Из цикла - портреты- Нацудзой суторонэ

Александр Землинский
Нацудзой суторонэ

Всемогущий стас-секретарь самой Императрицы Екатерины II – граф Александр Андреевич Безбородко был увлечён сочинением нужного прошения, которое он делал для своего земляка из Малороссии. Тот  сидел подле, в кабинете графа, и отбивался от назойливых мух. В столице стояла жара. Граф был занят прошением и не обращал внимания на земляка. Однако, незадачливый провинциал размахался так, что сбил стоящую на подставке вазу. Безбородко, не поворачивая головы, спросил:
– Ну, что, братец, убил?
Проситель в страхе молчал, уставившись на многочисленные осколки на паркете кабинета.
За окнами дворца графа послышался звук подъезжавшего экипажа. Через несколько минут в дверях кабинета появился слуга, который с низким поклоном обратился к хозяину кабинета:
– Ваше сиятельство! Прибыл академик Лаксман.
Граф оторвался от бумаг и ответил слуге:
– Проси гостя в гостиную. Я сейчас закончу.
Через минут двадцать, отпустив земляка и снова повторив ему путь написанной бумаги, Безбородко широким жестом приветствовал Кирилла Лаксмана. Завершив взаимные приветствия и присев в мягкие кресла, собеседники перешли к делу, о котором приехал просить Лаксман. Чем дольше длился рассказ, тем заинтересованнее становился Безбородко. В его голове складывалась ситуация, которая могла помочь в очень важном международном деле. Лаксман закончил свой рассказ и умолк в ожидании.
– Ну что же, Кирилл Густавович! – Улыбался Безбородко, – весьма, весьма интересно! И, главное так своевременно. Матушка императрица возможно заинтересуется, постараюсь. А там, как Бог даст. Похлопочу, похлопочу, Кирилл Густавович. Сообщу подробно. Жди.

Окрылённый Лаксман поторопился откланяться, понимая, что граф доложит о деле самой императрице, а та, веря ему во всём, не откажет в просьбе. На этом расстались. Судьба уже благоволила.
1783 год. Восточный сосед России-Япония. Ещё с 1636 года императорский указ под страхом смертной казни запрещал японцам покидать страну. Но ещё раньше, где-то в тридцатых годах XVII века, Япония начала активную самоизоляцию от внешнего мира. Из страны в одночасье были выдворены все иностранцы, их корабли в виде исключения, могли только раз в год заходить в порт Нагасаки. Строжайше было запрещено строить большие суда, на которых можно было уплыть из страны. Япония более двух веков была закрыта для всего мира…
Каботажное судно «Синсё-мару» вышло в море, как обычно, с грузом риса. Шли вдоль берегов, команда из семнадцати человек занималась привычным морским делом. Капитан Дойкокуя Кодаю отдавал команды рулевому, замечая при этом усиливающие накаты волн. Будет шторм, подумал он, и судно повернуло в открытое море, подальше от прибрежных скал. Настигший судно шторм, сломал мачту и повредил руль. Шхуна стала неуправляемой и носилась по океану 20 дней. Команда в этих мучительных скитаниях питалась рисом, благо его было вдоволь, и пила дождевую воду. Совершенно отчаявшихся моряков прибило к одному из Алеутских островов, находившихся в управлении России. Радости скитавшихся моряков не было предела.
На острове была небольшая фактория русских промышленников, добывающих меха и выменивающих их у местных охотников. Моряки смогли объясняться только через два месяца, языковый барьер был трудно преодолим. Но когда стороны поняли друг друга, наступило разочарование. Корабль, который должен был забрать с острова промышленников, придёт только через три года. Японцы оказались в изоляции. За это время шхуну разбили штормовые волны вдребезги. В течение двух лет японцы сносно освоили русский язык. Он показался им красивым, но очень трудным. Понять, почему в нём всего 31 буква, они так и не смогли. Да к тому же буква имела звук, но совершенно не имела смысла. Условия суровой жизни на острове и болезни унесли семерых моряков.

Через три года обещанный корабль приближался к острову. К ужасу встречающих его и русских, и японцев, на их глазах, он разбивается о прибрежные скалы острова. Но ждать ещё годы случайного корабля у островитян сил уже не было. Соорудив некоторое подобие шхуны из остатков двух кораблей, они рискнули выйти в море и … Судьба была к ним благосклонна! Они достигли Камчатки.
Российские власти не могли предоставить японцам корабль для возвращения на родину. Этот вопрос мог быть решён только в Петербурге. Централизация власти была неумолима.
Пробыв год на Камчатке и потеряв ещё троих товарищей по несчастью, в 1789 году японцы попали в Иркутск. Это случилось через семь лет после того, как они покинули родину. Но и здесь проблему решить было невозможно. И снова вмешалась Судьба!
В это время в Иркутске находился известный российский учёный и путешественник, академик Петербургской академии наук Кирилл Лаксман. Имея большие связи в столице и обширные знакомства и, заинтересовавшись редкими жителями соседней, закрытой для всего мира Японии, волей судьбы попавших в Россию, он, приняв решение в 1791 году, повёз капитана Кодою с его немногочисленными людьми в Петербурге. Путь в столицу был неблизок. Японский капитан во время долгой, семилетней поездки, в сущности, проехал всю Россию от восточного моря до Балтики. Его наблюдательность и искреннее любопытство позволило ему убедиться, что в огромной, неведомой доселе ему стране проживают, как это считалось в Японии, не «серые варвары», а «высокие ростом, белые, с голубыми глазами, крупными носами и каштановыми волосами» люди. Они не любят праздности и безделья, решительны в делах и отважны».
Любознательный и неглупый японский капитан обладал наблюдательностью, хорошей памятью и, главное, желанием понять жизнь людей в России. Его интересовали все слои общества. Устройство дел, их организация, особенности. Всё, всё было ему необычно и интересно.

По Невскому проспекту, в сторону Адмиралтейства и Зимнего дворца неспешно, внимательно рассматривая здания и людей, шагал необычный для столицы человек. Его наряд был своеобразен и не похож ни на какой другой в столице. Это был японский капитан Дойкокуя Кодаю. Однако ознакомительные блуждания длились недолго. 28 июля 1791 года капитана шхуны, переодев в приличные одежды, привезли в Царское Село. Поданное Кириллом Лаксманым прошение через стас-секретаря государыни-императрицы графа Безбородко, о возвращении японских моряков на родину, обставленное, как удобный предлог для установления отношений с Японией, возымело своё действие:
– А что Александр Андреевич, персона-то интересна? А? – спрашивала Безбородко императрица.
– Несомненно, матушка Императрица, особо, да и момент знатен. И отечеству польза большая. Предлог ведь верный посетить заморскую страну.
– Привози, привози своего человека, весьма любопытно, – императрица улыбнулась, – верю тебе. Да и страна на дальнем берегу интересна, как сказывают в Европе.
– Слушаю, матушка! Благодарно склонился в глубоком поклоне.
Долгий и чинный приём запомнился капитану отношением императрицы к тяготам японских моряков. Она часто во время рассказа всплескивала руками и повторяла: «ох жалко!» и «бедняжка», что в последующем рассказе капитана звучало: «Охо дзядко» и «Бэньясико». Ну, а когда императрица подала ему руку для поцелуя, капитан растерялся и, не зная, что делать, трижды лизнул её, выразив этим глубочайшее почтение.
А дальше всё закружилось, завертелось! Капитан был приглашён во дворец к Екатерине II ещё раз. Императрице и даже молодому принцу Павлу был интересен этот человек. Его рассказы о своей стране и о России были очень занимательны. Простота общения с царственными особами была необычна для японца, знавшего какой сложный подобный ритуал на его родине.

После внимания, оказанного Кодаю царскими особами, ему было разрешено бывать везде беспрепятственно. Лучшие дома Петербурга: Воронцовых, Мусина-Пушкинах, Демидовых, Юсуповых с интересом и охотой принимали его. Всех интересовала экзотика странствий и то, что Кодаю из далёкой и совершенно неизвестной страны. Принимать такого гостя, который является на эти пышные вечера в японском костюме, да ещё с мечём, было очень интересно и, главное, необычно.
Надо заметить, что у Кодаю был и русский гардероб, подаренный многочисленными знатными русскими друзьями: соболиная шуба, меховая шапка, кафтаны и штаны. Всё интересовало капитана в столице. Особенно многие интимные предметы и … публичные дома. Обходительность девушек вконец сразила его.
– Лизок! Опять пришёл твой. Ты уж пожалей его, бедолагу, – смеялась товарка Елизаветы.
И прощаясь, Елизавета подарила Кодаю три рубля и шелковый платок. Тот был тронут такой заботой.
Наконец, получив царственное разрешение и указ, было решено отправить японских моряков на родину. К этому времени их осталось трое, во главе с Кодаю. При прощании капитан Кодаю получил от императрицы богатые подарки: золотую табакерку, медаль и 150 червонцев золотом. Не остались без подарков и его спутники. Необычную экспедицию в Японию возглавил сын Лаксмана поручик Адам Лаксман.
9 октября 1792 года, после долгих переговоров, русскому судну разрешили войти в порт. Но и на суше русские оказались в изоляции, под строгим надзором. Привезённые подарки были отвергнуты. И как особую милость им простили их прибытие в страну и отпустили, заметив, что впредь они будут пленены. «Железный занавес» закрылся.

Для японских моряков началось тщательное расследование. Обстоятельства их возвращения были необычны. Для разбирательства их отправили в столицу Эдо. Там начались серьёзные допросы, на некоторых иногда присутствовал сам Сёгун. Все допросы тщательно фиксировались придворным учёным Кацурагава Хосю. По ним он составил подробное описание сведений о России, которое имело название «Хокуса монряку».
Дотошность расследования была полностью удовлетворена великолепной памятью капитана Кодаю, его наблюдательностью и широким интересом к событиям жизни в России. Здесь есть всё, начиная от описания самого кораблекрушения до мест, в которых побывал Кодаю. Описание многих людей, населявших те места, где ему приходилось бывать, описание государственного устройства России, знатных семей и царской династии, описание построек, учреждений, вплоть до публичных домов, средствах передвижения и много, много иных сведений о России. Получился объёмный научный труд о соседнем с Японией могучем государстве – России. Однако, боясь последствий, автор, дабы избежать обвинений в хранении сведений о России, сжёг черновик, а основной вариант сдал в императорский архив.
И лишь в 1937 году книга была извлечена из архива и небольшим тиражом напечатана. А русский перевод вышел только в 1978 г. Этой  необычной встрече двух культур, японской и российской, попавшей в заточение на более 144 года, минуло около 225 лет.

Капитан Дайкокуя Кодаю дал подробное описание России. Его широкий и разносторонний интерес к жизни русских людей, российского общества не предвзят и объективен. И что ещё интересно? Он составил, впервые в мире, русско-японский словарь, разговорник, насчитывающий более полторы тысячи слов. Здесь есть и значительный набор ненормативной лексики, показавшейся капитану вполне нормальной в обращении между русскими людьми во всех сословиях. Вот как Кодаю передаёт ностальгическое настроение через русский фольклор:
Аха сукосино мэня
Нацудзой суторонэ
Фусенемиро
Фусэппосатэро
Доруга мэрова нэто
Нагирэдэрабу янасиуэта
Титоппиваро утисяро
О тому пурати я.
Да, да! Это известная русская народная страдальная песня:
Ах, скучно мне. На чужой стороне. Всё немило. Всё постыло. Друга милого нет. Не глядел бы на свет. Что бывало, утешало. О том плачу я.
03.08.2016