Глава 7
Время то же. Продолжение
Первый день на неведомом берегу прошел для экипажа и пассажиров «Святого Николая» спокойно, если не считать адского труда по разгрузке безнадежно потерянного судна. Скальные зубья пропороли днище и левый борт в нескольких местах, сломав шпангоут и вытолкнув фок-мачту. Удивительно было, что люди все, в том числе и капитан с рулевым Прохором Жиляковым, остались целы и невредимы — так только, немного помяты. Булыгин и Жиляков добрались до берега вплавь.
А разгрузка шхуны казалась адской из-за того, что прибой мотал ее корпус туда-сюда; не было никакой возможности остановить эту сбивающую с ног качку, и приноровиться к ней тоже не получалось.
Булыгин не принимал участия в муравьиных хлопотах подчиненных, в стороне от всех он обнимал неостановимо рыдающую жену (она решила, что муж погиб) и выглядел растерянным и подавленным.
— Ну, ты чё скис, Исакыч? — подошел к нему Тараканов. — Давай занаряжай, ли чё ли: кому куда, кому чё делать.
— Не трогай ты меня пока, Тимофей, — замученно глянул Булыгин из-за плеча жены. — Бери все в свои руки. Я — на море, а ты — на земле будь командиром.
— Говорил я тебе, — начал было укорять Тараканов, но встретился с капитаном глазами, осекся и махнул рукой: — Ладно. Токо ты уж не мешайся.
Первым делом староста-байдарщик поставил охорон с ружьями — зорко следить вокруг, не появится ли ворог, вперворядь индейцы — они страсть как любят пограбить. Для охорона, само собой, лучше других годились алеуты-охотники — у них глаза куда как остры да приметливы. Остальных Тимофей направил разбирать спасенные грузы: что взять с собой, что оставить в укрытии. Просто сидеть на берегу и ждать неведомо чего было негоже; идти на юг, то бишь карабкаться по скалам и обрывам краем моря — упаси Боже! Да и докуда идти? До залива Бодеги верст восемьсот, ежели не боле, в такую даль ни сил, ни обувки не хватит, а впереди еще и зима. Зимовать на берегу под промозглыми ветрами — тоже не приведи Господь! Остается одна путь-дорога — вверх по реке, и одна надежда, что удастся мирно договориться с индейцами, задобрить их дарами, да и перезимовать в соседстве с ними.
С великой жалостью оглядывал он берега, где на камнях тут и там лежали котики и сивучи. Непуганые человеком, они с любопытством следили за суетливым копошением двуногих. Верно, и каланов тут полно, но когда и зачем заниматься ими? Вот ежели выживем и вернемся…
На ночь разбили палатки. Кто-то предложил запалить костры — благо сушняка на берегу полным-полно. Однако, подумав, командир отказался: костровой огонь будет освещать стоянку, а индейцы останутся в темноте — им оттуда стрелять куда как удобно. Лучше караулить, не выдавая себя, а тревогу поднять одним выстрелом.
За день Тимофей так устряпался, что, казалось, вот-вот упадет и не встанет. Однако обошел посты и уговорил алеутов покараулить до полуночи — все равно сменить их было некем, а после назначил в охранение себя, Булыгина и Фильку Котельникова.
У Булыгина то ли дворянская спесь взыграла, то ли перед женой ощутил неудобство, но, услыхав про дежурство, штурман взъершился:
— Я же просил меня не трогать!
Очень не хотелось Тимофею приказывать: он понимал, что дворянин на крепостном всегда может отыграться запросто и жестоко, однако ему теперь отвечать за порядок в экспедиции, а значит — за жизнь людей. Но это возможно лишь при том, что никому не будет поблажек. Потому и ответил Булыгину сурово:
— Ты сам захотел, чтоб я покомандовал. Вот и командую. Люди все, окромя тебя, выдохлись в труде непомерном, а без караула нельзя. Забыл ли чё ли, как колоши наши отряды вырез;ли?
Булыгин покраснел, оглянулся на жену, притихшую в глубине палатки, и неожиданно смущенно пробормотал:
— Хорошо, Тимофей Никитич, разбудишь меня, когда на пост идти.
Разговор этот не остался тайной, и в дальнейшем повиновение старосте стало безоговорочным. Даже матросы, для которых байдарщик со своими промышленными были всего-то пассажирами, признали его власть.
А Тараканов долго не мог уснуть — ворочался, думал. Для него подчинение штурмана явилось неожиданной победой. Не над ним, а над собой, над извечной приниженностью раба перед барином, и он впервые почувствовал себя свободным человеком. Хотя бы ненадолго, потому как знал, что до настоящей свободы так же далеко, как вон до той звезды, что заглядывала в палатку с густо-синего небосклона. Но и это «ненадолго» грело душу надеждой.
Вообще-то, с хозяином, курским помещиком Никанором Ивановичем Переверзевым, Тимофею повезло. Будучи мальчишкой, он выучился у местного священника грамоте и счету и попал в дворовые. Взяли его для пригляда за малолетними барчуками: Никанор Иванович здраво рассудил, что любознательный Тимошка будет хорошим примером для его отпрысков. Вместе с ними Тимофей учился у приглашенных учителей, и учился успешно. Освоил азы алгебры и тригонометрии, постиг историю и географию (особенно любил карты), бегло говорил по-немецки и немного по-английски. Никанор Иванович хотел, чтобы его дети разумели в механике и физике, и пригласил на одно лето из Петербурга знаменитого Ивана Петровича Кулибина. Тимофей, не будь дурак, рассудил, что ему пригодится и это, и за три месяца овладел токарным и слесарным ремеслом, научился изготавливать ярко-светящий фонарь (весьма полезное изобретение учителя) и — уж самое необычное — мастерить и запускать воздушных змеев.
В общем, к двадцати годам Тимофей стал столь образованным, что, когда курский купец Голиков по-добрососедски предложил Переверзеву поучаствовать в делах компании, которую он и Шелихов основали в Америке, и направить в нее своего представителя, палец помещика указал на Тараканова.
— Пятнадцать лет прослужишь в Америке верой и правдой — получишь вольную. Для себя и своей родовы, — молвил Никанор Иванович. — Слово даю при свидетелях.
Так Тимофей стал служащим сначала Северо-Восточной, а затем Российско-Американской компании. Главный правитель Баранов быстро приметил в нем «способность к деятельному начальству и расторопности» и начал поручать ему сперва несложные, а потом и более важные дела, вплоть до начальствования в небольших походах против немирных аборигенов. Тараканов во все вникал, все впитывал, присматривался к местным обычаям, с кадьякцами общался не свысока, подобно многим пришельцам, не угрозами, а уважительно, при случае одаривая чем-нибудь, и Баранов постепенно проникся дружеским расположением к честному, прямодушному и надежному помощнику. На этой заморской окраине империи каждый толковый человек был на вес золота, а таких, как Тараканов, можно было пересчитать по пальцам одной руки: Николай Мухин, Иван Кусков, Филипп Кашеваров, Ефим Расторгуев…
Так, по крайней мере, говаривал за традиционным дружеским чаепитием Александр Андреевич.
«Надежный помощник, — вздохнул Тимофей, разглядывая в щель палатки подмигивающую звезду, которая заметно переместилась книзу. До смены караула оставалось четыре часа. — Был помощник, а должон стать командиром-надёжей. Иначе не выбраться».
С тем и заснул.
Индейцы появились вечером второго дня, когда у потерпевших крушение все уже было готово к походу вверх по реке. Лишние вещи из корабельного имущества, а также два трехфунтовых фальконета с запасом ядер и картузов с порохом уложили в глубокую яму, выстелив ее парусом, а затем закрыв землей и приметными камнями. Шесть байдарок загрузили провизией и теплыми вещами, а в личные заплечные мешки каждый положил трехдневную норму продуктов (на всякий случай) и кое-какие предметы крайней необходимости — миски, кружки, ложки, гребешки… Все, в том числе и женщины, оделись по-походному, на пояса прицепили ножи, за пояса заткнули топоры; мужчины проверили ружья и снаряжение к ним — порох и кремни, пули и дробь, у каждого — полный подсумок. Подарки для индейцев — бусы, зеркальца, топорики, расписные табакерки — в отдельном коробе надежно закрепили на одной из байдарок.
И только-только закончили укладку, индейцы — словно сидели в укрытии и ждали этого момента — объявились на опушке леса. Голые по пояс (ниже висели какие-то ремки, прикрывавшие срам), расписанные полосами краски под цвета осенних деревьев, в шапках с перьями, они вдруг поднялись над низкорослыми кустами, потрясая над головой своим оружием — кто луком со стрелами, кто копьем, кто боевым топором, — и что-то завопили на языке, который Тараканову был совершенно незнаком.
— Глянь-ко, Никитыч, у одного, кажись, ружжо, — сказал кто-то за спиной Тараканова дребезжащим тенорком. Тимофей глянул мельком — тенорок принадлежал партовщику Касьяну Зырянову, коренастому жилистому зырянину с большими руками, которые сейчас сжимали единственный в отряде штуцер (остальные ружья были гладкоствольные). — Хранцузский мушкетон, — добавил Касьян, не только обладавший острым зрением, но и хорошо разбиравшийся в оружии (недаром штуцер был доверен именно ему). — Откуль они их берут?
— Покупают у добрых людей. У таких, как мы, за те же меха и шкуры… — усмехнулся судовой староста, в то же время усиленно размышляя, что делать. Начинать с войны не хотелось, хотя весь вид индейцев, продолжавших воинственное представление, говорил о неизбежной схватке. Таких одним выстрелом не испугать, да и с огнестрелом они уже знакомы.
— Петровна, — обратился он к Булыгиной, стоявшей с мужем чуть позади, — попробуй, ли чё ли, поспрошать, чего от нас хотят, и скажи, что мы пришли с миром.
Анна Петровна, молодая красавица-креолка, как и все, одетая по-походному, сделала было шаг вперед, но муж остановил ее, обратившись к Тараканову с нескрываемым сарказмом:
— Ты что это, командир, никак женщину подставить хочешь? А говорил: сам по-индейски кумекаешь.
— Петровне ничё не грозит: индейцы, Исакыч, в баб не стреляют. А по-индейски она лучшей меня говорит. Так что не боись. А вы, — Тимофей Никитич зыркнул взглядом по остальным, — сготовьте ружья, но без моей команды не стрелять. И — разойтись, не стоять кучно.
Булыгина выступила вперед на три шага, показала индейцам открытые руки — мол, имеет добрые намерения — и прокричала что-то несколько раз — наверное, на всех наречиях, какие знала.
Индейцы столпились, живо обсуждая услышанное, потом вдруг рассыпались и скрылись в кустарнике.
— Чёй-то они? — недоуменно продребезжал Касьян.
— Ложись! — рявкнул Тимофей, падая на одно колено и вскидывая к плечу ружье.
Из кустов свистнули стрелы, и несколько вскриков подтвердили, что для кого-то его приказ запоздал.
— Пали!
Ответные ружейные выстрелы хоть и вслепую, но тоже достигли цели: подброшенные ударами пуль, над кустами взметнулись и тут же опали две раскрашенные фигуры. Послышались крики, листва бурно зашевелилась, но и быстро успокоилась. Только шум прибоя равномерно нарастал и удалялся в ушах.
Все произошло так стремительно, что Анна Петровна не успела даже руки опустить — так и стояла с поднятыми. Стрелы ее миновали, наверное, у индейцев действительно не принято стрелять в безоружную женщину.
Хотя… кто знает!
Видимо, осознав, что стычка закончилась, Анна Петровна бессильно уронила руки и повернулась навстречу встававшим с земли товарищам. Булыгин и Тараканов бросились к ней. Муж обнял — она отстранилась, а байдарщика смерила презрительным взглядом, отвернулась и пошла к остальным.
Мужчины остались один на один. Выражение лица у штурмана было такое, словно он собирался сплюнуть, однако сдержался и побрел за женой.
На душе у Тараканова скребли кошки, захотелось тут же отказаться от командирства, но он взял себя в руки, осмотрел свое воинство — люди под его суровым взглядом подтянулись, стараясь держаться побоевитей, — и подошел к хлопотавшим возле подстреленных. Одному алеуту смертельная стрела попала в горло, еще один промышленный и один матрос были легко ранены. Слава Богу, не в ноги, смогут идти, подумал командир. Оставаться на месте до их выздоровления нельзя, а нести на себе было бы слишком тяжело. Однако выступать в этот день уже не суждено: надо рыть могилу и все такое прочее.
Убитый алеут был православным, но хоронить его пришлось в тот же вечер, потому что ждать третьего дня не представлялось возможным. Закопали, поставили деревянный крест, заодно неподалеку и большой поклонный — в память о крушении «Святого Николая». Под поклонный крест положили заготовленную еще в Новоархангельске железную литую пластину с текстом: «Сию землю открыл и привел под высочайшую руку Императора Российского шкипер Николай Булыгин. Год от Р.Х. 1808». После чего помолились и справили поминки. Тараканов приказал к утру всем быть готовыми. Кто-то не поленился снова поставить палатки, кто-то пристроился у костров — их запалили промышленные и матросы на особицу. Беда общая, а сугрево врозь, с неожиданной горечью подумал Тимофей Никитич.
Про охрану не забыли, но все устали, да еще выпили рому на поминках, и вышло так, что после полуночи задремали и сторожа. Слава богу, что недовольный собой командир никак не мог уснуть в палатке и выполз из нее подышать свежим воздухом. Он увидел стремительную тень, мелькнувшую в слабом свете почти затухшего костра — так быстро не мог двигаться никто из его команды, — и выстрелил из пистолета в ту сторону, куда она исчезла.
И — пошла потеха!
Тут и там загремели выстрелы — это проснувшиеся промышленные схватились за ружья, благо у всех они всегда заряжены, — зазвенела сталь: томагавки индейцев схлестнулись с тесаками и ножами матросов. Воинственные крики и стоны раненых смешались в беспорядочный шум.
Выстрелив, Тараканов отбросил пистолет (некогда перезаряжать!), вытянул из палатки свое ружье и, присев, лихорадочно стал выискивать цель. В общей суматохе это было совсем непросто: света от тлеющих костров решительно не хватало, нападавшие и защищавшиеся мгновенно, словно в дикой пляске, менялись местами, и казалось, что пуля непременно попадет в своего. Краем глаза Тимофей Никитич уловил бросок в свою сторону украшенной перьями фигуры с поднятым томагавком, мгновенно развернулся и нажал на курок. Тяжелая свинцовая пуля, обычно отбрасывавшая человека, на этот раз не остановила стремительно налетавшее громадное тело противника — индеец только дернулся и всей тяжестью обрушился на Тараканова. Шею Тимофея от перелома спасло лишь то, что он успел упасть плашмя на землю. Тем не менее, тяжеленный удар на мгновение оглушил его, в рот набилась земля, и нечем стало дышать…
Очнулся он от тряски: кто-то, держа за плечи, встряхивал его, в то время как чьи-то пальцы сжимали щеки, заставляя раскрыть рот и выплюнуть землю.
Тараканов закашлялся и сел, ошалело оглядываясь вокруг. Радетели его отступили к столпившимся неподалеку товарищам.
Светало. На востоке над лесом порозовели облака. Заслоняя их, темными глыбами стояли партовщики и матросы, молчали.
— Все живы? — откашлявшись, спросил Тимофей Никитич.
— Живы-то живы, — отозвался Парфен Кулаков, молодой промышленный из алеутов. Родившись уже среди русских, он учился в школе у валаамских монахов, присланных просвещать диких аборигенов, и хорошо знал язык.
— Раненых много?
— Всем досталось, но тяжелых нет, Бог миловал.
Это штурман, определил по голосу Тараканов и встал. Руки-ноги были целы, вот — главное. А в голове гудит — пройдет.
— А чё такие кислые? Индейцев мало положили?
— Скоко-то положили, оне с собой унесли, — продребезжал Касьян Зырянов. — Ты, вона, вожака ихнего угрохал…
— Угрохал, ну и лады, чего ж вы…
— Байдары наши они увели, — не дал ему договорить Булыгин. — Мы остались без припасов. Еды на три-четыре дня, и — все!
В его словах Тимофей Никитич уловил отчаяние и страх. Это плохо, очень плохо! Пока не поднялась паника, надо решать, что делать. А — что?! С этими индейцами уже не подружиться, а есть ли поблизости другие? Но и с ними, другими, если они есть, как подружиться, не имея ничего для подношения? Остаться тут, срубить острожек и зимовать, ни на что не надеясь? Острожек срубить — без вопросов, а как и чем кормиться? Конечно, в лесу и олени, и лоси, на худой конец полно морского зверя (мясо его воняет рыбой, но терпеть можно), да и рыбу можно наловчиться ловить, однако и тут подстерегает страшный ворог — скорбут! Сколько от него людей перемерло — счету нет! А индейцы знают, как с ним сладить, значит, выход один — идти на поклон к индейцам, но опять же — с чем к ним идти?
Все эти мысли промелькнули в голове Тараканова за то короткое время, которое ушло у него на огляд томившихся в ожидании товарищей.
— Без груз;в на байдарах нам податься некуда, потому байдары надобно вернуть! — решительно сказал он и порадовался, услыхав одобрительный гомон. — Пойдем в погоню. Но — сторожко. Словим случ;й и отобьем!
Из отложенных припасов каждому стрелку добавили огневых зарядов и двинулись вверх по течению реки — где по берегу, по отмелям, где вброд по мелководью. Тараканов с алеутами шел впереди — вели разведку; для связи с остальными он взял Филю Котельникова и то и дело отправлял его с указаниями, как лучше идти. Юнга старался изо всех сил — ему нравилось быть при командире и передавать его приказы. По счастью, речных притоков не было — все больше ручьи, и Тараканов молил Бога, чтобы так и продолжалось: не то встретится какая-нибудь более-менее полноводная речушка, и ломай тогда голову, свернули похитители в нее или нет.
Однако Бог, по всей видимости, занимался другими делами и прослушал мольбу Тимофея Никитича, потому что часу в третьем после полудня на противоположном берегу открылось устье то ли протоки, то ли притока, и командир задумался. По следам выходило, что индейцы продолжали идти по левому берегу, но байдары вполне могли свернуть в приток (или протоку?). Хотя… если аборигены идут к месту своего постоянного проживания, то зачем им отделяться от добычи или опять же добычу отсылать в сторону? Обмозговав положение и посоветовавшись с алеутами, немного лучше знавшими индейцев, Тараканов все же остановился на том, что их добыча, то бишь российское добро, никуда «на сторону» не уплыла, и следует двигаться вперед. Но тут как-то быстро сгустились сумерки и пришлось устраиваться на ночлег — без палаток и костров, чтобы не привлечь внимание противника. Поели всухомятку, запили водичкой из реки, и на боковую.
На другой день на береговом возвышении наткнулись на почерневший от непогоды столб с жестяной табличкой, на которой штурман с помощью Джона Вильямса с трудом разобрал английский текст. Табличка гласила, что некий Дэвид Томпсон, служащий Северо-Западной меховой компании, обследовал эту реку, назвал ее Квилеут-ривер по имени аборигенов-индейцев и объявил торговлю на их территории привилегией компании.
— Опередил нас британец, — сказал Николай Исакович. — Теперь понятно, почему индейцы так враждебно к нам относятся. Их англичане настропалили.
— То нам неведомо, можа, они тако же и англичан шуганули, — раздумчиво заметил Тараканов. — В любом случ;е, теперича известно, как их звать-величать. — Он похлопал по столбу мозолистой ладонью — тот пошатнулся. — А столбец этот, видать, давненько ставили, пора бы ему в костерок. Эй, ребятушки, ну-тко, поднатужьтесь, ли чё ли.
Столб свалили, порубили на дрова для костра.
— Тиз не ест правилно, — заметил Джон Вильямс. — Тиз из бриич, нарушение.
— Зря ты так, Тимофей Никитич, — осудил и Булыгин. — Они и наши знаки тако же изничтожат.
— Изничтожат, — согласился Тараканов. — Покудова не заложим постоянную факторию, так и будем изничтожать. Мы — их знаки, они — наши. Еще не раз и подеремся!
— Никитыч, — из кустов выломился запыхавшийся Парфен Кулаков, он в этот день был старшим в дозоре, — там, впереди, индейцы промеж собой бьются.
— Как бьются?!
— Вусмерть!
— Вусмерть напиваются, а бьются на смерть! — поправил Булыгин. — Как эти-то дерутся, чем?
— Копьями, топорами своими.
— Томагавками, — подсказал Тараканов.
— Ну-дыть, гавками, нычить, — никак упомнить не могу.
— Промеж собой?! — не поверил Булыгин.
— Так они ж разные! Разного роду!
— С чего это ты решил? — удивился Тараканов.
— Так раскраска у них разная. У индейцев кажное племя по-своему красится, — пояснил Парфен. — «Наши» — желтые с красным, а энти, другие, — синие с зеленым.
— Что делать будем? — обратился к Тараканову Булыгин.
Вся команда воззрилась на командира.
Что делать, что делать?! Кабы знал он — что! Однако взялся за гуж…
— Парфен, — позвал Тимофей успевшего отойти к товарищам разведчика, — а из-за чего у них драка — вы не разобрались?
Парфен ненадолго задумался, потом, решившись, тряхнул кудлатой головой:
— Сдается мне, Никитыч, «наши»… ну, которые байдары угнали… напали на тех, других…
— Понял, — перебил его Тараканов и обратился к команде. — Давайте подмогнем тем, кто послабже, заедино с ворами посчитаемся. Глядишь, и друзей обретем. А? Согласны, ли чё ли?
Возражений не было. Приготовили ружья, заряды к ним, и Парфен повел отряд к месту сражения.
Бой уже, можно сказать, закончился: оставшиеся в живых, залитые кровью шестеро индейцев, разрисованных синей и зеленой краской, держали последнюю оборону, прижавшись спинами к скале, выставив копья и томагавки. Среди них выделялся могучий воин; голова его была повязана сине-зеленой лентой, из-под которой торчали три больших пера тех же цветов, а спину покрывала медвежья шкура, ее когтистые лапы лежали на плечах воина. Раскраску лица и голой груди смазывали кровавые потеки.
«Сине-зеленых» окружали не менее двадцати индейцев желто-красной раскраски, уже знакомой русским по схватке на берегу океана. Они воинственно улюлюкали, пританцовывали и быстро перемещались с места на место, заставляя оборонявшихся обращать внимание то в одну, то в другую сторону.
— Рассредоточивают силы, — громким шепотом сказал Булыгин. — Вот-вот набросятся.
Тараканов оглядел своих, все ли готовы.
— Значится, так, — тоже шепотом сказал он, — по моей команде стреляем, и чтоб ни одна пуля мимо не прошла! И зараз идем в атаку. Драться на смерть, без пощады! Нам терять нечего! Ежели победим, выживем! Поняли, товарищи?
Все вышло, как задумано. Залп из двух десятков ружей скосил больше половины «желто-красных». Оставшиеся не успели опомниться, как были атакованы с двух сторон: Прижатые к скале «сине-зеленые» мгновенно перешли от обороны к нападению и своими копьями и томагавками действовали куда решительнее, нежели неожиданные спасители, выскочившие из кустов с тесаками и ружьями, приклады которых годились в виде дубин.
Через несколько минут все было кончено. Никто из «желто-красных» не спасся бегством, да они и не пытались убежать, сражаясь до конца и не прося пощады.
Байдары, однако, не нашлись: видимо, квилеуты (а «желто-красные» оказались именно квилеутами) отправили их по какому-то из притоков.
Гл.8 http://www.proza.ru/2017/03/12/2036
ПРЕДЫДУЩИЕ ГЛАВЫ:
Глава 1 http://www.proza.ru/2016/03/20/1617
Глава 2 http://www.proza.ru/2016/03/20/1639
Глава 3 http://www.proza.ru/2016/03/20/1643
Глава 4 http://www.proza.ru/2016/03/30/1270
Глава 5 http://www.proza.ru/2017/03/04/127
Глава 6 http://www.proza.ru/2017/03/04/136