Предыдущая страница: http://www.proza.ru/2017/02/22/559
Один из трех дозорных стрельцов, что шли впереди основного отряда, поднял вверх шапку на бердыше.
– Чтой-то неладно в острожке. Я давно почуял, Макар Савватеевич, дымком потягивает. Вона, и дозор маячит. Не засада ли самоедская? – обратился к сотнику Антип. Обычно веселый и разухабистый десятник в мгновение ока переменился. – Обойти бы надобно острожок тайно. Да как это сотворить? Кругом пустынь-тундра, кажная кочка на примете. В лоб идтить? Так людишек положим. Стрелы-то не пчелы, ужалят, не поднимешься.
– В лоб никто и не пойдет. Обложим острог со всех сторон, как при осаде Самар-села, да и поглядим, чья возьмет. Можа там никого и нет вовсе, – возразил сотник, щуря глаза и приглядываясь к валу.
– Лексей Семеныч! Кажись, кто-то треухом машет, – показал рукой Антип, обратившись к воеводе, который уже и сам приметил двух человек у ворот острожка.
***
– Ступай да помни, что тобе наказано. Коль к полудню не воротишься, не жить твоему приятелю. – Шляхтич ткнул Ивана стволом пистоля в спину. – Szybko .
– Не погоняй, не запрягал, – на ходу разминая затекшие руки, огрызнулся Ваня и легкими прыжками, боком, чтобы не поскользнуться на росистом ягеле, спустился с вала.
Отойдя на выстрел, Иван повернулся и, перейдя на датский, чтобы их не поняли остальные, крикнул:
– Я знаю твое настоящее имя, если хоть один волосок упадет с головы посла, весь свет узнает про ослиное седло и старца Веденея!
– Helvede , – чертыхнулся Казимир, – ты сам выбрал смерть, мальчишка.
***
Никитий вернулся к стругам в предрассветный час. Ленивый Паршук, оставленный для набивки мхом второго струга, мирно посапывал. Он даже и не приступал к работе. Охраняя сон нерадивого помощника, рядом на привязи лежал Хвома.
– Ватага Ёлкиных, сплошной лесоповал, – усмехнулся ведун, растормошив медведя, – не зима, чай, вставай, топтун. Никудышный ты сторож. Стареешь братец, стареешь.
Паршук же, получив посохом по спине, спросонья заметался в струге, перекладывая мох с места на место.
– Угомонись, рыбоед! Выкидывай за борт все. К вечеру чтоб в обоих стругах мха не было. Я покамест отдохнуть прилягу, ноги стоптал совсем. Чай, не кузнечик – по кочкарнику-то прыгать.
***
Гаджи-Ата, подойдя к валу, остановился.
– Стой! Куды прешь? Кто таков? – крикнул из-за плетня караульный.
Никишка с удивлением глянул на перекошенное от страха лицо своего господина. Всегда степенный и хладнокровный пан переменился. Он был похож на бурсака, застигнутого духовником за рукоблудством.
– Этот mennesker не должен видеть мое oblicze , – показав на индуса, заикаясь, путая датские, польские и русские слова, испуганно прошептал шляхтич, – как войдет, вяжите – и в землянку к послу ханскому, им вдвоём веселей станется.
***
Дозор отряда, пропустив Ваню, остался стоять на месте.
– Не подходите ближе, у них пищали, могут стрельнуть, – предупредил он стрельцов.
– А кто там?
– Не друзья, а кто, потом узнаешь.
Иван, подойдя, обнялся с Алексеем, поздоровался с сотником и десятником.
– Айда-ка, отойдем, Алексей Семенович, в сторонку, толк есть сурьезный.
– Ну, давай, отдалимся, – согласился воевода.
Когда они отошли от отряда, обиженный недоверием Антип съязвил:
– Шурин знает, шурин жил, шурин выпить предложил.
Десятник еще что-то хотел сказать, но, получив толчок в спину рукоятью плети от сотника, замолчал.
– Ну-ка! Попридержи язык, пустомеля, – наблюдая, как молодой князь снимает ладанку и передает ее Ване, зыкнул на десятника Макар Савватеевич.
***
ПУТЬ К ПЕЧЕРЕ
К полудню потянулись серые рваные облака, которые уже к сумеркам сплошной пеленой заслали небо. Ночью зарядил обложной дождь.
Пока сооружали подобие шалаша из лапника, промокли до нитки. И теперь, забравшись в укрытие, в крыше которого то там, то здесь капали и бежали струйки холодной воды, прижавшись друг другу, беглецы пережидали непогоду.
Емелька тихо всхлипывал:
– Не хочу я быть более лиходеем. Сколь можно скитаться? Неужто мы иначе жить не могем? Да пропади все пропадом, матушка. Промок я до нижнего. И морозит.
Яна, погладив по мокрым волосам сына, вздохнула:
– Судьба, видать, такая, Емелюшка. Вечно скитаться и терпеть. Ты, сынок, потерпи, не могу я сейчас огонь развести. Трут промок весь. Приклони мне на плечо головушку, а ножки к себе подтяни. А я тобя рогожей укрою.
Атаманша забеспокоилась. Второй день сын слабый, не занемог бы. Куда она с хворым? Тут еще узлы, бочонок с серебром. Коли сын сляжет, одной ей не сдюжить. Ему бы мяска. Хоть бы сурка, хоть мышь. Одними грибами переросшими да пучкой сыт не будешь. А силы у Емельки тают на глазах.
– Мы хоть не заплутаем?
Яна сняв платок, расстелила его на коленях.
– Всю зиму вышивала. Помнишь шамана, коего плетьми били? Я когды его выхаживала, по просьбе Полины, дочери Архиповой, бубен евошный рассмотрела, а там список стародавний всей стороны Шыбыр. Срисовала тайно тогда, а опосля вышила нитками, чтобы случайно не вышаркался платок-то.
– Помню, помню я шамана, – повеселел Емелька, – его тогды кнутами били, потому что на похоронах боярина-московита юродствовал. Шамана того в толпе изловил служка дьяка за то, что он, глядеча на пышное убранство гроба и ленты черные в гривах вороной тройки, зыкнул на всеуслышание: «Нам бы жить, как их хоронят!».
Атаманша, крепче прижав сына, вздохнула:
– Вот и накаркал шаман. Сказывали люди, утоп он, вместе с таткой твоим Григорием. Тому тожа всё не имелось. Задался он целью найти клад атамана Ермака, сколь ни отговаривала, не удержала я Расстригу. Поплелся дурень на Чудо-озеро, там и сгинул.
– Шибко далеко оно, озеро-то?
– Да уж не далее нашей дороги, сыночек. Право, чудное озеро это. Само огромное, с островами безжизненными. Зимой не найти его незнающему человеку, заплутает да и сгинет в непромерзающих болотах. А летом протоками не пройти, потому как живет в нем чудовище Сорт Лунг, который способен проглотить человека вместе с оленем. Местный люд не ходит туды. Заповедано им. Кто не из шайтанского рода, не смеет не токмо на острова ступать, а и к озеру подступать. Говорят, что там и хранят свою Золотую Бабу ведуны и шаманы. Татка твой мнил, якобы там и клад Ермака схоронен. Все верил, что найдет, да не вышло.
– Кушать хочется, – вздохнул Емеля, – хоть бы ронжу какую словить. Да силков нету. Она и не пойдет в петлю, шишки много, а нам и приманку не из чего сделать.
СЕВЕРНАЯ ДВИНА
Шли пятые сутки преследования.
Мартын, поймав и подтянув борт спускающейся по течению лодки, перепрыгнул в нее, где на стланях, свернувшись калачиком, спал зырянин.
– Вставай, сучий потрох! Иде ворожея со своим выродком?! Отвечай, мать твою!
– Так сошла она на курье. На Емце сошла. Говорит, ко скитам Троицы Живоначальной пойду, грехи замаливать. Деньгу мне дала, все по чести.
– Не брешешь, новокрещён? Что-то по времени не сходится? Мож, на Пинеге высадил душегубку?
– Точно на Емец доставил, вот те крест, – побожился кормчий, – там и высадил, а токмо заснул, и ты разбудил.
Мартын, чертыхнувшись, перелез в струг к стрельцам.
– Судя по пролежням на щеке, ты не только заснул, а, поди, весь ден дрых. Гляди у меня! Коль неправду поведал, под землей достану!
– Далеко не уйдут, они припасы оставили, – подняв крышку рундука, крикнул, обрадовав Мартына, зырянин, – сгинут они. Без припасов не выживут. Или на люди выйдут, или пропадут.
– Эта не выйдет, она сына съест, но добровольно не выйдет. Знает курва, что казнь ждет ее. Не выйдет, – отбив шапку о колено, тяжко вздохнул мореход.
– Что далее, Мартын, делать бум? – поинтересовался старший из стрельцов. – Дождь собирается. Обложило все небо. Зарядит на неделю, а там и снег на очереди. Гусь-то пошел, к снегу энто.
– Хорошо, развертайтесь, – принял помор решение, – снег ляжет, охотники найдут, коли жива останется. Но на Пинеге пристанем. Осмотреть берег для верности надобно. Сдается мне, на Обь, через Печеры, ведьма подалась.
Не успели развернуть струг, как пошел моросящий дождь. Ветер утих. Сняв парус, вся команда укрылась под ним от ненастья. Течение несло суденышко посередине реки, и в гребле не было необходимости.
Мартын, согревшись под парусиной, задремал.
***
КРАЙ ЗЕМЛИ
Ваулихан подвинулся.
– Зачем сам в руки лиходеев отдался, отец?
– Так надобно, – улыбнулся индус, привыкая к темени землянки. Думаю, мы ныне товар для обмена ходкий. Так что с нами ничего не содеется. А вот Ванюшке покрутиться придется. В цепких лапах нынче он.
Тем временем Ваня уже подходил к валу.
– Принес я, что ты просил. Выпускай полоняников.
– Постой пока. Мне обдумать надобно, – ответил Казимир и скрылся за частоколом.
Отведя в сторонку Никишку, он тихо наказал:
– Заруби собе на носу. Ты купец. В ватагу попал по тупоумию своему. Предложили болярцем при стрельцах быть, вот и согласился, откуда ж знать было, что разбойники оне ряженые. Тобе воевода ничего не сделает. Я тобя к послу и индусу закрою в землянку. Там поплачешься, мол, бес попутал идти на Мангазею. Не знал, что стрельцы не стрельцы. Ночью их выведи через зады. Я кокнара заварил в брусничный чай, под утро все наши лиходеи заснут, а ты уходи. Князь молод, наивен, помилует. Я же уйду с Иваном, до утра у струга буду.
Никишка вцепился двумя трясущимися руками в рукав камзола.
– Боязно мне.
– Будешь делать, как я изъясняюсь, сухим из воды выйдешь. Встретимся следующей осенью на Оке в Переяславле . Я верных людей не бросаю. При мне будешь, коль до Речи Посполитой доберемся.
С последними словами Казимир провел Никишку к землянке и втолкнул под полог.
– Стеречь всех троих пуще ока! – приказал он караульному. – К утру ворочусь. Струг разыскать надобно. Пока у вас пленники, не полезут на вал казаки со стрельцами. А я вернусь. Ждите, – пообещал Казимир собравшимся вокруг ему лиходеям.
– А пошто сразу-то всем не идтить? Чай, не воротишься? Бросишь нас? – раздались возгласы.
– Коли сразу все оставим острожек в тундре, они нас и кончат скопом. А когда у меня утром под ножом в струге шурин воеводы будет, то возьмете остальных пленников и поведете их к берегу по следам моим. С ними вас воевода не тронет. Один я все равно не справлюсь, и кормчий нужон, и гребцы.
Пока разбойники топтались и раздумывали, Казимир подхватил заплечный короб и, не прощаясь, сбежал с вала.
– Поверили не поверили, но в спину не пальнули, – усмехнулся он и, достав из-за пояса заряженный пистоль, наведя ствол на Ивана, приказал: – Серьги яви.
Ваня развязал ладанку и, вытряхнув украшения на ладошку, ехидно усмехнулся:
– А что казать? Все одно не понимаешь, эти или нет. Вот кабы дырочки в ушах тобе проколоть да в девицу приодеть…
– Молчи. Шагай лучше до струга. Утром Никишка выведет друзьёв твоих, а тобе со мной идти. Один я со стругом не совладаю. Зря, парубок, ты про ослиное седло поведал. Язык твой – враг твой.
– Нарочно крикнул, чтоб знал ты, что я свидетель твоему бесчестью, – гордо подняв голову, произнес Иван и предложил: – идем уж, а то к сумеркам не поспеем.
– Ну и дурак, – вздохнул герцог, – теперь или со мной, или смерть.
– Покамест с тобой, а там глянем, – усмехнулся Ваня, – у меня тоже, может, свои взгляды имеются. До встречи с ворожеей, можешь и не сумневаться, не сбегу. Она мне нужна не меньше, чем тобе. А без тобя мне ее не сыскать.
– Ну тогда айда, коли ворожею видеть вожделеешь, – кивнул Казимир.
Воевода с сотником долго глядели вослед двум путникам, уходящим в сторону горизонта.
– Кабы худого не вышло, – вздохнул Макар Савватеевич.
– Так, и так ужо хуже некуда. Догнать бы, да Иван велел до утра на приступ не идти.
Подошел Антип.
– Снежком попахивает, а я его за день чую. Ветерок меняется, коли север подует, то под парусом далеко уйдут супротив течения. Одна надёжа на смекалку Ивана.
Вечером Никитий и Паршук, укрывшиеся за холмом, разглядели двух приближающихся путников.
– Ванюшка с Козьмой идут. Что ж делать-то? Потонет отрок, от моей же козни, потонет.
– Может, отпустит его злыдень?
– Нет, ему кормчий нужон. Одному ему не совладать со стругом. Потопнет Ванька, потопнет. Второй струг в заводи спрятан, верст шесть до него. Бежим-ка, Паршук, до него. Может и пронесет, коли вовремя поспеем.
*- szybko – (польск.) – быстро.
*- helvede- (датск.) – черт.
*- mennesker (датск.) – человек.
*- oblicze (польск.) – лицо.
*- пучка - борщевик сибирский.
*- Переяславль- Рязань.
*- Болярец – интендант.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/04/03/1076