Гл.42
Угольниковы радовались благополучным переменам в их семье, совсем не подозревая, что через каких-то три года на страну обрушится непосильное великое испытание - Вторая Мировая война. Но до неё не доживут: Варвара Петровна, дед Василий, Софья Леонтьевна и Володюшка, муж Анфисы Сидоровны.
Многие земляки не вернутся с фронта, Фёдоровка, как и другие села и деревни, значительно и скорбно осиротеет.
Но были и свои радости. Весь израненный, но живой, к семье возвратится Иван Андреевич. И после, ещё долгие годы станет командовать колхозом Заветы Ильича, добиваясь самых передовых успехов. Его сыну, Андрею, повезло гораздо меньше, он прибыл без одной руки, но это совершенно не повлияло на его дальнейшую жизнь.
Тут надо добавить, что Андрей, ещё будучи подростком, влюбился в Лушку, чем вызвал некоторое неудовольствие Светланы и Ивана Андреевича. В том смысле, что у него за плечами ещё никакого образования, а он на девок уже заглядается. И тогда Андрей и его родители пришли к такому выводу: как только он достигнет совершеннолетия, то сразу же сгуляют свадьбу, где Лукерья приобретёт положенный ей статус законной жены, дабы от людей не было стыдно, но учиться на агронома он всё равно поедет. Андрей дал такое обещание, но не выполнил его... Из-за войны. Молодых, хоть и второпях, но расписали, и у Андрея с Лушей имелась всего единственная ночь, от которой потом родится девочка, а будущий папа на следующий же день уйдёт бить фашистов.
Лушка кричала от счастья, когда увидела мужа живёхоньким. А что без руки, да ну её, главное у Катеньки теперь есть отец, за которого всё время изнурительно молилась её мама.
Яков тоже имел незначительные ранения, но его, как и Самсонова, так и не настигла вражеская пуля.
А вот Тёмка...
На Артёма доставили похоронку ещё в начале войны. Дарина с Авдотьей и старые Угольниковы не знали куда себя деть от горя. Дарина прижимала к себе трёхлетнюю дочь Нюрочку и тихо плакала, орошая слезами детскую головку. Девушка целый месяц не показывалась из дома, родные беспокоились, как бы с нею чего не случилось. Никакие уговоры на неё не действовали. Но потом явилась к ней сама Прасковья, разодетая во всё чёрное. Старуха выглядела страшно в своём трауре. Она присела рядом с молодой женщиной и окидывая её ледяным взглядом, промолвила:
- Ты обязана жить ради дитя и ты будешь жить, я заставлю. Не народилась бы Нюра, я бы и пальцем не пошевелила, чтобы тебя упрашивать. Прости.
Ещё в сорок втором к ним навезли в эвакуацию несколько десятков столичных жителей, и вместе с ними сюда добрался Олег Ефремович Алёшин, сорока трёхлетний инвалид, без палочки не умеющий передвигаться. Но зато он имел четырёхкомнатную квартиру в центре Москвы, доставшуюся ему от покойного отца, директора механического завода, на котором сейчас изготовлялось всяческое оружие для бойцов Красной Армии.
Олег Ефремович сразу же заприметил красивую и ладную Дарину, и приступил к ухаживанию за молодайкой. Дарина всячески избегала его, даже и слушать ни о чём не желала, но мужчина был терпелив и настойчив. И уже в самом конце сорок четвёртого у Дарины состоялся серьёзный разговор с Авдотьей.
- Ты ответь ему на его чувства, ответь. Человек он хороший и Нюре зараз отца заменит. А что тебя туточки ждёт опосля? Артёма уже не вернуть.
И Дарина её послушалась. Когда увозили домой эвакуированных, она, собрав кое-какие вещи для себя и ребёнка, покинула Фёдоровку. Её ничего здесь не держало. Ольгу Александровну война застала в столице, куда она поехала на очередную переквалификацию, да так больше и не попала в село. Она добровольно отправилась на фронт медсестрой и однажды, их поезд с красными крестами на вагонах, попал под обстрел немецких самолётов. Никому тогда не удалось спастись.
И вот, когда все, кто выдюжил в той кровавой бойне, были встречены родными и обцелованы-обмилованы вперемежку с горючими слезами, когда Угольниковы затевали на днях стол, чтобы помянуть Артёма, а он, невредимый, без единой царапинки, ночью постучался в родительский дом.
Авдотья орала так, что перебудила всю улицу. Люди сбежались на крик и бабы рыдали вместе с нею: кто от радости, а кто по своим погибшим мужьям, отцам, сыновьям и братьям.
Но после Авдотья держала ответ перед сыном, касательно его семьи.
- Сыночек, да хто ж ведал, что так всё обернётся? Ить на тебя похоронку принесли. Я сама лично способствовала, чтобы она согласилась на тот брак. Я тогда о внучке думала, понимаешь? - причитала заплаканная Авдотья.
- Ну можно думать, что Угольниковы кинули бы её на произвол судьбы и не помогли с воспитанием Нюрочки! Ты об чем вообще, мать?! Или я ведал, что попаду в разведку и нашу группу с секретной миссией отправят в Польшу? Эх, женщины, кто бы вас только дожидаться научил...
А на следующий день Артём в райцентре сел в поезд и укатил в Москву. Где искать нужный дом он знал. Олег Ефремович сам любезно оставил его Угольниковым, дабы в гости наезжали да и Дарина обещалась каждое лето привозить к ним внучку.
И вот он уже давит пальцем на звонок нужной квартиры. Дверь открыла голубоглазая девочка, так похожая на свою маму. Она молча с любопытством осматривала незнакомого дяденьку, а Артём тоже от волнения не мог и слова произнести. Он бы с удовольствием подхватил Нюру на руки и приголубил её, но побоялся напугать ребёнка. Наконец, девочка сорвалась с места и побежала в комнаты:
- Мама, мамочка! К нам какой-то военный позвонил. - донеслось до него.
- Какой ещё военный, Нюрочка, что ты выдумываешь? - но когда Дарина увидела, кто стоит в проёме двери, охнув так и присела.
Тянулись тягостные минуты.
- Войти-то можно? - глухо спросил Артём.
- Да-да, конечно! - спохватилась Дарина. Она указала ему в сторону кухни и сама спешно приступила готовить чай.
- Артём, может ты голодный, так я покормлю. - не смело предложила она.
- Нет, спасибо, я сыт. - и всё, и снова тишина. Девочка переводила взгляд с матери на незнакомца и ничего не понимала, почему взрослые так себя ведут.
- Нюрочка, это твой папа. - выдавила из себя Дарина.
- Мой папа? - девчушка с изумлением захлопала ресницами. - Так ты вовсе и не погиб? - обратилась она к Артёму.
- Нет, доченька, как видишь, не погиб. - Нюра бросилась к отцу, чем растрогала его до глубины души, а потом, подмигнув, спросила:
- Папочка, а можно я сейчас во двор побегу и всем расскажу, что мой папа тоже с войны вернулся? А то там у нас зазнайка, Людка Колобкова, всё время хвастается, что у неё есть отец, а у меня нету.
- Конечно, родная, пойди и поставь всех в известность.
- Ты его любишь? - спросил Артём у Дарины, когда дочь выскочила на лестничную клетку.
- Артём, пожалуйста, давай не будем об этом? На тебя ведь похоронка пришла...
- Я в курсе. Матушка поведала. Дарина, я за дочерью сюда прибыл. Пусти на лето в Фёдоровку. Ты не разлучалась с нею всё время, а я сколь на дитя своего не любовался.
- Хорошо. - кивнула Дарина с облегчением, что займётся делом, собирая детские платья и трусишки в другой комнате, только бы не находиться под этим, рвущим на части всю душу, взглядом.
Угольниковы готовились к празднику. В своём дворе они накрыли несколько столов, дабы отметить день Победы, день возвращения всех уцелевших в той проклятой мясорубке, ну, и конечно же, почтить память погибших.
Как раз и Артём внученьку привёз, молодец Дарина, не воспротивилась.
К ним подтянулись Самсоновы: и Иван со Светланой, и Андрей с Лукерьей, прибежала Полинка Путята и долго всхлипывала на груди у Прасковьи.
- Бог сыночка у меня забрал, но зато внучат сберёг. Обоих, Просенька!
Явилась к ним и Анфиса Сидоровна, и сваха Анастасия Поликаповна с мужем Ванюшкой, и Платон Еремеевич приковылял с палочкой, но всех сразу же заверил, будто он ещё - о-го-го! и по-прежнему собирается лечить нуждающихся в его незаменимой помощи.
Михаил Фёдорович выпил всего две рюмочки: за всех, кто уже на Родине, и за тех, кто уж навечно "поселился" на чужбине.
- Уж годы не те. - крякнул он после первой. - Ну и ладно. Я ить самовар затопил на кедровых шишках, ох и чаёк обещает быть бесподобный, с хвойным ароматом и такой опользительный для здоровья. - и вдруг, старик осёкся, уставившись куда-то за ворота. Все проследили за его взглядом. У калитки, с сумкой в руках, стояла Дарина. Она не решалась войти без приглашения.
- Заходь, внученька! - прокричал ей Михаил Фёдорович. - Нам ить тока тебя и не хватало, а так усе в сборе.
Дарина было дёрнулась, но тут же передумала. Она ждала приглашение от другого человека...
Артём подскочил со своего места и поторопился к жене. И вскоре все наблюдали, как молодые обнялись и долго-долго так не разнимались, ни на кого не обращая внимания.
Гости сидели почти до самой зорьки, никому не хотелось покидать этот гостеприимный двор, где самое старшее поколение этой деревеньки со счастливыми лицами вспоминали тяжёлые, но такие дорогие для их памяти, минувшие лета. А когда уж все разошлись и разъехались, Яков с Артёмом занесли в летнюю кухню столы, после того, как женщины убрали с них блюда с угощениями и, отправив сына спать, Яков сам побрёл на зады, где на поднявшемся свежем ветерке шептались между собой величавые сосны.
Яков помнил, как он, ещё мальцом, притащил домой эти три саженца. Прасковья тогда смеялась, мол, мы и так у самой тайги находимся и таких деревин полно вокруг, но всё же помогла сыну их высадить. Теперь это высоченные и стройные исполины, радующие глаз и подсказывающие о далёком прошлом, отчего сразу так заходится и сдавливает неспокойное сердце.
Яков прижался к одной из них и посмотрел вверх.
"Сосны вы мои сосны... О чём вы постоянно плачете, пуская по шершавой коре свои липкие слёзы, с особенным, который ни с чем не спутаешь, запахом. - мужчина вздохнул. - Али не о чем? Уж сколь они повидали, эти деревья, сколь промелькнуло несчастий мимо них и рядом с ними. Мы такое трудное время выдюжили и всё при их молчаливом участии. Да, но случалось и хорошее, так ить? Пока я сам дышу, дети и внуки здоровы, и родителей мне Господь покуда сохранил, так что грех на судьбу кручиниться.
Эх, ещё повоюем, ещё дадим о себе знать этому свету!"
Яков приник головой к холодному стволу и с восторгом и упоением наблюдал, как над лесом робко показалась продолговатая светлая полоса.
Над таёжной Фёдоровкой поднималось яркое солнце, насыщая своим теплом новый наступающий день, а также, новое безвоенное будущее.
Шёл тысяча девятьсот сорок шестой год.
К о н е ц