Рассказы странствовавшего

Сергий Чернец
Рассказы странствовавшего по иронии Судьбы по всей стране.

До чего же я был рад этой встрече с родной землей, с родными местами! Даже запах и вдыхаемый воздух казался родным.
Я вернулся. Если посчитать, от 19-летнего возраста моего до 40-ка лет – почти двадцать лет я не был на родине.

И случилось встретиться с теми людьми, которые знали меня в юном возрасте. Ну, конечно, не сразу узнали даже меня, видя зрелого мужика вместо молодого паренька, залихвастого гитариста, играющего на гитаре у подъезда дома в группе таких же «разбитных» юнцов, тревожа пожилых женщин, ругающихся по вечерам из-за того, что оранием дворовых песен мешали их спокойному течению провинциальной жизни.
Уехал я в юности в далекую Сибирь – «за туманом… за деньгами едут только дураки». И оказывался в таких местах, куда, как в той песне: «только вертолетом можно долететь».

Скоро, через три дня, я уже работал с теми же мужиками, которые были ненамного старше меня (на 3-4 года), которые остались в далеком далеке, на родине, пока меня Судьба носила по всей Сибири, - от Иркутска до Тюмени и обратно до Хабаровского края и Якутии.

Естественно начались расспросы. И я рассказывал. Собеседники были друзьями моего отца, с которым они работали вместе в одной бригаде, отец был бригадиром.
Поначалу, я вкратце рассказал о своем двадцатилетнем бытии-путешествии. Но, господи(!), что ни поворот судьбы, - то целая эпопея, которая требовала отдельного рассказа-повествования. И рассказывая, я, сам про себя, думал: «какая-то страшная смесь мрачных трагедий с похабными водевилями, эти мои «похождения», а ведь это жизнь, которую я пережил!». «Были высоты человеческого духа, но были дикие вещи, сродни смрадной и мерзкой клоаке!». «А все-таки я жив и, слава Богу, здоров! Жив я именно благодаря великой тоске по родине, живущей в глубине души… жив верой в возвращение домой. Это я сам себе создал некие испытания в жизни».
Что только не передумал, и вот, - поделюсь своими рассказами о своих «приключениях».

Рассказ первый «Она».

Название моего рассказа состоит из трех букв, естественно он о любви. Но я должен рассказать и о моей глупости, о том, как иногда, сдуру, в несколько минут теряет человек большое счастье, чтобы потом всю жизнь каяться. Ах, ты не поверишь – это была любовь!

Познакомились мы при необычных обстоятельствах. Я останавливался на зимний нерабочий сезон в гостинице большого города N. Не в центральной, а в недорогой на окраине. И на первом этаже трехэтажного здания был ресторан, куда все жильцы гостиницы ходили обедать, потому что им предоставлялась скидка. Но сюда же приходили и местные «выпивохи». В ресторане всегда можно было выпить и закусить, и работал он почти до утра. Именно за счет ресторана держался весь гостиничный бизнес, я думаю, потому что жильцов было мало, и комнаты оставались пустые.
Частенько, мне кажется, тут происходили скандалы и драки местных посетителей. Но тут же в дверях был охранник, некто Андрей, с виду настоящий «вышибала»-убийца, но по характеру веселый и простой, что видно при первом общении.
Разные и диковинные посетители оказывались за столами. Тут были и туристы-отдыхающие, в джинсах, в новомодных одеждах и деловые работники-командировочные, в костюмах с галстуками. Ни какого особого дресскода не требовалось, - половина зала с баром, вообще, представляла закусочную-забегаловку, даже со своим вторым входом, хотя столики и тут и там, на обеих половинках ресторана были одни и те же.

Обслуживали нас, посетителей, две официантки в зале, в половинке, где была «столовая» и люди обедали и ужинали, ели, и одна от бара обслуживала «выпивох». И главное, - «хозяйка» бара была со странным именем на стикере, висевшем на правой стороне – «Аллергия». Я останавливался в этой гостинице не раз и знаком был и с «хозяином», управляющим и с «хозяйкой», с той самой Аллергией, - как она объясняла, имя её по-испански означало – «веселость». Она мне нравилась.
Часов в семь вечера, зимой уже темно, я пришел в ресторан поужинать. Занял уютный столик в углу барной половинки, так как не собирался обильно есть, а только закусить со спиртным.

И вдруг произошел очередной скандал. Какие-то «моряки» в тельняшках под пиджаками, с монгольского вида круглыми лицами (буряты, может быть), все на подбор маленькие и коренастые, выпили лишнего, начали шуметь, перессорились, встали и уже готовы были пустить кулаки в дело ссоры, и даже пытались пинаться своими кривыми ножками. Все они орали одновременно на своем каком-то диком гортанном языке, похожем то на клекот птиц, то на свиное хрюканье, страшно выкатывали желтые белки глаз и скалили друг на друга матовые чернеющие зубы. И вот, Аллергия накидывает свою фирменную курточку с цветными оранжевыми вставками на плечах и рукавах, светло синюю, - и вызывающей походкой, раскачивая бедрами, выходит из-за барной стойки в зал к скандалистам.

Интересно было глядеть на нее в эту минуту. Вся она будто преобразилась и внезапно похорошела: гневные карие глаза, ноздри раздувались, как у рвущейся к бегу скаковой лошади, и мускулистые руки с напряженными жилами из-под засученных к локтям рукавов…. Коротким повелительным движением вытянув перед собой руку, она указала на выход и с удивительным выражением высокомерного презрения, сквозь стиснутые зубы произнесла:
- Бу эрданг гилинг! – что означало на узбекском языке: «пошли вон отсюда».
И тут к ней присоединился, подошел и встал рядом мощный охранник от дверей второго обеденного зала.

Ах,  что за артистичность! Ей могли бы позавидовать все звезды театра, - за такой жест и за такую интонацию!

Эти «матросики» так и остановились посередине перебранки, забыв даже закрыть свои рты. Один за другим, гуськом и чуть ли не «на цыпочках», они осторожно начали выходить из ресторана. И точным, интуитивным взглядом определив старшего и денежного, Аллергия остановила одного и потребовала расчет, - тот достал крупную купюру и, конечно, не дожидаясь никакой сдачи поспешил за своими товарищами.
Этот театральный, водевильный уход скандалистов, в связи с величественной театральной позой Аллергии был полон некоторого комизма. Я невольно захохотал, и так свободно, как смеялся только в детстве, в цирке над клоунскими пантомимами.

И тогда же я почувствовал, что кто-то трогает меня и трясет за плечо. Я остановил смех свой и взглянул вверх из своего сидячего положения, но тотчас же встал, чтобы дать место даме. И вот тогда я влюбился… - Аллергия – это она подошла за мой столик и села на мой стул, а я занял соседний стул свободный. Посетителей было немного, вечер только начался, «час пик» еще не настал, и у неё было время передохнуть, так она решила посвятить этот «перекур» разговору со мной.
Что касается влюбленности…, обойдемся без слезливости…, тогда я с восторгом понял, что милостивая Судьба или добрый Бог послали мне величайшее счастье в мире. Это я сердцем почувствовал, но умом еще тогда не понял.

Красива ли она была? Об этом я сказать не могу и не сумею, у каждого же свои представления о красоте. Для меня она была прекрасна! Если бы я был писателем уровня Льва Толстого, описывающего даже бакенбарды на полстраницы, я бы смог её описать в подробностях: губы коралловые, зубы жемчужные, глаза черные как бриллианты сверкающие, ресницы бархатные большие как бабочки, роскошная фигура, словно выточенная из природного мрамора и так далее и так далее.

Она подхватила мой смех и смеялась легко и свободно, потому что я продолжал улыбаться. И наши глаза сошлись в улыбке.

Хороша ли она была? И опять я не могу сказать. Знаю только, что о ней я мечтал с самых ранних лет моей юности. Мне показалось, что я знаю её очень давно, лет двадцать, с самых мальчишеских лет, и как будто она всегда была моей женой, и если я когда-то любил других женщин, то лишь в поисках её одной.
Вот оно как бывает. И не думаешь, а находишь, когда думаешь и ищешь не находишь, как правило. Такова судьба.
________________________
Людям показался бы интересным разговор возлюбленного с возлюбленной. Разговор был своеобразный и особенный, состоялось знакомство со взаимными вопросами. Например, был вопрос ко мне: - Вы суеверны? – я признался, что да.
- Как странно, - повторяла она задумчиво, - как странно…. Неужели это судьба – фатум? –

Я узнал, что сама она была нерусская, мать её была русская Маша, Мария, а отец – узбек. Поэтому тех «матросиков» она легко понимала, - это были узбеки, и они действительно были матросами на речных судах. Часто они уходили на своих тягачах тянуть по большой реке баржи с товарами, а когда возвращались, то бывали у них в ресторане.

В городе, расположенном на берегу большой реки было много молодых вдов, матросы и портовые рабочие часто гибли молодыми, оставляя женщин, иногда с детьми, жить в одиночестве. И Алла, удачно выбравшая себе псевдоним для стикера, жила одна, недалеко от гостиницы в частном секторе, в доме, который оставил погибший муж.

- Я вас давно заприметила, второй сезон у нас живете, - сказала она в конце всего разговора. – И в последний раз – сегодня, никто не смеялся, только вы обратили внимание на комичность ситуации. Признаюсь, я была немного экстравагантна. Не правда ли? Но уверяю вас, я не всегда бываю такая. Вы не поверите, я иногда очень застенчивая, а застенчивые люди склонны делать глупости. Мне давно хотелось познакомиться с вами. Мне казалось, что в вас я найду доброго друга. –
- Друга! – Вздохнул я с тоскою в голосе.
- Может быть, и больше. Я ничего не знаю наперед. Приходите завтра после обеда в ресторан. Предупреждаю, - я вам скажу или очень, очень много или ничего не скажу. –
- Благодарю вас. Я ночую тут же, в гостинице. Обязательно – сказал я и на этом мы расстались.
__________________

Часть вторая рассказа – «Она».

Что бы я ни делал этим вечером, я бы не запомнил, поскольку любовь (тем более первая) – она, опьяняет и память возвращает только отрывки.

Я только вспоминаю тот её поцелуй, который она подарила мне, когда уходила на свое рабочее место, за стойку: она наклонилась ко мне, пытающемуся встать, как требует этикет, её мягкие руки придержали меня за плечи и легкий поцелуй в губы сразил меня «наповал», так, что я сел на свое место.

Удивительно её волосы и её кожа нежно благоухала цветами (какими? – я не очень понимаю в цветах), может ромашками, может резедой. Как пахнут девочки в детстве(?), вспомнилось мальчишеское, потому что девочки пахли цветами резеды или так, как пахнет море в легкий бриз. А мальчики - те пахнут воробьями или как море в небольшую бурю, в шторм с брызгами.

Запомнились мне, однако, страдания ночи первой любви, беспокойная ночь перед первой встречей со своей первой любовью. Был сон, полный кошмара для меня:
«Мне представился огромный пустой длинный цех с бетонными стенами в тусклом голубом освещении, в котором нет ничего, кроме деревянного верстака-стола. На столе разложены кафельные плитки, штук около тридцати-сорока, это такой же цветной кафель, что кладут строители в ванных и в туалетах на пол и выкладывают стены. И на каждую квадратную плитку мне приказано Кем-то раскладывать марки (я увлекался в мальчишестве филателией и у меня были многочисленные альбомы с марками). Старые почтовые марки надо было рассортировать на плитках по цвету, по годам и по странам, каждую марку в свою категорию. Но лежали марки в бельевом, как у мамы, эмалированном тазике, стоящем возле меня, наполненном с горкой выше краев.
Когда это, черт подери, закончу я эту идиотскую работу. А я стараюсь: беру марки в ладошку, а потом раскладываю, - синие к синим, красные к красным, с иероглифами китайские к китайским, английские к английским, болгарские с твердыми знаками в словах к болгарским(…). Глаза мои устали, слипаются; руки тяжелые, неловкие и не слушаются меня; марки прилипают к потным пальцам и разлетаются от моего дыхания, когда я наклоняюсь, чтобы посмотреть буквы….
Но не эти невзгоды самое главное в моих страданиях во сне. Самое важное в том, что окончания моей работы ждет нетерпеливо знакомая, почему-то оставленная мной, непонятная женщина. Она – как в тумане, колеблющейся фигурой стоит вдалеке в открытых воротах цеха бледным образом, которым рисуют приведения. И в то же время, я знаю, что она живая телесная и пахнет цветами, и чем скорее я разложу по местам эти старые почтовые марки, тем скорее увижу её в настоящем виде. Надо только спешить, спешить, спешить….

И я просыпаюсь от своей спешки. Ночь. Тишина. Мои руки вспотели, на лбу испарина. Я долго моргаю и не сразу разбираюсь где левая где правая сторона, чтобы найти выключатель. Наконец, нащупываю и включаю свет. Смотрю на свои часы: еще рано, без десяти три.
Я падаю навзничь и ударяюсь об изголовье деревянной спинки кровати, - о-о-ой! – но потерев затылок, поворачиваюсь и засыпаю снова, погружаясь в свой сон. И опять – огромный цех, опять кафельная плитка и опять проклятые старые почтовые марки, которых еще больше половины тазика. А главное – опять образ женщины в дверях цеха и она видима-невидима, она в туманной дымке.

Я просыпаюсь, пью воду, гляжу на часы, за окнами темнота, укладываюсь на другой бок и опять засыпаю и вижу тот же самый сон, и снова надо спешить, спешить спешить….
Это было мучение. Я знал, что такие кошмарные надоедливые сны, какие-то многоступенчатые, составные снятся человеку после больших потрясений или накануне их из-за переживаний.

Последний раз я проснулся от того что в ночной тишине услышал гудок-рёв со стороны порта. Ревел в порту большой пароход, поставленный было на зимний ремонт. Дело было к весне и пароход уже спустили из доков на воду. Ревел пароход довольно долго, его рев был ничуть не хуже петушиного будильника по утрам в деревне. Из окна уже струился по комнате свет утра высвечивая рои пыли неизвестно откуда летающей в воздухе.

Было семь часов утра. Еще бродили в голове ночные образы: бетонный огромный цех, кафель, марки, нелепый труд, отяжеление сердца…
Сны иногда долго не покидают нас; остается их вкус и их тон, запахи преследующие нас целый день. Но сны тают постепенно, и мой сон таял, а окончательно исчез из сознания, когда я открыл окно, на градуснике за окном, прибитом на раму было плюс пять.

Тогда я спустился вниз, на улицу. Ресторан работал с десяти до четырех утра, просмотрел я на табличке время работы. И тут понял, что дежурили работники сутки через трое, - значит, у Аллергии было два выходных. Поскольку ресторан был закрыт, я пошел в город и в маленьком кафе взял себе кофе с булочкой. Потом вернулся в свою гостиницу и, не раздеваясь, уснул без всяких сновидений – вырубился.
____________________________

Часть 3 рассказа – «Она».

Как бы по внутреннему будильнику встал я ровно в 12 часов. Быстро умылся и привел себя в порядок, спустился в ресторан, для жильцов был отдельный внутренний вход. Моя знакомая, Аллергия, уже была там и сидела за тем же столиком, за которым мы познакомились поближе. На ней была темно-красная кофточка из-под которой выглядывала белая кружевная часть нижней одежды, блузки или еще чего, мало я понимаю в названиях. Но, о Боже мой, как она была прекрасна в этот день, я не могу, не сумею это рассказать.

И тут время бежало с быстротой, какой бы позавидовал в другой раз, если бы ждал чего-то. Мы договорились, как не знаю, но я перебрался из гостиницы со всем моим небольшим скарбом к ней, в её дом. За гостиницу платила организация, основную часть, а я платил тридцать процентов, за проживание. Это нас, рабочих помещали на время невольного сезонного отпуска, на зиму. Как только снег сходил на нет, уже в конце марта, или в апреле, мне надо было уезжать на свою сезонную работу.

Первая ночь, это интимная тайна. Но хочу сказать, что прожил я с нею только эти полтора месяца до сезона, и случилось потерять её навсегда. А почему? Все потому что отношение к любви и ревности было у нас совсем разное. Она испытывала брезгливый ужас, терпеть не могла даже мысли о том, что два свободных человека – мужчина и женщина – могут жить в течении многих лет совместно, каждые сутки, с утра до вечера и с вечера до утра, делясь едой и питьем, спальной и туалетом, деньгами и горестями и так далее…

«Брр! Эта телесная жизнь должна длиться до тех пор, пока оба не потеряют окончательно всю прелесть и оригинальность и новизну своей личности, - говорила она, - пока любовь не погаснет, превратившись в регулярную привычку и чуть приятное удовольствие, которое можно заменить чем-нибудь другим: просмотром захватывающего фильма в кинотеатре, танцами на дискотеке».

Разговор наш состоялся на рассвете, завтра я должен был уехать, а она работала и не могла прийти меня проводить. Она сидела в косых лучах солнца из окна; она, после почти бессонной ночи, вдруг похорошела (я смотрел еще лежа в постели на неё, сидящую в полупрозрачной белой сорочке). Лицо её порозовело щеками и вся она посвежела, ну, вот как будто все утро бегала на улице по морозу зимой и пришла домой, вся благоухающая и пышущая здоровьем.

Она сидела перед зеркалом и прибирала свои локоны и говорила не со мной, а с моим отражением в зеркале и улыбалась радостно то ли себе, то ли мне в зеркало.

- Давать обещания в любви и разные клятвы… это я думаю погрешение против истины, и это только оскорбление любви, правда? – спрашивала она.

Я не мог ничего сказать, я любил, любил «всеми фибрами своей души», как говорится, и не представлял, как покину её, свою любовь, надолго на весь летний рабочий сезон, до октября, а то и до ноября месяца.

- Ты знаешь, что в Швеции есть новое течение – свободная любовь без обещаний? – спрашивала она, - Когда ты ревнуешь, значит, ты не веришь моей любви, и, значит, хочешь любить меня насильно, против моей воли и против моего желания. Нет уж, лучше сразу конец, прекратить такую любовь. Обида – это плохая помощница в любви. Ты не обижайся, - говорила моя первая настоящая, как я думал, любовь.

Я передаю не её слова, а только смысл её слов, сам потом вычитал парадигму этой свободной любви, о которой она говорила. Её речь была всегда мягкой ненавязчивой и осторожной.

- А как же быть, если… дети? – спросил я её под конец, когда она уже оделась и готова была уйти на работу, а может быть навсегда. Она глубоко-глубоко вздохнула. Потом, помолчав немного, сказала печальным голосом:

- Вот именно этого я не знаю. Я не против законов природы. Но видимо Богу не угодно, послать мне такое счастье. Я не могу представить, что бы я думала, что бы чувствовала и что бы я делала, если бы стала матерью. Но, прости, этого не случалось, мне тяжело об этом говорить….

Так она и ушла. А я уехал даже раньше в офис своей организации и ждал до утра там, сидя на стульях в коридоре с еще двумя рабочими, отправлялись мы рано – в шесть утра нас ждал вертолет, чтобы закинуть за много километров от города, от цивилизации в девственную природу, в тайгу.
Конец.

Глава 2.

Мой отец всю жизнь работал строителем. Он имел много строительных специальностей: от каменщика и плотника до слесаря трубоукладчика и висел на доске почета в своем Тресте, был бригадиром комплексной бригады по методу Злобина в свое время.
Работал он в строительном Тресте. Были такие крупные строительные организации во всех регионах и назывались они по региону: например, Брянск-строй-трест или Рязань-строй-трест. Трест состоял из специальных строительных управлений – СУ, которые специализировались на одном каком-нибудь виде работ: например, СУ-3 были отделочники, и штукатуров в этом СУ-3 было большинство; СУ-1 – каменщики, они возводили кирпичный каркас здания.
Если Трест брался за строительство дома-здания, то одно СУ сменяло другое на объекте. У трестов этих была раньше некоторая монополия на все строительства в регионах.
Но после известных событий (развала страны, смены политического строя) и наступления рыночной экономики, - крупные Тресты развалились, рассыпались. Некоторые СУ – закрылись совсем и распродали свое имущество (технику) и недвижимость, некоторые объединились и сохранили себя, но все-таки остались еще строительные организации, - превратившись в акционерные общества, в ОАО.
Так случилось, что большой Трест, где работал мой отец, тоже распался. И когда акционировали-приватизировали наше Специальное Строительное Управление, акции разделили между рабочими ССУ. Отец получил, как бригадир, Энное количество акций, больше чем простой рабочий. Так что я, по наследству, стал одним из акционеров ССУ, бывшего СУ-8 Регион-Треста.
Поэтому я так скоро нашел работу, меня приняли по профессии, отмеченной в трудовой книжке – плотником.

Раньше Спец СУ наше занималось исключительно «нулями», - то есть, приезжали рабочие бригады на вырытый котлован и начинали строить, возводить фундамент дома с подвалами и коммуникациями. Спец Су занималось и проводкой коммуникаций к будущему дому проводили водопровод и канализацию новую, которую подключали и соединяли с общей. СУ-8 так и называли в Тресте раньше – Регион-фундамент-строй.
Теперь же Спец ОАО, Спец-Строй-Управлению приходилось выживать среди конкуренции на строительном рынке. И брались за разные работы не по основной специализации. Например, работы по благоустройству вокруг новых домов, благо, опыт был и были даже специалисты по дорожным работам, прорабы. Потому что раньше, когда к новому дому вели водопровод, перекапывали улицы и дворы и дороги, и приходилось все обратно приводить в порядок: восстанавливать проезжую часть, бордюры и поребрики на тротуарах ставить.
Теперь же появилась целая бригада по благоустройству. И меня частенько в неё отправляли. Вагончик наш перевозили с объекта на объект, но непременно во время обеденного перерыва я рассказывал рабочим свои похождения-приключения. Приходили слушать мои рассказы и женщины из соседнего вагончика. Тогда мы строили вокруг супермаркета, еще только возведенного, подъездные пути, тротуары, площадки для парковки машин, начали даже с отмостки вокруг нового здания. Работы было много на целое лето, ну, минимум на месяца два, как мы думали, и рассказы мои имели успех у слушателей, знакомых рабочих, так что слушателями я не был «обижен».

Рассказ второй «Тангенс».

Многим из нас приходилось еще в школе изучать тригонометрию. И там, помните ли, есть такая величина, функция – тангенс. Так вот как рассказывал мне математик:
«Обычно говорится о треугольнике и об остром угле, но есть определение тангенса, как касательной прямой к окружности. Вот в этом меня поразило её загадочное таинственное поведение (функции тангенс), и это приводило меня в изумление (как представлю), почти в мистический страх от того что я заметил. В известный момент, при переходе в девяностый градус, тангенс, до той поры возраставший вверх, вдруг, с непостижимой быстротой обнаруживает то, что называется разрывом непрерывности, и затем удивительно ползет, а потом летит вниз, - это полет, недоступный для человеческого воображения. Но, что больше всего поразило мое юное школьное воображение и поражает до сих пор, (потому что ответов я не знаю), - что этот момент жуткого превращения тангенса совершенно неуловим.

Математика оперирует с воображаемым миром цифр и формул. Но он соотносится с миром реальным. И это выражается во времени. Время и пространство можно дробить сколько угодно: на минуты, секунды, на одну миллионную секунды, - сколько угодно. Но всегда это будут огромные куски микромира и тот таинственный переход – от возрастания в падение, этот таинственный момент - неуловим».

Так начинал свое пояснение мой талантливый приятель-знакомый, почти друг. Он обладал той быстротой, четкостью и понятливостью взгляда на мир, которые Бог посылает как редчайший дар художникам и писателям, раздает умным и искренно любящим жизнь людям. Его наблюдения были верны, а замечания остры и забавны, и никогда не были злые.

Приятель мой был другом «по-жизни». С ним я себя чувствовал в свободной компании. Знаете ли: есть у  местного поволжского народа, у марийцев такое словечко – «Ёлташ», что означает товарищ, друг. Но слово это пишется через и-краткую и «о»: Йолташ, а само слово составное из татарского. Первое слово – «Йол» - это вообще то «ноги», по-марийски. Как у татар товарищи бывают разного рода: товарищ по войне, товарищ по торговле, товарищ по пирушке…. Есть также и товарищ по путешествию, спутник. Он по-татарски  называется «киль-хардаш», и им очень дорожат, если он имеет все добрые качества своего звания. Тут же в языке марийцев совместилось – «ноготоварищ», путник идущий по жизни с тобой. Так вот: приятель мой как раз был чудеснейшим «киль-хардашем», а по-марийски Ёлташ.

К тому же он был талантливый поэт и математик, музыкант, и в то же время отчаянный «нюхач», токсикоман. Он со школы увлекся этим странным недугом-болезнью. К ним в школьный ВИА, вокально-инструментальный ансамбль, пришел парнишка с малолетки (отбывал наказание в детской колонии). А была в стране масштабная акция – борьба с алкоголизмом. Водка по талонам, спиртного нигде не достать. И тут нашелся человечек предлагающий «кайф» за дешево. Так получилось пристрастие. И чего только молодежь не нюхала: клей БФ, ацетон, вплоть до бензина.

Став постарше мой приятель, Ёлташ нашел для себя новое – он стал нюхателем эфира - эфироманом и поэтом этого вещества - сернистого эфира, этого аптечного средства. Где он его брал другой вопрос. Но как он рассказывал об этом достойно поэтического описания, натура поэта сказывалась. Об ощущениях, сопровождающих вдыхание этого наркотика, он рассказывал так, как рассказывал о математической функции тангенса:
- Сначала, - говорил он, - неприятный, даже противный, сладко приторный запах эфира ты ощущаешь. Потом ты испытываешь страшное чувство недостатка воздуха, так, как будто ты задыхаешься в смертельном удушье.
Но мысль и инстинкт жизни, бывает, ничем не усыплены, ничем не парализованы. И вот, - совсем не «вдруг», без всяких границ и переходов, - я начинаю жить в блаженной стране Эфира, где нет ничего, кроме радостной легкости и вечного восторга, ты начинаешь жить в туманной действительности, всё видится через туман перед глазами. –
 - Часто, ложась на диван, говорил Ёлташ, - и, закрывая рот и нос ватной маской, пропитанной эфиром, я приказывал себе мысленно: Сознание не должно теряться сразу, заметь же, заметь, непременно заметь момент перехода в эту Нирвану…». И нет! Все попытки мои были бесполезны. Это… это непостижимо… это то самое, что происходит с Тангенсом в математике. Я плавно оказываюсь в тумане. –
Объяснение такое же, своего рода поэтическое, мой приятель Ёлташ дал мне на мой рассказ о моей первой любви, которая потрясающим для меня способом растаяла, как тает снег весной.
- Вот так же, мой друг, я думаю, неуловим и тот момент, когда любовь собирается либо уходить, либо хочет обратиться в тупую, холодную привычку. Так и семьи разводятся. Любовь достигла своего пика, душа твоя налилась до предела и пошла любовь на убыль, как тот тангенс, незаметно для тебя, и потом ушла совсем. –
__________________________
Вы скажете, как можно доверять словам такого наркомана-токсикомана? И вообще, почему я связался с ним, да еще и назвал его своим товарищем, Ёлташем?
Более того я расскажу, как он жил в те годы (не дни, недели, а годы) своего сильного «запоя», если можно назвать так приверженность к токсикомании:

«Он жил в общежитии, когда после школы, его, как хорошего ученика взяли в институт почти без экзаменов, прошел собеседование по основным предметам, по математике, так как поступал на физмат.

Так вот, все знают, какие бывают наши «общаги» это длинный коридор и общая кухня с несколькими плитами, с холодильниками, общая ванная была на каждом этаже. Полная коммунальщина. А было время такое: когда по телевизору заряжали энергией банки с водой и стадионы собирали приезжие экстрасенсы. Таким же экстрасенсом прослыл и мой Ёлташ. Он был «под кайфом», и имел склонность ночью ходить по комнате общей кухни, довольно просторной, от окна к дверям взад и вперед. В рукаве была свернута газета или чаще всего лист глянцевого журнала. Там была «заряженная» порция его «наркоты». В то время он увлекся «ацетатами», это часто был лак содержащий ацетон и другие «опиаты», иногда лак был на спиртовой основе, но это второстепенный вопрос, кстати, которым Ёлташ мне сильно надоедал – объясняя в подробности свою «науку» правильного «употребления опиатов».
Так вот, прослыл он таким-неким всезнающим, проницателем душ и правильным советчиком. Днем он учился, ходил на пары, в выходные нашел подработку и ходил на работу, грузчиком-логистиком на большие склады, где без него обходиться не могли, поскольку он все просчитывал быстро, математик же".

«Хожу, - говорит, - однажды взад и вперед по длинной общей кухне, в общаге тишина, а туалет рядом и кто-нибудь да ходит по ночам, и заходит на кухню выпить водички и видит меня. «Сон, - говорит, - приснился мне!» - и рассказывает мне свой сон. А я отвечаю, - заболеешь мол, и тем-то и там-то. Другой человек еще что-то спросит, о матери своей оставшейся в деревне: ему совет поехать в выходные и помочь там в огороде, да и забор, мол, упал у него. И так далее, - это как бесплатная консультация у экстрасенса была. А главное сходилось почти всё! И тот, приехав к матери в деревню, находил свалившийся забор, - ну, как я мог знать? И болезнь тоже приходила, именно та и так, как я говорил!
Короче стали ко мне по ночам приходить специально. А я без допинга не мог ничего сказать. Вечером меня спрашивали или днем, я вообще без понятия, - какой там экстрасенс, мне бы формулы выучить и вообще я был в учебе на хорошем счету. Но вот наступала ночь и я, достав необходимый «допинг», приготавливал себе трубочку из свернутого листа журнала, клал её в рукав, специальной для этого рабочей спецовки с широким рукавом, и шел в кухню, ходить. Не проходило и полчаса, заходил один, мы беседовали, и я, вдруг, начинал быть в курсе всего и вся, и про преподавателей, который плохой, и который будет спрашивать и даже что спросят на зачёте! Ужас, я сам себе удивлялся. Вот как было!»
______________________________
Это то, что касается «отрицательной» стороны моего Ёлташа. А почему он стал мне товарищем, другой вопрос.
Знаете про 90-ые, о которых часто в фильмах показывают негативно. Тогда была, якобы, война преступных группировок и грабили и убивали, и рэкет процветал, и бизнесменов утюгами жгли, чтобы деньги отдал грабителям.
Так вот, - друзья познаются в беде. Так я, познакомившись со своим будущим Ёлташем, относился к нему с усмешкой. Окончив свой ВУЗ работу он тогда не нашел, а по объявлению приехал, как и я, в эту «фирму», организацию и работал подсобным рабочим, «могу копать – могу подержать», принеси-унеси. А я работал плотником, и его давали мне в помощники. Но нам случилось вместе пережить настоящую «беду».
____________________
Конни Мейсон написала замечательный пролог к своему произведению о Золотой лихорадке.

Сиэтл, 16 июля 1897 г.
Золото! Золото! Золото! Сегодня все жители города повторяют это завораживающее слово. И неудивительно, ведь в три часа утра в акваторию порта вошел пароход «Портленд», следующий из Сент-Майкла и имеющий на борту около двух тонн чистого золота.
Когда корабль пришвартовался, встречающие приветствовали его криками: «Покажите нам золото!» – и пассажиры, снисходительно улыбаясь, поднимали вверх свои увесистые мешки.
Репортеры «Сиэтл Пост-Интеллидженсер» в своих заметках особенное внимание уделили оптимизму старателей и их желанию как можно скорее вернуться назад, к золотоносным участкам.
Сутки спустя эта новость облетела весь мир. Нескончаемый поток американцев, канадцев и европейцев устремился на север с единственной целью – разбогатеть!
________________

Фирма наша была организованной артелью старателей намывавших золото в речках на севере Иркутской области и на юге Якутии. По объявлению брали сезонных рабочих, чтобы копать шурфы, таскать оборудование. Раньше всё было государственным и найдя относительно добычливое месторождение, государственные организации ставили драгу на промывание камней и песка, а для рабочих строились временные домики - «балкИ». Вот по строительству деревянных домов и складов для оборудования я и работал плотником. Фирма содержала основных и нужных рабочих, предоставляя на нерабочий сезон на зиму жительство в гостинице.
Нас посылали иногда со старателями вглубь тайги, чтобы мы искали, брали пробы и прочее, в разведку. И конечно можно было рассказать многочисленные истории, когда во времена приватизации и определенной свободы, в деле старательском были стычки и между людьми алчными, до золота охочими. Но я не Джек Лондон, хотя слышал много, а расскажу только о себе.

Мы попали вместе с моим Ёлташем в бригаду старателей, в которой я знал только старшего, остальных набрали «по объявлению», а это были те самые «алчные люди», некоторые даже судимые. В количестве 6 человек были мы заброшены в девственную тайгу около маленькой речушки-ручейка, в котором были уже давно взяты пробы и установлено наличие малых количеств песка золотого. Надо было прокопать на берегу в известных местах шурфы, чтобы напасть на «жилу». Вот таким трудом мы и занимались. Я строил треноги-подвески с блоком для веревки, на мне была ответственность организовать и отдых. Я умел построить временное жилье – не шалаш, а нормальный домик с нарами-лежанками, так как мы должны были тут в лесу задержаться надолго. В речке тоже мыли своими «совками» камешки и песочек «старатели», пытающиеся разбогатеть, найдя золото. Все что приносили с собой бригады с «полей», сдавали в фирме на вес и на пробу – получая отдельные от зарплаты денежки. Рассказывали, что кому-то везло и удавалось находить самородки в речках. Поэтому нам с Ёлташем помогали мало, все были заняты поисками золота в реке – кто мыл, а кто-то ходил и камешки перебирал! и мы строили вдвоем, и балок и лежанки.

Вот и случилось, что поругались за самородок наши «по объявлению», одного убили, один был ранен ножом, а остальные бежали вниз по течению, надеясь дойти до жилья. Конечно, была большая драка со стрельбой. И как в фильмах вы можете посмотреть – а сейчас ставят такие фильмы и показывают по телевизору, - было таежное побоище. Захвачено было оружие в виде охотничьих карабинов. Убили друг друга и старшего нашего убили тоже – вот так мы остались с Ёлташем в тайге на природе выживать. Никуда далеко отойти от места посадки, вертолетной площадки, нам было нельзя уходить. И пусть кто-то убегал по течению речки или, ориентируясь по одному ему известным ориентирам, в тайгу, - мы остались около своего балкА. Вот и проверка.
Как мы выживали целый месяц, а это 30 дней, за это время мы ссорились, в частности за трупы, которые можно было закопать, а я же пытался их сохранить. В конце-концов, победил я – и убитых наших: старшего и его помощника, мы положили в яму, вырытую у самой воды, заложили камнями. Холодная вода сохранила их.
Но вот жить и питаться в тайге вдвоем, конечно, было нелегко, у нас кроме топора и ножа ничего не было. Вот смекалка и знания трав и растений нам помогали. Мы должны были спать по очереди, как бы не пришли наши «по объявлению» «больные лихорадкой».

Только через месяц фирма прислала к нам вертолет.

А вы говорите – почему я назвал его другом, этого «наркомана»-токсикомана. В тайге мы работали с ним еще два сезона, кроме этого, и подружились, окончательно узнав друг друга так хорошо, что были будто бы родными, советовались во всем, делились всеми своими переживаниями. Было следствие, и нас вызывали всю зиму в милицию на допрос, а на суде мы были свидетелями – двоих грабителей и убийц, любителей золота, поймали в первых же поселках, куда они вышли из тайги. Только потом фирма, уже надеясь на нас, решительно брала нас к себе на работу. Но я более двух сезонов не выдержал и ушел, уволился и поехал в другой город и на другую работу.

С изменениями, которые пришли в новое время: с изменением политического строя, изменением законов и так далее, - неизвестно чем могла закончиться моя работа на старательской ниве «презренного металла», из-за которого люди во все времена сходили с ума, заболевали психически и совершали разные злые дела вплоть до войн.
- Чем может закончиться этот сезон, если снова и снова к нам набирают «по объявлению», - сказал я как-то своему другу, Ёлташу.
- Ну, это только Богу известно, как говорят, - сказал мне Ёлташ. – А так как бога нет, то никому неизвестно, - констатировал он, во время нашего последнего разговора.
В отличие от него, я к Богу относился противоположно, и молился не тайно, а даже в его присутствии читал «Отче наш», к чему он относился с некоторой иронией, но не насмешливо, а скорее с жалостью.

Сохранились в памяти его философствования: Ёлташ безусловно был интеллектуально развитым лучше меня, несмотря на то, что многие из нас посчитали бы его «опустившимся» - он же бросил свой физико-математический факультет и работал подсобником и пристрастился к своеобразной «пьянке», изредка, но продолжал токсикоманить.
Рассуждения его свидетельствовали, что все-таки он не утратил интеллектуальности нисколько. Как я знаю его, - Ёлташ обладал большой волей и большим самообладанием. Он никогда не снисходил до жалости, ведь позднее, когда мы доверились друг другу до дружбы, он рассказал мне из своего прошлого серьезные интересные случаи. Как он поступал со своими согрупниками музыкантами – увольняя явно бездарных без жалости. И потом в институте в студенческих разборках он не давал спуску….

И еще, из философии, я могу сказать: Есть неизбежно в дружбе двух людей, нашедших свою истинную, инстинктивно мечтанную дружбу, - если не сказать любовь, которая в греческом языке обозначается совсем другим словом. Известно, что есть 4 слова в греческом языке: эрос, филия, сторге. Так вот последнее – Агапэ – это о высшей степени любви.
Человеку радостно взирать, смотреть на своего друга, как на божество, снизу вверх – превозносить его. Для меня было интересно, что любой вопрос Ёлташ мог осветить, подробно растолковать. А он смотрел, как в моих руках мелькал топор плотницкий, и, казалось бы, из ненужной палки получается шедевр, который в соединении обнаруживал – постройку: я соединял между собой бревнышки для стен в «ласточкин хвост».
А тут, в такой искренней дружбе получается: желая достичь уровня своего «идола», невольно друг начинает думать как он, говорить его словами, перенимать его вкусы и привычки. Все время сравнивая свои дела со словами: а как бы друг поступил и сделал? Вот до чего доросла у нас дружба.

Поэтому и расставались мы тяжело. Ёлташ проводил меня до вокзала, немного молча посидел со мною в зале ожидания и ушел, не дожидаясь отправления поезда. А я остался еще целый час ждать объявления о поезде.
Конец.

Рассказы странствовавшего Глава 3

Как живет наша провинция? Чем только не занимаются люди!
Это будто бы разные миры. Параллельно большому миру столиц, в котором живут большие люди и существуют большие вещи, - существует и маленький мир провинции, с маленькими людьми и маленькими вещами.
В большом мире изобретены подземные переходы и подземный общественный транспорт – метро, а по улицам мчатся тысячи машин не изобретая, а создавая своими выхлопами смог, накрывающий миллионные города.
В большом мире – написаны книги, получающие Нобелевскую премию по литературе. В большом мире также построены Высотные небоскребы и совершаются перелеты вокруг света, с материка на материк, на огромных лайнерах-аэробусах на 350 мест. – В маленьком мире люди рады полученным за городом 6 соткам земли и построенному на нем дачному домику. Там слушают сентиментальные песни «Ласкового мая» «Белые розы», которые выращивают на участках перед домиками вместе с огурцами и помидорам в тепличках, а весь участок занимает картошка.
Если в большом мире люди заняты движением облагодетельствовать всё человечество, ставя на сердце искусственные клапана, пересаживая почки, и все операции финансируются огромными деньгами и стоят не дешево. То маленький мир далек от высоких философских материй и от больших денег, дороги были разбиты и разбиты каждый год независимо от потраченных на их ремонт денег. У его обывателей провинциалов стремление маленькое, - как-нибудь прожить, не испытывая голода на свою минимальную зарплату, прикрывая свое тело не норковыми шубами, так хоть овечьими дубленками или искусственным мехом.
Когда в большом мире создаются идеологические твердыни, стратегии новой рыночной экономики, в маленьком мире замечается оживление. Под все мелкие изобретения муравьиного маленького мира подводится база рынка. Открываются малые предприятия, растет торговля всем и вся!
Так развивается общество.
________________________
У отца имелся участок, давали им от Стройтреста 8 соток, в лесу на 15-ом километре от города по прямому шоссе в сторону Волги. Это была возвышенность среди окружающих болот, по которым протекала речка с черной водой, прозванная за это Чернушкой. Так и деревня на другой стороне от трассы называлась, и Товарищество садоводов тоже было с названием «Чернушка».
Большой урожайности из-за почвы на участках добиться было нельзя. Этот огромный бугор среди болот был песчаным. Привозимый садоводами навоз утопал в песке. Песок был настолько глубоко, что когда копали колодец – то на 12 метров внизу смогли встретить первый слой глины и грунтовые воды. Раньше, рядом с Садоводческим товариществом был песчаный карьер, откуда брали песок на стройки Регион-строй-трестовские СУ. Вот почему легко было оформить бесплатный участок и мне, (я решил взять новый, где верхний слой почвы был еще плодородным), рядом с отцовским, на одной линии от центрального проезда. Мне отгородили колышками кусок леса в самом конце линии: получилось – 3-я линия, 2-ой квартал, участок 25. Лес отгороженный для меня состоял из нескольких березок, нескольких лип и большой елки посередине, а вокруг были поросли волчьих ягод и мелкого липняка.
Таким образом, с работы по благоустройству вокруг домов, из вагончика, в пятницу, я устремлялся не домой, а с рюкзаком, наброшенным наспех на плечи, к вокзалу, - отъехать на спецавтобусе в садовое товарищество. Все выходные и все лето я корчевал этот свой лес. И дело это продвигалось с легкостью – песок! Обкапывалось дерево под самый корень вокруг, уходящие вглубь толстые корни перерубались, и потом дерево толкалось и падало, выворачивая все корни наружу. Хорошие бревна я отложил для строительства домика. А из плохоньких и кривоватых построил небольшую сарайку, где было можно переждать дождик и даже переночевать на широкой лавочке. Мне приходилось ночевать в своем «саду», готовить еду на костре….
О красотах природы думать особенно не приходилось, из-за усиленной работы целый день, в спешке рук и мысли все время спешили. Но по ночам я сидел на лавочке возле костра и видел прекрасный лес и яркие звезды в светлом синем летнем небе.
Вся ночь сливалась в волшебную чарующую сказку. Взошла луна, и её сияние причудливо пестро и таинственно расцветило лес, легко среди мрака неровными бледными пятнами на кажущиеся корявыми стволы, на изогнутые сучья, на мягкий, как плюшевый ковер, мох в болотной низине. Тонкие стволы берез за низинкой на песчаном косогоре белели под луной резко и отчетливо, а на их легкую листву, казалось, были наброшены серебристые прозрачные покровы, сотканные из лунного света.
Местами свет вовсе не проникал под густой навес сосновых ветвей. В сосняке стоял полный непроницаемый мрак. И только когда луна поднялась чуть выше над горизонтом, - в самой середине леса, среди сосен, скользнувший неведомо откуда луч вдруг ярко озарил длинный ряд лиственных деревьев, и этот луч показал узкую дорожку куда-то вглубь – словно это сказочная дорога созданная Эльфами для прохода в их сказочный мир….
Этим красочным описанием природы я хочу скрасить дальнейший рассказ о событиях отнюдь не сказочных.
Лес был действительно богат своими дарами и возможно, что там водились маленькие феи и эльфы. В низинах, покрытых мягким зеленым мхом, обильно росли кусты черники, покрытые синими ягодами, на возвышенностях, на освещенных солнышком березовых полянках росла земляника и брусника. Однако в низинах, затененных соснами с густыми кронами в вышине, гудели не маленькие феи, а многочисленные тучи комаров, а на косогорах открытых солнцу было жарко, в этот год лето было жаркое. Но и осень не принесла особого облегчения. Потоп и продолжительные дожди были ничуть не лучше: они задерживали работу и в городе на стройке и в моем саду.
Первый картофель я собрал в сентябре под моросящим дождем. В ближайшем лесу собрал грибы. Всё отварил в кастрюльках на постоянно затухающем под моросью дождя костре. Было воскресенье и уже дело близилось к вечеру, а у меня оставался картофель и грибы. «Оставлять продукты до следующей пятницы на неделю в сарайке – не резон» - решил я, - и стал доедать всё дочиста.
Вот так, с набитым животом, с отрыжкой грибами, я и поехал. На вокзале пересел на троллейбус; и тут меня прихватило так, что от боли я просто стал кричать. Скрутило живот, как будто кто-то резал мне внутренности ножом. На первой же остановке, согнувшись пополам, я вывалился из троллейбуса на асфальт, - доехали до самого центра города, до рынка. Я звал людей, крича просил помочь, валялся на асфальте перед центральным входом в рыночный павильон. Но люди подходили, услышав мой крик и сразу отходили: никто не мог мне помочь, никто не мог даже вызвать скорую помощь. Телефонов у провинциалов не было! А это был конец 20-го века, остались буквально считанные годы до 21-го века, меньше пяти! А провинция не имела телефонов, чтобы вызвать Скорую помощь! Я заглянул в маленький магазинчик и просил у продавщицы вызвать Скорую – «у нас нет телефона» - сказала мне продавец. И согнувшись пополам, держась и прижимая живот рукой, я двинулся по улицам к дому. Никто не мог помочь мне, - к скольким я ни обращался по дороге. Я шел по городу, теряя сознание, - подчеркну, - по Городу! – не по глухому таежному селу, и ответ был от людей всегда один – «нет телефона!».
Когда я крепко зажимал живот обеими руками, боль стихала, и я ускорял шаги, шел быстро, почти бежал.
Скорую вызвал я только из дома по стационарному телефону.
Когда меня положили на носилки, и я убрал руки с живота, боль усилилась так, что я снова кричал от этой режущей мои внутренности ножевой боли, и тогда я потерял сознание.
Очнулся, когда в больнице меня положили на носилки, готовя в операционную. Как и что я не знаю, но я услышал, что один врач высказывал другому, видимо врачу скорой, который меня привез: «это язва прорвалась, и кислота желудочная вытекала обильно по внутренностям, - ложить было нельзя, - кислота может разъесть диафрагму и до сердечной мышцы дойти…».
Потом был наркоз, мне наложили маску и я, вдохнув газ, забылся.
______________________
Операция протянулась непредвиденно долго, - более двух часов. И случился казус по вине анестезиолога. Наркоз закончился через час и больной очнулся на той стадии, когда операция была в самом разгаре: занавес, который обычно вешают перед лицом оперируемого пациента почему-то был снят с одной стороны и болтался белой тряпкой на железной опоре с крючком с другой стороны операционного стола. А сам доктор и его две помощницы-ассистентки достали длинные спутанные кишки и положили их в таз с физраствором, тазик был поставлен на придвинутом к операционному столу отдельном столике сбоку. Я в это время и очнулся! И увидел весь процесс: мне промывали внутренности, очищали открытый живот салфетками и тампонами, а потом стали укладывать мои кишки из тазика обратно мне внутрь живота.
Невольный стон, вырвавшийся из открытого рта, остановил операцию на некоторое время, а я тут же получил вдох порции газа и исчез, окунувшись во тьму. Сколько я отсутствовал узнал потом: оказывается, под руганью хирурга анестезиолог выдал мне двойную или тройную порцию наркотика, так что я оказался в реанимации и проспал двое суток. И первое, что я увидел, - белый халат хирурга, который всё объяснил и интересовался: что я видел и расстраиваюсь ли я?
Я всё рассказал честно. Тогда хирург успокоился, услышав адекватную речь мою и удостоверившись, что я не паникую и психолог мне не нужен. Именно из-за этого он долго ждал пока я приду в себя, ему за два часа сообщили, что я прихожу в норму, в палате реанимации он просидел больше часа. «Некоторые люди повреждаются психически» - объяснил врач, - «когда видят неординарное, - как видел я, - то есть себя разрезанного».
Но я остался в своем уме и отнесся ко всему, как к обычному делу: что ж, - работа у них такая, у хирургов – резать и зашивать. Я поблагодарил хирурга за огромное терпение и труд.
Потом меня перевели в общую палату Первой хирургии городской больницы. И два дня буквально морили голодом: положено было только пить сок, и тот без мякоти, и куриный бульон на обед. На третий день только, наконец, дали жиденькую манную кашу….
_____________________________
«В жизни, вообще, - всё течет по своим проложенным Судьбой руслам, всё совершает свой кругооборот в полном соответствии с законами вселенной и под их защитой», - так рассуждал я пока лежал в больнице.
 Время болезни, и на больничном, который продлял мой безработный отдых, я прочел много книжек. И это время достаточно отделило мне дни и ночи для размышления, от чего я пришел в сознании и в уме своем к глубокомысленному философствованию.
С этого начался новый рассказ мой о своих странствованиях по воле Судьбы.
Рассказ третий
В те самые годы, когда я прервал свой «золотопромышленный» период, уволился и переехал в крупный город, - в «новой» уже стране начался активный «реконструктивный» процесс. Знаменитая «Перестройка» нашла свое продолжение, - перестраивалось всё. Заводы и фабрики (которые в революцию 1917, под лозунгом – «Земля крестьянам – Фабрики рабочим, - были экспроприированы и отобраны государством), - теперь, в «новой стране», обратно распродавались в частные руки. И земля отходила к частникам, к Агрохолдингам, гектарами и фабрики закрывались, купленные частными хозяевами.
Также, в это время расцвели религиозные общественные организации, превратившись в ООО, такие как Церковь Православная, ставшая ООО РПЦ, и вместе с ней различные секты, как баптисты, например, уже не были сектантами, они все стали ООО. Появились равноправные с ООО РПЦ, ООО «Евангельские христиане», ООО « Апостольская христианская община», кроме старых «Баптистов пятидесятников» объявились еще десятки новейших и не новых религиозных организаций.
И меня «угораздило угодить» в одну из таких кустарно-баптистских сект, которые вербовали своих последователей под видом помощи людям, выброшенным с закрытых производств. Работы не было, страна, садившая тунеядцев в тюрьмы, вдруг, столкнулась с миллионами безработных.
А эти баптисты строили на окраине города большой особняк и рабочий-плотник им подходил. Так я пел псалмы и гимны собственного сочинения баптистов на их собраниях, потом кушал (именно из-за кормежки приходили новые люди) и шел работать.
Все религии помогали тем, что обрушивались с критикой на людские грехи и несправедливость цивилизации и призывали к терпению, к вере в сверхъестественную помощь Небес. Проповеди пасторов были порывисты и порой такие злые, что казалось, если дать власть этим религиозным аллилуйщикам, они всех заставят «по струнке» ходить, а сами с утра до вечера будут ходить крестными ходами и петь псалмы, считая, что именно этим – постоянным молением, надо помогать строить Новый мир, поскольку старый мир разваливался на глазах с ужасающей быстротой: «Завод только-только закрылся и частное лицо, купившее его, едва вступило в свои права, - как из цехов исчезли все новые станки с числовым управлением и фрезерные и токарные. Всё распродавалось, якобы, чтобы погасить долги. И потом огромные цеха стояли пустые, с выбитыми окнами на высоких стенах. В углах еще кое-где было какое-то железо старых станков и то – оно было сдано на металлолом».
В такое сложное время, когда прежние уголовно-наказуемые действия, преступления закона, вдруг, становились, не только разрешены, но и легализованы и превращены в «главные двигательные действия развития общества».
Мир, для многих, особенно для пожилых людей, перевернулся с ног на голову, - а это бывает когда сходят с ума, - мир сошел с ума! И тут поневоле воззовешь к Небесам, даже если не верил в них никогда и верил только партии, которая едина с народом!
Явный обман, как недовес при торговле, еще порицался обществом и законом. А вот обман в других масштабах поощрялся: купил в Китае, например, ведро (сотни штук) часов за три рубля – и продал их тут, у нас за 300 рублей за каждый экземпляр, грубо говоря, - нажился. Это считалось вполне законным: и окрестили это словом – бизнес! А раньше это называлось спекуляцией и каралось тюрьмой на годы.
Когда стал узаконен «обман-бизнес», тогда появились челночники-баульщики, страну наводнили поддельные и низкокачественные товары из-за ближайшего рубежа. Из Турции и Китая. Купленные за дешево там, продавались в 100 раз дороже здесь – обувь, одежда, часы, утюги и прочие бытовые товары. Торговать стали на всех рынках страны. Свои же обувные фабрики и швейные производства закрывались, не выдержав конкуренции. А вместо них строились супермаркеты!
________________________
Я не любил попов (священников). Весь их внешний вид и даже сам запах ладана исходящий от всего церковного ассоциировался со смертью. И эти рясы черные, махания кадилом и голос басовитый: «Господи, поми-и-луй!» нараспев, говорил о каком-то отдельном мире, о «другом мире», о «том свете». А на «том свете», соответственно, были мертвые, и тогда вся религия – это религия мертвых. И эта их речь на половинчатом языке: вроде половина слов русские, а половина непонятные, такое магическое заклинание, как у колдунов и магов бывает, - все их молебные песнопения, если хором поющиеся – то совсем невозможно уловить их смысл.
Другое дело были эти «Евангелисты», не знаю, какая секта-не секта, но они обрядов не творили и кадилами с дымом не махали. Молились Богу весело, распевая гимны-песенки: «как прекрасен мир Господень…». И проповедники, и пасторы этих евангелистов одевались в презентабельные костюмы с галстуком и этим подкупались новые пришедшие к ним люди. Пастор – это был некий профессор, такой же человек из нас, только очень умный в своей области знаний и передающий нам свои знания. И не сразу много, а понемногу и понятно.
Мы жили вчетвером в вагончике рядом со стройкой поставленном. В вагончик были втиснуты две двухъярусные кровати, а проход между ними занимал длинный узкий стол, - обычная строительная бытовка. Только перед тем, как утром сесть пить чай, более продвинутый в их евангельской вере, предлагал положить руки на стол и начинал благодарить Бога за пищу и кров, - молился своими словами. Потом мы шли работать.
Главное что я у них почерпнул – это знание Библии. К нам прикрепили молодую женщину, чтобы заниматься изучением Библии и у каждого был подаренный Новый Завет. Приходила она каждый вечер, и мы читали несколько глав, две-три, а затем она нам объясняла все, что мы не поняли из прочтения.
А еще, вспоминается, что там я чувствовал себя абсолютно спокойно. Мы никуда не выходили, хотя нас никто не удерживал. Мы ходили на молитвенные собрания, молились перед едой, но не это…, - а то, что люди все были доброжелательны друг ко другу и улыбались друг другу. Даже на работе обстановка была другой: все работали чинно и безо всякой спешки, а не как на наших стройках: когда только и слышишь – «давай-давай» и мат бригадира, видишь – беготню и спешку.
____________________
Но долго жить в такой «покойной» обстановке я не смог. Насколько я ни был благодарным общине Евангельских христиан, а все-таки я от них ушел. И по первому же объявлению пошел работать на нашу стройку в другом конце города в новом строящемся микрорайоне. И вот началось: общага, беготня на работе по этажам, срочно надо было где-то опалубку установить и так далее.
__________________
Карма.
Говорят, «с кем поведешься, того и наберешься».
Работа, сопровождаемая криками и живостью, словно вернула меня «с Небес на Землю». И уже в первый же день (на радостях, что всеми было замечено: что-то ты радостный такой?) с новыми людьми, с рабочими, в комнате общежития мы пили пиво. Я рассказал о себе, что работал у Евангелистов более месяца. «О! Секта!» - воскликнули работяги, они уже знали о той секте. «Тебя там поститься не заставляли? А то на Небеса не попадешь!» - спросил один из рабочих, который тоже попадал к сектантам.
А я уже чувствовал себя свободно, раскованно, и, держа кружку с пивом в руке, произнес в виде тоста: «Небеса! Небеса теперь, наверное, осиротели на одного кандидата в «ангелы». Пора спуститься на грешную землю! – сказал я с довольной улыбкой. – Как блудный сын возвратился к отцу, - так и я вернулся из той секты к родной мирской жизни!».
Но этим все не кончилось. Как хочешь, но поверишь в знаменитую Карму – наказание за твои поступки, слова и мысли непременно достигнет тебя.
Мы работали на относительно новом производстве: дома строились по новой технологии – монолитно-бетонной. И я получил новую запись в трудовой книжке – плотник-монтажник монолитных перекрытий.
Под перекрытие (будущий пол-потолок) ставили стойки с балками на них, на балки клали фанеру ламинированную большими листами. Вот тут фанеру надо было резать переносной циркулярной пилой – «паркеткой», подгонять углы и стыки, вырезать отверстия под трубу водопровода и канализации и огораживать эти отверстия ящиками. На фанеру потом уже другие рабочие – арматурщики навязывали сетку арматуры. И всё заливалось сверху бетоном. Когда бетон схватывался, через день-два, возводились стены следующего этажа, а мы – плотники опять ставили стойки для нового перекрытия этажа. Нижний этаж затем разбирался, стойки снимались, балки падали, фанера отрывалась, которая залипала к бетону, и всё переносилось выше.
Работала молодежь весело и дружно. Мои знания по плотницкому делу часто пригождались мне, и я с точностью, на глаз, без измерения, мог отрезать нужный кусок фанеры, чтобы она легла на место без задоринки. Изготовленные мной коробки и короба, опалубка под зубы для крепления лестничных маршей были точны и верны. Мою работу заметил бригадир. И я вскоре получил повышение, стал звеньевым бригады плотников-монтажников, в моем подчинении была смена рабочих из 8-ми человек. Бригада работала и днем и ночью: три дня половина бригады в первую смену, три дня во вторую. Когда работали днем, с бригадиром на объекте, план работ и задания бригадир нам объявлял сам, а в ночную смену командовал я один, что надо делать вперед, а что попозже, получая общие указания от бригадира.
И пришел к нам в бригаду новенький рабочий – Николай, парень из деревни, «плотник высшего разряда», как он себя рекомендовал. Но на высоте он чувствовал себя неуверенно, боялся, - это раз. А во вторых познания его в плотницком деле были маленькие, можно сказать их вообще не было: он не знал, что такое «зубы» и как их построить лесенкой. А главное он не мог забить гвоздь в лист фанеры ламината. Ударял по гвоздю и гвоздь у него сгибался, бил сильнее и все равно гвоздь гнулся. Тут пришлось ему разъяснять, что верхний слой, «ламинат», нужно пробивать резким коротким ударом, - проделать дырку в ламинации, а потом гвоздь войдет в саму фанеру как хочешь. Плотник был из него никудышный. И с ним произошла беда. В ночную смену, он пошел вниз с третьего этажа, но в темноте вошел не в то помещения, а в шахту лифта и, конечно, - упал вниз. В шахте были торчащие из стен куски арматуры, а внизу на земле, лежали обломки кирпичей и строительного мусора. Этот несчастный случай приписали мне, потому что я был ответственным, был звеньевым, помощником и заместителем бригадира. Вот так я получил первое «наказание» от Кармы. А уж, сколько мы шутили над «верой» сектантов, насмехались над ними.
 Был суд да дело, но всё обошлось. Тогда меня перевели на другой объект, в другую бригаду, на строительство другого дома. Я сменил и общежитие, с окраины города переехал в центр. Мне приходилось на работу в новый микрорайон ездить на автобусах, с пересадкой на маршрутку.
________________
Как я узнал про Карму?
За моё прежнее «бригадирство», когда я был «звеньевым», мне доплачивали существенную сумму. А тут, в новой бригаде, я был рядовым рабочим, и объект был не очень «спешный» и финансировался, видимо, по остаточному принципу, так что зарплаты едва хватало от получки до получки, платили меньше. Поэтому мне приходилось, в целях экономии, иногда идти пешком с окраины до центра города, до новой своей общаги.
Вот, однажды, я проходил через центральный городской парк, чтобы срезать путь я всегда там проходил. И там я впервые услышал песни под стук барабанов и под дудочку: это Кришнаиты пели свою мантру и приплясывали, двигаясь процессией по широкой центральной аллее городского «Парка отдыха».
Харе Кришна, Харе Кришна
Кришна Кришна Харе Харе,
Харе Рама, Харе Рама
Рама Рама Харе Харе!
Пение было захватывающе-интересное, толпа людей городских собралась вокруг и сопровождала процессию разодетых в индийские одежды десяток юношей и девушек. Тут же сновали и рекламщики. Ко мне тоже подошла девушка в сари и с вышитым платком на голове: она дала мне брошюрку от их Гуру, Свами Бхактиведанты, сотрудника «Корпуса Мира в Индии».
Начало и конец 90-х годов, это когда страну заполонили различные учения от «Его Божественных Милостей». Им разрешили проводить свои учения, в нашей стране Кришнаиты были (появились) тогда во всех крупных городах страны. Были даже и плохие секты – такие, как Оун Сёнрикё, у нас они арендовали залы, продавали кассеты и диски со своими проповедями под «музыку сфер». Только потом, эта секта – Оун Сёнрикё, себя обнаружила, как плохая, деструктивная, когда в метро в Токио отравила газом сотни людей.
А в те годы, в 90-е, было полное безвластие в стране, была власть денег, и секты росли, как на дрожжах: и Свидетели Иеговы свои журналы раздавали бесплатно и ходили по домам, по квартирам мирных граждан….
Так вот, - я познакомился тогда с новым учением для нашей православной страны, с учением Бхакти-йоги. Так я узнал и про Карму и про Кришну и многое другое, например, про «Книгу мертвых», буддийскую. Я пошел даже к их офису в центре города, чтобы взять главную их книгу БхагаватГиту, и все я читал с увлечением и внимательно, как учили инструкции в брошюрках, которые мне попались от Кришнаитов.
До того, пока я не знал Йоги и не начал сам, по книжкам, заниматься йогой, я не видел окружающий мир во всей его полноте, - не замечал, что творится вокруг меня.
Есть много разновидностей Йоги: Хатха-йога, Йога-Патанджали, Тантра-йога и другие.
И я ещё ходил в книжный магазин специально, (рабочий люд, наши строители не ходят и книг не читают), и выбрал книгу-руководство по Медитации. До сих пор, иногда, я встречаю утро «физзарядкой» по Йоге. Первое упражнение, которое называется Сурья-Намаскар, что значит встреча солнца, наполняет тело солнечной энергией и развивает все мышцы. Тогда я непременно выполнял это упражнение каждый день в общежитии. И садился на коврик около своей кровати на полу в позе Лотоса, смыкал пальцы рук в знак ученика и медитировал.
Все это изучение восточной философии: чтение БхагавадГиты, брошюр и других книжек, вместе, в связи с самостоятельной практикой по Йоге и медитации, думаю, обострили моё внимание к миру и моему окружению. У меня будто бы шире открылись глаза, я стал замечать ранее не замечаемое: разговоры людские слышал с другой стороны, - мог предположить и угадать действия, которые может совершить человек через минуту.
А вокруг творилось не мало такого, что могло бы быть для меня знаками предупреждения.
В это время мы узнали слово «гастарбайтер». Приезжали наемные рабочие, которым можно было меньше платить. И у нас на стройке появились таджики, узбеки, украинцы. Жилья для гастарбайтеров не было. Даже вагончиков не хватало. Они поселялись на стройке, на этажах строящегося дома оборудовали себе комнаты, проёмы окон обивали целлофаном, и устраивали себе лежаки из досок.
И начались несчастные случаи, так как эти узбеки были в большинстве своем неграмотные совсем. Они городов не видели, из аулов приезжали, с инструментами работать не умели: вот, раз, дал я одному из таких узбеков перфоратор, чтобы убрать наросты на стене, брак, - это в стык двух щитов вытек бетон при заливке монолитной стены. Так узбек, включив один раз перфоратор, не выключал его целый час. Я по звуку слышал, что он что-то долго работает. Оказалось, что он нажал на кнопку-фиксатор, а выключить – не знает как. Перфоратор перегрелся до такой степени, едва не дымился.
Так вот, случай: жили гастарбайтеры на 6-ом этаже. А ночью один из них пошел в туалет, - отлить, и в темноте вошел в шахту лифта. Утром мы пришли на стройку, а внизу в шахте лифта лежал мертвый узбек. Все лифтовые шахты лично я сам загораживал досками потом.
Затем, через неделю, два узбека полезли на леса на восьмом этаже, там на железные трубчатые стойки положены были доски. Эти узбеки натаскали кирпичей и сложили их на доски так, что доски прогнулись, - это для того, чтобы лишний раз не ходить за кирпичами. Потом сами на эти доски залезли работать, якобы, - и, конечно, доски не выдержали и треснули-сломались пополам. Так и полетели оба узбека-каменщика с высоты вместе с кирпичами на землю.
Другой случай: был сильный ветер, ураган, и было штормовое предупреждение. Гастарбайтеры украинцы работали вахтой 15на15, и зарплата их напрямую зависела от объема выполненной работы. Простой в работе для них – потеря денег. Вот и решили они монтировать стены, чтобы залить потом бетоном. Высота – 9-тый этаж. Все монтажники стоят на краю перекрытия, ловят щит, который подает крановщик. Крановщика посадили своего, потому что наш, от строй-фирмы, ушел домой. Щит был поднят в относительное затишье ветра. И когда уже близко подал крановщик большой железный щит к краю дома и четверо человек собирались его поймать, - мощный порыв ветра качнул щит в сторону стройки и сбил рабочих ловивших его. Двое рабочих улетели вниз сразу, один зацепился за арматуру руками на краю, а один с разбитой головой валялся на перекрытии. Итак, в итоге, - две смерти и двое в больнице.
Всего за сезон – было погибших от несчастных случаев 21 человек.
Вот оно действие кармы. Или эти люди не слышали о технике безопасности, или рвались заработать больше и больше и быстрее.
Самому мне по Карме моей и досталось.
Конец рассказа.
Но это я расскажу в другой раз. Всех я заинтриговал своими рассказами и стал популярным в своей бригаде. Люди работали с моим отцом и знали меня пацаном маленьким, иногда приходившим к отцу на стройку. А теперь я уже сам был пожилой к 50-ти годам подходил. Но и с новенькими, с молодыми рабочими я тоже подружился через свои рассказы о приключениях, о том как «бросала меня Судьба по городам и весям».
И были еще рассказы небольшие, во время обеденных перекуров в нашу бытовку приходили все – послушать меня. Так вот, кто-то однажды предложил мне написать все и сделать маленькую книжку своих приключений, которые будут, мол, интересны всем людям, что я и исполнил.
Конец.