В ту осень на нашей кафедре появилось сразу три аспирантки, причем все три «неместные», поступившие на учебу из автономных республик СССР. Интересно, что на одно из мест (кажется, от Башкирии) претендовало две девушки, что бывает крайне редко. В республиканских министерствах обычно готовят одну кандидатуру. Вторая же претендентка узнала о конкурсе в целевую аспирантуру случайно (полагается давать такое сообщение в прессе) и решила в нем участвовать. Обе девушки набрали одинаковое количество баллов, и пришлось выделить для второй из них дополнительное место. Примечательно, что знания обеих девушек по специальной дисциплине были оценены совсем невысоко, зато одна из них на «отлично» сдала историю партии, а вторая – французский язык. Поразительно, что в глубинке иностранный преподавался на хорошем уровне!
Любопытны еще и такие факты. В родные места после окончания учебы и защиты вернулась «независимая от министерства» аспирантка, а «протеже» вышла замуж за жителя Подмосковья и осталась в столичном регионе.
Думаю, что уже то немногое, что сказано, характеризует молодых женщин неславянской национальности, приверженных науке в 70-е годы прошлого века, как вполне эмансипированных. Они хорошо знали, что хотели бы получить за три года учебы на кафедре и шли к своей цели. А что же собой представляла третья девушка?
Несомненно, она была ценным приобретением для кафедры. Уже хотя бы потому, что при взгляде на нее, у каждого сотрудника душа радовалась. Настоящая восточная красавица. И глаза с поволокой, и кожа – персик. Черноволосая, смуглая стройная. Имя поэтичное – Гузель. И ни у кого не поворачивался язык называть ее Гулей, звучало бы запанибратски, да и имя утратило бы свой восточный колорит. А такое иногда случается: необычное имя ГалиЯ превращается, например, в Галю или Галину. Доходит до смешного: одна из моих однокурсниц далеко не сразу стала для нас башкирской девушкой Флюзой, долгое время она представлялась всем Люсей.
Отчество у Гузель оказалось же самым обыкновенным. Папа её был крещеным татарином, носил православное имя Николай, и все его шесть дочерей, подрастая, становились «Николавнами». Но на нашей кафедре по отчеству звали только солидных ученых мужей и дам, и вариант «Гузель Николаевна» годился только для документов. А поскольку один из слогов в заковыристой на русский слух фамилии Гузель подозрительно напоминал крепкое нецензурное выражение, многие на кафедре предпочитали звать нашу новую аспирантку только по имени.
Прекрасная Гузель была к тому же умна, но известное из классики определение «комсомолка, спортсменка, отличница» подходило к нашей аспирантке не в полной мере. Университет в родных краях она на самом деле окончила с красным дипломом, но комсомольский билет уже давно сменила на корочки члена партии. Вот такая серьезная девушка.
Что описывать трудовые будни аспиранта, когда день за днем ставишь эксперименты, удачные и не очень. Моешь за собой лабораторную посуду. Осваиваешь нужные для работы приборы. Читаешь в периодике научные статьи, чтобы быть в теме, чтобы украсить будущую диссертацию грамотным литературным обзором. Гузель умела трудиться. И при этом имела очень покладистый характер. Знала о своих достоинствах, но оставалась скромной девушкой. Просто золото…
И вы думаете, что вокруг Гузели крутились поклонники, аспиранты там всякие или младшие научные сотрудники? Ничего подобного. Как-то сразу стало известно, что у нашей Гузели на родине имеется жених. Училась она с ним в одном университете, но на разных факультетах. А жили оба в одном общежитии, так как приехали в свою национальную столицу из маленьких городков республики. Жених в отличие от Гузели учебу не продолжил. Он устроился на работу, набрался терпенья и ждал-поджидал возвращения своей суженой из Москвы.
В трудах промчались три года. Самым примечательным событием за это время на кафедре был крах карьеры одного доморощенного научного сотрудника, недавно остепененного и оставленного в университете, несмотря на отсутствие московской прописки. Вернее, прописка для него была успешно сделана, а в общежитии ему предоставили благоустроенную комнату. За что? Наверное, за личные заслуги и вкупе с ними за заслуги его родителя, прославившего общую для всех нас науку в известной на всю страну книге, но жившего на периферии. Была ли эта история интересна для Гузели, не знаю. Но наша партийная аспирантка сослужила всем любопытствующим хорошую службу. Пусть скупо, но рассказала о сути возникшего на кафедре конфликта, поскольку он разбирался на кафедральном партийном собрании. Начавший так блистательно свою научную карьеру сотрудник (тоже партиец, как иначе в те годы!) опубликовал в зарубежном журнале без ведома руководителя статью, скорее теоретического, чем экспериментального плана. Что же здесь особенного – вот пришла ему на ум оригинальная гипотеза, надо идею застолбить, и все тут. Этично ли без руководителя печататься? «Так идея только моя». Видимо, подобные рассуждения не устроили руководство кафедры, и молодой сотрудник понял, что придется ему покинуть Alma Mater, расстаться с пропиской и пойти иным путем.
Пишу об этом подробно только потому, что и здесь не обошлось без женщины (вспомните название этого опуса). Поправить пошатнувшуюся карьеру мог только брак с москвичкой. Была ли любовь, был ли только расчет, но жена нашего бывшего сотрудника по совместительству оказалась дочерью академика. Так что с карьерой у него все вроде бы получилось. А как разделить ее на составляющие: что в ней от ума и таланта самого исследователя, что от связей тестя в научном мире, что от жены-умницы, красавицы, успешного ученого и, несомненно, эмансипированной женщины? Не будем гадать…
Ну а как Гузель? Срок аспирантуры подошел к концу. Диссертация вчерне была написана, апробирована на Ученом Совете. Небольшая доделка и можно защищаться.
Гузель уехала к себе, оформлялась на работу в местный университет, шлифовала диссертацию. Ее ждали на кафедре, но Гузель больше в Москву не вернулась. Наша тоже эмансипированная, но все же восточная женщина поняла, что ставший ее мужем восточный мужчина не смирится с разницей в их положении. Жена – кандидат наук, а он – работяга на заводе, куда пришел после университета, чтобы получить квартиру в своей национальной столице для своей молодой семьи. Письма от научного руководителя, призывающие Гузель образумиться и довести начатое дело до конца, не возымели действия. Гузель выбрала семейный лад и покой.