Патриотизм - это ваша убеждённость в том, что данная страна превосходит все остальные, только потому, что в ней родились лично вы.
Джордж Бернард Шоу
Когда, наконец, я вылупилась и увидела свет, освободившись от липкой слизи и частичек скорлупы, то оказалась в кругу таких же как я - щупленьких, тощеньких, головастых птенцов, с неприглядными пушинками, торчащими в разные стороны. Нас быстро высушили и обогрели, превратив в несчётное число жёлтеньких одуванчиков, на тоненьких дрожащих ножках, пискливо верещавших со страху из-за множества слепящих солнц. О том, что солнце бывает только одно, и оно вертится вокруг нас по небосводу, я узнала чуть позже. Но это было потом.
Привыкнув к яркому свету, я перестала жмуриться, огляделась по сторонам, почувствовала, что нахожусь среди похожих на меня и успокоилась. Затем пробралась к корытцу, глотнула несколько прохладных капелек и разомлела. Даже вздремнула на несколько минут, стеснённая со всех сторон мягкими, тёплыми подушечками, напоминающими моё тельце. Собственно, с этого момента и началась настоящая жизнь; мы умело стояли и потому стали настойчиво верещать, требуя еды и питья.
Дни и ночи, сменяя друг друга, пролетали незаметно быстро и весело, шумно и сытно. Совсем скоро мне стало ясно, что я - это не они, и они - совсем даже не я, хоть мы и похожи. Оказалось, что живу я потому, что вдыхаю невидимый мне воздух, съедаю какие-то полезные, сыпучие яства, пью бесформенно растекающуюся мокроту, и вижу всё вокруг себя, испытывая по этому поводу самые разные очень непохожие чувства. Это было приятно и забавно, и мне это нравилось.
Так бы и прожила жизнь, не ведая ни горя, ни слёз, но, недельки через две, неожиданно, какие-то люди поместили меня, вместе с десятком других таких же пташек, в тесную тёмную коробку, куда-то долго везли, а затем выпустили в довольно просторный открытый вольер. Он был присоединён к небольшому строению-птичнику, который, как потом выяснилось, оказался нашим домом. В придачу, предъявлен был хозяин со своей семьей, с большим домом, и ещё большим усадебным участком, на который, правда, нас почему-то не выпускали. В птичьем подворье было довольно много обитателей, но жили мы вольготно и имели всё, о чём другие, наверно, могли только мечтать. И крышу над головой, и свежий глинобитный пол, и удобный насест, и кормушку, и поилку. А что ещё нужно для счастливой жизни?
Семья досталась нам очень добрая. Сердобольный хозяин постоянно заботился о нас, вдоволь кормил и поил. Курятник регулярно чистили, а дело это не простое, ведь столько от нас резких острых запахов, пуха, перьев, твёрдого и жидкого помёта, - хлопот не оберешься. Домочадцам нашим, людям сердечным, приходилось нелегко с нами, но они безропотно несли эту тяжкую ношу под гнётом бремени, ощущая ответственность за наше благополучие.
А мы росли и радовались тому, как нам невероятно повезло с Семьей, неусыпно надзирающей за нами. Нас ведь, шаловливых и дурно пахнущих, много, а Хозяин один, как же ему, милосердному, справиться со всеми нашими требованиями и капризами, за всеми угнаться, всех ублажить. Иногда, бывало, утомится заботами о нас, ну и ненароком пнёт зазевавшуюся квочку, путавшуюся под ногами, или палкой запустит в нерадивого отрока, но у него это так ловко получалось, а всё потому, что хоть и строгий, но справедливый.
Не всё и не всегда было абсолютно спокойно и гладко в нашей жизни. Не скрою, бывали иногда отдельные недоразумения, неприятности. А то вам может показаться, что я пытаюсь приукрасить нашу жизнь. Нет-нет, и не вздумайте упрекать меня в девичьем лукавстве или лакировке. Просто я очень искренняя и правдивая по отношению к своим благодетелям; не люблю кривотолков и наветов, и уж совсем не способна обманывать.
Вот случай был такой. Однажды сломалась деревянная жердь, на которой мы ночевали. Ну и с чего бы ей ни обломиться, коль скоро мы толстеем, тяжелеем день ото дня от обильных хозяйских приношений. Мы ж едим без оглядки, чем больше дадут, тем больше съедим, не заботясь ни о своём весе, ни о светских приличиях. А жердь ведь не железная, вот и переломилась.
Казалось бы, велика беда, взяли и поставили новую жердь. Так нет же, нашлись и в нашей среде недоброжелатели, я бы даже сказала - злопыхатели, норовящие очернить нашу жизнь в глазах сторонних. А те, как вы знаете, только и ждут дурных вестей от нас, наше благополучие и процветание не даёт им покоя.
Особенно усердствовала соседка моя, сварливая подружка, толстуха, чрезмерно любящая поесть и поспать, которую, кстати, я всегда недолюбливала. В ту ночь, спросонья, неудачно упав, она подвернула лапку и с той поры - хромала, а по вечерам всё причитала, вот мол, если бы хозяева не жадничали, не ленились, вовремя пристроили вторую жердь, вместо шумных фейерверков, ничего бы подобного не произошло.
Спрашивается, теперь-то о чём судачить, чего ворчать. После того, как уже случилось, она и на одну-то жердь толком взобраться не может, так нет, ей вторую подавай...
Как всегда, хозяин проникся сочувствием к травмированной ворчунье, и через некоторое время куда-то забрал хромушку. Наверно, отправил куда-нибудь - подлечиться, окрепнуть. А может, даже и туда... Да-да, именно... Туда, в самую, что ни на есть, дальнюю заграницу. С тех пор я её так и не видела.
Или взять, к примеру, мальчишек наших - петушков. Как только подросли, сразу стали хорохориться. Наскакивают друг на друга, перед девчатами вертятся, переминаются, бочком притираются, шпорами цепляют. Иной раз, бывает, даже самого Петуха ни во что не ставят. А он у нас гордый, самолюбивый, обидчивый.
Поэтому периодически хозяин отбирает упитанный молодняк для перевоспитания. А как же иначе, порядок должен быть в курятнике, традиции какие-никакие нужно соблюдать, опять же - стабильность сохранять. Не скрою, не знала, куда они после перевоспитания девались. Трудоустройство бройлеров нового поколения задача сложная, и не нашего куриного ума дело.
А вот девушек не трогают, особенно тех, кто своевременно начинает нести яйца. Говорят, в прежние времена, наши прабабушки, в течение трёх недель неподвижно сидели на этих яйцах, и так рождалось новое поколение. Теперь яйца хозяин забирает, не позволяя несушкам их высиживать, нечего двадцать дней неподвижно отсиживаться, подчёркивая неравенство полов. Я слышала, борьба за равноправие мужского и женского начала - основа современного феминизма. Наш мудрый хозяин, как человек прогрессивный, современно мыслящий, поступает правильно, отправляя яйца в инкубатор, заботясь о всеобщей схожести, и, конечно, о престиже родного хозяйства в глазах прогрессивного зарубежья.
Как известно, истинный патриот постоянно бывает озабочен обликом своей Родины, или, как теперь говорят, имиджем.
Патриотизм начинается с малого. Взять, к примеру, наш курятник и развёрнутый перед ним выгул, они ведь прекрасно устроены, и этим достоянием нельзя не гордиться. Где ещё увидишь такую гармонию неба и солнца, еды и питья, тела и духа. Хочешь кукарекать - кукарекай, хочешь кудахтать - кудахтай.
Глянешь на птичник со стороны - душа радуется; он и снаружи, и изнутри не только оштукатурен, но и покрашен белой гашёной известью. В нём предусмотрены даже окна, а оконные переплёты не деревянные, как у некоторых бедных соседей, а пластиковые, заграничные. Внутри удобно размещены вместительные деревянные лохани, часто наполнены кормами. Поилки почти всегда с водой, хоть и не всегда свежей.
Для надёжности, чтобы по глупости никто не сбежал, вокруг вольера устроены высокие ограждения из металлических сеток, с очень красивым, ажурным плетением. А по случаю праздничных торжеств, над фронтоном курятника, на зависть соседям, на высоченном флагштоке вывешивается родовой флаг нашего семейства. Между прочим, - самый большой флаг в районе. Что-либо изменить в этом жизненном устройстве - только нарушить сложившуюся гармонию. Я уверена, это один из самых лучших птичьих дворов в нашей округе. Может даже в стране, да, что там страна, думаю, даже в мире нет ему аналогов.
А каков наш главный, петух - лупоглазый: грудастый, с яркими длинными перьями на упитанном задке, с роскошными красными серёжками и высоким мясистым гребнем, долгих лет жизни ему. Моложав, статен, красив, а главное - очень справедлив. У него не забалуешь. Чуть что, непорядок, не спешно так, чинно подойдёт, прищурится, тюкнет пару раз по темечку возмутителя спокойствия и всё - порядок восстановлен. Да, что там курятник, к нему даже солнце прислушивается. Пока он не прокукарекает, оно не восходит.
Но что меня особенно возмущает, так это высокомерие летающих птиц. Прилетел тут как-то чернявый длиннокрылый красавчик, уселся на высокой ветке, чтоб все его видели, вытянул коготками крыло, вроде бы перышки чистит, а сам, кичливо так, надменно вертит головкой, курлычет, девушек наших соблазняет - повеса. Призывает полететь с ним ввысь, устремиться к бездонному небу. Говорит, сверху земля необыкновенно красива и сказочно многообразна. Оттуда, якобы, как на ладони, видны леса и поля, горы и долины, разные глади водные, равнины просторные.
Врёт, наверно. Ну, может, привирает, чтобы разбередить наши неокрепшие души, досадить сладкими россказнями, а мне, между прочим, это совсем не интересно. Что касается неба или облаков - так и из нашего вольера их тоже видно, хоть и сквозь сеточку в клеточку.
И НЕ ЛЮБЛЮ Я ЛЕТАТЬ, И НИ К ЧЕМУ МНЕ ЭТО, И НЕ УМЕЮ.
И ещё... Мне противно слышать, когда эти летающие иноземцы начинают рассуждать о свободном полёте, привольной жизни. Как заведут свою шарманку про свободу, я им в пику, - какая ж это свобода, когда всё время в постоянном поиске пищи и тёплого гнезда, нет ведь кормящего хозяина, думающего о вас денно и нощно, вот и маетесь, чтобы выжить. Там, в вашем, так называемом, приволье, то стужа да ветер, то снег да дождь, то зверь-недоброжелатель; ни кола, ни двора, ни крыши над головой - всё нараспашку, от всего сам защищайся. Нет уж, не нужна мне такая свобода.
А они, знай себе гнуть, - зато, куда захотим туда и полетим, с кем пожелаем, с тем и встретимся. И душа свободна, и любовь вольная, и умираем, как правило, собственной смертью. Вот этого я, по правде говоря, не поняла, как это можно умереть не собственной смертью, но переспросить не решилась.
Совсем недавно это мне вспомнилось во время господских гуляний. Хозяин наш, любитель бесшабашной жизни и многолюдных застолий, часто их устраивает. Ну и на этот раз, - собрались знатные гости, наелись всласть, приняли зелья, как положено, под завязку, погорланили вдоволь, устали орать, и давай палить по пернатым. От громких хлопков мне, конечно, страшновато стало, потом сообразила, что целят в небо.
Иногда, случалось, спьяну, попадали в заносчивых летунов. Вот счастье-то наблюдать, как шальная пуля догоняет вольнодумца, как безвольно шлёпается он с высоты своего полёта о землю. Налетался, голубчик, отлетал своё, трепыхается теперь в предсмертных судорогах.
В ту же ночь, на радостях, и сон приснился мне чудесный. По случаю торжества, к птичнику устлана была красная ковровая дорожка. По ней идёт хозяин, в чёрном шелковистом костюме, с королевским жезлом в руке, а на голове широкополая ковбойская шляпа, вместо короны. Рядом супруга его - стройная красавица, а наряд на ней золотой нитью прошит. Вокруг той дорожки ковровой теснятся, жмутся, переминаются тысячи прирученных, одомашненных птиц и зверей разных пород. Головы покорно склонили, глазки зажмурили, крылышки сомкнули, и какой уж там взлететь, глянуть боятся.
Подошла королева-краса, светом своим лучистым нас озарила. Вся благоухает, ароматы манящие источает. Глянула на меня одобрительно, значит, выделила среди других, приметила мою беззаветную преданность. И протягивает величественным жестом руку с раскрытой ладонью, а на ладони - зёрна небывалой величины; очень крупные и прозрачные, искрящиеся, словно янтарная россыпь. Бери, мол, не стесняйся, это я по доброте душевной.
От нежданно свалившегося счастья сердечко моё забилось, голова закружилась, дыханье перехватило, чуть было не подкосилась. Затем, слегка очухавшись от потрясения, аккуратно так, чтобы невзначай не коснуться монаршей руки, кожа-то у них нежная, беру по зёрнышку, заглатываю и чувствую, как с каждым разом, всё больше и больше сама покрываюсь золотым налётом.
Восторженное ощущение, охватившее меня, не поддаётся обычному описанию, оно заполнило каждую клеточку моего благополучного упитанного птичьего тельца. Хотелось мне, находиться в этом благостном состоянии вечно, но неожиданно проснулась. Встрепенулась, стряхнула с себя накопившуюся за день пыль и налипшие комочки грязи, засеменила к кормушке, наполненной по случаю торжества отборным кормом. Успела протиснуться вовремя, пока остальные не налетели, и давай себе спешно клевать.
Господи, хорошо-то как, ведь жизнь удалась...