Она существовала для меня только в одном большом окне.
На всей остальной территории у меня всегда находились дела поважнее.
Да, окно было очень-очень большим, широченный подоконник наружу – хорошо, что он хоть был ниже наших, бесконечно сменяющихся перед ней лохматых и галдящих голов.
К гороховой жижице надо было умудриться раздобыть сухарики у соседки- хлеборезки, рыбный по четвергам сам по себе был вполне хорош, и еще запомнилось самое нелюбимое “нечто” – молочный суп с кружками желтого жира и жидкой лапшичкой внутри.
Густой малиновый кисель обожали все, но только своим любимчикам повариха Наташа, непременно вздыхая, снисходительно наливала добавку.
Ее волосы были цвета летней ромашки: светлые-светлые, чуть с желтизной, на остреньком лисьем личике – россыпи звездочек-родинок. И еще голос: звонкий, смешливый, всегда готовый навести порядок в очереди или одним только “с-добрым-утром-проснись-и-пой”, приободрить.
В детстве все, кто не дети, делятся только на две категории : взрослые и старики. Она была взрослой.
На большой столовской кухне работало с десяток женщин разных возрастов, но королевой была она, повариха Наташа.
Влажными комариными вечерами я попадала туда, куда не могли попасть другие пионеры: в открытый летний кинотеатр, расположенный в соседствовавшей с лагерем военной части.
Мои бабушка и дедушка были сотрудниками лагеря, им предоставлялся отдельный домик и потому, после ужина, они забирали меня до утра под свою ответственность.
Напротив деревянной сцены с большим экраном в глубине - длинные лавки. Ряды слева – для офицеров, все остальные – для сотрудников военной части и пионерского лагеря.
Гражданские, преимущественно женщины, приходили загодя. С ног до головы намазанные одеколоном «Гвоздика», женщины сбивались в кружки посудачить, да посплетничать.
«Наташка – пробы ставить негде!»
«Вон тот офицер теперь к ней шастает по ночам в корпус!»
И еще тихое, презрительное: «Да.. деревня она!»
Только уже много позже, выйдя за черту детства и соединив в голове разрозненные пазлы, я догадалась, что все это говорилось про нашу солнечную королеву кухни.
Все они были взрослые, имели жизненный опыт и им, конечно, было виднее… Они же были много выше подоконника для раздачи еды в большом окне.
Она приснилась мне через тридцать лет после того, как я видела ее в последний раз.
В том самом окне она колдовала над вареньем из пушистых одуванчиков, щедро приправляя его своими звонкими окриками.
И словно ветерок поутру закружил и бросил в меня разноцветный серпантин из той поры: размашистые лапы сосен, между ними -смущенные березки, ландыши и земляника –ковром, и желтый песок по дороге в столовую, и еще небо бескрайнее, и еще речка с илистым дном, и коленки мои всегда в зеленке и как же хочется, пока бежишь на горн, чтобы с черными сухариками для супа досталось и немного белых!
Дети и старики. На первых и последних остановках поезда. Дети наивны, ведь они видят только то, что есть в моменте. Старики снисходительны, они видят главное.
Одни еще счастливы, другие уже счастливы.
Как, бывает, удивляешься тому, что вот, вот этого заурядного человека, с не самой завидной историей жизни и с кучей недостатков, твоя бабушка почему-то считает очаровательным и искренне радуется его приходу!
Наверное, дети и старики счастливее нас.
Какой она была на самом деле? Я не знаю.
Да, в общем, и не хочу знать…