Он казался немного чище других, а в общем такой же…
На яйцевидной голове вязаная шапочка нелепого оранжевого цвета… Мешковатое пальто с отпоротым воротником и оборванными пуговицами, стянутое на животе брезентовым кушаком. Вытянутые на коленях замызганные брюки, заправленные в растоптанные дутики…
— Привет, папаша!
— Здравствуйте…, - вежливо поклонился. В пакете звякнула стеклотара.
— Дело есть! Я из газеты. У меня задание написать про… про людей, оказавшихся на улице.
— Бомжей что ли?
— Ты, папаша, не обижайся. Посидим, выпьем…, расскажешь о себе…
— Что ж, пойдёмте.
Он привёл меня к семиэтажному дому в стиле сталинского ампира. Ключом с картонной биркой отомкнул железную дверь под лестницей, пригласил внутрь…
Большую часть помещения со ступенчатым скошенным потолком занимали мётлы и лопаты, прислонённые к стенам. Среди них поблёскивали три лома разной высоты, толщины и погнутости. В дальнем углу, где потолок втыкался в бетонный пол, валялся полосатый матрас, прикрытый изъеденным молью клетчатым пледом. Вместо подушки скрученный верёвкой ватник. Тумбочка, табурет и маломощная лампочка, одиноко болтавшаяся на белом проводе, довершали убранство каморки.
— Председатель ЖСКа – редкой души человек. Пустил перезимовать за уборку двора…
Я достал бутылку и колбасу.
— Не, не, - запротестовал он, — водки не буду! Чайку…
Подстелив газету, я уселся на табурет и стал наблюдать.
Он сноровисто порезал колбасу на длинные тонкие ломтики, похожие на розовые языки. Заварил в пол литровой банке пачку чёрного чая.
— Как звать-то тебя? - я наконец решил познакомиться.
— Ошибочка.
— Фамилия такая?
— Погоняло, на зоне дали.
— Сидел, значит?
— Угу.
— За что?
Он странно улыбнулся, одновременно застенчиво и жутковато; не размыкая губ, морщил измятое лицо, топорща седые усы.
— Так маньяк я!
— Кто, кто?
Усевшись на матрас, он отхлебнул чифиря, запрокинув голову, упёрся затылком в стену. Помолчал с минуту, потом заговорил, будто фильм пересказывал.
— Прокурор велел вынести и положить, чтобы всем видно было, изрезанное в клочья, с засохшими кроваво-бурыми пятнами школьное платьице. Мать девочки, вся в чёрном, вскрикнув, потеряла сознание, упала, словно осыпалась... Люди в зале в негодовании повскакали с мест. Орали, ругались… Обступив решётку, просовывали руки, пытаясь дотянуться, схватить и разорвать… Я жался к стене, не понимая зачем прокурор подстрекает народ? Потом дошло: для убедительности… У следствия доказательства слабые: первое - то, что я не местный, второе – первый оказался на месте преступления, и третье – признание, от которого могу и отказаться …
Судья нехотя призвал к порядку. Дал слово защитнику. Тот скороговоркой протараторил положительную характеристику, упомянул об отсутствии судимости…Уселся, спрятавшись за бумажками. Судья, выждав, объявил: «Последнее слово предоставляется подсудимому». Шум стих. Я встал, хотел рассказать всю правду, с самого начала… Но ни слова, ни звука выдавить не смог… Помотал головой – отказываюсь, мол…
Да и что я мог? Клясться в невиновности, кричать, что меня заставили, что оговорил себя, лишь бы не мучили? И кто мне поверит после обличительной речи прокурора! После кровавых клочков, после обморока матери? А в зале уже не кричали, а как-то по-особому торжествующе выли. Проклятия слились в нарастающий гул. Подобные звуки издают гиены, настигая убийцу своих детёнышей…
Через стальные прутья я смотрел в зал и не видел ни одного родного лица, ни одного мало-мало сочувствующего...
Уже после узнал, что родителям неправильно сообщили дату суда. Что те, кого я считал друзьями, отреклись первыми, ещё раньше жены…
Та подала на развод в самом конце следствия, когда повсюду расползлись слухи с ужасающими подробностями… Вы только не подумайте, я её не виню. Городок наш маленький… Житья бы ей не дали… А так они с дочкой успели уехать… Фамилию, конечно, сменили…
Отхлебнув чёрной жидкости, он дёснами принялся медленно перемалывать бутерброд.
— Зубы в тюрьме выбили?
— Не. Зубы это на зоне, а в тюрьме следов не оставляют. Семён Архипович - следователь мой по этому делу – мастер, можно сказать виртуоз, особенно, когда домой не спешил… То телефонным справочником с размаха заедет, то мешочком с песком обработает, так, что всё тело ломит, к параше не подползти. А то противогаз на голову натянет и шланг пережмёт. Задыхаешься, мычишь, а он смеётся: «Труби, труби, слоник».
Хотя может и перетерпел бы я? Но как узнал, что жена с дочкой уехали… Сдался. Всё подписал.
— А дальше?
— Дальше Семён Архипович ещё два трупа на меня повесить хотел. Мечтал серийного убийцу закрыть... Только не срослось у него… Мне же и одной той несчастной девочки хватило… В общем, осудили на всю катушку, чудом не расстреляли… Вот так! А через двенадцать лет всё ж поймали настоящего убивца. Меня не сразу, но всё же освободили, даже извинились: «Ошибочка, мол, вышла…» Это у них юмор такой…
— Так вам компенсация положена…
— Э-э, мил человек, за неё ведь тоже судиться надо… Довольно с меня судов этих… Да и ради чего? Мать с отцом давно умерли, дочку другой вырастил, она и не знает обо мне… Ну, а деньги… Мне бы только инвалидность оформить и довольно будет… Проживу…
— Ну, а как насчёт справедливости?
— Мстить что ли? Кому? Тоже ведь люди подневольные… Они в органах, как огурцы в бочке с рассолом, хочешь-не хочешь, а станешь солёным. Система-то отлажена… Нет, мил человек, не хочу я ни справедливости, ни мести. Поначалу, правда, злился, чёрные мысли чадили… Опять же, зеки подзуживали, учили «фрайера»…
Только однажды, точно не помню когда…, в одну из бесчисленных бессонных ночей, в тесноте и вони барака, вдруг осознал, словно прозрел, как всё же удивительно хороша жизнь. Это же настоящий Божий дар! И не следует на него посягать. Нет, не желаю я никому зла.
— Даже садисту следователю?
— Соседу-то?
— Почему соседу?
— Э… Заковыристая штука - жизнь. Семен Архипович-то после моего дела на повышение пошёл, перебрался в Питер, вот в этом самом доме живёт. Давеча узнал я его, хоть он и растолстел очень… Он меня тоже признал, подойти хотел… Но тут из дома выбежала девчонка - школьница. Встала около меня, я лёд с дорожки скалывал… Стоит, коленкой по портфелю постукивает, папу дожидается… Архипович, как нас рядом увидал…, аж серым сделался. Оказалось, это его младшенькая, любимица. Понятное дело, у каждого родителя за своё дитё сердце болит… Чего он там надумал - не знаю, но я реально за него испугался: не дай Бог, мужика удар хватит, ребятишки сиротами останутся… С тех пор стараюсь ему на глаза не попадаться…, вот дождусь документов и сразу в деревню подамся, туда, где в детстве у бабушки обитался…
…Черновик очерка «Маньяк» редактору понравился. Похвалил.
— Забавный материалец. Судебная ошибка длиной в двенадцать лет! Если тему раскрутить…, можно рейтинг поднять! Значит так! В понедельник с фотографом отправляйтесь к персонажу. Мне нужна конкретика: даты, имена, должности…
…Но раскрутить тему не удалось. На двери каморки висел замок. Персонаж бесследно исчез.
Я ходил к председателю дома. Тот только плечами пожал.
— Сам не понимаю. Вроде зимовать собирался, и вдруг пропал, как в воду канул. Инвентарь, правда, на месте, я всё проверил…
— При чём тут инвентарь? Вас про человека спрашивают. Вы в полицию обращались?
«Редкой души человек» с недоумением воззрился на меня, затем добродушно расхохотался:
— В полицию? Из-за бомжа?! Смешные вы люди - газетчики!