоже чувствуя приближение весомого гостя, а особо впечатлительные пленники могли поклясться, что с каждым шагом неизвестного существа колеблется земная твердь. Сначала пойманные увидели огромные лапы, выбирающиеся из зарослей. Изящно и пугающе показавшись из завесы стеблей нахлебников, они резко и с треском раздвинули их, вырывая из стволов хозяев. Миг – и на поляну вылез огромный паук, чье одно только жирное брюхо было около трех метров в диаметре. Помимо размеров от окружающих собратьев его отличало важная деталь: в том месте, где тело паука премерзко украшает россыпь глаз, начинался стройный женский стан, плавными линиями перетекающий в объемную грудь и прекрасное лицо с холодными и жестокими чертами лица. Длинные спутавшиеся волосы, как водится, стыдливо спадали на спелые выпуклости, прикрывая их от опешивших взглядов пленников, мысленно молящих Фобоса дать их зрению возможность видеть сквозь них – уже неважно ценой отказа каких органов. Только спустя какое-то время до них дошло, что и само женское тело гипертрофировано пропорционально размерам паука – что одна только голова была размером с солидный валун.

– Это что еще за кентавр? – промямлил Келласт, когда к нему вернулся дар речи.
– Арахнид, – предположил сказочник.
– Вы слепы и глупы – таким же могильным голосом ответило существо, раздраженно спружинив на своих жутких ногах. От этого движения ее груди плавно качнулись, заставив ответную остроту Келласта застрять в глотке. – Ваши ярлыки бесполезны и скудны. Вы неспособны принять истинное звучание. Но пусть не слышите вы глубину пения, на вашем языке наше имя звучит как семаяда.
– А, – внезапно воскликнул сказочник. – Все, знаю таких. Те, кто поют в вечности. Говорят, что их речи на самом деле не то, что слышится: это как оценивать картину только по цветам, что использовались для рисунка, не видя самого изображения. Есть легенда, что в щебете каждой колонии хранится часть песни, что творила Мироздание, и лишь собрав их воедино можно узнать о начале времен. Красивое словцо, конечно – но в скудной чаше информации о них щедро размешаны намеки на связь со всем вокруг. Их чаще называют сучьи-пауки.
– Не смей изрыгать хулу из своего рта, пища! – просвистело чудовище, явно неготовое к столь резкому переходу после восхваления своего вида, и, вторя ему, заверещали меньшие твари. Некоторые, особо смелые, даже сделали пару шагов в сторону скованных авантюристов.
– Ну, да, это не совсем пауки, – тут же поправился догадливый просветитель. – У них, как вы видите, только три пары ног, а четвертая – рудиментарные руки. Морда чуть приподнята, глаза сгруппированы…
– Михалыч?
– Да?
– Заткнись, пожалуйста. Нас тут сожрать пытаются.
– Вы непригодны, – прошипела тварь. – Ваши соки – яд для наших тел, ваше мясо – проклятие для нашей земли.
– Ах, чудно, – огрызнулся Келласт. – Тогда, быть может, вы нас отпустите?
– Да, – тут же прошелестели огромные женские губы.
– То есть как это? – оторопела вся четверка.
– Мы отпустим вас, – разъяснило чудовище.
– Я не хочу показаться нетактичным, но…
– Нерационально бесцельно ловить нас и перетаскивать сюда, – протараторил Фобос, устав от разглагольствований.
– Мы не знали! – все таким же свистящим шепотом взвыло существо, будто оправдываясь – оно даже привстало на передние конечности, разом прибавив еще один метр в росте. – Мы не чуяли, кто идет. Вами овладели младшие. Мы не могли вас познать. Вы могли быть пустыми.
– А оказались полными. Замечательная новость: ваша малышня накуролесила – с кем не бывает. Мы готовы забыть инцидент, просто отпустите нас и…
– Что еще за пустые? – влез сказочник и вздрогнул: чудовище повернулось к нему и сделало несколько шагов, приближаясь.
– Пустые. Те, в чьих венах не течет кровь. Те, что не живые, хотя не умирали. Те, кто пожрет все вокруг и не оставит ничего, только себя.
– Какие-то демоны? – это было последнее предположение, когда огромная и изящная рука существа схватила вязанку нитей, которыми сказочник был подвешен на дерево, и с легкостью приподняла ее так, что его лицо оказалось прямо напротив ее хищного рта.
– Демоны могут создавать, – тихо прошипела она, и в ноздри жертвы ударил смрад поглощенных несчастных жизней. – Эти могут лишь поглощать.
– По-моему, у меня что-то в животе взорвалось, – проскулил глядящий во чрево смерти.
– Вы нас отпускаете – и все? – обеспокоенный Келласт вернул разговор в прежнее русло, опасаясь, что чудовище слишком голодно для дипломатии.
– Да, – голова повернулась к нему. – А вы не мешаете нам впредь.
– Не мешаем чем? – мрачным голосом отозвался Арчибальд.
– Не мешаете нам дышать против пустых, – она ответила на вопрос рыцаря, но продолжала таращиться на лидера.
– Что бы ты ни заключала в эту странную метафору – мы согласны продолжать жить.

Чудовище удовлетворилось этим словам, поэтому резким движением сорвало сказочника с ветки и грубо бросило на землю. Ту же манипуляцию проделало и с Келластом. Обернувшись, чтобы освободить остальных, но заметило, что двое уже сами сбрасывают с себя обрывки паутины. Никакого намека на удивление на прекрасном лице жуткой твари не проявилось, будто она знала, что у Фобоса было достаточно времени, чтобы уничтожить сеть своей неведомой силой, а Арчибальд просто ее разорвал.

– Договор заключен, – прошептало существо, но с заметной спешкой.
– Сначала ты ответишь, – медленно и с расстановкой процедил пернатый воин, – чьи высушенные трупы валяются вокруг в числе столь огромном.
– Это был их выбор.
– Я понимаю, что сейчас мне бы лучше молчать в тряпочку, – извиняющимся тоном пробормотал сказочник, оправдываясь перед сверлящим его взглядом Келластом, – но какой это такой выбор, зайти в глушь, чтобы тебя сожрали?
– Добровольный.
– Как эти люди здесь оказались, в глуши, вдали от селений? – надавил Арчибальд.
– Они почуяли мою песню.

Четыре пары глаз недвусмысленно буравили убийцу.

– Нужна пища. Мы должны жить, против пустых. Вы обещали.
– И вы питаетесь этими несчастными? Заманивая их в чащобу? – сатанея, Арчибальд повышал голос с каждым вопросом.
– Это их выбор.
– Стать кормом?!
– Да.

Подумав, чудовище добавило, от волнения переставляя лапы.

– Он может провести со мной ночь ради новой жизни. Но на утро он станет пищей.

Какой бы напряженной обстановка ни была, тут Келласт уже не смог удержаться.

– Подруга, ты, конечно, формами не обделена, не спорю, но кем это надо быть, чтобы ради секса стать кормом?!
– Что с теми, кто отказывается? – если бы не черно-белое зрение, окружающие, и пауки в том числе, были бы шокированы тем, как лицо Арчибальда покраснело от гнева.
– Тех мы сразу съедаем.
– Ну, так-то оно да, – закивал Келласт.
– Нерационально, – внезапно очнулся Фобос. – Этот вид может размножаться только через разумные расы. Если смерть неизбежна, зачем плодить врагов своего вида?
– Фоби, дорогой мой, я тебе потом все по полочкам разложу, а сейчас не время, – взмолился бородач.
– Нерационально, – уперся аляпистый. – Они не используют гены самца. Он – лишь катализатор. Он вычеркивает всякое свое наследие. Это совершенно…
– Молчать! – рявкнул Арчибальд, заставив даже легкий ветер, все гуляющий в кронах угомониться.

Он уставился в холодные глаза чудовища, в которых за стеной безразличия начали разгораться искорки страха.

– Вы, живущие за счет людей. Вы, поганый род, паразиты, нахлебники, просите о жизни…
– Мы имеем право на жизнь, – возразило чудовище, но сделало шаг назад. – Мы должны множиться.
– Вы смеете брать во чрево священную кровь, что должна питать землю или быть жертвой богам.
– О, все, – тихо шепнул Келласт сказочнику. – Это, как говорится, точка невозврата.
– Такова наша природа. Мы живем так, как были созданы.
– Вы отбираете силу, принадлежащую светодающему!
– Нам нужен мрак и влага. Ты питаешь свой мир, мы питаем свой.
– Ересь! – взвыл Арчибальд.
– Это не тебе решать! – оцепенение покинуло чудовище, оно в ярости топнуло лапой – в ответ ее дети угрожающе заверещали.
– Кровожеры. Богохульники. Паразиты, – воин стал задыхаться от гнева. Внезапно произошло то, что никто никак не ожидал: его наручи стали вдруг разгораться золотым свечением, как – на удивление даже Келласта – и его глаза.
– Я – Арчибальд. Я уничтожал народ Цтейя вместе с Кортесом-завоевателем. Я – прозревший и говорящий с богами, – на каждой фразе свечение разгоралось все ярче, перекидываясь на другие части одеяний. – Я – тот, питает чрева светила! Я – сокрушивший Тзитлогхауа, бога мора и чумы! Я – Мегаюнит, – голос Арчибальда усилился в несколько раз. Все его тело излучало свет – и было сковано в золотую броню. – И то есть мое право заклеймить тебя и твой поганый род мерзостью!

Пока семаяда пыталась что-то ответить, бесполезно раскрывая рот, Фобос подскочил к Келласту и сказочнику.

– Пока они ядрами мерились, модифицировал вашу сопротивляемость к их яду. Только не удивляйтесь, если вдруг у вас…
– Так, стоп, – прервал его лидер. – Молодец. Давай без шокирующих подробностей. Сейчас начнется.
– Гхоклакхан! – ревет Арчибальд, выхватывая огромный меч, бросаясь на зашипевшее чудовище.

Замешкавшаяся семаяда в одно мгновение лишается пары своих паучьих конечностей, начисто срезанных костяным мечом воина. Взвыв от боли, полупаук-получеловек сжимает руку в кулак, чтобы со всей силы ударить по Арчибальду – тот отрубает ее по локоть в приступе священного гнева. Заливая землю черной кровью, тварь пятится, быстро поняв, что единственное ее преимущество – огромный рост – сейчас не играет никакой роли. И тут воина настигает рой ее детей.

– Мы не собираемся ему помогать?
– Михалыч, сам порассуждай: я обещал, что трогать их не буду. Арчи меня ослушался, а вот на нас они внимание не обращают. Конечно, мы ведем себя некрасиво по отношению к нашему паладину, но и он-то отчета себе не дает... – тут Келласт соизволил повернуться к собеседнику. – Ты живой вообще?
– Не могу сказать наверняка, – проскулил сказочник. На его лице застыла маска страданий, руки держались за живот.
– Полагаю необходимым уточнить: сейчас идет сражение, или нет? – напомнил о себе Фобос, держа в руках по здоровенному пауку, которые до сих пор содрогались от электрического удара.
– Фоби, ну твою ж налево-то... – протянул Келласт, выхватывая ружье.

Орды пауков стекались к поляне, чтобы наброситься на неудавшихся дипломатов. Волны, накатывающие на Арчибальда, разбивались вдребезги – никак не получалось им закрыть черными телами сияние его фигуры. Малая часть откололась от общего потока, чтобы заняться остальными. Келласт проследил взглядом за семаядой: она вскарабкалась на толстое дерево, прогнувшееся от ее веса, наблюдая за сражением. Тут их взгляды встретились: лицо твари не выражало эмоций, будто мертвое, но седобородый чувствовал осуждение и злобу, льющиеся из ее глаз. Он понял, что стоит ему сделать выстрел – волны захлестнут и его тоже. Но разве был у него выбор теперь? Осознавая, что времени на прицеливание у него не будет, он выждал несколько мгновений, оценивая расстояние до цели. За считанные доли секунды он вскинул ружье и нажал на спусковой крючок – пуля вылетела и вонзилась в ствол дерева в нескольких сантиметрах от головы семаяды, которая тут же среагировала на это нахальство очередным свистящим воплем.

– Все, Михалыч, прикрывай спину.

В ответ раздается крайне неприятная серия звуков. Обернувшись, Келласт видит, как сказочник согнулся вдвое, выплевывая густую темную жидкость. "Вот уж попутчиков себе набрал", – проносится в голове у лидера, когда он бежит по брюхам пауков, чтобы выбрать более удобную позицию для стрельбы. Взбесившиеся членистоногие норовили накрыть его с головой, один раз это почти удалось – уже приземлившийся было ему на плечи паук был отброшен молнией Фобоса. "Молодцом", – рявкает Келласт, запрыгивая на свободную ветку дерева. Он успевает выстрелить до того, как проворный детеныш вырывает ружье у него из рук и бежит прочь – пуля пробивает поврежденную лапу семаяды. "Ах ты ж маленький ублюдок!" – вопит бородач, спрыгивая на другого паука, разом прибив его своим весом.

Пока Келласт гоняется за утащившим его оружие, а сказочник, нетронутый, страдает от побочных эффектов прозрения, проклиная на весь Стийский лес колдовство аляпистого, сам Фобос медленно, но верно продвигается к Арчибальду, огрызаясь искрящимися шарами, в особо критичные моменты выхватывая паука поувесистее, чтобы воспользоваться им как булавой. Он почти добирается до воина – но тут бесчисленные твари заваливают его своими туловищами. Он падает на землю, скованный хитиновыми оковами. Семаяда ликующе верещит. Плененный чувствует, как его начинают обратно заворачивать в паутину. Расслабившись, он терпеливо ждет, когда пауки, воткнувшие в его тело кривые хелицеры, приступят к трапезе. Через несколько минут живой кокон вокруг него будто взрывается: отобедавшие членистоногие набрасываются на своих же собратьев, а Фобос, хромая и дергаясь, направляется к Арчибальду по расчищаемому пауками коридору.

– Попытка одна, сил нет, – орет он воину, возвращая того к реальности из бешеного транса.

Не совсем понимая, что от него требуется, Арчибальд продолжает отбиваться от орд противника, когда Фобос поднимает его на руки. Внезапно колдун швыряет светящуюся ношу в семаяду, которая от такого манера удивленно застывает на месте. Спохватившись, в полете пернатый заносит меч и вонзает его в грудь кровожадной твари – из раны вырываются потоки вязкого ихора, а из глотки чудовища – нечеловеческий крик. Ослабевшие руки пытаются скинуть убийцу, но тщетно – вес тянет его к земле, заставляя меч разрезать нечестивую плоть. Крики семаяды быстро стихают – она откидывается вниз, не подавая признаки жизни. Меч выскальзывает из раны, и Арчибальд падает, прибив заодно парочку членистоногих прихвостней. Рядом с ним обрушивается кошмарная масса. Подняться на ноги было непросто: они подкашивались от жуткого зрелища: женский стан мертв и истекает кровью, но нижняя, паучья часть бесится и неистовствует.

– Какого черта ты все еще живо? – в вопле Арчибальда в равной степени перемешались ярость и крайнее удивление.

Ответ не заставляет себя ждать: от резкого взмаха туловищем семаяды раздается противный треск: верхняя часть ее тела отрывается, обнажив под собой загнутый кверху рот, ощетинившийся зубами. Труп огромной женщины падает на землю, а оставшаяся часть монстра закрутила мордой из стороны в сторону, выплевывая нечто напоминающее позвоночник, связывающий его с человеческой частью. Арчибальда передергивает, но все же он нашел в себе силы броситься на чудовище, пока оно не освободилось: такая тварь точно не имеет права существовать.

– Арчи, режь его! – раздается вопль Келласта. Он отобрал-таки свою гаубицу, и теперь размахивает ей из стороны в сторону, расшвыривая упрямую мелочь, жаждущую отхватить себе кусок пожирнее. – Прибей, и все это закончится!

Изловчившись, пернатый воин вонзает меч в бок головы семаяды – та лишь дергается в сторону, вырвав оружие из его рук. Меч намертво застревает в теле твари, заставив ее окончательно рассвирепеть. Откуда-то изо рта вылезает пара длинных подвижных хелицер – ранее спрятанных за ненадобностью. Хлестнув ими, словно плетьми, чудовище сбивает Арчибальда с ног – он отлетает на пару метров и ударяется о дерево. Окружающее его сияние исчезает, обнажив два страшных пореза на груди. Раздается выстрел: Келласт смог урвать момент, когда перед ним не мельтешила кутерьма из хитиновых туловищ. Пуля выбивает струю ихора из огромного брюха семаяды. Ее жуткий рот не затыкается ни на секунду, сообщая всем в окрестности, как ей больно и яростно. Ковыляя на поврежденных от падения ногах, она устремляется к шатающемуся Арчибальду, чтобы хелицеры довершили начатое. В нее влетает шар Фобоса – вопли прекращаются, тело начинает биться, терзаемое разрядом. Поняв, что второго шанса не будет, воин из последних сил совершает два мощных прыжка, переломив одному из кошмарных пауков, используемому как трамплин, хорду (как ни странно), и оказывается на голове твари. Ухватившись за хелицеры, он тянет их, заставив мышцы трещать от напряжения. Семаяда приходит в себя – крутанулась вокруг своей оси, надеясь скинуть ненавистного фанатика – но тем самым лишь помогает ему с противным треском вырвать один из своих гибких клыков. Держась за оставшийся, Арчибальд перехватывает трофей и вонзает его острием в голову бесящейся твари. В ту же секунду ее прошибает очередной выстрел Келласта. Семаяда взбрыкивает еще раз – воин слетает с ее головы и прикладывается спиной о мягкое брюхо очередного несчастного детеныша. Размахивая последним оставшимся хелицером, чудовище, шатаясь, приближается к поверженному противнику, но каждый шаг дается ему с еще большим трудом. Пока Фобос разгоняет собравшуюся тьму мелких прихвостней, желающих попировать на костях цтейского воителя, Арчибальд, раскрыв рот, наблюдает, как голову твари покрывает слой инея, сковывая ее. Чудовище замирает в метре, выпучив мелкие глазки на стеблях, торчащие из ее пасти. С громким воплем наперевес, прославляя все свои деяния, рядом приземляется Келласт и обрушивает приклад своего тяжеленого ружья, разбивая голову семаяды на кучу осколков. Огромная туша грузно падает на землю, а лапы ее дергаются в агонии гибели.

– Вот сразу можно было так? – поднимаясь, подкалывает Арчибальд.
– Ты знаешь, сколько эта морозная пуля-то стоила? Э-э-эх... – протягивает бородач.

Раздается крик сказочника – толпа пауков внезапно вспомнила о нем. Он вяло выхватывает цепи, пытаясь отбиваться, но его скручивает очередной рвотный спазм – на первого же алчного паука выплескивается поток крови.

– А что эти не дохнут-то? – удивленно вскликивает Келласт, бросаясь на выручку другу.
– Это автономные единицы, а не органоиды, – поясняет Фобос, натравливая свою маленькую армию на лояльные семаядскому делу орды. – Убив тварь, ты лишь удалил блокировки.
– Прочь от Михалыча, сволочи членистоногие!

От сказочника отряд отделяло пятнадцать метров голодной, кусачей, ядовитой стены. Келласт с ужасом увидел, как тому в горло вцепляется здоровый – не меньше метра паук и валит на землю. Все приготовились к худшему, но тут в дело вступил случай. Падая, чернонарядый придавил самого маленького из всего выводка паучка – что их хрупкие тельца тянет оказаться под чем-нибудь падающим, даже всезнающие книги сказочника навряд ли в курсе. Однако смерть этого маленького создания сослужила огромную службу гибнущему Мегаюниту. Сказочник перестал чувствовать боль – вообще практически все органы чувств отключились. Он ощутил лишь невероятно мощный поток, теплый, светлый, не принадлежащий окружающему миру, что обрушился на него со всех сторон, приподнимая над землей, сокрушая его разум приносимыми знаниями. Что-то подсказывало ему, что остальные сейчас испытывают нечто похожее. Он жадно пил приносимую информацию, чувствуя, как насыщается его нутро. А когда сдерживать накопленное стало невозможно – отпустил. Из его тела вырвался сокрушающий все вокруг вихрь, прошедший косой смерти по кишащим ордам семаяды. Иссякая, поток медленно и бережно опустил его на землю – и тут все ощущения вернулись. Все, кроме одного: кружащийся смерч лезвий боли, сокрушающий его внутренности из-за вмешательства Фобоса, исчез. Как, впрочем, и способность видеть в темноте.

***

В отдыхе не было необходимости: никто не чувствовал усталости, будто изнуряющей битвы и не было. Однако отряд сидел у костра, переваривая произошедшее. Сваленные в кучу сучья, на деле оказавшиеся практически полностью высушенными, с удовольствием занялись от мельчайшей искры, а куски коконов – бывших темниц – стали неплохой подстилкой. Где-то неподалеку остывали тела уничтоженной колонии, будущее которой теперь отдано на растерзание голодным корням. Никто не знал, день ли, ночь ли сейчас: листва деревьев была настолько плотная, что вряд ли и солнечные лучи пропускала. Спать не хотелось никому – они достаточно отдохнули в заботливо предоставленных сучьими-пауками колыбелях. Арчибальд задумчиво чесал торс, на котором совсем недавно алели смертельные раны, сказочник алчно читал свои книги: то одну, то вторую, будто видел их впервые, остальные же таращились в костер. Начало разговору положил неунывающий лидер экспедиции.

– Теперь помрем тут сослепу.
– Структура была пересобрана, изменения сбросились, – Фобос выдал пояснения, как обычно понятные только ему одному. – Могу повторить модификацию.
– Нет, спасибо, – тут же отозвался сказочник, оторвавшись от чтения.
– Ошибки были учтены, твои внутренние органы больше не пострадают. Вероятно.
– Довольно опрометчивых решений, друзья, – сказочник подчеркнул важность своих слов, с хлопком закрывая книгу. – Нам следует собраться с мыслями. Король возложил на нас ответственную миссию – необходимо доставить шкатулку, а не уничтожать реликтовые виды.
– Ты про чудовище кровожорное? – Арчибальд планировал вложить в вопрос больше силы, но из-за длительного молчания это выглядело не так эффектно, поэтому он закашлялся, прочищая горло.
– Я про живое существо, что пыталось жить так, как было ему предписано, – с тоской пояснил сказочник, протягивая руку куда-то в кусты. – Теперь ее песни, какие бы цели они ни преследовали, навеки будут принадлежать тишине.
– Недостоин жизни тот, кто смеет покушаться на дары истинных мира наследников, какими бы знаниями легендарными не обладал по жалкому праву рождения – ошибка то, судьбы насмешка.
– Жизни достоин каждый, что готов к борьбе за нее, неважно, силой, ловкостью, умом или хитростью, – отрезал чернонарядый. – Пусть сомнительными или нахальными кажутся рассказы о связи их с делами прошлого, пусть видится в них омерзительный паразитизм, пряча за отвращением чудеса их бытия – не быть судьбе народа перечеркнутой лишь по неприязни одной.

Что-то нащупав в темноте, он протянул руку к свету костра. Раздался едва слышимый за треском бревен писк: обратив внимание на ладонь сказочника, можно было разглядеть крохотного паучка, испуганно жмущегося к ложбине кисти – наверное, последнего из выводка семаяды.

– Трагедия станет историей, – решил он. – Быть может, темный и холодный костер их судеб снова где-нибудь да разгорится. Коль не для себя – но хотя бы для других будет нести он свет. Совсем как в истории о девочке Люме, что отправилась в темный лес сопровождать подружку.

Он оглядел своих спутников – никто, похоже, не возражал против его рассказов. Усадив паучка себе на плечо – тот, похоже, освоился и удобно устроился в щели воротника, а сказочник тем временем открыл одну из своих книг. Пламя костра продолжало свою жаркую пляску, призывая лесные тени присоединиться и послушать столь редкие в обители мрака истории.

"Никто точно сейчас не скажет, где находилась та деревушка, где жила Люме. Знаем мы только, что стояла она на опушке леса. Был он темный и дремучий, но добрый к людям: не бесчинствовали они, вырубая деревья или губя зверье, а он в свою очередь отводил лютых хищников подальше от домов. И был в том лесу источник, бьющий прямо из древнего пня, поросшего мхом да грибами. Люди знали, что найти его непросто, но вода та целебная: от любой хвори излечит.

Жила в те времена девочка, у которой сильно заболела матушка. Ходили к ней знахари – да все без толку, только брови хмурили и руками разводили. Испугалась тогда девочка за судьбу кормилицы, не хотелось ей сироткой становиться. Кого ни попросит сопроводить ее до источника – все заняты были: кому рыбу надо наловить, кому в поле работать. Одна только Люме согласилась. Взяла она большой-большой фонарь, и пошла с подружкой в лес, пока взрослые были заняты.

Долго они плутали. Маленькая девочка плакала, боясь, что они заблудились, но Люме все равно шла вперед, освещая ей дорогу. Ведь она же обещала, что поможет найти заветный источник – а кто ж такие обещания нарушает? Вскоре их старания вознаградились: нашли они древний пень и налили воды в ведерко. Обрадовавшись, побежали скорей домой, да на опушке Люме пришлось притормозить. Бродила все вокруг да около леса женщина с туесом, будто за ягодами собралась, но заходить боялась: не было у нее фонаря. Тогда Люме отправила подружку домой, а сама принялась освещать дорогу женщине – не оставаться же ее детям без вкусных ягод! Многим так Люме помогла: и дровосеку, и грибнику, и пасечнику, и охотнику, и даже заплутавшую медведицу вывела к медвежатам. И вроде пора домой идти – но как же она лес покинет, когда стольким помощь нужна! И не жалела Люме сил, помогая каждому встречному. Кто-то ей гостинцев оставлял, кто-то от холода ночного обогревал, а кто-то и компанию решил составить, соорудив себе такой же большой фонарь.

Много времени с тех пор прошло. И нет уже ни деревни, ни леса. А вот только фонари Люме и ее друзей все блуждают по темным дубравам в поисках тех, кому помощь нужна из мглы выбраться. И будут светить они и впредь, пока не иссякнет доброта человеческая".

Пламя костра постепенно угасало, но вокруг не становилось темнее. Путники огляделись: вокруг них, на деревьях, расселась целая россыпь ярких огоньков, озаряющих окрестности теплым светом.

– Деяния да не будут забыты, – произнес сказочник, аккуратно взяв убаюканного паучка и положив его в раскрытую книгу. – Все возродится вновь со страниц и уст помнящих. И ты когда-нибудь расскажешь свою историю, – он ткнул пальцем в паучка, который согласно защебетал.

На этом чернонарядый закрыл книгу и поднялся – толмудины повисли на тяжелых цепях, обматывающих его тело. Кряхтя, поднялся и Келласт, а за ним – остальные. Арчибальд накрыл костер плащом, окончательно убивая пламя.

– Давно пора, мне не по себе рядом с логовом этих твоих семаяд, – пробурчал бородач, опасливо поглядывая на пляшущие на ветвях огоньки.
– Зрелище не из приятных, – согласился сказочник. – Но увидеть их вживую – большая удача, они очень редки. Как правило, это удается лишь тем, кто польстился на их песни.

Келласт хмыкнул, оглядывая останки чудовища.

– Польститься-то это понятно. А... дальше как? В смысле, тут же живот – и сразу тело паука начинается.
– Источник, который рассказывал о них, об этом умолчал. Но, полагаю, человеческая часть служит только для привлечения внимания...
– Я уверен, что уже слышал достаточно, – резко прервал его бородач.
– А оплодотворение должно проходить с настоящим телом семаяды, – невозмутимо продолжил сказочник, заставив Келласта какое-то время идти передергиваясь.
– Настоящим телом? – лаконично вопросил Фобос.
– Есть у семаяды песня и для женского слуха. Но поет она ее лишь однажды.
– Михалыч, пощады!
– Поступок мой все так же кажется тебе опрометчивым? – мрачно спросил Арчибальд.
– Арчи, да что б мне в рот ни капли больше не брать, если я тебя буду когда обвинять в геноциде!
– Женщине тоже выбор дается: либо она добровольно погружает свои ноги в пасть семады, либо отдает себя на...
– Вон там свет! – резко рявкнул воин Цтейя, указав пальцем в темноту, где действительно проглядывалось светлое пятно.

Отряд засуетился и припустился бежать, не давая сказочнику продолжить свою просветительскую деятельность. Люме и ее друзья спрыгнули с ветвей и полетели следом за путниками, друг за дружкой: со стороны они выглядели как светящаяся воздушная змейка, извивающаяся в полете. Вскоре отряд обнаружил себя на большом пустыре, на который падали потоки солнечного света, столь дико выглядящего посреди дремучего леса. Оглядевшись, путники заметили, что все растения, окружавшие пустырь, сильно изувечены: их стволы изгибаются под большими углами, уходя в сторону, словно специально убирая кроны, пропуская солнце. А потом, в самом дальнем углу поляны, они увидели большое скрюченное иссушенное, дерево с потрепанными, словно покусанными ветвями. "Вот же зараза", – протянул Келласт.

Миг – и с ошеломительной скоростью согнутые деревья выпрямляются, их кроны с треском соединяются, закрыв путь солнцу. К счастью, Люме и спутники ничуть не перепугались (в отличие от четверки) и продолжали освещать поляну. Раздался противный скрипящий смешок.

– Бандиты, драконы, пауки-кентавры, – злобно протянул Арчибальд. – Как же вы меня все достали!

Тут их внимание привлекло движение в конце поляны. Хихикая на каждом шаге, появилось высокое, но тонкое существо. Оно остановилось и принялось шататься из стороны в сторону, опираясь то на одну, то на другую ногу, хохоча каждый раз, когда приседало. На самой макушке горела пара злобных глазок, а голову (если конец ствола можно назвать головой) венчали двое рогов-веток. Оно издевательски уставилось на попавших в западню путников, наслаждаясь своим эффектным появлением.

– Лучше беги, – прорычал Арчибальд, сжимая рукоятку меча так, что аж костяшки побелели.

Древочерт делает показушный выпад в сторону четверки, пронзительно заверещав. Пернатый воин, кипя от гнева, ревет боевой клич и устремляется на ухахатывающуюся нечисть. Она играючи отпрыгивает от нападающего и, приземлившись, снова принимается хихикать и раскачиваться. Арчибальд не успевает затормозить и яростным ударом по инерции начисто срубает ствол ближайшего дерева. В такт медленному повороту воина, оно падает, сшибая ветви соседей. Завидев это, древочерт затыкается и замирает, склонив голову набок, задумавшись, что же он делает со своей жизнью. Едва воин шевельнулся – как оживший чурбан помчался прочь, испуганно вереща. А тем временем вокруг зажглось несколько огоньков: подходили его дружки.

Троица, отойдя от ступора, устремляется к своему рыцарю: разделяться, когда вокруг твари с бритвенно-острыми когтями – дело гиблое. Хохот раздается со всех сторон. Келласт перезаряжает ружье и собирается было выстрелить между самой наглой пары огоньков, как вдруг чувствует, что кто-то держит его за приклад. Резко оборачивается – вот тебе раз, не заметил, как он в ветвях запутался. Дергает – не пускает. Обескураженный, пробует еще раз – и тут грянул новый, куда более утробный и тяжелый смех. Келласт похолодел и поднял глаза наверх, чтобы уставиться в два крупных огонька, горящих на верхушке того, что раньше казалось деревом. Заорав, бородач забывает про ружье и отпрыгивает метра на три, заставив огромного древочерта согнуться от хохота.

Более мелкие твари тем временем переходят в наступление – ведь что может сравниться с наслаждением вдоволь нахохотаться над заблудившимися дурачками, прежде чем разорвать их на части и сожрать? Особенно озлобленно они смеются над Арчибальдом, прыгая вокруг него – тот никак не мог задеть и кусочка коры ловкого противника, раз за разом вспарывая воздух. Каждого путника окружило трое-четверо древочертей – только Келласт ловко скачет по всей поляне на зависть всей нечисти, которая никак не может его поймать. У отряда не получается соединиться: древочерти не дают им приблизиться друг к другу, яростно вереща и размахивая когтями. С этим стоило бы что-то делать, ведь скоро им надоест издеваться над жертвами, и они примутся за увечья. А на краю поляны, хохоча, стоит самый здоровый древочерт – настолько большой, что уже не может, вторя своим собратьям, шататься с ноги на ногу, как они любят делать.

– Да соберитесь уже! – надрывается Келласт, раздавая команды. – Вдвоем одного мутузьте! Ух!

Он пропускает удар ноги древочерта и падает на землю, схватившись за живот. Еле успевает кувыркнуться – землю, где он лежал, вспарывает трехпалая лапа нечистого. Воспользовавшись моментом, Келласт запрыгивает тому на плечи и что есть силы бьет пудовым кулаком по голове. Эффект сродни удару по головешке – с теми же последствиями для древочерта и несчастной кисти главаря. Нечистый крутанулся на месте – бородач отправляется в непродолжительный полет. Над ним тут же склоняется еще один деревянный истукан, чтобы вонзить свои когти, предварительно посмеявшись – но тут его опутывает цепь сказочника. Келласт выхватывает кинжал из-за пазухи и вонзает его в один из маленьких огоньков на голове древочерта – тот протяжно взвыл. Остальные чурбаны удивленно замирают – как это так вообще вышло, что им пустили кровь? Одного замешкавшегося душегуба разрубает надвое Арчибальд. И древочерти было взбесились, но вдруг палка на наплечнике Фобоса оживает и испускает молнию в ближайшего негодника – тот мгновенно вспыхивает столь ярким факелом, что Люме и сотоварищи принимаются радостно прыгать на облюбованных ветвях.

И тут в дело пошел огромный древочерт. Все еще сжимая в руках ружье Келласта, он зашагал на Арчибальда, как на самого огрызающегося, но внезапно на его пути встает другой человечек, куда более дохлый и нелепый. Фобос равнодушно смотрит, как великан замахивается огромной лапой, чтобы сделать в его теле три ровных разреза – когти проходят через аляпистого, выбивая потоки крови. Тот лишь презрительно хмыкнул: "Нерационально, слишком острые". Подождав с полминуты, пока древочерт отходил от шока, поглядывая на свои когти – будто они были виноваты в случившимся, Фобос прыгает и приземляется на грудь великану – его руки вонзаются прямо в кору чудовища, которое замирает и начинает корчиться в агонии.

Тем временем сказочник собирается опробовать новый фокус. Схватив конец цепи и прошептав пару строк, он заставляет вылезти несколько лезвий из каждого звена. Взмахнув новым оружием, он опутывает им замешкавшегося древочерта и резко дергает – раздается резкий скрип вперемешку с воплем нечисти, и тело врага разлетается на части, вместе с осколками цепи. Чертыхнувшись, чернонарядый принимается лихорадочно соображать, как бы побыстрее собрать ее назад. Вызванный этим эффектным колдовством восторженный крик Келласта сменяется воплем боли: привычным ударом мыска в челюсть, чуть было не сломал себе лодыжку о дубовый лоб древочерта. Тут же получает этим же лбом по кумполу.

А потом вся мелкая нечисть вдруг испуганно заухала и припустилась бежать в лес. Даже пригвоздивший Арчибальда к земле оставил жертву без внимания и бросился со всех ног. Троица переглянулась и впала в ступор, поняв, в чем дело. Огромный древочерт гнил на глазах, испуская противный свист. Вторя ему, разлагалось и иссушенное дерево. Фобос преспокойно таращился в гаснущие глаза великана, его руки все так же торчали из груди монстра. Все вокруг замерло, наблюдая за гибелью чудовища. Густой жижей древочерт растекся по земле – его убийца отряхнул конечности и уставился на своих спутников. О том, что на этой поляне находилось логово нечисти, не напоминало уже ничего. От изогнутого прихотью зловещих чудовищ дерева, которым они зачем-то метили свою территорию, осталась лишь кучка перегноя. Поляна словно осиротела, погрузившись во мрак и тишину.

– Фоби, – опасливо протянул Келласт после недолгого молчания. – Что же ты за тварь-то такая?
– Я, – Фобос задумался. – Я – тот, кто будет смотреть на вас из конца времени.
– Да, действительно, теперь-то все сходится...

***

Ввиду отсутствия каких-либо ориентиров, группа решила идти прежним курсом. Если долго ни на что не наткнутся – выберут самого смелого, кто попытается залезть на дерево и сориентироваться на местности. В крайнем случае, хотя бы время суток установит. Люме и ее спутники продолжали следовать за четверкой, даже опережая ее, улетая вперед. Возможно, она на самом деле знала, куда именно надо идти, и поэтому стремилась задавать направление – но этот вопрос сказочник оставил без ответа. С облегчением отряд стал отмечать, что лес начал редеть, хотя не становился светлее. Наконец, в один прекрасный момент между кронами блеснули звезды. Воодушевившись, четверка прибавила ходу и вскоре вспугнула своим появлением тоненький ручеек светлячков, которые летели друг за другом в сторону увитого плющом ствола дерева, который сломался несколько лет назад и теперь упрямо торчал из земли, возвышаясь на два с лишним метра. Макушка ствола поросла мхом, и на самом верху, если присмотреться – благо любопытная Люме тут же взмыла к ней – покачивались ростки кислицы. Это был один из ориентиров, подсказанных стариком-ветераном. Не зная, кого благодарить за такую удачу (поблагодарили на всякий случай живые фонарики – мало ли), группа пустилась по едва различимой тропе навстречу другим маякам. Они прошли огромный темный валун, вокруг которого расположилось несколько крупных муравейников, постоянно устраивающих войны за эту важную стратегическую позицию. По поваленному дереву перешли узенькую речку, лениво ползущую по лесу. Когда вышли к причудливо изогнутым ивам – их всех будто разом взяли за непослушные локоны и потянули в одну сторону – вокруг уже стало светлеть. Наконец, за стволами деревьев выглянуло чистое небо. Люме и ее друзья весело завертелись вокруг четверки, радуясь благоприятному исходу путешествия. Получив от всех благодарности, живые фонарики устремились вглубь леса, тут же начав игру в догонялки. Ухмыльнувшись, сказочник открыл одну из своих книг на минуту, чтобы что-то в ней отыскать.

Выбравшись наконец-то из успевшего поднадоесть леса, отряд зашагал в сторону виднеющихся вдали построек: это, несомненно, была деревня Слипки, встречавшая очередное утро. Не было слышно ни криков петухов, ни мычания коров, ни людского говора. Хорошее настроение, приподнятое свежим полевым воздухом, быстро улетучилось, когда все присмотрелись к поселению, куда они направлялись. Над некоторыми домами все еще поднимался дым, но большая часть уже догорела до основания – безмолвные руины мрачно встречали задержавшихся гостей.

– Вот так быть не должно, – протянул обескураженный сказочник.