(из цикла "всё на продажу")
На вопрос:
– Почему ты в шубе?
Встреченный мною однажды ночью на перекрестке помятый незнакомый мужик, прикрывавший свою наготу от июльской духоты овчинным тулупом, простодушно ответил мне:
– Вьюжит…
В прошлой жизни, очень давно, мне показался его ответ странным, даже не адекватным. А ведь это был когда-то гордый независимый человек. И он заслуживал большего внимания и уважения. Куда-то шел, о чем-то думал, и явно был не против разговора. Но мы поговорили тогда только о погоде и разошлись.
В то лето на улицах Москвы было не скучно и интересно. Кое-где стояли танки. Москвичи упрямо хотели заглянуть в глаза гражданской войны, а лучше плюнуть ей в рожу, но не объяснимым образом попадали они исключительно друг в друга. Я не участвовал. Был слишком молод и глуп. Занимался только собой, иногда тусил с друзьями, малодушно оставляя родину на произвол судьбы.
Да и рассказ этот не о родине, и не о времени, и даже не обо мне, а о чем он, решайте сами.
Вышло так, что оставили меня друзья-приятели как-то раз в одном доме ночевать. Был я признаться пьян бессознательно, что тут скажешь, гордиться особенно не чем, но и из песни слова не выкинешь. Было. Пили.
Но чтобы так: глаза открываю, лежу под пледом на ковре возле незнакомого дивана, и ничего не помню, ничего не узнаю. Сначала ничего. Потом нашлись рубашка, брюки, носки. Мои. Полегчало. Зеркала нет, а пригодилось бы. Пробую на ощупь себя узнать. Вроде я. Целый, невредимый. Если что и болит, то только внутри, никаких следов побоев пыток не обнаружено и на том спасибо. А то, знаете ли, случаи разные бывали.
Комната: шкаф, стол, диван, вся обстановка – первый раз вижу. Запахи – чужие, по-домашнему уютные, но чужие – ванилью пахнет. Довольно скромно все, чистенько и солнышко в окошко светит, но как-то тревожно.
Где я? Кто победил? Чем дело кончилось?
Последние воспоминания в наличии имеются такие: ночью шёл дождь, нас было четверо, сначала на работе задержались в редакции – гаранты демократии, потом посетили винный магазин, ещё один, потом на ступеньках ресторана у гостиницы пили с наценкой сто процентов, потом у таксистов брали тоже с наценкой. А дождь? Промокли все. Зашли в какой-то первый попавшийся подъезд или уже не первый, плохо помню. Кушаем водку, читаем стихи. Пригрелись. Меня развезло.
И дальше только та-та-та (помните кино, чекист Шилов пытается вспомнить гостеприимство Ваняева-Ванюкина, здесь тоже самое: та-та-та)... та-та-та, ничего не помню! И где я! В плену? Почему цел. Почему не связан. А у вас не горячка ли, товарищ? Вы трусы не наизнанку надели? Что в окне-то? Наши? Москва? Небо снова синие? Вот и здорово.
Смотрите жизнь налаживается и дверь не заперта! В джинсах, в алой теннисочке, в родных носках я чувствую себя намного увереннее. Толкаю дверь от себя. Делаю шаг в неизвестность. Сердце ухает. В соседней комнате тоже ничего особенного: как у всех. Мы бедные, но гордые, а может нам просто не повезло. На подоконнике цветы, на тумбочке – телевизор «Рубин», на столе не свежая пресса сложена аккуратной стопочкой. Рядом пепельница полная женской дешевой бижутерией, здесь же часики, очки с затемненными стеклами, разная мелочь. Нам бы графин с водой.
С графином не повезло, зато здесь же я встречаюсь с хозяйкой, которая спешит ко мне из кухни. А там на кухне у неё что-то шкворчит, и как-то очень по-родному аппетитно шкворчит. Яичница!?
Улыбаемся и здороваемся. Но только, кажется, неловкость ситуации заключается в следующем: она меня знает, а я ее нет. Первое дело в любой непонятной ситуации надо остановиться и поговорить. Повторись все сначала – никуда бы не ушел без завтрака. Ну, и что, что ещё бы раз познакомились. Это я сейчас так с высоты жизненного опыта говорю, вернее с его дна. А тогда засуетился, занервничал, покраснел. И как на грех вижу в углу прихожей свои стоптанные из светлой замши мокасины. Забормотал про приязнь и извинения и убежал. Дурак.
Она ведь для чего-то попросила друзей меня у неё оставить, мне что для хорошего человека ножей наточить лень или гвоздя забить жалко? У меня что семеро по лавкам? А женщина-то какая уютная, вся ладненькая, улыбчивая. Челочка на лбу низко, помню головой взмахнула и реснички вверх. Причёска простая – каре, волосы темные-темные почти смоляные, а как смотрит кареглазая. Светло смотрит. Улыбка на лице играет. Открытая, доверчивая, добрая. И на щеках ямочки. Одета не в халат по-домашнему. На ней белая блузка с отложным воротником застегнута не до конца, лифчика нет, на шее тонюсенькая золотая цепочка, голубые джинсики с широким поясом, и на босу ногу лодочки черные. Так запомнилась.
Она, наверное, не хотела чтобы я ушел так скоро, ведь она ждала моего пробуждения, даже готовилась к нему, может и на работу спешила, но не будила пока спал. Она явно не была готова к моему поспешному бегству. Это было бегство. Потому что я выскочил на лестницу, и не считая ступенек выкатился на улицу.
Улица оказалась улицей Правды. День был летним, а алкогольные психозы часто сопровождаются приступами паники.
Ситуация-то согласитесь простая, заваливают ночью к тебе в гости знакомые-незнакомцы из которых ты знаешь одного, другого смутно, ты их принимаешь, ты их терпишь, кормишь, наконец, выпроваживаешь (хотя бы и сами ушли – на работу пора), а одного оставляешь (кстати и я не сибарит и мне на работу) почему? Зачем? Приглянулся? Пожалела?
Странная простая история. Мне хочется вернуться назад. И чем дольше я живу, и чем чаще ночую на перекладных, тем сильнее хочется мне вернуться именно к ней. Пусть потом все закончится невыносимо пошло и банально, пусть, но только бы к ней.
Вернуться на улицу Правды я захотел не сразу, но очень скоро. Через пару лет желание стало настолько осязаемым, что я открылся своим собутыльникам. Но лишь один из моих тогдашних спутников припомнил, что что-то такое было, но даже то, что это было на улице Правды и он не вспомнил. Зато он вспомнил, что звали её Ленка, и к ней привел нас Жигалов. Жигалов сам жил недалеко на Сущевской. Но там под утро в его однокомнатной жена и ребенок ждали папу без гостей. Жигалов жил на Сущевской. Вот именно жил. Какая-то скоропостижная хрень сожрала его полгода назад в двадцатой больнице. Мы ходили сдавать кровь для него в приемном пункте, молились за него, но разговаривать с ним будем уже на небесах.
Когда это случится, я обязательно расспрошу у него про Ленку, потому что знаете, иногда мне кажется, что даже обойди я сам все этажи, всех домов и всех подъездов на улице Правды, мне не найти там ни Ленки ни ее квартиры. И уж, конечно, мне не найти там себя.
Как ты сказал, родной, очень точно, к месту сказал, повтори, пожалуйста:
– Вьюжит!
http://www.proza.ru/2017/02/24/2335 - а это для тех, кто верит в чудо.