Раз овечка. Два… Три….
Б**ть!
Никогда не срабатывает.
Кто-то снова пытается меня разбудить. Очередное дело не может ждать до подъёма. Конечно, нет. Всё самое интересное происходит ночью. Всё самое, требующее моего вмешательства.
И так каждый раз.
Просто ещё одна ночь, когда какой-то ублюдок изо всех сил старается растормошить того, кого многие считают неплохим парнем. Кого сослуживцы обычно называют по имени. Офицеры по фамилии. А командир роты просто – э, у***ще.
Меня.
В ухо падает невнятная фраза, одеяло слетает с кровати, а подушка всё ещё спасает от бодрствования. Наверняка, там что-то на подобии: мужик, просыпайся, срочно нужна помощь.
Вот, что бывает, когда попадаешь в армию.
Вот, что происходит, если армия тебя принимает.
Внутри всё гораздо проще, чем может представится снаружи. И если свободный человек заявляет, будто два часа сна в сутки это не норма, то я отвечаю ему, что завтра на плацу можно будет выспаться в режиме «стоя».
Теперь будильник настроен серьёзно, информируя прямо в голос:
– З***ал. Вставай.
Часы на телефоне показывают: 02:36.
Спустя пару минут он ведёт меня по длинному коридору. Справа и слева плакаты на стенах. Половина формы роты аккуратно уложена на табуретках, одежда остальных спрятана в комнатных шкафах, чтобы не с****или. Помещения без дверей – пять кроватей и две тумбочки внутри. Это то, что называют кубриковой системой.
Как тот режиссёр с глазами навыкат.
Пройдя дневального, минуя шум, идущий из кабинета командира роты, мы попадаем в комнату бытового обслуживания. Парень позади меня жестами предлагает открыть дверь в сушилку. Я шлёпаю по выключателю и следую его совету.
Наш каптёр очень славный, но в то же время крайне надоедливый парень. Такой жизнерадостный низкий человечек, имеющий невероятную склонность выпрашивать одолжения по типу: не мог бы ты достать пять комплектов такого-то вида экипировки или же слить по выгодной цене двадцать пар истоптанных берец. И мне, как его главному партнёру, зачастую приходится терпеть глупые выходки, подобные той, что происходит в моём кубаре некоторое время назад.
Ведь мы делаем общее дело.
Если большинство спящих в этой казарме хранят при себе тягу к возможности побыстрее проебать из жизни текущий год, то мы пользуемся всеми возможностями, предоставленными нам страной.
Очередной полевой выход позади, поэтому сушилка теперь под завязку набита тремя десятками пар матрасов, шестьюдесятью спальниками, изорванными бушлатами и только что постиранными кителями со штанами в комплекте.
Каптёр резко выключает включённый мною свет в комнате, занятой всяческим хламом. Меня аккуратно проталкивают внутрь, закрывают дверь и говорят:
– Будь аккуратнее.
Я шучу:
– Не хочешь нарушать романтическую обстановку?
Парень тыкает в дальний угол у окна, где ровными штабелями лежат несколько куч из матрасов. Глаза стараются разглядеть суть его сообщения.
Он докладывает:
– Вон там, под одним из бушиков.
Я спрашиваю:
– Это что, человек?
Воин, погибший смертью храбрых.
Или не очень:
– По-моему, он сдох. Где-то час назад обнюхался порошка в канцелярии. Полчаса блевал. А теперь разлёгся тут.
– Пульс проверял?
– Естественно! По-твоему, он сам решил укрыться в такую-то жару?
– Может, его морозит.
– Нет у него даже намёка на пульс!
Интересуюсь:
– Остальные что?
– Что остальные? Веселятся дальше.
Неожиданно в комнату врывается дагестанец. За спиной маячат ещё как минимум три человека.
Он рад меня видеть:
– Ох, брат, на кого же ты нас оставил? Неужели совесть позволила тебе спокойно спать, зная, что наша компания не будет полной без такого прекрасного человека, как ты?
Я отвечаю:
– Ты пьян, брат.
Нерусский соглашается с этим фактом, отодвигает меня и идёт к окну покурить. Компания следует за ним.
Они натыкаются на тело.
Психуют.
Обвиняют его в слабости.
Во время отбытия, забирают меня и каптёра с собой.
Мы в штабе роты. Если это вообще можно так назвать. Тут собрана вся элита нашего этажа и весь алкоголь из магазинчика, стоящего прямо за калиткой.
Одна рюмка влетает в рот.
Вторая.
Третья.
Каптёр говорит мне:
– Слушай, конечно, ничего не хочу сказать, но, если он и в самом деле сдох… это ведь ты достал нам порошок.
Пустая стопка плавно переходит из моих рук в его.
Ему я отвечаю:
– Хорошо, принял.
Выходя из кабинета, я почти закрываю за собой дверь. Низкий паренёк кидает последний вопрос:
– Что принял?
Мой ответ:
– Объявление войны.
***
Здание солдатского общежития разрывается от звука сильного грохота. Стена трескается при взрыве авиаснаряда снаряда. Штукатурка сыплется на линолеум. Стёкла вылетают из рам. Военный городок рушится под ударами воздушной атаки.
Я думаю: ну ни *** себе, вот так ****анул про войну.
Говорю дежурному:
– Вы не сдадите наряд.
Дневальный кричит:
– Рота, подъём! Тревога, тревога, тревога!
Парень, сбивающий меня с ног, явно не нуждается в его командах.
Очередной приказ летит со входной двери:
– Посыльные, строится у тумбочки дневального!
Еще один взрыв и комнаты передо мной больше нет. На центральном проходе люди поддаются действию подсознательных инстинктов. Некоторые сержанты стараются исполнять свои обязанности согласно канонам устава. В комнате позади, боец тщетно пытается собрать собственные кишки. У него больше нет ног. Всё, что осталось – это половина живота, из которой торчат внутренности.
Я сажусь рядом с ним, пытаясь его успокоить:
– Тише, парень. Всё уже закончилось. Ты прожил отличную жизнь.
Отвратительную.
Подбадриваю:
– Зато теперь никто не будет тебе указывать. Не надо больше думать о будущем. Беспокоиться за мечту, которая не сбудется.
Он понимает. Такой редкий человек, который на протяжении всей своей жизни задавался глубокими мыслями и старался оправдать свою бесполезность тем, что ему хочется найти себя. Это ведь именно он вывел теорию о смысле срочного призыва, которую я стараюсь эксплуатировать прямо сейчас:
– Помнишь, ты ведь сам говорил, будто армия нужна, чтобы понять – смерть на войне не так уж и страшна.
Когда людей лишают привычного понимания своего типичного окружения, довольно просто принять мысль о том, что рано или поздно всё-таки придётся умереть. Если с неба настойчиво сыпет ливень, под ногами грязь, в которую тебя заставляют падать лицом, а вместо сна ночью предлагают изучить устав, стоя по стойке смирно, приходится забыть обо всех удобствах прежней жизни и уяснить – погибать страшно только когда есть что терять. В противном же случае будет достаточно сказать близким: я тебя люблю. И умереть со спокойной душой.
Он больше не шевелится.
Глаза не смотрят. Нос не дышит. Пульс не бьётся.
Думаю: ну, хоть выспится теперь, наверное.
Некоторые сержанты наконец додумываются устроить выдачу бронежилетов и касок.
Вибрирующий телефон оповещает о звонке.
Кто это?
Это она.
Голос в динамике настойчиво пытается проявить свою участливость:
– Как ты? У вас всё хорошо? В новостях говорят, что они пересекли вашу границу.
Поглядывая на окружение, думаю: неплохо так пересекли, все границы.
Ей я отвечаю:
– Ну, знаешь, у нас был небольшой переполох. Всех подняли недавно. Сейчас получим оружие и будем сваливать подальше отсюда.
Дежурный интересуется у дневального активностью посыльных. Тот сообщает, что они выдвинулись ещё пять минут назад. Кто-то говорит, будто у нас серьёзные проблемы, потому что посыльных только что размазало снарядом на улице.
Прикрывая микрофон, стараюсь всех удивить:
– Думаю, офицеры сами давно поняли, что уже пора на службу.
Девушка в телефоне спрашивает:
– Что за шум? У вас точно всё в порядке?
Я оправдываюсь:
– Вечная суматоха. Тут всегда такая атмосфера.
Интересуюсь:
– Что такое, почему ты вдруг решила позаботиться обо мне? Мы ведь решили, что больше не приходимся друг другу кем-либо.
Она объясняет:
– Я… Просто очень волнуюсь за тебя. Это ведь ты так захотел.
Довольно трудно оставаться парой, когда один из её участников уезжает за тысячу километров от тебя.
Бывшая любовь говорит:
– Я думала, ты останешься со мной.
Мечтала, чтобы глупый влюблённый мальчишка бросил всё ради чужой мечты поступить в университет.
О чём думают парни, когда идут за своей дамой в ВУЗ, выбранный по её прихоти? Типа: нельзя упускать свою единственную? Якобы: таких больше не будет? Проблема в том, что таких действительно уже не будет. Только лучше. Ведь с каждыми новыми отношениями постепенно приходит понимание того, что должно быть в реальной версии девушки твоей мечты. И в итоге ты производишь поиски не с закрытыми глазами, а целенаправленно идёшь к образцу своего совершенства. Именно это отличает современных парней от нынешних девочек.
Уже со школьной скамьи мальчишки понимают, что одними учебными заведениями сыт не будешь. Они оставляют свою жизнь на улице, стремясь разглядеть действительность без фантастических угроз по типу: не хочешь учить математику сейчас, потом станешь дворником. Познавать мир нужно тогда, когда в этом есть смысл лично для тебя, а не когда заставляют делать так, потому что надо.
Боец с оторванной рукой интересуется наличием бинта, панически заливая весь коридор своими криками.
Я кричу ему:
– Заткнись нахуй, у меня тут важный разговор!
Скорее всего, это мой последний рефлексивный наплыв. Нечего мне мешать.
Возвращаюсь к разговору:
– А я думал, ты будешь умнее.
Нынешнее поколение молодых женщин не понимает, к чему нужно стремиться в итоге. Их планка ограничивается поступлением в престижный ВУЗ. После которого они, в большинстве своём, всё равно не станут великими людьми, в связи с непониманием дальнейших перспектив. Поэтому я категорически отказываюсь делится солидарностью с имбецилами, бросившими своих родителей и друзей ради существа, отключающего оправдание своей жизнедеятельности после выпуска из института.
Словно Стив Джобс, превратившийся в рыбку.
Бульк, бульк.
***
Говорю прямо в микрофон, поднося его ко рту:
– Перезвоню позже.
За пару секунд до этого, дневальный во весь голос подаёт команду:
– Смирно!
Поэтому все моментально замирают на месте. Выпрямляются. Кто может, поднимается на ноги.
На этаже воцаряется феноменальная тишина.
Командир роты медленно и размеренно протягивает:
– Становись.
Все как по инерции выстраиваются в две шеренги.
Он подходит к дежурному, стоящему у КХО и говорит:
– Ты ничего не попутал, тварь?
Произнося каждое слово с невероятным акцентом, двухметровая машина для запугиваний спрашивает дежурного:
– Почему оружие ещё не выдаётся?
Тот изо всех сил старается прикрыть своё бездействие уставом:
– Но ведь без разрешения…
Ротный тут же перебивает его:
– Я не понял, уёбище, почему всё ещё не выдаётся оружие?
Уверен, что парень знает – не стоит продолжать оправдываться. Ведь за каждый следующий довод он будет получать на удар больше. Головой об тумбочку.
Уже три на его счету.
После окончания избиения, кто-то неуверенно выбрасывает из строя:
– Товарищ капитан, ни ДЧ, ни ДБ не приходили. Никто не мог дать разрешения на вскрытие комнаты для хранения оружия.
Спустя три минуты мы получаем автоматы в упоре лёжа. Кому-то явно не повезло с РПГ. К этому времени на место пребывают командиры всех взводов. Один из бойцов сильно мешкает с вручённой ему пушкой, поэтому его рёбра тут же славливают удар берцем.
В КХО, командира роты сменяет один из офицеров.
Мой карман раздражается от звонка.
Старший лейтенант кричит:
– Молодые люди, вы не ахуели?!
Я отвечаю ему:
– Простите, это мама. Позвольте ответить?
Он с пониманием разрешает принять вызов, спрашивая у меня:
– Ты получил оружие?
А то не видно.
– Никак нет.
– Так какого *** ты собрался ****еть по телефону? Быстрее! Успеешь ещё полюбезничать с мамой!
Через некоторое время сообщаю маме, что нас не собираются никуда кидать. Никто не будет отправлять неопытных салаг в пекло.
Я на самом деле так думаю.
В одной руке автомат, каска, подсумок, ремень. А в другой – телефон. Самое неэффективное использование возможностей за всю мою жизнь.
Открывается дверь в канцелярию. Капитан выходит с замполитом. Они увлеченно обсуждают план дальнейших действий. Один из них говорит, что командир батальона приказал двигаться в сторону полигона. Если я не ошибаюсь, это прямо в той стороне, где должны находиться основные силы противника.
Сообщаю соседу:
– Мне это не нравится.
Командир роты спрашивает:
– Я не понял. Кто разрешал им встать?
Но никто не падает на пол. Не возвращается в исходное положение. Инициатива в армии – дело такое. Лучше выждать до последнего, чем потом схавать в два раза больше дерьма.
***
Толпа солдат оперативно выведена на улицу, построена и пересчитана. Не хватает только нас. Меня и обдолбыша, валяющегося в сушилке. Это если не брать во внимание несколько трупов, бойцов, госпитализированных с тяжёлыми ранениями и обоссанцев, застрявших где-то в туалете.
Героизм – вовсе не моя тема. Но когда дело доходит до друзей, приходится жертвовать собственной жизнью ради их блага. А ради чего ещё стоит жить, кроме как близких тебе людей? Именно поэтому в данный момент я надрываюсь изо всех сил, чтобы разбудить своего товарища.
Не получив положительного результата, с трудом закидываю его на спину и плетусь на лестничную площадку.
Улица уже пуста.
Нет ни взрывов, ни врагов, ни союзников.
Человек, что лежит сейчас на земле в виду моей некоторой усталости, знаком мне совсем недавно. Мы познакомились на том же месте, где находимся прямо сейчас. Только тогда вместо пепла и тлеющих обрывков документов летал пух. Вместо глухой пустоши, разрушенной взрывами, нас окружали примерно двести человек. А вместо гари и дыма светило солнце.
Кажется, первая встреча с моей бывшей девушкой была так же прекрасна.
Не знаю, зачем, но в данный момент я пытаюсь найти номер её телефона. Понятия не имею, для чего, но почему-то решаю позвонить ей. И чёрт его знает, как мне это оправдать, но гудки в телефоне предвещают наш скорый разговор.
Она очень эмоциональна:
– Что такое? У тебя всё в порядке?
– Эй, полегче. Я ведь обещал перезвонить. Вот и подумал…
В динамике можно разобрать замешательство:
– Но… Я просто не ожидала, что ты и в самом деле…
Перебиваю:
– Перезвоню? Да, бывает… У меня всё хорошо. Как там у вас?
По её словам, в новостях пророчат скорое завершение войны. Так как, рано или поздно, кто-нибудь должен будет нажать на красную кнопку. Это очень глупо, но разве организация войны – умный поступок?
Неожиданно она говорит:
– Люблю тебя…
Смотрю на своего товарища. Думаю: зачем я позвонил? Говорю ей:
– Ещё увидимся.
Сбрасываю звонок.
Спустя пятнадцать минут добираюсь до парка. Пот льёт ручьём. Товарищ падает на плиты. Последний взвод, не рассаженный по БМП, с недоумением смотрит в мою сторону.
Спрашиваю у них:
– Вы чего ещё не уехали?
Кто-то шутит:
– Тебя ждали.
Оставшихся людей заталкивают в свободные боевые машины. У меня удаётся пробить пропуск для нас двоих. Поэтому в нашем отделении для четырёх человек еле умещается пять. Один из которых лежит на коленях остальных.
Мы выезжаем.
Кто-то жалуется:
– Какого хера ты не отвёл его в больницу?!
Я оправдываюсь:
– Может быть, потому что все забили на нас?!
Рёв двигателя глушит все слова:
– Чего?!
Я отвечаю:
– Иди в жопу!
Через некоторое время машина останавливается. Двери десанта резко раскрываются. Офицер, открывший их, предлагает нам прогуляться. Буквально в этот же момент в паре километрах за его спиной происходит взрыв. Появляется грибовидное облако.
Он смотрит. Думает. Говорит:
– ****ый в рот!
Затем резко закрывает двери обратно.
Я спрашиваю у соседей:
– Это что, ядерный взрыв?!
Один из них отвечает:
– Похоже на то!
Тыкая в моего друга, он интересуется:
– Ты хоть проверил, жив или нет?
Солдаты за ним вдохновлённо обсуждают возможность пережить ядерную зиму прямо в БМП.
Я достаю телефон. Там пятнадцать пропущенных звонков: девять от мамы, шесть от бывшей девушки. Перезвонить не могу. Связи нет.
Щупаю пульс наркомана.
Пульса нет.
Говорю парню рядом:
– Похоже, он мёртв.
Как и мы.
А я даже близким не успел сказать: люблю.